Сегодня собеседник Любови Агеевой – актер Казанского театра юного зрителя Павел Густов. Среди всех казанских артистов она выбрала его, поскольку еще совсем недавно он был ее студентом.

Павел имеет диплом КАИ о высшем образовании по специальности «связи с общественностью». Но говорили они не об этом. Наш корреспондент попросила Павла рассказать о театре, о последней премьере ТЮЗа. Речь шла и о Казанской студии Константина Хабенского, где актер преподает.

Наша беседа началась с воспоминаний о спектакле «Любовь людей» по пьесе белорусского актера Дмитрия Богославского. Молодой режиссер Туфан Имамутдинов определил его как мистическую драму, сценограф Лилия Имамутдинова, его жена, нашла соответствующее художественное решение. В конце прошлого сезона новая работа театра была впервые показана зрителям, и в зале был аншлаг. Интерес к новой работе ТЮЗа вызвала не только премьера, но и распространившееся в казанских СМИ предположение о том, что Туфану Имамутдинову будет предложено возглавить театр, который после кончины Владимира Чигишева работает без творческого руководителя.

Туфан Имамутдинов – режиссер очень молодой, пока не очень известный, но уже востребованный. И не только в России. Поставленная им трагикомедия «Тирәкләр шаулый җилдә» («Ветер шумит в тополях») в Набережночелнинском государственном татарском драматическом театре удостоена театральной премии Министерства культуры РТ «Тантана» в номинации «За лучший актерский ансамбль». Важное обстоятельство – Туфан родился в Набережных Челнах, его жена – из Оренбургской области. Для обоих Татарстан – историческая родина.

Так что, мой первый вопрос к Павлу Густову мог быть о том, понравился ли Туфан актерам? Но на него уже ответил Михаил Меркушин, когда мы беседовали после генерального прогона 9 июля. Он сказал, что актеры в режиссера просто влюбились. Павел это подтвердил.

«В режиссерском варианте пьесы уже не было ни мата, ни некоторых сцен насилия»

– Впервые он появился у нас на худсовете, сказал, какую пьесу будет ставить. Многие ее тогда уже прочитали в том виде, как она была написана: с матом, со сценами насилия. И все были в шоке: почему выбрана такая откровенно «чернушная» пьеса?

Туфан сказал, что он прочитал пьесу несколько лет назад, и она ему тоже сначала не понравилась, но потом натолкнула на какие-то размышления. В основном он говорил о глубинном содержании, делал отсылки к Достоевскому, к нашей классике. Говорил про совесть, про любовь, о том, что герои пьесы, которые так жаждут любви, видят ее только как земное проявление, забывая о том, что любовь в широком понимании этого слова должна иметь стремление к высшему, божественному. А когда человек забывает про это, погрязая в любви земной, сопряженной с какими-то трагичными обстоятельствами, такое и получается.

В режиссерском варианте пьесы уже не было ни мата, ни некоторых сцен насилия. Сложно судить со стороны, но нам показалось, что спектакль, действительно, вызывает ощущение, неявное какое-то, некоего символа. Не кондовое – вот сейчас мы свет сверху пустим – и мальчик будет ловить снежинки, а метафорическое, глубинное.

Сцена из спектакля "Любовь людей": Люська - Алсу Густова, Колька - Павел Густов

Как только у Люськи возрождается чувство, как только возрождается любовь, в ней просыпается и совесть. Ведь она убила мужа, отца своих детей. А без любви ее совесть была мертва, и она не страдала. Может быть, внутренне переживала, даже очень сильно, по поводу содеянного, но совесть ее не мучила. А как только у нее с новым мужем, Сергеем, внешне всё хорошо стало, тут совесть и проснулась, тут и стал являться ей загубленный муж.

– Я, как зритель, увидела в спектакле проявление более общего явления – когда человек живет для себя, он один, когда живет для других – другой. И только во втором случае возникают обязанности, появляется стремление согласовать свою жизнь с жизнью других.

