Мечеть Кул Шариф вчера и сегодня

Нияз ХАЛИТ

23 июня 2006 года

По-разному складывается судьба у народов, разная у них история. Если народ сохранил свободу, он бережет все, что говорит о его прошлом, сдувая былинки, стараясь затереть трещины, облагородить уродливые пятна своей истории. Если уж так случилось, что потерял народ независимость, а тем более подвергся истреблению, то его историю покрывает такая плотная слипшаяся пыль, что исследователям приходится по крупицам восстанавливать минувшее.

По-разному складывается судьба у народов, разная у них история. Если народ сохранил свободу, он бережет все, что говорит о его прошлом, сдувая былинки, стараясь затереть трещины, облагородить уродливые пятна своей истории. Если уж так случилось, что потерял народ независимость, а тем более подвергся истреблению, то его историю покрывает такая плотная слипшаяся пыль, что исследователям приходится по крупицам восстанавливать минувшее.

Такая судьба постигла татар. Вспомним, как это было.

Последний день истории - 15 октября 1552 года

Второе октября 1552 года. После двухмесячной изнурительной осады и жестокого штурма, взорвав Аталыковы ворота и часть стены, русское войско ворвалось в горящую Казань. На узких городских улицах, на площадях и крепостных стенах закипели яростные схватки. Зарево пожара играло на золоченых шарах и изразцах диковинной многобашенной мечети, под стенами которой отчаянно сопротивлялись нападавшим шакирды медресе во главе с сеидом Кул-Шарифом. Полностью перебив первую волну атакующих, они пали  до единого в неравном бою.

В последней отчаянной схватке гибнут запершиеся в Ханском дворе защитники мусульманской  столицы Поволжья. Поверженная Казань предстает  перед двадцатилетним русским  царем Иоанном, с удивлением и сожалением  осматривающим  прекрасные дворцы и мощные  укрепления города.

Уничтожение мечети Кул-Шариф и возведение затем в Москве  Собора Василия Блаженного символизируют конец независимости Казанского ханства. Празднуя победу над мусульманами, открывшую Москве путь к Каспийскому морю, молодой царь повелел в ее честь возвести в Москве, на видном месте, храм, дабы увековечить первый этап на пути превращения Московского княжества в великую Российскую империю.

Усилиями зодчих Посника и Бармы на Красной площади возводится удивительный, невиданный доселе на Руси девятибашенный храм. А от центральной мечети Казани, горделиво возвышавшейся на гребне холма, не остается камня на камне. Погибла легендарная многоминаретная мечеть, центр религиозного просвещения и наук в Среднем Поволжье XVI столетия может быть, самая заметная из мечетей Казани того времени.

Это сооружение оставило особый  след в памяти как русских летописцев, так и татарского народа.

Что мы знаем о древней мечети Кул-Шариф? Русские источники именуют ее  «Кулшерифовой», имея в виду,  вероятно, имя ее имама Кул-Шарифа, возглавившего оборону  этой части города. Из татарских  источников широко известно  краткое сообщение историка  Шигаб-эд-дина Марджани о  восьмибашенной мечети в крепости Казани. Принято считать, что  это сообщение именно о мечети  Кул-Шариф (начало этой традиции положил в 1923 году М.  Худяков в «Очерках по истории  Казанского ханства»).

Наиболее  полно представлены сведения об  этой мечети в «Джагфар Тарихы», где сообщаются обстоятельства ее появления. Говорится и о том, что в ней было огромное книгохранилище.

Кроме М.Худякова наиболее основательно загадкой мечети Кул-Шариф занимался в 1990 году  архитектуровед С.Айдаров. Другие исследователи  лишь вскользь высказывали свое мнение по поводу ее архитектуры – А. Халиков, С.Алишев, Ф. Валеев, Г. Сулейманова-Валеева. Учеными высказывались предположения о том, что мечеть Кул-Шариф не исчезла с лица земли, а была перестроена в первый каменный собор в Казани – Благовещенский.

