Актер Алексей Зильбер вспоминает свое детство и дом Потехина, где оно прошло.

Дому, родителям, детству посвящается…

Время, хоть медленно, делает дело –

Выросли тополи, выросли клёны,

На небо детство моё улетело

Божьей коровкой с лужайки зелёной.

Геннадий Капранов

  Есть вещи, которые, как тебе кажется, будут всегда. Ну, они могут чуть изменяться, становиться больше или, как правило, меньше. Они могут тускнеть, бледнеть или наоборот, вдруг приобрести совершенно неожиданный цвет и даже изменить форму. Но чаще они стареют... ну или, если хотите, взрослеют.

Ну и что, я ведь тоже старею-взрослею. И поэтому порой живешь и особо не замечаешь фатальных изменений, а потом вдруг – БАЦ... и то, что ты видел почти каждый день, то, откуда начинался твой путь – исчезло. Навсегда.

Дом. Старый Дом. Огромный коммунальный Дом. Дом, в котором я родился. Он стоял на пересечении двух улиц, точнее трех: Профсоюзная, Баумана, Чернышевского. Адрес всегда считался по улице Баумана, центральной улице нашего города.

Дому было около двухсот лет. Этот Дом – бывшие номера. Он был построен для казанского богача Потехина в 1830 году, и его архитектором был известный казанский зодчий итальянского происхождения Фома Петонди – один из авторов проекта Казанского Богородицкого монастыря и проекта колокольни в Кизическом монастыре.

В 1935 году в доме организовали Клуб слепых и библиотеку для слепых, которая работала практически до последнего времени. Я помню всё. Я помню всех Вас. Наш Дом всегда представлялся мне крепостью. Мощные стены, толстые и широкие, оставляли ощущение надежности и спокойствия. Казалось ничто не сможет сокрушить их.

Дом, в котором я проживаю сейчас, находится совсем рядом, в паре кварталов от Дома моего детства, но ничего общего он не имеет с тем бастионом, в котором я родился. Моя нынешняя обитель сотрясается от движения даже легкового автомобиля, хотя дом моложе, примерно лет на сто пятьдесят, но тем не менее все играет и постепенно обрастает морщинами трещин.

И совсем другое дело – Дом на Баумана, 7/10.

Однажды зимой мы проснулись от невероятного шума, скрипа и страшного рокота. Выглянув в окно, мы все, включая взрослых, были ошеломлены –  вниз по улице Чернышевского ехал танк! Все замерли, весь Дом замер, и только стекла тревожно позвякивали. Все в недоумении и тревоге спрашивали – Что происходит?

Но вскоре выяснилось, что танк послали на помощь коммунальщикам, дабы он своими гусеницами и весом проломил лед на некоторых улицах нашего города и помог очистить дороги от снега. Впечатлений было море.

А еще в Доме были огромные широченные подоконники, на которых могло уместиться несколько детей, и они отлично проводили время в разных играх и забавах. Запомнились двухстворчатые деревянные двери парадного и входов в коридоры, широкая деревянная лестница с резными перилами и, конечно, сами коридоры с кучей всяческих закоулков, ниш, темных уголков и проходных, где замечательно можно было прятаться.

Однажды отец взял меня с собой на чердак. Вот это было действительно потрясением!  Мы жили на последнем – третьем этаже и выше нас был только чердак и крыша, которая, как водится, часто протекала. Мы полезли с ним глубоким вечером, а мне казалось – просто ночью, чтобы подставить  тазики и баночки. Конечно, взяли с собой фонарик.

Когда мы поднялись наверх, я обомлел: луча фонарика не хватало, чтобы  осветить весь чердак. Он был просто гигантским. Уже в более старшем возрасте лазая по другим чердакам, я понял, что в современных домах чердаки стали делить на сектора, стали ставить перегородки, как в трюме корабля. В данном случае в целях пожарной безопасности, но в старых домах чердаки были сплошные, и можно только представить какой это был масштаб.

Столько интересного хлама там лежало, что я не мог налюбоваться. И еще там жили голуби. Я нашел скелеты мертвых голубей. Когда увидел их, подумал, что испугаюсь, но почему-то не испугался. С тех пор я всегда ждал, когда пойдет дождь или придет весна и будет таять снег, чтобы попросить отца взять меня с собой.  И когда наступал этот день, то мы почему-то опять шли вечером. Мы всегда ходили только поздно вечером, когда уже было совсем темно и ничего не было видно. Даже фонарик слабо помогал.