– Мне понравилась ваша мысль в рецензии – о том, что поколение, которое наиболее активно действует в пьесе, не имеет ориентиров, даже не просто внутренних, моральных, но и внешних, социальных. Как-то всё у них не устроено. Верх их желаний – море, холодильник и телевизор… И совершенно по-другому живут их матери. Они всю жизнь прожили в этой деревне, и обе довольны своей жизнью. Хотя она у них тяжелая была. Но они всегда знали, ради чего живут.

– Я читала несколько научных статей, авторы которых обосновывают многие черты русского человека географическими особенностями нашей страны, когда человек – песчинка на огромном пространстве. Суровые климатические условия заставляют его прижиматься к другим людям. Когда человеку холодно, он ведь не идет в чисто поле, он жмется к другим.

– Да и условия сельского труда предполагают большие кратковременные усилия, которые не под силу одному человеку. В деревне трудно быть эгоистом.

– Мне находка с бревнами очень понравилась. Может быть, это нечаянно получилось, может быть, режиссер эту метафору и не закладывал, но я по бревнам многое про жизнь героев спектакля прочитала. Бревна двигаются, когда на сцене Люська и ее мужья, их молодые односельчане, но для обеих матерей они – как обычные стены…

– И они могут на них опереться. А для нас бревна приходят в движение от малейшего прикосновения, всё неустойчиво… Причем, вы знаете, эта метафора выражена еще и буквально. То есть технически на бревна нельзя опираться – потому что они не скреплены.

– Особенно на меня произвела впечатление сцена, когда вы с Люськой сидите на бревнах и, как на качелях, качаетесь. Эта сцена мне показалась значимой – в каком-то смысле восстановлено равновесие. Но вы отдалены друг от друга – бревна-то в разные стороны движутся...

Зрители, я в том числе, не знают, кто эти бревна выдумал – режиссер-постановщик или художник, или они вместе придумали? Они ведь муж и жена и над спектаклем наверняка думали не только на работе. Как мне показалось, это идея – художника.

– Да, похоже. Скорее всего, это действительно, придумала она. А вообще-то Лиля – человек нетеатральный. Было заметно, что она не привыкла находиться в театре. Могла появиться посреди репетиции, пройти через сцену, чего театральный человек себе не позволяет. Для нее это было естественно, она этого не замечала даже.

А вообще они оба талантливые люди.

– Я пыталась разгадать, зачем мертвый Колька приходит к жене с кнутом. Не разгадала. Зачем у вас этот кнут, что он символизирует?

– Я могу с вами порассуждать об этом только с позиции отвлеченной, как если бы я сидел рядом с вами и смотрел спектакль как зритель. Когда режиссер давал нам задание, мы его не пытали – а что это значит? И он не всегда говорил. Просто спрашивал: «Можешь сделать?». «Да, могу». «Делай. Ой, здорово! А давайте сделаем, чтобы и эхо было, когда ты кнутом по сцене бьешь…»

То есть, по сути, для него это был чисто технический процесс.

Но иногда и не надо было ничего спрашивать. Всё и так было понятно. Как например, в сцене с колыбельной, где речь идет о невозможности иметь детей. Русская народная колыбельная нерожденным детям звучит так здорово!.. А ее придумали во время репетиции. Женщины поют, а я кнутом щелкаю… Это рождает в зрительном зале сильный эмоциональный отклик.

«Это правда, что мы все им очарованы»

– А как Туфан в работе? Он невероятно молод для человека, которого рассматривают на роль главного режиссера театра. И еще чрезвычайно застенчив, как я увидела.

– Или деликатен. Он мягок, однако настойчив. Мы это с Алсу, моей женой и по спектаклю, первыми поняли. Он начал репетицию с самого начала пьесы, и у меня создалось впечатление, во-первых, что он знает, чего хочет, а во-вторых, знает как этого добиться.

Мягко, но настойчиво, тем не менее, он добивался какого-то результата, сначала промежуточного, который потом мог меняться многократно. Туфан может быть даже жёсток, если что-то пошло не так. У нас были большие проблемы во внутренней организации работы над спектаклем. Мы должны были выпустить его еще в конце марта, но не успели по декорациям. Туфан уехал в Москву, обещал вернуться – доделать. Прервал ради этого работу во МХАТе. Мы готовились к показу на зрителя, но что-то опять пошло не так, как он задумал. И он сказал: «Братцы, так не пойдет. Завтра предпремьерного показа на зрителях не будет, мы будем работать над спектаклем дальше».

