Стратегически важный объект в военной Казани

14 сентября 2009 года

Недавно услышал, что во время войны в Казани была какая-то шарашка. Не можете рассказать, что это было?

Сергей

Ответ о студентов Института социальных технологий КГТУ-КАИ Эльвины Закировой и Ники Тимирбаевой

Наше поколение так далеко от военных лет. Многое мы не понимаем, многого не знаем. Мы бы тоже не узнали, если бы редакции «Казанских историй», где мы проходим производственную практику, нам не дали это задание. Хотя студентам КАИ надо бы знать…

Роль «шарашки» в Казани, официально она называлась спецкомендатурой, во время Великой Отечественной войны, да и в жизни страны в целом, сложно переоценить.

 СПРАВКА:

Спецкомендатура  – специальное учреждение для правонарушителей, «осужденных условно с обязательным привлечением к труду» и освобожденных условно-досрочно с обязательным привлечением к труду. В спецкомендатуре заключенный обязан проживать в специальном общежитии и работать на указанном ему предприятии. Чаще всего осужденных к этому виду наказания направляют в регионы, находящиеся далеко от его постоянного места жительства.

Это совсем не та спецкомендатура, которая, как мы узнали, есть в наше время. Хотя по условиям жизни заключенных похоже.

Как пишет известный казанский историк Булат Султанбеков, в 1937-1938 годах многие крупные авиаконструкторы старшего и среднего поколения были арестованы по обвинению в создании шпионских и диверсионных групп, работающих на фашистскую Германию. Недочеты, как правило, объяснялись «вредительством» и происками иностранных разведок, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Скорее всего, одной из причин было обнаружившееся в ходе «испанской войны» серьезное отставание серийных образцов нашей авиационной техники от новых моделей немецкой. Был снят нарком авиационной промышленности М.М.Каганович. Его направили директором Казанского завода №124. В 1941 году он покончил жизнь самоубийством. Несмотря на такие «расстрельные» обвинения, практически всем конструкторам была сохранена жизнь и вскоре дана возможность продолжения работы в условиях специальных ОКБ — авиационных тюрем в Москве и других городах, имеющих крупные авиационные заводы.

Всего за 2 года арестовано более 200 ученых и конструкторов, связанных с самолетостроением. По подсчетам соратника Туполева Л.Кербера, в их числе находились около 15 членов и членов-корреспондентов Академии наук, более 20 докторов наук и профессоров, директора и главные инженеры крупных заводов.

Хотя под горячую руку некоторые из конструкторов и ученых попали в лагеря ГУЛАГа, основную массу оставили в Москве, в поселке Болшево, а затем для них были созданы специальные конструкторские бюро — «шарашки», где они продолжали работу уже в качестве спецзеков.

Известно, что в начале войны в Казань эвакуировались два авиационных завода: 16-й авиамоторный из Воронежа (сегодня – Казанское моторостроительное производственное объединение) и 22-й самолетостроительный из Москвы (сейчас – Казанский авиационный завод имени  Горбунова – филиал ОАО «Туполев»). Здесь и была создана одна из «шарашек».

Огромное четырехэтажное здание заводоуправления имело П-образную форму и было разделено на две части. Третий и четвертый этажи той части заводоуправления, которая относилась к моторному заводу, занимали спецтюрьма и опытно-конструкторское бюро (ОКБ) 4-го спецотдела НКВД.

Расстояние от ОКБ до входа на завод по улице, вне территорий обоих заводов, составляло около 200 метров. Примерно столько же было от проходной 16-го завода до цехов. По этой дороге каждый день проходили заключенные, фамилии которых сегодня знает вся страна, в  том числе Сергей Королев.

Жилые помещения заключенных, напоминавшие комнаты заводского общежития: железные кровати с металлическими сетками, прикроватные тумбочки, находились на  третьем этаже заводоуправления.

Вот как пишет об этом периоде жизни родоначальника советской космонавтики  Сергея Павловича его дочь Наталья Сергеевна Королева, доктор медицинских наук, профессор, лауреат Государственной премии СССР, в  книге «Сергей Королев. Отец»:

«19 ноября 1942 года отец оказался в Казани. Отца поместили в большую комнату, где жили 23 человека, в том числе Глушко и Севрук (Доминик Доминикович Севрук, в дальнейшем известный деятель ракетно-космической техники, профессор, заведующий кафедрой МАИ). Кровати отца и Севрука оказались рядом, а так как отдельной тумбочки для вновь прибывшего не нашлось, то Севрук разделил свою на двоих. Возвращаясь после освобождения в Москву, он попросил разрешения взять тумбочку на память, а потом, побывав в домашнем музее отца, подарил ее мне.

Вольнонаемным вход в жилые комнаты заключенных запрещался. Кроме того, они давали подписку, что ни в какие неслужебные разговоры с заключенными вступать не будут. Совместно разрешалось обсуждать только производственные вопросы.

Здесь же, на третьем этаже, находилась столовая, подобная тем, которые бывают на небольших предприятиях: обеденный зал отгорожен от кухни стеной с окном, через которое выдавалась еда. Посуда тоже была обычной: тарелки, ложки, вилки и даже ножи. Собственную посуду, кроме кружки и стакана, иметь запрещалось, да она здесь была и ни к чему.

