«Императорский Казанский университет получил свое начало в 14 день февраля 1805 года» – именно так написано в книге Михаила Рыбушкина «Краткая история Казани». А он знал, о чем писал, ведь был его выпускником, работал в нем (4 августа 1823 года был избран адъюнктом).

К тому же Михаил Самсонович был известным знатоком местной истории – несколько лет он работал редактором газеты «Прибавление к «Казанскому вестнику» – второго периодического издания в истории нашего города (выходила в 1821-1824 и 1828-1834 гг.), публикации которой имели краеведческое направление.

Впрочем, большой интриги тут нет, поскольку практически все источники сообщают, что 5 ноября 1804 года – это день «Высочайшего» подписания Александром I Учредительной грамоты.

Мы уже писали, что первое собрание педагогов состоялось 14 февраля 1805 года. Уже после этого среди гимназистов стали отбирать первых студентов, которые впервые собрались в учебной аудитории нового вуза, а точнее – в одном из кабинетов Казанской гимназии, 22 февраля.

В некоторых источниках называется еще более поздняя дата, с которой начинается полноценная история вуза. Полное открытие университета, которое стало большим праздником для всего города, совершилось только 5 июля 1814 года, когда у нового учебного заведения появилось свое здание. Ранее, 24 февраля, был утвержден ректор и деканы четырех факультетов (отделений).

В предыдущей публикации (№21-22, 2003,) мы уже писали о некоторых обстоятельствах, которые долгое время не позволяли Казанскому университету быть полноценным учебным заведением. Не зря обладатель студенческого билета за номером 1 Сергей Аксаков назвал Казанский университет «скороспелкой». Город оказался не готов к этому событию.

Книга Михаила Пинегина «Казань в ее прошлом и настоящем» и другие источники позволяют понять, почему так велик оказался разрыв между этими датами.

 Вместо поддержи – «гробовое молчание»

М.Пинегин пишет, что причины, задержавшие полное развитие университета, были двоякого рода: общие и частные. Среди частных, «домашних», причин он называет отсутствие личной заинтересованности со стороны попечителя Степана Румовского; невысокий интеллектуальный уровень и интриганский характер первого руководителя вуза Ильи Яковкина, что послужило причиной ухода из университета некоторых ценных педагогов; а также «полное равнодушие казанского общества и передового сословия его – дворянства» к университету.

Правительство призвало всех благонамеренных граждан России помочь образованию «патриотическими приношениями и пожертвованиями частных выгод общей пользой», рассчитывая, что благотворителей привлечет возможность «особенного и преимущественного права на уважение своих соотичей», поскольку образование позволяло «утвердить на предбудущее время благосостояние и славу отечества».

Как подчеркивает М.Пинегин, только в Казани, единственном городе России, этот призыв был встречен как местной администрацией, так и местным обществом «гробовым молчанием»: «Мы не встречали здесь не только какого либо существенного пожертвования, но и вообще никакого сочувственного заявления»; все сторонились его (университета) с уважением или, вернее сказать, с недоумением». Как современник становления образования в России в первой половине XIX века, автор книги свидетельствует, что в эпоху основания наших университетов почти везде на вызов власти общество откликалось, и только в Казани наблюдалось «тупое восточное равнодушие».

Не будем скрывать столь нелицеприятной оценки, поскольку на ее фоне более весомо будут выглядеть факты дальнейшего плодотворного сотрудничества Казанского университета и местного общества, о которых речь впереди.

К общим причинам неспешного становления Казанского университета М.Пинегин относит главным образом дефицит кадров. Как «Казанские истории» уже писали, первыми педагогами нового вуза стали учителя гимназии, которые были переведены в профессора и адъюнкты (младшая научная должность, помощник профессора). По оценке профессора КГУ М.Усманова, это были преподаватели второго-третьего ранга, которые могли вести только практические занятия. Как пишет М.Рыбушкин, автор еще одной старинной книги о Казани, требовать с них чтения полных курсов было невозможно. Да и не были вчерашние гимназисты готовы «для слушания Университетских наставлений». М.Пинегин называет имена первых русских преподавателей, но почти у всех карьера не была успешной. Все русские профессора, кроме математика Григория Карташевского, первоначальное образование получили в духовных семинариях.

Преподавателей пришлось искать в странах Европы. Больше всего в педколлективе оказалось немцев, которые могли читать лекции как на родном языке, так и на латинском и французском. Как указывается в старинных книгах, в Казани была сформирована «долго господствующая «немецкая профессорская партия».