Местоположение мечети точно не установлено, можно лишь предположить, что стояла она где-то около рва Тазик. М. Худяков, считая Тезицким ров перед нынешней Спасской башней, размещал ее на том месте, где русскими был основан Спасский монастырь. К его мнению присоединился и А. Халиков.

Иного мнения придерживается С. Айдаров. Опираясь на изображение Казани на иконе XVI века «Церковь Воинствующая», он размещает мечеть внутри Ханского двора таким образом, что  южная стена ее совмещается со стеной цитадели, которая, по мнению  автора,  подходила  вплотную к Тезицкому рву (в районе Консисторского спуска).

Чуть более определенно (но это не значит, что бесспорно!) местоположение мечети указывается в «Джагфар Тарихы»: она находилась на севере рва Тазик, от Ханского двора ее отделяли площадь и «Райский сад».

Ничего другого история нам не оставила: все остальное - из области зыбких предположений и научного поиска.

Что касается архитектуры мечети Кул-Шариф, первые суждения были высказаны М. Худяковым. Анализируя одно из изображений Казани, ученый усмотрел в нем конструкцию с 8 шатрами вокруг центрального, самого высокого шатра, сходную с храмом Василия Блаженного. М. Худякову нельзя отказать в потрясающей интуиции, позволявшей выдвигать яркие и оригинальные гипотезы!

Вторую попытку графически реконструировать формы мечети Кул-Шариф сделал в своей докторской диссертации С. Айдаров. Это была весьма тщательно и  скрупулезно проделанная научная разработка. Автор предлагал  развернутый вариант реконструкции мечети, после чего она напоминала бы довольно заурядную  пятиглавую церковь, у которой,  кроме прочих, появились еще четыре небольших промежуточных  маковки. В вместо центральной луковицы - шатер, как у  армянского или грузинского храма.

По предположению автора, это  здание могло быть возведено  между 1487 и 1519 годами итальянскими мастерами. Он относит  строительство мечети к периоду  «русского протекторатства» над  Казанью. Далее автором «...развивается исторически и стилистически обусловленная концепция о его (мечети - Н.Х.) создании специалистами Московской архитектурной школы во главе с зодчим Алевизом Новым, принадлежности к одному из звеньев цепи формирования русского и одновременно общерегионального российского типа 9-стопного храма-памятника в Москве, выразителя общностных черт многонационального  российского зодчества середины XVI в:..».

Комментируя это положение, можно сказать, что, к сожалению, никакого «общерегионального российского типа 9-стопного храма» со строительством Василия Блаженного не появилось. Его архитектура оказалась глубоко чуждой всем сложившимся канонам русского православного церковного зодчества и не нашла себе никакого развития как «тип храма». Так и осталась загадочным и уникальным феноменом русской культуры середины XVI века. И не находись это здание в  Москве, да еще на самом виду, едва ли стало бы оно символом  русской культуры и воспринималось здесь как «свое».

Как же выглядела мечеть в прошлом? На мой взгляд, здание мечети  Кул-Шариф, появившееся в период резкой военной и политической конфронтации Казани и Москвы, едва ли могло возводиться при содействии русских и  с ориентацией на русскую или  западноевропейскую школу зодчества. Напротив, стремление  сблизиться с османами или крымцами велит нам искать прототипы в среде этих культур.

И уж никак нельзя согласиться с мыслью о том, что кто-то позволил бы тогда в Казани ставить мечеть в формах «русского и одновременно общерегионального российского типа 9-столпного храма».

Два независимых государства с многовековой историей имели совершенно различные этнокультурные контексты и придерживались различных религиозных, культурных и политических ориентаций. Взаимодействие татарской и русской культур - реалии более позднего, колониалистического времени.

