Древние настаивали, что не стоит оглядываться в прошлое, ибо поднимется ветер и засыплет глаза пеплом. Может, так и есть? Ведь в прошлом не только гордость побед, но и горечь поражений. И все же беспамятство страшнее. Сколько раз из-за него человечество наступало на одни и те же грабли.

Те страшные голодные 20-е остались в прошлом веке. Но мы не свободны от них. Прошлое посылает импульс в настоящее и будущее. А народ, уважающий и знающий свою историю, вознаграждается за великие испытания теми уроками, которые из них извлекает.

После окончания гражданской войны в Татарстане сложилась драматическая ситуация. Войны – вначале мировая, затем гражданская – разорили многие крестьянские хозяйства, оставили их без мужчин, без скота, без сельскохозяйственных орудий. Посевная площадь республики уменьшилась, по сравнению с довоенным временем, более чем на 50%, сбор хлебов снизился чуть ли не вдвое.

В ряду потерь самыми ужасными были безвозвратные утраты населения. Резко увеличилось число калек, больных. Города и села заполнили тысячи сирот, ставших беспризорниками. Обращаясь к западным странам, Маяковский писал:

Вонзите в Волгу ваше зрение: Разве этот голодный ад, Разве это мужицкое разорение - Не хвост от ваших войн и блокад?

Но войны – не единственная причина крестьянской трагедии. В тяжелейшее положение поставила крестьянское хозяйство политика «военного коммунизма».

13 мая 1918 г. был принят декрет о продовольственной диктатуре, который устанавливал нормы душевого потребления: 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год. Весь хлеб сверх указанных норм получил название «излишки» и подлежал отчуждению.

Декретом Совнаркома от 11 января 1919 г. вводилась продразверстка, изымающая «излишки хлеба» как в хлебопроизводящих губерниях, так и потребляющих. Причем «излишками» считалось то количество продуктов, которое требовалось государству.

Часто это было необходимое для крестьян продовольствие.

Весьма типичными являются воспоминания участника Кронштадского мятежа моряка Ивана Ермолаева:

«Мы были связаны с деревней, знали о ее тяжелом положении – кто по коротким отпускам, кто по переписке. Мы знали, что наши семьи задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода, и впереди не видно никакого просвета».

Положение усугубилось голодом 1921-1922г., вызванным небывалой засухой. Земля накалялась так, что на нее трудно было ступить босой ногой. Молодые хлеба, не успев взойти, желтели и гибли.

Голод охватил все Поволжье, бассейны рек Кама, Урал, почти всю Башкирию, многие районы Казахстана, Западной Сибири, Южной Украины. Уже на исходе весны 1921г. хлеб во многих волостях подобрался до крошки. Летом еще пекли «бедовую еду» – лепешки из лебеды. Пуд муки из этого бурьяна стоил на казанском рынке 122 тысячи рублей. Зимой в пищу шли солома, желуди, корни, опилки, глина, выветрившиеся кости.

Елизавета Драбкина вспоминала о голодном Поволжье:

«…Сперва крестьяне бросались к Совету, требовали хлеба, кричали, а потом, увидев, что в Совете хлеба нет и что «сама власть» тоже перешла на лист и молотые кости, «утишилась». Я узнала веющее смертью слово «лег», которое означает, что человек слег и больше не встает… И восковые уже, не бледные, а белые детские лица с глазами, у которых, как у кукол, нет взгляда».

Вымирали селами. Частыми были случаи людоедства и трупоедства. Так, в телеграмме из Чистополя говорилось:

«В деревне Бурметевой семья Серазетдинова 27 февраля варила в котле для пищи умершую свою дочь Пальмаруй 5 лет. При обыске оказалось, что некоторые части были съедены с оставшейся живой девочкой Кадычей 12 лет на почве голода. Преступница арестована».

На протяжении месяцев печать была полна душераздирающими сообщениями о вымерших деревнях, об опухших людях, ожидающих голодной смерти, о распространении сыпного и брюшного тифа, цинги. В феврале 1922 г. в ТАССР голодало уже свыше 80% взрослого населения; 218 тысяч человек было вычеркнуто голодом и эпидемиями из списков живых.

Справиться с бедой можно было только при мобилизации всех сил страны. 18 июля 1921 г. была образована Центральная комиссия помощи голодающим. 28 июля аналогичная комиссия создана в ТАССР. Районы, пораженные голодом, прикреплялись к областям и республикам, не подвергшимся засухе.

Над Татарстаном шефствовали Вологодская, Владимирская и Петроградская губернии. В период осеннего сева эти губернии направили в республику 3 млн. пуда зерна, а в 1922 г. – около 5 млн. пудов семян. Это позволило провести осеннюю посевную кампанию, которая вселила в сердца крестьян надежду на урожай, а значит и жизнь.