Видимо, что-то Туфана успокоило, может быть, директор театра Фарид Шамилевич его уговорил – показ на зрителя состоялся. Но мы поняли, что этот человек может добиваться своего. Не передавливая. Это хорошее качество. Железобетонная уверенность должна быть, чтобы вести за собой такое количество людей.

– Если я правильно понимаю, наш ТЮЗ – театр режиссерский. Актер хорошо работает, когда ему ставятся четкие задачи…

– Да. Мы с большим удовольствием шли ему навстречу в смысле предложений и режиссерских задумок. При этом он может слышать. У Сергея, то есть у Анатолия Малыхина, который Сергея играет, у него совершенно очевидный режиссерский склад – он видит структуру и своей роли, и целого спектакля. Анатолий у нас работал, потом уезжал, работал в театре «У моста», в Перми. Так вот, он позволял себе с Туфаном спорить, что не вызывало у того какого-то отторжения. Выслушает, где-то согласится, а где-то переубедит собеседника.

Это правда, что мы все им очарованы. Было очень приятно работать, мы с удовольствием шли за ним.

Был момент, когда он собрал нас – меня, Алсу, Анатолия Малыхина, Алексея Зильбера и говорит: «Давайте продумаем переходы между сценами. У меня уже есть одно решение, десять осталось».

Павел Густов в спектакле "Приключения Свена"

Сначала он предложил свои решения, что-то менял по ходу дела, потом мы предлагали, он слушал. Мы, например, придумали два ключевых перехода.

– Мне эти переходы показались очень интересными. Меняется декорация – и в это время продолжается спектакль. В оперном театре это обычное дело: певец или несколько певцов выходят на авансцену, поётся ария или дуэт… У вас я впервые увидела, как продуктивно можно использовать перерывы на смену декорации в драматическом театре. Получились сцены-символы. Например, несколько раз обыгрывается образ с горящей электролампой на сельской улице, на это нельзя не обратить внимания.

Сцена из спектакля "Любовь людей". Сергей - Анатолий Малыхин

– С лампочкой – это придумка Туфана. Но и мы об этом думали. Например, в переходе с моим участием он спросил, как мне будет лучше, я ответил. Что получилось – вы видели. Я стою под балкой с лампочкой и вращаю ее палкой.

– На другой день после прогона вместе с коллегой Ольгой Юхновской и известным казанским театроведом Ильтани Иляловой мы встречались с Туфаном. Говорили о ТЮЗе, об актерах, естественно, о премьерном спектакле, о нем самом. Намекали, как нужен театру хороший режиссер…

Постепенно от намеков перешли к открытому разговору. «Почему бы вам сюда не приехать?», – спросили мы Туфана. Многие доводы приводили, настойчиво сватая его стать главным режиссером ТЮЗа. Такая вот инициатива из зрительного зала.

Он деликатно слушал, а потом также деликатно сказал, что это не входит в его планы, что у него есть масса других дел.

Да, ему понравились актеры, он готов приехать поработать с ними еще раз. Говорил, что испытал определенные трудности в работе, понимает, что на них придется тратить время, если возглавит труппу. Придется заниматься не только творческими делами. Мы сообщили ему, что в последнее время если кого-то приглашают в Казань, то создают для работы все условия, как случилось, например, с симфоническим оркестром. И новый главный режиссер ТЮЗа может воспользоваться этой ситуацией, решит таким образом многие проблемы, которые стоят сегодня перед театром.

Может, тогда вам здание и со двора отремонтируют. Я впервые после пожара входила в театр со служебного хода – и поразилась тому, что увидела. С улицы театр-картинка, а во дворе…

Поскольку сезон театр открыл снова без главного режиссера, значит либо предложение Туфану Имамутдинову не сделали, либо он его не принял.