Исторический опыт свидетельствует, что «различия между цивилизациями складывались столетиями и более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами» (С.Хантингон. Столкновение цивилизаций). Именно поэтому и не было  неизбежного; глубокого взаимопроникновения культур в зависимости от одной лишь территориальной близости и интенсивности торговых и политических контактов.

Где, к примеру, признаки подобного взаимовлияния у России с такими странами, как Иран,  Афганистан,  Турция, Крым, Китай, Монголия, Корея, государства Средней Азии, за сотни лет их сосуществования?

Эти процессы начались, да и то в весьма ограниченном слое городской аристократии, лишь после включения ряда этих государств в пределы Российской империи, в связи с интенсивным освоением местных рынков российским капиталом и массовым расселением русских на «присоединенные» территории.

Более логично будет предположить, что мечеть Кул-Шариф строилась местными (а может быть, крымскими или турецкими) мастерами с ориентацией на более передовую в то время османскую школу зодчества.

Существуют ли достоверные и конкретные факты, касающиеся архитектуры мечети Кул-Шариф? Увы. Даже число минаретов по разным источникам различается. Впрочем «Джагфар Тарихы» и Марджани во мнениях не расходятся: минаретов было восемь. На мой взгляд, их действительно было восемь. «С 1524 года, когда сеид Ядкар Кул-Ашраф преобразовал медресе мечети в дом наук, ее стали называть так же Кул-Ашраф… Ее восемь минаретов напоминают о восьми провинциях Булгарского государства, купол – о власти сеида, месяцы – о всевластии всевышнего…» (Б.Иман, «Джагфар Тарихы»). 

Судя по этому источнику, это была обыкновенная  османская джами, близкая по  своей архитектуре мечетям второй половины XVI столетия, строившимся великим османским зодчим Синаном. Центральный объем такой мечети часто окружен одноэтажными пристроями. Углы комплекса обычно  закрепляются высокими минаретами. Косвенным аргументом может  послужить рисунок «Изгнание  злого духа» из «Казанского Летописца», где в условной манере  изображено многошатровое сооружение с угловыми башнями. Наибольшим сходством с описанным обладает мечеть-медресе  Михрими-Султан в Истанбуле.  

Нечто подобное могла представлять собой и мечеть-медресе  Кул-Шариф, только высоких минаретов у нее  было четыре. Воплощение именно такой идеи читается в архитектуре собора Покрова на Рву (Василия Блаженного). Многобашенные постройки, в том числе и мечети, в архитектуре Волжской Булгарии были известны уже сотни лет до описываемых событий. С распространением же в мире ислама османского типа можно предполагать появление подобных построек и в Поволжье.

Собор Василия Блаженного - восточное заимствование?

Не мечеть ли уж построил Иван IV на Красной площади? Вопрос только на первый взгляд звучит провокационно… Причудливый, кричаще нетрадиционный для «святой» Руси образ собора Покрова на Рву в центре Москвы волнует уже не одно поколение ученых. Думаю, он не мог появиться на неподготовленной почве.

Культура ислама на территории современной России далеко не «чужеземная», как это порой хотелось бы представить многим идеологам «единой и неделимой». Мало того, она имеет, пожалуй, более древнюю историю, чем исконная, православная. Подспудная, ползучая тюркизация, а затем и исламизация русской культуры началась еще во времена Киевской Руси (чего не скрывают украинцы!), а к моменту захвата татарских ханств Поволжья, Урала и Сибири культура России уже несла в себе многие черты, родственные культурам покоренных народов. Этот новый, имперский этап воздействия культур колонизируемых народов на метрополию оставил следы, прочитываемые даже сегодня, спустя 400 с лишним лет.

Именно в этом отношении показательна архитектура собора – памятника русской воинской славы на Красной площади. Видимо, не случайно Европа, считавшая русских азиатами, символом русской нации признала именно это сооружение, наглядно демонстрирующее собой слияние восточных и европейских черт в ее культуре. Легче всего это отмечает свежий глаз приезжего. Иностранцы, сопоставляя Покровский собор с многочисленными церквями, «сорока сороками» Москвы, сразу же выделили именно его, вобравшего в себе «стили всех времен и народов» (Лефевр. «Архитектура»).Русских православных корней они в архитектуре собора не усматривали.

