Рудольф Нуриев: «Хорошо быть живым»

Кристина ИВАНОВА

29 июля 2008 года

Последним российским городом, который Нуриев посетил незадолго до смерти, была Казань. «Экспрессивный татарин, покоривший всю Европу, потомок Чингисхана, который приходит и завоевывает», – западная пресса часто припоминала татаро-башкирские корни Нуриева.

Рудольф Нуриев (Нуреев) – человек-легенда. За тридцатилетнюю карьеру знаменитый танцовщик подготовил свыше 100 партий; работал с 40 труппами мира. Три десятилетия давал от 200 до 250 представлений в год.

Нуриев поставил почти все балеты классического наследия («Лебединое озеро», «Спящую красавицу», «Щелкунчика», «Раймонду»), сочинял новые («Золушка», «Буря» и др.). В 1962 году он выступил в спектакле «Жизель» лондонского «Королевского балета» в дуэте с Марго Фонтейн.

Кроме выступлений в традиционном репертуаре, Рудольф Нуриев танцевал в балетах, ставших современной классикой, – «Аполлон Мусагет» Стравинского, «Танец на вечеринке» на музыку Шопена, создал ведущие партии в балетах «Маргарита и Арман» на музыку Листа, «Ромео и Джульетта» Прокофьева и многих других.

В конце 70-х Нуриев стал сниматься в кино (фильмы «Валентино» Кена Рассела и «Я – танцовщик») и обратился к современному танцу.

На вопрос, как он все успевает, Нуриев ответил: «Я мало сплю и много работаю».

 «Человек-легенда», «человек-скандал» – этот великий танцовщик, кажется, весь состоит из противоречий и загадок. Мальчик, выросший в нищете, стал обладателем состояния, точных размеров которого никто до сих пор не знает (по приблизительным оценкам, оно составляет от пятидесяти до восьмидесяти миллионов долларов). Владелец нескольких роскошных домов в разных частях света, никогда не живший в них долее нескольких недель.

Великий танцовщик, заставивший мир вновь восхититься русским балетом, в жилах которого нет ни капли русской крови. Идеал мужества на сцене, демонстративно провозглашающий на весь мир о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Скандалист, резкий в словах и поступках, пренебрежительно относящийся к людям – и верный, преданный друг. Прозорливый финансист, сумевший преумножить свое состояние во много раз – и безудержный мот.

И все эти черты уживались в одном человеке, имя которого – Рудольф Нуриев»

Так пишет автор очерка о Рудольфе Нуриеве  на сайте http://murtaz2011.narod.ru/11.html.

Летающий татарин

Родился гениальный танцовщик, пленивший умы и сердца миллионов, 17 марта 1938 года в поезде близ города Иркутска.

Фамилия великого танцовщика в разных источниках употребляется в двух транскрипциях – НУРИЕВ и НУРЕЕВ (по паспорту). В Татарстане чаще употребляется первый вариант.

Его мать Фарида с тремя дочерьми – Розой, Резедой и Лилией – ехала на Дальний Восток к месту военной службы мужа. Когда поезд проходил мимо озера Байкал, родился мальчик, которого назвали Рудольф.

В течение первых лет жизни маленький Рудик, как называли его дома, дважды пересек страну из конца в конец: с запада на восток и обратно. Вскоре семье пришлось еще раз проделывать неблизкий путь от Москвы до Урала.

Танцовщику факт рождения в поезде очень нравился, и он охотно о нем рассказывал, объясняя таким образом свою страсть к перемещениям по всему свету. Он не побывал лишь в Антарктиде.

Родители Нуриева были татарами-мусульманами. Мама была казанской татарской. Отец, Хамет Нуриев, родился в маленькой деревеньке возле Уфы. Он был человеком, которому советская власть дала возможность выбиться в люди – он стал политруком. Места его службы постоянно менялись. Возить за собой семью было неудобно, поэтому Фарида с маленькими дочерьми оставалась одна. Но когда Хамет получил назначение во Владивосток, она вскоре отправилась вслед за мужем.

Вот что Нуриев писал в своей биографической книге:

«Наша татарская кровь течет как-то быстрее и всегда готова вскипеть. И все же мне кажется, что мы апатичнее русских, чувствительнее, есть в нас некая азиатская мягкость, но есть также и живость предков, этих стройных и гибких прекрасных наездников. Мы – странная смесь нежности и жестокости, эта смесь редкость у русских… Татары быстро воспламеняются, быстро вступают в бой, непритязательны и в то же время страстны, а иногда и хитры, как лиса. В сущности, татарин – на редкость сложное животное, вот такой я и есть».