– Нам, актерам, это тоже не известно. Дело в том, что летом, после премьеры, была запланировала встреча с заместителем министра культуры Ирадой Аюповой. Я должен был засвидетельствовать на ней, что, на взгляд большей части творческого коллектива, это тот самый случай, когда в театре наконец-то может появиться главный режиссер. Но заместитель министра куда-то уехала, а министр был в отпуске…

Мы тоже спрашивали у Туфана, хотел бы он у нас работать? И он высказывался в том духе, что в принципе не против, ведь им с женой пора думать о детях, а для этого нужно место, где они могли бы осесть. Как я понимаю, квартиру ему как раз не обещали. Даже служебную…

– Я прочитала где-то в Интернете информацию, которая меня слегка шокировала – в Москве на всякие идеи горазды. Так вот, ТЮЗам предлагается ставить спектакли только в рамках школьной программы. Как вы к этому относитесь?

– Я как-то ходил на радио «Эхо Москвы» в Казани, там меня тоже об этом спросили. Помнится, когда Борис Ильич Цейтлин работал главным режиссером, он вообще не употреблял этой аббревиатуры – ТЮЗ. Он называл театр молодежным, но не детским. Хотя сказки мы тоже ставили.

Конечно, дело благородное – заставить школьников если не прочитать, так хотя бы увидеть на сцене классические произведения. Но тогда творческий диапазон коллектива будет другой… И не все актеры захотят в таком театре работать.

«Мне очень сильно повезло, что такая студия открылась именно в Казани»

– А теперь давайте поговорим о второй вашей работе. Вы ведь работаете в студии Константина Хабенского.

Когда знаменитый московский актер открыл в Казани детскую студию, я, честно говоря, восприняла это с долей скептицизма. Согласился быть свадебным генералом, подумала. Мэр Казани Ильсур Метшин отличается стремлением разнообразить культурную жизнь города, и благодаря этому мы имеем интересные проекты, в том числе с участием московских звезд.

Летом убедилась в том, что школа Хабенского – это серьезно. В ней успешно работают знакомые мне актеры: вы, Вадим Кешнер, Юнона Карева работала… Что все-таки в основе этого проекта? Зачем он Хабенскому?

– Мне посчастливилось, мне очень сильно повезло, что такая студия открылась именно в Казани.

Лучше бы, конечно, спросить самого Константина Юрьевича – мы к нему так обращаемся. Попытаюсь ответить на ваш вопрос по его ответам из разных интервью.

По всей видимости, все началось 4 года назад, и была это именно его инициатива. Она родилась как задача узкой направленности. В Петербурге, как мне кажется, он хотел дать возможность своим старшим коллегам, которые уже не так востребованы в театре, не выпасть из обоймы творческой жизни. Придумал благородное дело – они могут учить детей.

Появились студии в Казани, Екатеринбурге, Перми, Нижнем Тагиле, Воронеже, Новосибирске. Сколько я назвал? Всего 8 городов.

Студия создается на базе какой-то конкретной школы или двух школ. У нас, например, сначала была школа-лицей №116, на следующий год – школа-гимназия №122. Туда я и попал как педагог.

В прошлом году, к сентябрю, обе студии объединились на базе центра «Экият». Это где кукольный театр. Теперь у нас общегородская студия.

Уже в ходе реализации задумка разрослась в большой социальный проект. И теперь это не театральная школа, это студия творческого развития детей.

Хабенский сам прошел через такую студию, знает, как благотворно она влияет на человека. Актерские дисциплины призваны студийцев развивать, раскрепощать… Это каждому человеку полезно, не только актеру.

– Выходит, это не театральная самодеятельность?

– Больше того… Достаточно долгое время, мы, в частности, казанская студия, открещивались от любой сценической практики, и открещивались принципиально. Что еще для Хабенского принципиально: все студии – бесплатные.

– Это очень важно, потому что сегодня всё кругом платное. А вы тоже бесплатно работаете?

– Нам платят зарплату.

Когда студии были в школах, туда ходили все желающие, независимо, есть у них способности – нет у них способностей. Теперь есть некоторый формальный отбор.