Наиболее, пожалуй, ясно и лаконично выразил свое впечатление в 1812 году Наполеон Бонапарт, без обиняков назвав Покровскую церковь мечетью. Преподнося это высказывание как некий курьез невежды, исследователи как будто забывают о том, что французский император, незадолго до того принявший ислам, мечетей на Востоке повидал достаточно. И действительно, образ здания навевает прежде всего ассоциации с причудливой и многокрасочной архитектурой Востока.

Теперь посмотрим, что думают об этом ученые-историки – архитектуроведы. Здание Покрова на Рву было возведено в 1665-1559 годах. Нет, наверное, сооружения в истории русской архитектуры, более яркого по образности и загадочности своих форм. Революционный образ этой церкви не имеет себе подобных ни до, ни после ее появления.

Проблема ее истоков волновала исследователей во все времена. Они искали корни своеобразия ее форм в Азии, на Дальнем Востоке, в Западной Европе, Византии, Индии, Магрибе, русской религиозной схоластике XVI века и даже в народных сказках того времени. В частности, по одной из недавних гипотез «во внешнем архитектурном решении Василия Блаженного можно видеть синтезированный образ... «града небесного» (Горнего Иерусалима) (М.А. Ильин. «Собор Василия Блаженного»).

Среди множества гипотез одним из самых заманчивых и в то же время самым неразработанным и малодоказуемым было предположение о том, что в формах собора следует искать отголоски погибшей в XVI столетии булгаро-татарской монументальной архитектурной традиции. Эта мысль высказывалась неоднократно как в России, так и за рубежом (Г. Гамильтон, И. Грабарь и др.) Выдвигалась и версия о главной мечети Казани, ставшей прообразом храма-памятника. (М. Худяков, Ф. Валеев, Н. Халитов). Однако анализировать такую гипотезу не позволяло полное отсутствие каких-либо сведений об архитектуре Казанского ханства и общей концепции развития средневековой архитектуры Волго-Камья.

Поэтому никаких серьезных аргументов ни за, ни против идеи высказано не было, если не считать сенсационной находки М. Худякова, узревшего на миниатюре Лицевого Летописного свода XVI столетия сооружение, напоминающее Покровский собор.

Логика, однако, требует пойти по наиболее верному пути поиска – то есть в культурах, непосредственно связанных с событиями 1552 года – татарской и русской. Есть ли у нас вообще основания считать, что мечеть могла послужить прообразом главной церкви Москвы, и каковы эти основания?

Прежде чем начинать сопоставительный анализ памятников Москвы и Казани, необходимо решить этот принципиальный вопрос. Пытаться решить его с позиций современной морали, думаю, будет глубоко ошибочно. Как быстро может измениться мировоззрение целого народа, ярко продемонстрировал разгром коммунистов в России.

Собор Покрова – не церковь, а храм-памятник в виде церкви, память об историческом событии. При грандиозных размерах у него ничтожный объем внутренних пространств. По замыслу авторов, именно через внешний облик, через образ прочитывается содержание.

Архитектура храма оказалась внезапным перпендикуляром ко всей московской церковной традиции православия. А ведь ни церковных реформ, ни противостояния церкви и государства в этот период не наблюдалось.

Так что же послужило причиной отрицания канонов в памятнике, явно построенном при покровительстве церкви? Только генеральная идея символической победы над исламом в Поволжье допускала прямое цитирование мусульманского образа. Именно это позволяет искать в формах Василия Блаженного отголоски сооружений Казани. Вспомним, что символическим мистицизмом был пронизан весь культурный контекст эпохи Ивана Грозного.

