Память – удивительная штука. Она не срабатывает сразу – должно пройти определенное время, чтобы ценность или значимость события вдруг вырисовалась перед тобой четкими линиями. Так и этот незабываемый день.

Начало осени. Павловск. Теплое октябрьское солнце, чуть заметный ветерок, воздух, настоянный на запахах увядающей природы и тишина, тишина парковых аллей с шорохом опавших листьев под ногами. Павловский парк связан с давними моими юношескими воспоминаниями. Впервые я приехал в Петербург к отцу после смерти мамы.

(В Петербург, а не в Ленинград – я не оговорился – так называл этот город отец. Он предпочитал старые названия, например, Сенную площадь, недалеко от которой мы жили, он никогда не позволил бы себе назвать по новому – площадью Мира. Был ли в этом какой-то особый шарм петербуржца или особый смысл – я не знаю – отец, кажется, был сугубо аполитичным человеком, которого интересовала только архитектура и музыка. Первое – как профессия, второе – как хобби).

Так вот, впервые именно с ним, с отцом, бродили мы по павловским аллеям… пятьдесят лет назад… А теперь и мою дочку потянуло туда – Бог знает, с чего бы это. После окончания Казанского педагогического университета она совсем для нас с женой неожиданно уехала в Петербург и была там принята на работу в Государственный университет. Естественно, я не мог оставаться равнодушным к такому решению собственного ребенка и постарался поскорее проведать ее, посмотреть, как она там устроилась.

Сразу скажу, что уже никого из тех, кого я там знал – друзей отца, а тем более родственников – нет на свете. Да и моих ровесников, петербуржских друзей, увы, уже тоже нет. Поэтому озабоченность понятна: дочка впервые уехала одна и надолго. Я позвонил ей:

– Какой там у тебя свободный день? Пятница? Отлично. Мы отметим твою первую университетскую зарплату в Павловске. Ты же знаешь, я очень люблю Павловск в октябре. Побродим по парку, покормим белочек (когда еще маленькой она впервые была там со мной, живые ручные белочки привели ее в восторг, так что, можно сказать, я сыграл на ее детских чувствах, – уж больно не хотелось мне оставаться в городе, где за всем стоит тень ушедшего).

Так вот, долго дело делается, да быстро сказка сказывается. И вот мы с дочерью в Павловске. На календаре – 7 октября 2005 года! Сошли с электрички на знаменитый Павловский вокзал, куда в 19 веке съезжались петербуржцы на симфонические концерты в «курзале».

Пустынная площадь перед парком. Женщины продают всевозможные орехи в бумажных и пластиковых пакетах: и кедровые, и земляные (арахис), и фундук, но больше всего деревянных орехов – наш лесной орешник, как поясняет в своем словаре Даль… Набрали побольше, предвкушая удовольствие встречи с маленькими юркими существами.

Я отметил небольшое нововведение: вход в парк – платный, но этим сейчас уже никого не удивишь: учимся жить по законам капитала. Все стоит денег. Побродить по Павловским аллеям вдвоем оценено в 50 рублей. О.К.! Погода – как на заказ! Солнце пробивается через высокие сосны, окружающие торжественные аллеи. Людей почти нет – лишь вдалеке какая-то пара с ребенком. Заняты тем же, что и мы: выманиванием белочек из их укрытий. Те не заставляют себя долго упрашивать – шум в ветвях выдает любопытные существа. Но, привыкшие к подобным заискиваниям павловской публики, белочки не спешат снизойти со своей высоты. Наконец, одна сбегает по стволу сосны – вниз головой – и прямо на протянутую руку дочери. Та взвизгивает от удовольствия и невольной робости от непривычного прикосновения.

Пушистое существо ловко хватает орех и в тот же миг молнией взлетает вверх по стволу. Где-то вдали в самом конце парка зазвучал духовой оркестр, раздались какие-то неясные команды. Мимо нас четким ровным строем, но торопливым шагом прошли молоденькие курсанты военного училища. Мы не спеша направились вслед за ними в сторону Павловского дворца, по дороге высматривая белочек на высоких соснах. Вскоре стало ясно, что у дворца происходит что-то важное: тут и там стояли внимательно осматривающие нас темные фигуры «в штатском».