А когда возникло много студий в разных городах, Хабенский придумал фестиваль. Это когда в один город приезжают все студийцы, чтобы показать, чему они научились за год. Одновременно это обмен опытом среди педагогов студийцев и мастер-классы для их студийных коллег.

Первый фестиваль был в Екатеринбурге три года назад, там мне посчастливилось побывать. На фестиваль приезжают коллеги Хабенского, известные личности в актерском цеху – Леонид Ярмольник, Гоша Куценко, Чулпан Хаматова, Сергей Безруков и другие. Финансирование пополам с городом-организатором – половину средств дает город, половину, если не ошибаюсь, бизнесмен Михаил Прохоров.

Замечу: благотворительный фонд Хабенского и театральный фестиваль «Оперение» – это разные, хотя и параллельные вещи. Фонд помогает детям с тяжелыми болезнями мозга, в частности, онкологическими.

В нынешнем году Хабенский придумал новую затею. Первой стала Казань, мы во многом бываем первооткрывателями. Он придумал спектакль, в котором играют как профессиональные артисты, так и студийцы.

Попросил своих коллег поучаствовать – сочинили пьесу на основе истории о мальчике Маугли, написали музыку. Сугубо театральный хореограф Николай Реутов был несколько удивлен приглашению, он несколько раз переспрашивал: «Мне как с детьми работать, по полной?». Константин отвечал: «Да, по полной».

Что касается спектакля, все было по-честному. Для исполнителей был кастинг. Из нашего театра прошли двое – я и Мария Лазукова. В проект попали актёры Молодёжного театра на Булаке, кроме того, ребята из студенческого театра «Сдвиг по фазе» и старшекурсники Казанского театрального училища.

Кроме нас, казанцев, в спектакле были заняты известные московские артисты. Откликнулись все, кому Хебенский предложил, а предложил он Эльмире Калимуллиной, участнице первого телевизионного конкурса «Голос», Гоше Куценко, который не первый раз приезжает на фестиваль, но раньше был просто гость, а в нашем спектакле он работал, Тимуру Родригесу…

То есть выбрал тех, кого дети знают. И сам Хабенский тоже играл – Акелу. Пели мы все живьем. Московские коллеги репетировали у себя дома, в Казани достаточно быстро вводились в спектакль. И вот в июле была премьера.

– А постановочная группа была московская?

– Да, художник был очень хороший. Декорации, свет, музыка – все по первому классу.

Что касается детей, мы очень активно работали, начиная с зимы, а в мае репетиции шли каждый день, с утра до вечера, фактически без выходных. Старшие ребята убегали только на экзамены.

Это было очень тяжело, даже для нас, профессиональных артистов, тяжело. Но спектакль был связан с благотворительностью. Хабенский несколько раз ненавязчиво напоминал об этом. И дети это понимали – они спасали жизнь конкретных детей. На поклоне спектакля на экран выводились их фотографии.

В момент, когда мы выпускали «Маугли», Хабенский достаточно часто приезжал в Казань на приличные сроки, а к моменту выпуска жил у нас с месяц. Параллельно сыграл моно-спектакль «Контрабас».

– Мне, к сожалению, не удалось посмотреть спектакль про Маугли.

– А он в ноябре будет играться на сцене УНИКСа. С первое по девятое ноября – в осенние каникулы.

Что касается фестиваля «Оперение»… Я уже говорил, каждый год летом студийцы показывают, чему они научились за год. Хабенский сам лично дает детям задание, и на следующий день они его показывают. Какие-то импровизации готовятся с педагогами, мы им помогаем.

В какой-то момент случилось то, о чем я мечтал. Дети сказали: «Мы всё поняли, дальше – сами». Сами придумали импровизацию, сами реализовали, сами показали. Хабенский был очень доволен. А я был счастлив, поскольку очень горячо к этому делу отношусь.

Что касается меня… Я попал в дело, само по себе сложное, но интересное. Я к этому делу прикипел всей душой, мне нравится работа в студии. Вижу в ней огромный смысл.