В условиях несвободы расцветает язык Эзопа. Символика прослеживается здесь на всех уровнях: в градостроительном положении, масштабах, композиции, художественном образе, организации внутреннего пространства, внешних формах и декоративных деталях. У архитектуры есть свой художественно-образный язык. «Фразами» этого языка можно считать градостроительные элементы, «словами» – внутреннее содержание сооружений, «слогами» – элементы их внешней формы, «буквами» – декоративные детали.

Совокупность фраз рождает стиль эпохи. Знание архитектурного языка народа позволяет читать каменные страницы его зодчества, распознавать заимствования в архитектуре. Исследователям Покровского собора необходимо владеть не только русским архитектурным языком, но умело различать тюркизмы и другие нерусские элементы зодчества. Незнание тюрко-мусульманской архитектурной культуры, европоцентризм в мировоззрении русской науки привели к неверным оценкам собственной культуры и неизменно раздраженной реакции на высказывания своих же ученых, считавших русскую средневековую культуру одной из ветвей восточной (восточно-христианской), наряду с византийской, армянской и грузинской.

Сюда же справедливо причислялось владимиро-суздальское зодчество, а ее имперский этап представляли «заключительным периодом мугаметанского искусства», вершина которого – собор Василия Блаженного. То есть этот памятник в Европе относили к одной из форм исламского зодчества, освоенной русскими, несмотря на иное вероисповедание. В мировом зодчестве подобное явление встречалось неоднократно (к примеру, позднесредневековая архитектура «сицилийских султанов» в Палермо, некоторых румынских церквей, да и многих османских джами, которую русские же ученые рассматривают как развитие византийских церковных традиций).

Насколько глубоко проникли корни исламской архитектуры в Поволжье? Она пришла сюда вместе с религией уже в VIII-IX веках и вскоре заняла видное место в столичных городах Волжской Булгарии. В домонгольский период прослеживается влияние трех архитектурных направлений: местной булгарской, хорезмийской и арабской. В золотоордынское время – параллели с зодчеством Закавказья, Крыма, Сельджукской империи и Египта. С другой стороны, булгарские традиции распространяются на города Золотой Орды, может быть, и на владимиро-суздальскую архитектуру. Крымско-турецкая ориентация могла влить в архитектуру Казани в период ее сближения с Москвой элементы русской и итальянской школ архитектуры.

Наверно, именно тогда появились мечети во множестве русских городов. Ведь татары играли тогда важную роль в государственной жизни Московии. Можно говорить о татарской нации как достаточно глубоко интергрировавшейся в жизнь Руси, и особых психологических барьерах перед татарами и их культурой у русской правящей верхушки, вероятно, не возникало.

После присоединения мусульманских земель в русской архитектуре наблюдается загадочный всплеск декоративности. Показательна в этом отношении и удивительная архитектура собора Василия Блаженного. Ряд исследователей полагает, что его прототипом стала многоминаретная Кул-Шариф. Какие же аргументы можно привести в пользу такого предположения?

Многоминаретная мечеть обычна в архитектуре ислама. Многобашенные сооружения на нашей земле известны уже в глубокой древности: в Елабуге, Буляре, Булгаре, наконец в Казани. И покоритель исламской столицы Поволжья вполне мог использовать такой тип мечети как символ своей победы.

Заказ на построение храма поступил в виде директивы царя: сделать церковь о восьми приделах. По словам летописца, царь сожалел о судьбе Казани и ее защитников: «Царь же великий... увидев и удивися необычной красоте стен крепости града...» «дивяся во уме своем... и рече: «О коли-ко народ люди паде... единого ради града сего!.. яко велика бе слава и красота царьства сего».

Московиты не отторгли достижения культуры и зодчества мятежного города – использовали их в новомосковской культуре. Ярким образцом такого произведения имперской (уже не чисто русской!) архитектуры и стал Покровский собор в Москве.

Однако законы большой политики, в которой 22-летний  Иван был еще не искушен, внесли поправки в его планы: основная идея была искажена возведением центральной башни. Ликвидация «аполитичной» идеи полного копирования казанской мечети могла быть только делом рук митрополита Макария, вдохновителя и организатора крестового похода в Поволжье.