Идем дальше. Небольшая группа людей (человек двадцать) окружила нечто, высокий предмет на постаменте, вероятно, садовую статую, покрытую белым полотном. Мы присоединились к группе. И вдруг неожиданно я узнал в рядом оказавшемся человеке, непринужденно беседующим с невысокой милой женщиной, нашего министра иностранный дел Сергея Лаврова. Между прочим, у него очень выразительное и запоминающееся лицо. Невысокая женщина рядом с ним, как вскоре стало ясно – министр иностранных дел Австрии Урсула Плассник. Началась небольшая церемония.

Из слов С.Лаврова стало понятно, что Австрия отдает нам обратно статую Меркурия, вывезенную когда-то во время войны из Павловска и оказавшуюся там, у них. С павловских времен эта статуя стояла в этом парке, здесь, на этом месте…

И вот теперь сюда же возвращается. Урсула Плассник пояснила: добрые отношения с Россией мы всегда ценили высоко и тени прошлого не должны омрачать наши теперешние отношения. В общем, сказано было что-то в этом духе. Под звуки оркестра и под небольшой веселый фейерверк спадает покрывало, и вот перед нами – летящий Меркурий с легкими крылышками на ногах застыл в своем грациозном полете.

Стоит сказать, что Меркурий – один из любимых моих античных персонажей. Я и сейчас, когда бываю, например, в Пушкинском музее в Москве, в первую очередь поднимаюсь к тамошнему Меркурию. Есть какая-то завораживающая сила в этой его вечной устремленности... (Вечное стремление человечества?…)

Далее состоялся небольшой концерт у цоколя статуи, на котором девочки из хореографического училища продемонстрировали (насколько это было возможно на такой площадке) свое балетное искусство. Действительно, представить себе подобное событие, да еще и в Петербурге, без балета почти невозможно. Происходящее было наполнено такой редкой теплотой и умиротворенностью, что, казалось, мы попали в старую добрую волшебную сказку – добавим к этому яркое осеннее солнце, чистейший ароматный воздух, все еще зеленые газоны старинного парка…

Вскоре высоким чиновникам подали машины, на которых они поспешно уехали, курсанты строевым шагом ушли, разошлась и небольшая группа зрителей этой красивой (что и говорить) церемонии, исчезли внимательные штатские персоны в темных костюмах. Мы еще немного полюбовались летящим Меркурием, прочли надпись на цоколе (такие надписи на всех скульптурах Павловского парка). Не хотелось покидать это удивительное место. Да и времени было у нас достаточно.

Мы неспешно направились по аллеям в сторону Павловской усыпальницы, где он никогда не находился, полюбовались классическими колоннами мавзолея, посидели на ступенях, отдохнули и направились в сторону двенадцати граций.

Это одно из удивительно красивых мест в парке. Каждая из уникальных скульптур расположена вначале своей аллеи, а все двенадцать аллей расходятся как лучи огромной звезды из центрального круга. Поотдаль замечаю двух маленьких старушек, видимо, завсегдатаев парка, тихо беседующих на садовой скамейке. Больше – никого.

В воздухе – удивительное спокойствие… Мы свернули на одну из двенадцати аллей, ведущих в сторону вокзала… И вдруг – какой-то тяжелый топот слышу за своей спиной и чье-то прерывистое возбужденное дыхание. Обернулся. Трое невысоких коренастых парня в черных одинаковых кожанках, в одинаковых высоких шнурованных ботинках бежали в нашу сторону.

Я поспешил уступить им дорогу, но с удивлением замечаю, что бегут они не мимо нас, а к нам. У одного в руке пистолет. Ну, думаю, здесь какое-то недоразумение, связанное с Лавровым: может быть его охрана чего-то недосмотрела или что-то заподозрила, или что-то напутала – чего не бывает!

Кажется, дочка поняла все гораздо раньше, и, когда один из них хотел схватить ее сумочку, она бросила ту на землю – прямо ему под ноги и с криком – Папочка! – кинулась ко мне, буквально загораживая собой. Между тем, тот, который с пистолетом, вырвал у меня из рук барсетку, туго набитую… свежими газетами и всевозможными туристическими проспектами. Там же находились, к сожалению, и мои железнодорожные билеты на завтрашний поезд в Казань и новый сотовый телефон (старый у меня совсем еще недавно вытащили из кармана в нашем министерстве культуры), а также небольшие оставшиеся деньги (Бог надоумил меня накануне потратиться на модные дочкины сапожки, – Он-то, Всевидящий, предполагал будущее удивительное приключение).