 «Немецкая партия» в Казани

В первый год были приглашены Данил Цеплин (кафедра всеобщей истории) и Мартин Герман (кафедра классической древности). Цеплин, которого по-русски звали Петром Андреевичем, приехал из Ростока и недолго до открытия университета преподавал в Казанской гимназии. Доктором философии он стал еще в 1801 году, с 1813 по 1819 год работал на кафедре политической экономии и статистики юридического факультета, а в 1814-1818 годах был его деканом. Выпускник Геттингенского университета Герман, ставший в Казани Мартином Ивановичем, был специалистом в области классической филологии и восточных языков, в Казани был утвержден ординарным профессором латинского языка и древностей, дважды был деканом историко-филологического факультета, а также директором педагогического института. Он активно участвовал в борьбе профессорского совета с произволом Яковкина.

Скорее всего, именно этим объясняется его увольнение из университета в 1819 году с сохранением «половинного пансиона». Профессор Герман умер в Саратовской немецкой колонии в большой бедности.

В одном из номеров журнала «Казань», посвященном немецкой диаспоре нашего города (№9-12, 1996), называются практически все ученые из Германии, преподававшие в Казанском университете в первые годы его существования. Это выходец из Эрфурта Генрих (Иван Иванович) Эрих, который начал с адъюнкта, потом стал экстраординарным, а в 1814 году – ординарным профессором по кафедре греческого языка и словесности; Иоганн (Иван Григорьевич) Томас, с 1810 года профессор по кафедре географии и этнографии (он был пастором Казанского евангелическо-лютеранского общества); Иоганн (Иван Егорович) Миллер, адъюнкт кафедры всемирной истории (с 1816 г. был директором главного народного училища Казани); Иоганн (Иван Федорович) Лейтер, который жил в России с 1789 года, оставив о себе память как содержатель лучшего в Казани пансиона для мальчиков; профессор права Иоганн (Иван Егорович) Нейман, приглашенный в Россию для участия в комиссии по составлению законов; барон Егор Васильевич(?) Врангель из Эстландии, адъюнкт правоведения; Иоганн (Иван Арнольдович) Финке, первый декан нравственно-политического отделения – будущего юридического факультета.

С.Румовский пригласил в Казань Генриха Бюнемана, который был одним из первых представителей юридических наук в Казани (кафедра естественного, политического и народного права); Максимилиана Сторля, профессора по кафедре греческого языка и словесности и одновременно библиотекаря университета; Карла Фукса, профессора по кафедре естественной истории (о нем мы уже рассказывали и планируем еще не одну публикацию).

В 1807 году на кафедре анатомии, физиологии и судебной медицины начал работать Иван Осипович Браун, первый избранный ректор Казанского университета, впоследствии знаменитый академик-ориенталист, а на кафедре восточных языков – не менее почитаемый ученый-востоковед Мартин (Христиан Данилович) Френ, доктор философии, богословия и магистр свободных наук, один из основателей научной ориенталистики как в Казани, так и во всей России. В 1910 году приехали три профессора, которые впоследствии составили гордость Казанского университета: из Кракова астроном Йозеф (Иосиф Антонович) Литтров, из Германии физик Франц Ксаверий (Ксаверий Иванович) Броннер и Иоганн Фридрих (Федор Христофорович) Эрдман, в 1814 году назначенный первым деканом факультета врачебных или медицинских наук (см. «Казанские истории», №23-24).

В прошлый раз мы назвали еще двух деканов: Карла (Карла Амвросиевича) Фойгта, преподававшего логику, метафизику и нравоучение, и Иоганна Мартина (Мартина Федоровича) Бартельса, который заложил основы преподавания высшей математики в Казани, стал научным руководителем Н.Лобачевского, учителем известного русского астронома И.Симонова.

В газетах не принято составлять так называемые братские могилы из фамилий, но мы сделали исключение, поскольку это одна из немногих возможностей почтить память немецких ученых, стоявших у истоков Казанского университета.

Как пишет Н.Загоскин, который также служил в нашем университете, преподавание в те годы во многом шло «вразброд и без всякой системы, а внутренняя жизнь университета ознаменовалась, главным образом, самовластными интригами Яковкина, без разбора средств и оружия боровшегося во главе русских профессоров с немцами». Напомним: бывший директор гимназии Илья Федорович Яковкин был назначен первым руководителем Казанского университета, и ему очень не нравилось, что во вверенном ему вузе так сильна «немецкая партия». Такие настроения, впрочем, были в достаточной степени распространены тогда в России.