Даже сегодня масштабы этого здания впечатляют. Тогда же собор впервые в истории Москвы стал общегородской композиционной доминантой, затмившей ансамбль церквей Кремля. Значение собора явно превышало значение присоединения всего Поволжья. Невиданной прежде «басурманской» архитектурой храма царь образно воплощал власть над мусульманскими землями.

Мечеть, украшенная крестом, – чем не программное заявление «Церкви Воинствующей» переродившегося после 1551 года православия? Огромность же строения объясняется идеей «Третьего Рима», которая еще в середине XV века получила первоначальное воплощение в провинциальной византийской церкви – Успенском соборе. Что могло быть символичнее креста над главной мечетью Казани, перенесенной на главную площадь Москвы и возвысившейся над всеми ее церквями, – точно так же, как полумесяц на Айя Софии возвысился над всеми мечетями Истанбула? Тем более, если эти мечети были похожи.

Какие же черты Покровского собора характерны для русского зодчества и какие черты восточные?

Композицию здания отличает придающая некоторую «рыхлость» силуэту дисгармония между центральным шатром и четырьмя восьмигранными столпами вокруг него с «магометанскими» маковками на них. Какой мыслилась первоначальная схема церкви? Без центрального шатра! Именно такое сооружение – купольный массивный объем, окруженный четырьмя высокими башнями и дополненный башенками-пинаклями над углами! Как раз такой и мыслится мне композиция мечети Кул-Шариф, какой ее видел царь Иван. Именно эти четыре восьмигранные башни отличают архитектуру собора от русских памятников первой половины XVI века: церквей Вознесения и Иоанна Предтечи.

Характерный верх церкви Вознесения, построенной в честь рождения Ивана IV, очевидно, и стал знаком Руси, увенчав композицию Василия Блаженного. Высокий шатер вознес крест на золоченой маковке над четырьмя минаретами с затейливыми тюрбанами на них. Четыре же кубических придела в стиле русско-византийского зодчества – символ подчинившихся Москве центров государственности – Владимира, Рязани и т.д.

Собор Покрова на Рву – прямо-таки средоточие мемориальных форм. Да, непросто расшифровать архитектуру этой церкви, но все же вычленить русские и восточные черты можно. Впервые в русской архитектуре здесь была использована идея массовых молений под открытым небом. Заимствование мусульманской идеи налицо. Аналогично и градостроительное положение этих двух храмов: оба размещены близ главных кремлевских ворот, «на рву».

Итак, если центральный пирамидальный объем и боковые кубические приделы вполне преемственны в русской архитектуре сами по себе, то что из себя представляют четыре других столпа, где искать их архитектурные прообразы?

Анализируя формы этих восьмигранных столпов, исследователи находят аналогии в архитектуре Волго-Камья, Османской империи, даже на ближнем Востоке. Обращают на себя внимание 12 небольших барабанчиков с маковками вокруг основания центрального шатра (сейчас их уже нет), назначение которых с точки зрения русской церковной традиции совершенно не понятно. В восточной же архитектуре (Египет, Азербайджан, Афганистан, Турция) они выполняли роль пинаклей, сдерживали распор купола, предохраняли его от статического разрушения. В Покровском соборе это был всего лишь декоративный рудимент.

Особо хочется остановиться на формах тюрбанообразных маковок над боковыми приделами, разнообразие и пышность которых придают, может быть, наибольший шарм архитектуре собора. Подобное решение, насколько мне известно, не встречалось в русской архитектуре XV-XVI веков более нигде. По этой причине его никак нельзя назвать «типично русским». Эти луковичные, весьма характерные для мусульманского Востока маковки соответствуют ничему иному, как иерархии головных уборов различных чиновных и религиозных сословий Османской империи.