«Хотя совсем не обязательно, что они станут актерами»

– Расскажите немного о занятиях. В какой форме они проводятся? Чему детей учите?

– Когда меня приглашали, ставилась задача преподавать детям дисциплины первого курса театрального училища, а это в основном тренинги на раскрепощение.

– Сколько, кстати, в студии педагогов?

– Педагогов 14, 15-й – куратор.

– Все – артисты?

– Нет. В студии преподают несколько педагогов Казанского театрального училища. Вокал у нас есть, сценическое движение, танец, актерское мастерство. Очень много упражнений, тренингов. Студийцы изучают свою эмоциональную природу.

Дети, которые до этого никогда ничего публично не произносили, у нас преодолевают себя, становятся раскрепощенными. Мы наблюдаем процесс их взросления, мы видим, как студийцы привязываются к театральному делу. Хотя совсем не обязательно, что они станут актерами.

– А что ребенка привлекает в студии? Одно дело, когда ему говорят: ты придешь, мы тебя чему-то научим – и ты сыграешь в спектакле, выйдешь на сцену. И вообще дети сегодня не очень любят учиться. Я понимаю, в большом городе желающих найти можно.

– Сначала очень много отсеивается, а те, кто остаются, остаются надолго. Мы занимаемся в центре «Экият», но в каких-то экстренных случаях имеем возможность заниматься в 116-м лицее.

– Когда студия стала работать в центре «Экият», не произошло ли уменьшение числа детей? Одно дело – заниматься в своей школе, совсем другое – куда-то ездить…

–Уменьшение было, зато пришли другие, которые, действительно, хотят учиться. Они ездят на занятия из разных районов. Условие одно: если ты пришел учиться, то будь добр – посещай все занятия.

– Обычно в начале сезона представителей театра спрашивают об их творческих планах. Знает ли свои планы актер? Вы, например? Что будете играть? Как сложится учебный год в вашей творческой мастерской в студии у Хабенского? Как будете жить в театре без главного режиссера? И как долго это еще продлится?

– Обычно актёры на такой вопрос отшучиваются фразой – «все мои творческие планы целиком и полностью зависят о режиссёра», но как вы понимаете, у меня особый случай. И поэтому творческие планы просты – жить и работать.

На новый год театр традиционно выпустит детский спектакль. На этот раз это будут «Молодильные яблочки» по пьесе Юрия Богданова «Сказ о молодильных яблоках».

Очень надеюсь, что после Нового года нам удастся поработать с ещё одним молодым талантливым режиссёром – Владиславом Тыщуком. На данный момент он возглавляет театр на Малой Бронной.

Очень хочется, чтобы и в этот год студия совершила свой обычный цикл: набор детей, наполненная творческая жизнь и традиционный летний фестиваль «Оперение», который в этот раз пройдёт в Санкт-Петербурге.

А в эти осенние каникулы мы завершаем проект «Маугли». Повторю: с первое по девятое ноября на сцене УНИКСа играем спектакль, а потом декорации отправляются в Уфу.

С недавних пор в моей жизни произошло ещё одно изменение. Педагог театрального училища Татьяна Михайловна Корнишина пригласила меня к себе на курс вторым педагогом. Должен отметить, что сам я учился у Татьяны Михайловны. Ещё одним педагогом был Бобков Владимир Александрович.

После долгих и мучительных раздумий я принял предложение мастера и теперь преподаю ещё и в театральном училище. А это накладывает на меня особую ответственность.

Мог ли я когда-нибудь представить себя в этих ипостасях? Актёр, педагог студии, преподаватель в училище…

Но жизнь, наш главный режиссёр, горазда на выдумки – что-то будет впереди? В бытность студенчества мастера, кроме профессии, доносили до нас простую мысль, с правдивостью которой очень быстро свыкается любой российский актёр – легко не будет. Так и будем жить, с надеждой на лучшее, помня о главных своих ролях – счастливого мужа и отца.

Читайте в «Казанских историях»:

Павел Густов: «Моя мечта – всю жизнь проработать в театре»

«Не может быть такой долгой эта проклятая зима»: премьера в Казанском ТЮЗе