И я думал, что крыши протекают только ночью. А в своей комнате, лежа на кровати, я любил изучать картины на потолке, оставленные очередным потопом. Иногда они были смешные, а иногда какими-то зловещими, и мне бывало страшновато. Но я придумал верный способ защитить себя и свой Дом.

У меня было несколько наборов железных солдатиков, там были и моряки, и пехотинцы, и даже красноармейцы. Так вот, я перед сном раздавал им команды, расставлял их на посты и просил охранять нас до утра – и это всегда помогало. Я любил разговаривать с ними. Утром спрашивал: Как дела? И они мне рассказывали удивительные истории.

Был еще один незабываемый день в году, связанный с крышей. Это 9 Мая. В этот день нам разрешалось залезть на крышу и смотреть салют. Это было просто фантастическое зрелище. Мы стояли на крыше Бауманского районного суда, который тоже находился в нашем доме, и смотрели, как падают звезды.

Нам казалось, что мы выше всех и у нас самый лучший вид. Люди толпились внизу, а мы были так близко к этим огонькам. Это была такая радость, это было счастье!

Там были Максим, я, Марселька, Олька и еще дети помладше. Я помню всё. Я помню всех Вас.

Коммунальный быт описывать не хочу. Кто знает, тот и сам понимает, что это такое. Газовая плита на несколько семей, туалет один на сорок квартир, вода только холодная и в конце коридора, колоритный контингент проживающих (милиция уже просто перестала приезжать, да и вызвать ее было проблематично, телефонов-то не было) и их вечных гостей.

Был такой забавный случай: как-то стали мы из своего почтового ящика доставать не только корреспонденцию, но и женские кошелечки и мужские портмоне. Естественно пустые. Меня эти находки сильно веселили, а мама почему-то была недовольна. Когда я спрашивал родителей: «Как они там оказались?», они отвечали что-то невнятное.

Только много позже отец рассказал, что у него был приятель детства из его двора, который был вором-карманником. Кошельки для него была уликой, но выбрасывать ему было жаль, и он подкладывал их нам в почтовый ящик – в знак внимания и уважения к нашей семье. Потом отец поговорил с ним и больше он так не делал.

Ну и конечно, как не вспомнить обилие живности, обитавшей в нашем Доме. Тараканы и клопы всевозможных мастей, пород и видов, примкнувших к ним мышей и крыс, периодически возникающей моли – запах нафталина и карбофоса я узнаю из тысячи других. Как водится, боролись с ними всем миром, но примерно через месяц все повторялось вновь. Короче, жизнь гудела, кипела, издавала различные запахи.

В этом невероятном калейдоскопе причудливо сплелись ароматы борща и вечно кипящего белья; пьяный матерный крик соседа, только что вернувшегося с очередной отсидки; шепот молитвы старушки – «божьего одуванчика», которая, сколько я её помню, всегда была очень старенькая; татарская песня и тихие, бубнящие под нос причудливые слова; соседи со странными для меня тогда именами – мужа звали Давид Иосифович, а жену Рахель Борисовна.

Жили они скромно и незаметно, но однажды вдруг собрали свой нехитрый скарб, продали кое-какие вещи и уехали в Москву. Сказали, что уезжают к сыну, талантливому архитектору. На прощанье они подарили нам репродукцию картины Врубеля «Демон» (сидящий) 1890 года, написанную их сыном. Она и сейчас висит в моей комнате, и каждый раз, глядя на неё, я переношусь в тот прощальный вечер конца семидесятых.

Я помню всё. Я помню всех Вас. Помню Ольгу Павловну, ту самую «вечную» старушку, которая молилась, всегда держала все посты и подкармливала голубей. Помню, что хотел жениться на ней, когда вырасту, а потом мой старший брат признался, что тоже когда-то хотел сделать это.