Рудольф не замалчивал свое происхождение, как это было принято в те годы среди людей, имевших отношение к искусству или науке. Напротив, он гордился своей нацией и, в общем-то, действительно походил на стремительного, своевольного потомка Чингисхана, как его неоднократно и называли. При случае он мог, по воспоминаниям его однокурсников по хореографическому училищу, подчеркнуть, что его народ в течение трех веков властвовал над русскими.

…Во Владивостоке увеличившаяся в пути семья прожила недолго. Хамет Нуриев, получив новое назначение, перевез всех в Москву. Относительное благополучие семьи, весьма скромное даже по тем непритязательным меркам, вскоре было полностью разрушено начавшейся Великой Отечественной войной. Хамет был мобилизован в действующую армию, а Фарида вновь осталась одна, с маленькими детьми на руках. При первой же бомбежке Москвы дом, где жили Нуриевы, был разрушен, и Фарида, собрав уцелевший скарб, поспешила покинуть столицу.

Семья перебралась в маленькую башкирскую деревушку на восточном склоне Урала, куда, как надеялась Фарида, война не дойдет. Фронт действительно не дошел до Урала, однако все тяготы военного времени семье Нуриевых выпали с лихвой. Тяжелый труд старших и постоянный голод и холод – вот все воспоминания, которые остались у Нуриева от тех лет: «Так получилось, что первым впечатлениям моего раннего детства я обязан ледяному, темному и, самое главное, голодному миру».

Неудивительно, что вечно голодный мальчик, переживший беспросветную нищету, стал впоследствии очень высоко ценить материальное благополучие.

Жить в крошечной деревне без всякой помощи женщине с детьми было невозможно, и в 1943 году Фарида перебралась в Уфу, к родственникам мужа. Условия жизни Нуриевых в крошечной лачуге на окраине города немногим отличались от тех, что были в деревне: низкое строение с земляным полом трудно было назвать домом. Переезд мало чем улучшил материальное положение семьи, и Нуриевых терзала все та же бедность. Маленький Рудольф до самой школы ходил в вещах своих сестер – может быть, это в какой-то мере определило потом его особенности. Даже в первый класс он пошел в пальтишке своей сестры. Вернее, его принесла на руках мать – обуви у мальчика не было.

Единственной радостью Рудика в ту пору был радиоприемник, который Фарида чудом сохранила от довоенного благополучия. Он любил слушать музыку и, стараясь попадать в ритм, прыгал со стула на стул.

Мать поощряла его любовь к музыке, но с отцом, вернувшимся с фронта, отношения складывались тяжело. Хамет хотел видеть в мальчике маленького мужчину, будущего солдата – и не мог найти в сыне ни одной черты, которая соответствовала бы его собственным мечтам. Он взялся за воспитание мальчика сам, но это не привело ни к чему, кроме окончательного отчуждения Рудика. С момента возвращения Хамета Нуриева в семью его взаимоотношения с сыном приняли характер непрекращающейся борьбы, причем мальчик уступать не собирался. Свою личность, свой внутренний мир он оберегал от любых посторонних посягательств.

Не лучше шли дела и в школе. С первого же класса Рудольфа невзлюбили одноклассники за его непохожесть на них, за то, что его интересы были иными. Что любопытно, и возмущенный танцевальными склонностями сына отец, и одноклассники прозвали Рудольфа «Балериной». Презрительное прозвище стало пророческим. Отметки Нуриева от класса к классу становились все хуже, характер – все строптивее и задиристей. В школьных характеристиках его появляются записи: «Нуриев очень нервный, подвержен приступам гнева, часто дерется с одноклассниками».

Окно в большой мир

Но в школьные годы у Рудольфа уже появилась отдушина, ставшая для него, как окажется позднее, окном в большой мир. В школьную программу были включены уроки национального танца.

В 6 лет Рудольф впервые встретился с настоящим балетом – в Башкирском театре оперы и балета. Шел спектакль «Журавлиная песнь», где танцевала Зайтуна Насретдинова, которую Нуриев до конца жизни считал замечательной национальной балериной. Через всю жизнь он пронес воспоминания о том, как был ослеплен, зачарован и взволнован тем, что увидел. Тогда он, согласно воспоминаниям, почувствовал, что рожден для танца.