Люди, давно уже забывшие, что такое быть сытыми, отчисляли голодающим часть своего скудного пайка. Заводы и фабрики приняли на свое попечение около 14 тысяч эвакуированных из Татарстана детей. В городах и деревнях ТАССР открывались столовые Помгола, которые спасли жизнь почти миллиону взрослых и более 800 тысячам детей.

Лучшие умы и сердца человечества приняли участие в благородной миссии помощи пострадавшим. Среди них Альберт Эйнштейн, Анатоль Франс, Бернард Шоу, Иоганес Бехер. Великий полярный исследователь Фритьоф Нансен возглавил организацию общеевропейской помощи голодающим Советской России. Он совершил поездку по Поволжью. Побывал в детских домах, больницах, видел целые деревни в агонии голода. Нансен обратился в Лигу Наций за кредитом для голодающих районов и после отказа в помощи внес от себя крупную сумму денег.

Значительную гуманитарную помощь голодающим районам оказала Американская благотворительная ассоциация (АРА). В Татарстан грузы АРА стали прибывать в сентябре 1921 г. В сутки поступало до 36 вагонов продовольствия, медикаментов. За год с небольшим в Поволжье было завезено 28 миллионов пудов продовольствия.

Но часто помощь предоставлялась не бескорыстно. Руководители многих буржуазных государств пытались использовать голод для грубого политического давления на Советы. Так, главой комиссии экспертов «для выяснения возможности оказать помощь» голодающим был назначен бывший французский посол Т. Нуланс, известный своим неприятием Советской власти. С его подачи в качестве условия оказания помощи пострадавшим были выдвинуты требования уплаты дореволюционных долгов, реставрации буржуазных отношений. С другой стороны, советское правительство принципы пролетарской диктатуры ставило выше нужд голодающих людей. Более того, голод рассматривался как «исключительно благоприятный момент» для достижения циничных политических целей.

Например, в расправе над церковью и священнослужителями. В августе 1921 г. в Москве был образован Центральный комитет в составе духовенства и мирян с целью оказания помощи голодающим. Патриарх Тихон обратился к мирянам с призывом помочь голодающим братьям и сестрам, «жертвовать на нужды голодающих церковные драгоценности, не имеющие богослужебного употребления».

Однако Троцкий, Зиновьев, Ярославский, Бухарин и другие видные партийные и советские работники выступили против участия церкви в поддержке пострадавших, ссылаясь на инструкцию Народного Комиссариата Юстиции от 24 августа 1918 г, которая запрещала церкви заниматься благотворительностью. Зато все сильнее раздавались голоса за конфискацию церковных ценностей для обмена их на хлеб за границей.

6 января 1922 г. « Известия» опубликовали декрет ВЦИК об изъятии ценностей, хранящихся в церквах, синагогах и мечетях. Но спасение жизни голодающих было далеко не единственной целью этой кампании. Ведь на многочисленные обращения верующих разрешить им сдавать зерно в обмен на церковные святыни власти ответили отказом. Цель была сформулирована В. И. Лениным:

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с бешеной и беспощадной энергией… Мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей…».

Вождь революции видел в трагедии голода возможность нанести церкви такой духовный ущерб и материальный урон, от которого она не оправилась бы. Он писал:

«Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Задача конкретизировалась: «Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Партийные и советские органы Татарстана взяли под козырек. Об этом свидетельствуют документы:

«Перед городским собранием 4 апреля в Татполитотдел был приглашен митрополит Кирилл с некоторым числом духовенства…, которые были принуждены обещать полное содействие в изъятии церковных ценностей … Изъятие происходило гладко, без малейших эксцессов и довольно интенсивно… Тенденция была такова, чтобы в церквах и монастырях по возможности ничего не оставлять, несмотря… ни на какие ходатайства и особые мнения экспертов».

Кампания против церкви мало чем отличалась от военных операций: изымались предметы культа, разрушались храмы и мечети, расстреливались священнослужители. Между тем большинство средств, полученных от продажи конфискованной церковной утвари, пошло на партийные нужды и поддержку зарубежных компартий.

В течение 1922 г. с этой целью было отправлено за рубеж золота и ценностей на сумму более 19 миллионов золотых рублей.

Больше года жители Татарстана находились между жизнью и смертью. Но этот трагический год поставил Советское правительство перед необходимостью соизмерять политику с экономикой, замыслы с реальностью.

На пороге была новая экономическая политика, открывшая новую страницу в истории Советского государства.

Ольга МАЛЫШЕВА,

доцент Казанского государственного педагогического университета

«Казанские истории», 5-6, 2003 год