Владимир Васильев попросил о мире

21 мая 2015 года

В подоплеке юбилейного вечера Владимира Васильева в Большом театре, состоявшегося 18 апреля 2015 года, – немалая драма, но без таковой сколько-нибудь значительные произведения искусства, пожалуй, и не рождаются.

А в том, что показанный нам спектакль Васильева Dona nobis pacem («Даруй нам мир») на музыку Си минорной мессы Баха – произведение, обреченное на успех, нет сомнений.

Казань помогла Москве справить 75-летие легендарного танцовщика и хореографа

Владимир Васильев поднял тост за здоровье директора Татарского театра оперы и балета Рауфаля Мухаметзянова и всех участников постановки

Как признался после спектакля сам Васильев, идея постановки на музыку Мессы родилась у него еще 35 лет назад, но найти тогда театр, который бы решился поднять такую глыбу, не удалось. И не удавалось до самого последнего времени. Хотя вроде бы отпал аргумент о религиозной природе музыки, который тормозил советских театральных начальников. Но выдвинулись другие – огромный масштаб работы, ее дороговизна. Да и смущала дерзость замысла: поставить себя рядом с одним из самых всемирных композиторов, да еще взяв грандиознейшее его сочинение – смелость, переходящая в огромный риск.

Смельчаки нашлись в Казани: за постановку взялся Татарский академический государственный театр оперы и балета имени Мусы Джалиля. Решение для казанцев, на мой взгляд, глубоко не случайное: здесь издавна тяготели к эксперименту и космичности размаха. Вспомним хоть опыты знаменитой студии светомузыки «Прометей», названной так по имени симфонической поэмы Скрябина, которой здесь дали новую жизнь на стыке искусств звука и света.

Красота постановки Владимира Васильева обрекает ее на успех

Мировая премьера Dona nobis pacem состоялась в Казани всего лишь в минувший вторник. И вот уже в субботу спектакль привезли и показали в Большом театре.

Масштаб действительно космический. На гигантской сцене, в отдалении – хор в золотистых одеждах как бы из громадных листов старинной нотной бумаги и оркестр в синих хитонах. Сверху – придуманный сценографом Виктором Герасименко эллипс-экран с постоянно бурлящими орнаментами из музыкальных и цифровых символов (компьютерный дизайн Данилы Герасименко по рисункам художницы Светланы Богатырь) – очевидно, напоминание о Пифагоровой идее гармонии и соразмерности мира. Из эллипса спускается шар, переливающийся туманными бликами – наверное, так выглядела Земля под первобытным океаном.

Под звуки баховской музыки на авансцене появляются балетные танцовщики. Сперва пара детишек, трогательно угловатых. Потом уже взрослая пара (Кристина Андреева – Михаил Тимаев), движениями и костюмами так напоминающая давние дуэты Владимира Васильева и его неразлучной спутницы Екатерины Максимовой. Потом и другие пары, то послушно «размножающие» движения главных героев, то составляющие им фон-контрапункт.

Придирчивые критики, возможно, скажут, что балетные линии слишком симметричны и схематичны, что мизансцены с солистами-вокалистами, воздевающими руки на манер иконописногоj Господа или Богоматери, чересчур очевидны и назидательны. Возможно, так и есть – но, мне кажется, никто не сможет отрицать красоты и торжественности зрелища. Которое в главном не противоречит музыке и никак не мешает ее восприятию.

Для любого музыкального коллектива Си минорная месса – экзамен, серьезнее которого трудно себе представить. Передать вселенский характер баховской полифонии, в то же время не перегрузив ее и не превратив (как делали дирижеры еще три-четыре десятилетия назад) в филиал вагнеровских тысячезвучных мистерий – крайне сложная задача. Хор и оркестр под управлением приглашенного из Голландии специалиста по барочной музыке Винсента де Корта оказались на высоте. Не ударившись в другую крайность – излюбленную исполнителями-»аутентистами» плоскую сухость звука (кто знает, каково аутентичное звучание Баха? Ведь тогда не было звукозаписи), они смогли соединить многокрасочность звуковой палитры с ее прозрачностью – как на старинных фресках, написанных не маслом, а темперой. Больше претензий к солистам, в частности к сопрано Эмилии Ивановой (Болгария), поначалу словно забывшей перестроиться с оперного вокала на литургический. Но постепенно и она, и меццо-сопрано Агунда Кулаева (Большой театр), и тенор Алексей Татаринцев, и бас Максим Кузьмин-Караваев (московская Новая опера) достигли баховской полетной просветленности звука. А некоторые оркестровые соло (например, Владислава Захарова на флейте) были так красивы, что не хотелось, чтобы они кончались.

Жаль только – не меньше четверти музыки Мессы в спектакль не попало. В том числе такие ее изумительные кульминации, как Et in terra pax («На земли мир»), Credo («Верую»), Et expecto («Чаю воскресение мертвых») и даже грандиозный Sanctus («Свят»). Некоторые номера вовсе оборваны на полуслове, как, например, дивная сопрановая ария Laudamus Te («Хвалим Тя»). Отчего так – трудно понять, нет сомнения, что у Владимира Викторовича хватило бы фантазии представить сценически Мессу во всей полноте.

Напоследок вернусь к тому, с чего начал: с давности замысла и долгого пути к его осуществлению. Представьте себе, что где-нибудь в 1980-м году Васильеву дали реализовать его идею. Нет сомнений, что тогда он не только ставил бы спектакль, но и сам танцевал в нем. И рядом с ним не могло быть никакой иной партнерши, кроме Екатерины Максимовой. Какой силы и обаяния это был бы дуэт! К сожалению, мечта Владимира Викторовича сбылась, когда он сам уже давно не танцует, а обожаемой им и зрителями Екатерины Сергеевны нет на свете. И если честно, постановку я воспринял не только, а может быть, даже не столько как юбилейное событие самого Васильева, сколько как его дань любви и памяти к человеку, который до сих пор, и после своего ухода, остается для него главным – главной! – в жизни.

Сергей Бирюков

Газета «Труд», 20 апреля 2015 года