Он пришел в танцевальный кружок при Доме пионеров. Вела его Анна Удальцова, профессиональная танцовщица, выступавшая некогда в кордебалете у Дягилева. Именно она впервые сказала мальчику, что ему нужно ехать в Ленинград, в хореографическое училище. Это стало мечтой Рудольфа на целые годы. Удальцова дала ему и первые уроки классического танца, а потом с ним стала заниматься бывшая артистка Кировского театра, профессиональный педагог Е. Войтович, уважение к которой Нуриев сохранил на всю жизнь.

А дома противоборство с отцом продолжалось, особенно обострившись после того, как Рудольф окончил среднюю школу. Его ровесники уже работали или учились, приобретая нужную профессию – а он упорно не хотел этого делать, продолжая выступать с танцевальными коллективами Уфы.

Несколько улучшилось его положение в семье, когда он был принят статистом в труппу Уфимского театра оперы и балета. Он постоянно посещал занятия балетных артистов, и в конце концов ему предложили в театре контракт. Но Нуриев отказался, так как хотел учиться в Ленинграде.

Летом 1955 года в Москве проходил фестиваль башкирского искусства, и солист балета «Журавлиная песня» (того самого, который Рудольф увидел впервые в жизни) не смог участвовать в поездке. Нуриев, не колеблясь, предложил свою кандидатуру, хотя партии этой совершенно не знал. Его взяли на гастроли, и он принялся усердно разучивать роль, однако к моменту приезда в Москву перезанимался и получил травму, на лечение которой, как правило, требуется не меньше месяца. Но Нуриев уже через несколько дней вышел на сцену.

Его волновал, конечно, отнюдь не успех балета «Журавлиная песня», а то впечатление, которое он мог произвести на артистов Большого театра. Видимо, впечатление это было благоприятным, поскольку Нуриев сумел добиться разрешения на поступление в Московское хореографическое училище. Однако у Московского училища в то время не было общежития. И тогда Нуриев отправился в Ленинград.

«Вы или станете блестящим танцовщиком — или никем»

Он явился в училище на знаменитой улице Зодчего Росси прямо к директору Шелкову и заявил: «Я – Рудольф Нуриев. Я хочу здесь учиться».

Как ни странно, Шелков ответил положительно на столь странное заявление и разрешил Нуриеву экзаменоваться (о чем, кстати, впоследствии не раз жалел). Нуриев пробовался в класс народного танца.

Когда он показал свой сольный классический номер, комиссия приняла решение зачислить его. Нуриев тогда очень мало что умел, однако в этом странном юноше можно было разглядеть задатки талантливого танцовщика и незаурядные природные способности. Одна из старейших преподавателей училища, Вера Костровицкая, сказала ему:«Вы или станете блестящим танцовщиком — или никем. Скорее всего из вас ничего не выйдет…».

Нуриева это ничуть не обидело, а лишь подстегнуло его рвение к танцу. А Костровицкую он впоследствии вспоминал как одного из лучших российских педагогов.

Рудольф Нуриев поступил в училище в семнадцать лет. В те годы в этом не было ничего удивительного: Ленинградское училище до войны практиковало прием «великовозрастных» учеников на вечерние курсы и продолжало изредка принимать учеников, переросших возраст, привычный для поступления в хореографическое училище. Нуриев к тому же обладал знанием элементарных основ хореографии и был зачислен в шестой класс, который вел сам директор училища Шелков.

Пожалуй, их короткий диалог перед поступлением Нуриева в училище был единственным их нормальным разговором. Юноша, не похожий на других и не желающий быть на них похожим, раздражал Шелкова, и отношения между директором и строптивым учеником складывались напряженными.

Нуриев игнорировал дисциплину и распорядок, принятые в училище – он делал то, что хотел. Никогда не пропуская занятий танцем, он частенько прогуливал общеобразовательные предметы, исчезал из училища по вечерам, что запрещалось. Игнорируя предметы, на его взгляд, совершенно не нужные артисту балета, он готов был танцевать и ночи напролет – дня ему не хватало.