Помню её малюсенькую комнату, в которой умещалась кроватка, но с горой подушек от большой до самой маленькой, буфетик, на котором стояло несколько слонов, тоже от мала до велика и какой-то шкафчик – и все... Даже холодильника не было. Помню, иконы были. Красивые и очень потертые. Дерево имело какой-то темный цвет и рисунок был еле виден. Они были все в трещинах. Иконы стояли и висели в уголочке, накрытые белой вышитой салфеткой. Выполняя свой каждодневный долг, я навещал Ольгу Павловну, даму моего сердца, и любил подолгу разглядывать эти причудливые рисунки на деревяшке, не понимая, почему она о них так заботится.

Ольга Павловна одиноко жила и бедно, но не озлобилась. Добрая была и светлая.

Помню тетю Клаву и её непутевого сына дядю Славу. Тот, который часто сидел и много выпивал. Она тоже добрая была и жалела его, а он, когда трезвый – душа человек, много знал, любил читать, особенно Хемингуэя. И очень любил загадывать мне загадки – А что тяжелее, пуд соломы  или пуд железа? И я никогда не мог ответить, так как не понимал тогда, что такое «пуд», а спросить стеснялся.

Но зато когда он напивался, это был конец света. Он вылетал в коридор и начинал громко кричать – А, ну-ка, кыш по норам! Заусенцы! Ишь ты, Божьи одуванчики! И т.д. и т.п. Мужик он был здоровый и подраться любил, и все его боялись. Остановить его мог только отец, который был на голову ниже и легче раза в два. Но дядя Слава его уважал и всегда обращался к нему только по имени отчеству. Как правило отец улаживал все конфликты.

Пару месяцев назад дядя Слава умер в своей маленькой комнатушке-клетке на улице Закиева, одинокий, насквозь больной человек, который пил до последнего, но всегда был выбрит и носил чистую отглаженную рубашку.

Помню тетю Лёлю, с которой у всех соседей отношения не сложились – бывает и такое. Она была себе на уме, вечно спорила, ругалась и сыпала проклятьями. А еще кричала, что всех отравит, и люди дрожали, потому как от нее этого можно было ожидать. Поэтому кто-то всегда находился во время готовки в коридоре. Она перешла в наш коридор из другого, и те соседи облегченно вздохнули.

Но был один уникальный и забавный случай. Когда ее перевозили, она заплатила местным алкашам, и мужики таскали её вещи,  в том числе старинный шкаф, который они еле-еле тащили. А там что-то лежало за запертой створкой, что-то – что она ни за что не захотела вынуть, и мужики очень на неё были злы за это. Но когда однажды случился пожар, она в первую очередь вытащила этот шкаф, причем сама и без посторонней помощи. Все просто ахнули. Вот такая была тетушка.

Помню Анну Петровну и её внучку Женю, с которой я любил играть, помню тетю Нюру с наколкой на руке «Нюра», дворников дядю Володю и тетю Нину и пять или шесть их детей. Помню Тамару Игнатьевну и её противного внука Арсена, помню дядю Рифката, его жену тетю Валю и их детей Олю и Марселя, тихого парня дома и страшного группировщика на улице. Как-то, работая вышибалой в пивбаре «Бегемот», он убил человека и сел в тюрьму...

Я помню всё. Я помню всех Вас. И конечно я помню себя в этом Доме, в этом коридоре, в нашей комнате.

У нас была замечательная комната. Я думаю, что основатель «ИкеА» многие идеи запросто мог позаимствовать у проживающих в коммуналке. Вот и мы, возможно, кое чем «помогли». Отец с дедом сделали второй ярус (благо потолки позволяли, 4.20 как никак), и у нас, по теперешним понятиям, была шикарная двухуровневая квартира. Там, на втором этаже, была детская, где мы с братом с удовольствием играли. И там же стоял топчан, и можно было положить гостей. И ещё располагалась маленькая кладовая, в которой хранился всякий шурум-бурум. Комната была поделена фанерной перегородкой на две части, так сказать «зал» и «детская». Из-за малого количества места дверь решили сделать, как в поезде, купейную.

Всё приходилось придумывать под метраж квартиры, но как говориться – голь на выдумки хитра. Люстра в «зале» висела на огромной цепи метров двух, что тоже создавало свой удивительный и неповторимый колорит. Приходившие гости «балдели» от всех этих неожиданных придумок и находок.

А в Новый год отец притаскивал гигантскую ёлку – под пять метров, она занимала практически всё место, но вы только представьте – ёлка под пять метров! Это было что-то! А запах какой стоял...