Если заключенному требовалось пройти в цех, он давал знак солдату, или, как здесь говорили, «свечке», коротавшему время в комнате охраны на выходе из ОКБ. Тот быстро вскакивал, и только после этого разрешалось двигаться в путь. Иногда охранники отсутствовали – все были заняты, тогда приходилось ждать. Конвоир обычно шел позади заключенного и сопровождал его через проходную завода до входа в цех, где стоял вахтер. Узник шел в цех, а «свечка» оставался его ждать. Когда работа в цеху заканчивалась, заключенный выходил, охранник вставал, и они отправлялись в обратный путь. Все это происходило молча, без единого слова, так как разговаривать с заключенными охранникам запрещалось. «Свечками» служили главным образом пожилые солдаты, негодные к строевой службе. Они ходили в старых, длинных до пят шинелях, подпоясанных ремнями. Персональных «свечек» заключенные не имели, их сопровождал любой свободный конвоир».

Заключенные работали в ОКБ, созданном для проектирования самолетов.

«Конструкторское бюро занимало четвертый этаж. Административным начальником его был подполковник госбезопасности Бекетов. Здесь работали несколько самостоятельных коллективов, каждый со своей тематикой и своим главным конструктором. Сергея Королева назначили ведущим инженером в бюро Валентина Глушко. Коллектив был небольшим и размещался в трех комнатах. Конструкторы, расчетчики и чертежники работали вместе. Почти у всех имелись чертежные доски, оборудованные новыми по тому времени чертежными приборами – кульманами. Эдельман, вольнонаемный инженер в ОКБ Глушко, вспоминал, что при подписывании чертежей фамилии заключенных не указывались – их заменяли номера. Например, у Глушко был номер 800. На чертеже в трафарете стояло: проектировал – Эдельман, главный конструктор 800.

В своих «Записках инженера-ракетчика» Эдельман отмечал:

«Хотя характеры Валентина Петровича и Сергея Павловича были весьма различными, общее у них – громадная целеустремленность, сильная непреклонная воля. Этих людей... связывала между собой давняя совместная работа на одном и том же поприще, которому каждый их них посвятил свою жизнь... И, конечно, схожесть пережитого, общность положения.

Отношения между ними были дружеские (но только внешне!), они были на ты, звали друг друга по именам «Сергей», «Валентин», без отчества. К сожалению, об их дружбе никак нельзя сказать в дальнейшем периоде, после триумфальных полетов космонавтов.

КБ Глушко работало над созданием РД-1 – четырехкамерного реактивною двигателя на жидком топливе тягой 1200 килограммов. Однако на первом этапе наиболее реальной оказалась установка однокамерного варианта РД-1 тягой в 300 кг в качестве вспомогательного двигателя на самолет Петлякова Пе-2. Такой самолет с вспомогательным ЖРД представлял интерес для боевого применения, а опыт разработки однокамерного двигателя должен был послужить базой при создании в будущем автономного двигателя для реактивного самолета.

На втором этапе и предполагалось построить реактивный самолет-перехватчик РП с четырехкамерным РД-1. Проект этого самолета выполнили в КБ в очень короткий срок. Пояснительная записка к нему, написанная отцом, датирована 16 декабря 1942 года. В ней, в частности, сказано:

«Предлагаемый самолет-перехватчик с реактивным двигателем РД-1 является представителем нового класса сверхскоростных высотных истребителей. РП обладает исключительно высокими летными и тактическими качествами и мощным вооружением, что при сравнительно большой для реактивных машин продолжительности полета позволит ему решать многие недоступные для винтомоторных самолетов тактические задачи. РП может догнать и уничтожить любой современный скоростной самолет, летящий на сколь угодно большой высоте и попавший в зону его действия. Малая трудоемкость и доступность в изготовлении самолета РП и двигателя РД-1 позволяют в короткие сроки наладить выпуск машин для использования в идущей войне».

26 декабря 1942 года отец направил в НКАП докладную записку и план работ по авиационной реактивной установке РУ-1 для самолета Пе-2. Эти предложения поддержали директора обоих казанских заводов – №16 и №22.

8 января 1943 года для реализации плана была создана группа реактивных установок №5 во главе с отцом как главным конструктором АРУ, состоявшая из четырех бригад и включавшая 16 человек: 5 специалистов 4-го спецотдела НКВД и 11 вольнонаемных. Им отвели небольшую комнату на третьем этаже. Группа работала очень интенсивно – первый чертеж отец подписал в качестве руководителя группы уже 10 января 1943 года, а с 1 февраля по 5 марта 1943 года было выпущено около 900 рабочих чертежей, и все они практически сразу шли в производство. Высокий ритм работы свидетельствовал об уверенности в правильности выбранного направления, о стремлении как можно скорее дать фронту новую эффективную технику. 23 января 1943 года Королев и Глушко представили на имя Берии докладную записку о ходе работ».