Парень отбежал с барсеткой на расстояние и стал с остервенением вытряхивать все находящееся там добро. Кажется, он был разочарован результатами своих судорожных исследований, а мне стало даже немного неловко за себя: легкомысленная привычка размахивать соблазнительной сумочкой, думаю, сыграла тут свою роль: я слишком много пообещал и обнадежил.

Парни явно рассчитывали на большее, и я, увы, их поневоле обманул скромностью содержимого барсетки. Да и чем можно поживиться сегодня у профессора консерватории и начинающей преподавательницы университета…

Между тем уже другой громила направлял на меня пистолет, требуя вывернуть карманы. «Вероятно, муляж», – подумал я, глядя на его внушительную пушку. Из любопытства хотел спросить об этом у парня, но тот довольно грубо и нервно стал мне помогать выворачивать карманы (их-то у меня было множество).

Безнадежное занятие! Там уж, действительно, все было абсолютно пусто! Из чисто человеческой брезгливости я никогда не держу деньги в карманах – слишком много рук их касается, еще занесу какую-нибудь заразу! Руки всегда можно вымыть, карманы же стирать почему-то не принято.

Между тем, моя бедная девочка стояла возле меня, дрожала, тихонько всхлипывала и только повторяла: «Папа, папа…». Бедное дитя. Она, конечно, была перепугана, воспринимая все происходящее слишком всерьез. Я же как будто присутствовал на каком-то современном спектакле новомодного режиссера-авангардиста, заставившего зрителей участвовать в спектакле, находясь на сцене, а актеров играть в зале: и уже не понять, кто здесь зритель, а кто актер – просто какое-то веселое действо!

Закончив шмонать мою барсетку и очистив ее от лишнего содержимого, старший из них сунул мне ее обратно, другой бросил дочке сумочку. «Нашли, кого грабить», – только и сказал я вслед убегающему с тем же кавалерийским топотом трио.

Итак, поводим итоги. К чести грабителей, процедура заняла не больше двух-трех минут. Мы почти спокойно подсчитали убытки: два сотовых телефона, две дисконтные карточки («Пятерочки» и «Патэрсона»), первая зарплата новоиспеченного университетского преподавателя, будущей грозы нерадивых студентов, мои оставшиеся на завтрашнюю дорогу деньги…

Было ли огорчение? Была ли досада? Не было ни огорчения, ни досады, ни тем более страха или еще там какого-то иного чувства. Было удивление.

Все так же светило солнце, все так же шевелил ветвями легкий ветерок, все так же белочки прыгали вверху. И все такая же благодатная тишина окружала нас. Все те же пряные запахи осенней листвы. Хорошо! Но надо было что-то предпринимать, и мы не спеша пошли в сторону Павловского дворца.

Во Дворце все двери были заперты. (В пятницу он не работал.) Видно с отъездом Лаврова здешняя охрана решила расслабиться. Наконец-то, в одном из подъездов обнаружили дежурную. Объяснили ситуацию. Та спокойно выслушала нас и «обрадовала»: хорошо, что не избили, а то на прошлой неделе у одного иностранца отобрали дорогую камеру, и наподдали так, что он еле дополз к выходу.

Женщина стала вызывать милицию, куда-то звонила, что-то объясняла. «Скоро приедут, посидите здесь». «Скоро приедут» продлилось больше часа, но милиции мы так и не дождались. В конце концов, появился заместитель директора парка и, несколько смущаясь, предложил деньги на электричку – 50 рублей. Делать было нечего – я взял деньги. Впрочем, это было справедливо – 50 рублей за пару билетов в Павловский парк…

Странная мысль не дает мне покоя до сих пор: а сколько же, в самом деле, мог стоить в деньгах этот необычный день, если согласиться с существующим мнением, что за все в нашей жизни надо платить? Какова цена этих неожиданных впечатлений? И почему с таким легким сердцем вспоминается приключившееся? И почему возникает чувство жалости к ограбившим нас в тот солнечный октябрьский день в Павловском парке?

3 января 2007 года