Безумно любил я свою двухэтажную кровать, которую при желании можно было поднять и закрепить параллельно стене, чтобы было больше места. Я, как младший, спал внизу, а мой брат наверху. Мы часто подолгу болтали, дурачились и долго не могли уснуть.

Напротив светились окна гостиницы «Казань», и я любил подолгу вглядываться в них и наблюдать за жизнью людей, поселившихся в этом красивом здании. Наблюдения были разные, например, я никогда не забуду красотку в нижнем белье, которая нервно ходила по комнате, а потом села на широкий подоконник, раскрыла окно, закурила и долго-долго сидела так неподвижно. Это было очень красиво и волнующе.

А в другой раз я длительное время наблюдал, как толстый лысый дядя в трусах и майке тщательно брился. Мне надоело, что так долго ничего не происходит, и я стал кричать ему через улицу, поторапливать и давать советы.

Я помню звуки и запахи нашей квартиры, причудливые тени, которые оставляли на потолке редкие машины, проезжающие ночью. Помню, как в некоторые магазины продукты и товары возили на телегах, запряженных лошадьми, и как однажды, может, от старости, а может, от усталости одна лошадь упала прямо на перекрестке Чернышевского и Профсоюзной и как ее нещадно бил плетью извозчик, пытаясь заставить ее встать, и как я кричал на него так, что чуть не выпал из окна и мама увела меня в истерике.

Я помню маму. Лишь спустя какое-то время я осознал, как трудно ей приходилось заниматься всем хозяйством и воспитанием двух сорванцов. Без всех удобств, без всех таких ныне обыденных вещей, как горячая вода, душ, туалет, стиральная машина…

Холодильник у нас был «Саратов» первой модификации, в морозилке которого с трудом умещался килограмм мяса, хотя на большее и денег не было. Вечные стирка, кипячение, глажка, готовка, мытье в ванночке, уборка – и все это после рабочего дня.

Я помню длинный коридор, по которому я бегал и гонял на маленьком велосипеде. О, коридор... Волшебное, фантастическое место.

Раньше у всех в коридоре стояли сундуки. Обычно они были очень-очень старыми, с обилием кованых ручек и замков, отделанных уголков, но чаще просто обитых железными лентами и пластинами. Сундуки подчас имели до пяти различных замков. Я до сих пор так и не знаю, что в них хранилось, но тогда, в детстве, мне казалось, что там находятся несметные сокровища королей, пиратов, Кощея Бессмертного или Али-Бабы, то есть сокровища той сказки, которую я читал в этот момент. У тех соседей, у кого не было сундука – обязательно был ларь.

Кстати, тоже загадочное для меня слово из сказки, и уж точно ассоциирующееся с богатством, а не с картошкой, как сейчас. Я часто любил играть в коридоре, прятаться за всеми этими причудливыми сундуками, пытаясь разгадать секрет – а что же там внутри? Бабушки использовали сундуки как место для посиделок и разговоров и обсуждения новых коридорных новостей.

И когда меня остригли наголо, а такое раньше часто проделывали с маленькими детьми, все соседи смеялись – у меня был очень нелепый вид, а я плакал от обиды и злился. Отец прозвал меня «лысым гвоздём», а брат просто стал звать «лысым». И до сих пор, когда он так обращается ко мне, многие вздрагивают и не понимают, почему «лысый», но мы-то знаем, у нас есть своя история.

Ну и невозможно представить коммунальную жизнь без отмечания общих праздников. Самым счастливым ребенком на земле я ощущал себя во время празднования Пасхи. Вот тут уж я ел до отвала – все коридорные бабушки несли яйца, куличи, пасху, конфеты, яблоки. Иногда я даже бегал за дополнительной порцией сладостей, за что был справедливо ругаем мамой, но остановиться я не мог. А одинокие бабушки были рады побаловать мальчишку.

Я помню, как уходил и приходил из нашего Дома в детсад, помню, как я пошел в первый класс, помню мои длинные возвращения из школы домой. Мы с одноклассниками всегда выбирали самые дальние маршруты. Особенно весной. Мы очень любили пускать спички-кораблики по ручейкам, бегущим вдоль тротуаров, и это занятие нас так увлекало, что мы часами могли следовать за нашим «кораблём».