Советский и российский журналист, писатель и популяризатор науки Ярослав Голованов – автор 20 книг, более 10 лет был специальным корреспондентом газеты на космодроме Байконур и в ЦУПе. Около 30 лет проработал над фундаментальным исследованием «Королев. Факты и мифы». В этой книге он пишет о тех событиях:

«Королевской группе №5... был выделен серийный бомбардировщик Пе-2 с заводским номером 15/185, переоборудованием которого и занялся Королев. Позднее для испытательной работы были откомандированы и два летчика, два Саши: Александр Григорьевич Васильченко и Александр Силуянович Пальчиков.

Двигатель работает, самолет серийный – на первый взгляд может показаться, что соединение их в единое целое не представляет серьезной проблемы, но это было совсем не простое дело. Ведь самолет проектировался без учета того, что на нем будет установлен ЖРД. В организм этого готового, серийного «взрослого» самолета требовалось теперь как бы вживить новый орган, самой его природой не предусмотренный. Королев искал, где какой узел можно расположить, прикидывая и так и эдак, начертил несколько вариантов...

В начале 2015 года профессор КНИТУ-КАИ Давид Гальперин, который возглавлял отдел внутренней баллистики и газовой динамки ОКБ-16 (ныне ОКБ «Союз»), выступил в Москве с докладом о казанском периоде становления стратегического ракетостроения и космонавтики СССР. На академических чтениях по актуальным темам российской космонавтики публика с интересом узнала следующее:

«В 1943 году были успешно проведены государственные наземные испытания ускорителя. Был зафиксирован гарантированный суммарный (за несколько пусков) ресурс двигателя – 60 минут. В результате летных испытаний была усовершенствована система запуска. Пусковое горючее было предложено академиком Арбузовым и «химиком-зэком» Мееровым. Модифицированный двигатель получил наименование РД-1ХЗ (химическое зажигание). Система была разработана и практически осуществлена конструктором Севруком, экспериментатором в составе экипажа Пе-2 на летных испытаниях. Это были исторические полеты – первое в СССР практическое использование жидкостных реактивных двигателей (ЖРД) на серийном военном самолете! Прирост скорости самолета при включении ускорителя составлял более 100 км/час».

Королев всегда работал быстро, и с задачей окончательной увязки РД-1 и Пе-2 он тоже справился быстро. Но увязать одну железку с другой намного проще, чем увязать деятельность всех людей, стоящих за этими железками. Испытания, за которые теперь отвечал Королев, были самым тесным образом связаны с производством 30-го цеха, с графиком загрузки испытательных стендов, с работой механиков и сборщиков, наконец, с авиаторами, с теми, кто готовил самолет к испытаниям и летал на нем. Это был маленький, еще довольно примитивный прообраз тех Больших Систем, которые впоследствии создал Королев...

«Работа в Казани окончательно убедила Королева заняться ракетами, – пишет Булат Султанбеков. – Сохранились записи, чертежи, расчеты, сделанные им в Казани, говорящие о работе над проектом баллистической ракеты длиной 4,5 метра и с боевым зарядом 200 килограммов. Таким образом, в суровые военные годы в Казани, на моторостроительном заводе зародился коллектив будущего конструкторского бюро...»

Сергей Павлович Королев

27 июля 1944 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о досрочном освобождении работников казанской «шарашки» со снятием судимости. 9 августа все освобожденные зеки – их было 29 человек – справляли новоселье: им отвели целый подъезд 6-этажного дома №5 по улице Лядова. Там, в квартире на пятом этаже, получил комнату и Сергей Павлович.

Было странно и непривычно спать в комнате одному. Он постепенно осознавал, что свободен, неторопливо разглядывал мир и видел его совсем другим, несравненно более полным, разнообразным, красочным. Так случается с людьми после тяжелой болезни. Впрочем, это и была тяжелая болезнь, эпидемия Сталина.

Ему повезло: он – выжил. Он пишет матери: «У меня хорошая комната 22 метра с дверью на будущий балкон и двумя окнами, так что вся торцовая наружная стена остеклена. Много света и солнца, так как мое окно смотрит на юг и восток немного. Утром с самого восхода и до полудня, даже больше, все залито ослепительным ярким солнцем. Я не ощущал раньше (до войны) всей прелести того, что нас окружает, а сейчас я знаю цену и лучу солнца, и глотку свежего воздуха, и корке сухого хлеба.

Комната моя «шикарно» обставлена, а именно: кровать со всем необходимым. Стол кухонный, покрытый простыней, 2 табурета, тумбочка и письменный стол, привезенный мною с работы. На окне моя посуда: 3 банки стеклянных и 2 бутылки, кружка и одна чайная ложка. Вот и все мое имущество и хозяйство. Чувствую ваши насмешливые улыбки, да и мне самому смешно. Но я не горюю... Это ведь не главное в жизни, и вообще, все это пустяки».

Нашему поколению сложно судить о деятельности спецкомендатуры. Мы почти ничего не знаем о том времени, только какие-то размытые факты. Но если она существовала столько лет, значит это кому-то было нужно. Значит это было нужно стране...

Читайте в "Казанских историях":

В Казани на пути к космосу