Достаточно сказать, что в первом Уставе Казанского университета 1804 года указывалось, что при замещении вакансий «природные россияне, нужные знания и качества имеющие, должны быть предпочтены чужестранным». Только вот беда – своих кадров тогда в России не хватало.

Стоит ли удивляться тому, что первые 5 лет существования медицинского факультета в Казанском университете, открытого в 1814 году, все его кафедры возглавляли иностранцы: Ф.Х.Эрдман, А.И.Арнгольдт, И.Х.Ренард, К.Ф.Фукс, И.О.Браун и другие. Как пишет в том же номере журнала «Казань» профессор Казанского государственного медицинского университета Валерий Альбицкий, немецких врачей отличали высокий профессионализм, добросовестность, и, вне всякого сомнения, они способствовали подготовке национальных врачебных кадров в России.

Немецкие ученые работали на всех факультетах, кроме богословского отделения. Практически все они имели высшее образование, а некоторые учились в нескольких университетах. Это был костяк профессорско-преподавательского коллектива, не зря из 17-ти членов совета, выбиравшего первого ректора, 14 были выходцами из Германии.

Однако жить в России им было очень не просто. В том числе и в Казани. Незавидно было положение ученых и немцев-профессоров не только в университетских стенах, но и в обществе, что и дало профессору Фуксу повод высказать, что, приехав в Казань, они нашли здесь «почти дикарей». «Вообще наше ученое сословие, – писал Фукс про первую пору жизни Казанского университета, в ужасном пренебрежении: хотя место ординарного профессора считалось в VII классе, но нам запрещено было писаться в этом чине. Все обращались с нами крайне грубо; бывший казанский комендант Есипов говорил мне ты, будучи едва знаком со мною. Губернатор, принимая меня, никогда не сажал, никогда не приглашал к себе на обед или на вечер; в первый раз я начал пользоваться уважением при губернаторе графе Толстом».

Возможно, такое отношение было вызвано тем, что немецкие профессора не поддерживали дружбы с русскими коллегами, всегда держались особняком. У них на многие вопросы были другие взгляды. Так, немцы добивались большей свободы, организуя органы самоуправления – русские боялись всех этих советов. Русским было непонятно стремление немцев заработать больше денег, они критиковали пансионы, которые те открывали для молодых людей, желающих поступить в университет. На этом фоне, как пишет М.Пинегин, выделялся лишь профессор Фукс, который считал своей «нравственной обязанностью» сблизиться с той средой, в которой ему довелось жить. Он учил не только русский, но и татарский язык.

 Пришло «время цветущего состояния»

Надо отметить, что приглашение иностранных специалистов в Казань было не просто средством заполнить преподавательские вакансии. Царь Петр I, начав приобщение России к Европе, хотел продвинуть вперед не только ремесла и науку, но и культуру, образование. Это особо касалось восточных районов, где проживало много инородцев. Как писал в журнале «Казань» М.Усманов, «немцы принесли в Казань не только передовые методы преподавания, организации науки, светского мышления, но и внесли ощутимый вклад в культурную жизнь города и региона. Очень благотворным был сам факт основания университета в провинции отсталой в целом империи, а приезд в Казань многих носителей западной цивилизации, способствовавший симбиозу двух начал – западного и восточного, еще более ускорил, усилил процесс преобразований в крае».

Историки называют и имена тех немцев, которые не снискали симпатий и уважения у местных жителей своим поведением, но таких было очень мало.

Потихоньку Казанский университет вставал на ноги, начиная занимать все более заметное место в Казани. И горожане все чаще воспринимали его нужды, как свои собственные. Н.Загоскин и М.Пинегин называют имена первых благотворителей: в 1814 году обер-кригс-комиссар Петр Турчининов жертвует на 12 тысяч рублей инструментов для физического кабинета, а в 1818 году купец Зимняков дарит университетской библиотеке книг на 17 с половиной тысяч рублей и 2,5 тысячи деньгами. Стараниями профессора Литтрова возникает небольшая астрономическая обсерватория, профессор Эрдман организует небольшую клинику. Профессор Фукс разводит в университетском дворе ботанический сад.

И вот уже в 1814 году, как писал Карл Фукс, наступило «время его цветущего состояния», когда новый университет проявил стремление стать вровень с западно-европейскими учреждениями подобного уровня. Однако время это оказалось непродолжительным.

«Летопись его раскрывается перед нами на той печальной странице, на которой начертаны фатальные в жизни Казанского университета два слова: эпоха Магницкого…».

Об этом – в отдельной публикации.

«Казанские истории», №1, 2004 год