Хотелось бы лишний раз обратить внимание исследователей и на такие яркие приметы восточного зодчества в конструкциях собора, как своеобразная спиралевидная кладка куполов, тромпы и крещатые своды – «визитные карточки» исламского зодчества. Во внешнем декоре собора совершено отсутствует ордерность, уже освоенная в то время архитектурой русских церквей. И вообще стиль этого здания подтверждает мощное влияние какой-то иной эстетики... Откуда же все это взялось в архитектуре храма Василия Блаженного?

Когда Восток встречается с Западом

Не будем наивными, не было у русских зодчих середины XVI века возможностей в течение одного-двух лет, отведенных на возведение памятника, съездить во все перечисленные страны и на основе их памятников создать синтетический образ восточной мечети, дабы увенчать ее крестом. Не было, думаю, у них и консультантов, обладавших столь энциклопедическими познаниями.

На этом языке разговаривала архитектура мечетей, мавзолеев, медресе, дворцов и фонтанов Казани, и, может быть, Астрахани. Трофеем московитов, таким образом, стала не только земля, но и архитектурные традиции, целый набор «арабизмов», «фарсизмов» и других заимствований, которые столетиями копились в монументальном зодчестве Волжской Булгарии. Все эти булгаро-татарские «тюркизмы» и стали достоянием московской культуры, перекочевав впоследствии на фасады многочисленных теремов, церквей и других построек Русского государства.

Каким же образом конкретно могло осуществиться такое достоверное воспроизведение татарских традиций в Москве?

Думаю, одним единственным: руками пленных татарских мастеров, руководимых человеком (одним или несколькими), хорошо знакомым с архитектурой Казани. Имя его известно. Это Посник Яковлев, который много лет возглавлял строительство Казанского кремля (и, как считают некоторые, Благовещенского собора в Казани), был хорошо знаком с татарскими памятниками.

Некоторые исследователи видят во втором зодчем, принявшем участие в проектировании храма, татарского архитектора Барму (М.Красовский). «Джагфар Тарихы» называет даже его имя: «...его предок Фазыл из Чебаксов был учеником самого Мир-Гали и был послан с ним на строительство церкви в Москву, где принял христианство и имя Василий...».

Прообразов Василию Блаженному могло быть много. Возможно, это был собирательный образ, отразивший черты нескольких монументальных памятников: Казани, Булгара, Астрахани... Был и акт высочайшего творческого подъема. И родилась качественно новая архитектура – архитектура Империи, в фундамент которой легла и поверженная казанская мечеть Кул-Шариф.

Какой же все-таки была архитектура мечети-медресе Кул-Шариф, как мы себе это представляем?

Здание это, по всей видимости, занимало господствующее положение в срединной части крепости, хотя и подчиненное по отношению к Дворцовой мечети. Эффектность такой композиции подтверждается видами многих городов Ближнего Востока, где имелись такие мечети. Предполагаю, что это была мечеть-медресе османского типа школы Ходжа Синана. Это могло быть высокое здание – возможно, с различными пристроями, купольной композиции, окруженное четырьмя высокими минаретами, четырьмя же угловыми башенками-пинаклями.

Минареты могли иметь луковичные маковки и, в отличие от османских, могли быть утяжеленными, на что указывает, в частности, форма столпов Василия Блаженного.

Мечеть Кул-Шариф – одна из самых волнующих загадок ханской Казани, не скоро еще она будет полностью разгадана. Археологи найдут остатки фундаментов, разбитые резные камни, изразцы под землей... а, возможно, и над землей, на фасадах каких-нибудь сооружений, вроде Василия Блаженного? Хорошо бы!

А пока наш удел – мысленный поиск, и, может быть, его результаты лягут кирпичиками в загадочный образ исчезнувшей когда-то главной мечети Казани...

Нияз ХАЛИТ, доктор архитектуры, профессор.

«Казанские истории», №2-3, 2001 год

Официальное название главной мечети Татарстана - Кул Шариф