Помню, как мой брат уходил из нашего Дома в армию, сделав перед этим всем подарки. Мне он подарил часы и футбольный мяч, а я плакал и не хотел, чтобы он уходил. Помню, как мы ходили фотографироваться в соседний дом на Баумана. Раньше всегда родители водили своих детей в салон фотографии, и это был целый ритуал, так как обычно перед этим долго наряжались, шли в парикмахерскую и только потом в фотосалон, а теперь у всех  – «мыльницы».

Помню, как я ездил на троллейбусе по улице Баумана в гости к бабушке. Баумана кишела людьми и машинами, жила какой-то своей необыкновенной жизнью. Шум и море огней производили невероятное впечатление, не даром эту улицу в народе прозвали Бродвеем. Так и говорили – Пойдём, прошвырнемся по Бродвею.

Я помню всё. Я помню всех Вас.

Есть вещи, которые, как тебе кажется, будут всегда. Порой живешь и особо не замечаешь фатальных изменений. А потом вдруг то, откуда начинался твой путь – исчезло. Навсегда. Но я – помню...

Я помню свой Дом. Старый Дом. Огромный коммунальный Дом. Дом, в котором я родился.

Алексей ЗИЛЬБЕР,  заслуженный артист РТ

От редакции:

Автор не указал номер дома, в котором жил. Это дом номер 7, построенный в 1842 году. В книге "Республика Татарстан: памятники истории и культуры" 1993 года издания он значится как дом А.И. Щербакова, но более известен как дом Потехина.

В то время, когда редакция получила этот очерк, дом уже сломали. Видимо, это и послужило поводом для воспоминаний.

Сейчас дом воссоздается, но это уже не будет тот дом, который помнит Алексей Зильбер.

Таким будет дом Потехина

Снимок сделан в конце июня 2013 года

Казимир Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 217.118.93.84	Отправлен 04.05.2012 в 17:46 Измышлизмы старого мира. Без нормальных рыночных отношений. С кособоченными привязанностями и ценностями. Это вириги от которых надо освобождаться. Как от всей этой рухляди — старых, якобы ценных домов, уродующих и Баумана, и Профсоюзную. От лицедеев другого и не ждешь. Надо уметь продавать себя и покупать ближних.
Миша Меркушин Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 178.204.94.39	Отправлен 21.10.2011 в 13:01 Весна, как девчонка простая, По снегу прошла босиком, И снег под ногами растаял И вслед побежал ручейком. А вслед за ручьем все мальчишки, Забыв про учебу и дом, По солнечным лужам вприпрыжку Бегут со своим кораблем. И пахнет арбузною коркой Промытых небес бирюза, И кажется чуточку горькой Березовой грусти слеза. 1995 Леша! Я словно встретился с собственным детством. Спасибо!
Зильбер Максим Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 81.25.172.160	Отправлен 13.10.2011 в 14:15 Да, Лысый, все было так как ты пишешь! Молодец! Мне до сих пор хочется в атмосферу той квартиры № 61. А я еще помню того чего не помнишь ты. Как все кто готовил, что нибудь на коммунальной кухне сторожили свои сковородки, потому что непутевые брат с сестрой Сашка и Ильсия (оба погибли потом в пьяных поножовщинах) могли, проходя мимо оставленной без присмотра сковородки, сунуть в карман пару недожаренных котлет или вытянуть кусок мяса из кастрюли с варящимся супом. А я еще всегда с интересом рассматривал синие картины на спине у дяди Славы.
Елена Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 213.87.143.97	Отправлен 09.10.2011 в 13:02 Урррра!!!! Лёшкин, я так рада, что твой чудный рассказ прочитают еще многие люди!!! Он потрясающ, у меня нет слов! Поздравляю тебя и благодарю!!! Действительно, ждем новых произведений!!!
Мария Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 109.127.185.16	Отправлен 09.10.2011 в 0:42 Приятно, когда достойное творчество не остается «в столе».
Алексей Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра. 217.66.16.85	Отправлен 07.10.2011 в 21:46 Отличный рассказ!!!! Очень трогательный и живой!!!!! Браво автору!!!!! Алексей, к Вам огромная просьба — пишите ещё))))