Как ни странно, из училища Нуриева не выгнали. Однако этого «Чингисхана» мало кто мог понять, и большинство однокурсников и преподавателей относилось к нему с настороженной неприязнью. Кроме того, над ним тяготела угроза попасть в армию – по окончании училища он как раз достигал призывного возраста. Тогда Нуриев, со свойственной ему изобретательностью, отправился к директору и заявил, что очень беспокоится о напрасной трате государственных средств на его обучение – ведь после службы в армии он вряд ли будет танцевать.

Этот достаточно абсурдный аргумент возымел свое действие, и Рудольф Нуриев был переведен из шестого в восьмой класс. Педагогом Нуриева стал опытный преподаватель Александр Иванович Пушкин, которой в полной мере сумел разглядеть самобытный, яркий талант юноши, столь не похожего на других. Нуриев впоследствии с благодарностью вспоминал своего преподавателя: «Он наполнял душу волнением, тягой к танцу».

А.И. Пушкин действительно был одним из лучших преподавателей хореографии в нашей стране – у него обучались Барышников, Соловьев, Викулов и многие другие прекрасные танцовщики.

На занятиях с Пушкиным самолюбие Нуриева нередко страдало – педагог далеко не всегда поощрял своего ученика. В 1956 году он отказался включить Рудольфа Нуриева в ученический спектакль, считая, что тот к этому еще не готов. Однако строптивый Рудольф продемонстрировал Пушкину блестяще исполненную мужскую вариацию из балета «Эсмеральда». Педагогу ничего не оставалось делать, и Нуриев выступил в концерте.

Нуриев должен был окончить девятый класс и проститься с училищем. Сам он, конечно, рвался к самостоятельности, однако Пушкин считал, что Рудольф многому еще может научиться. Нуриев остался в училище на год. Как писал об этом периоде автор биографической книги о Нуриеве Отис Стюарт, «их совместная работа над классическим репертуаром не только укрепила технику артиста, но и стала основой его удивительной балетной эрудиции...»

Этот год в жизни Нуриева был очень удачным – основная труппа Кировского балета уехала на гастроли, и он смог станцевать ведущие партии в девяти спектаклях. А его выступление на конкурсе в Москве летом 1958 года, а затем – на выпускном спектакле заставили публику и специалистов в области балета заговорить о необычной новой звезде мужского танца.

Приглашение от Наталии Дудинской

После окончания училища перед начинающим танцовщиком встал выбор: какое предложение принять? Его приглашали в свои труппы и Кировский, и Большой театры, и музыкальный театр имени Станиславского – ситуация беспрецедентная для обычного выпускника училища.

В какой-то мере Нуриев повторил судьбу своего предшественника – другой легенды балетной сцены, Вацлава Нижинского, которому предложила стать ее партнером Матильда Кшесинская, прима-балерина Мариинского театра. Нуриев получил такое же предложение от примы своего времени – Наталии Дудинской. Нуриев принял его – и остался в Кировском театре.

Однако людей, причастных к «управлению» искусством, беспокоил очевидный бунтарский дух Рудольфа Нуриева, а его нетрадиционная сексуальная ориентация, которую тот и не пытался скрывать, хотя и не афишировал так, как делал это в более поздние годы, давала повод для преследования. Перед Нуриевым было поставлено неожиданное препятствие: поскольку половину суммы за его обучение платил Уфимский театр, его обязали вернуться туда на несколько лет. С огромным трудом, используя все возможные связи, руководителю Кировского театра удалось оставить его в труппе.

У Нуриева образовалась многочисленная группа поклонников еще до того, как он начал выступать на сцене Кировского театра – со времен ученических спектаклей. Его театральный дебют в «Лауренсии» вызвал восторг, какой редко выпадает на долю начинающего артиста. Успех сопровождал Рудольфа Нуриева все последующие годы его работы в Кировском театре (правда, их было всего три).

В театре он сразу занял особое положение. Нуриев работал в Кировском с 1958 по 1961 год. Ему никогда не приходилось ждать партий, и в его репертуар входило практически все, о чем мог мечтать артист балета  – «Раймонда», «Спящая красавица», «Жизель», «Баядерка», «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Дон-Кихот» и многие другие. Прославленные балерины сами просили Нуриева танцевать с ними. Кроме того, он с первых же шагов своей артистической карьеры позволял себе вносить изменения в костюмы и хореографию исполняемых им партий, и это ему позволялось.

Однако его отношения с коллегами вне сцены складывались далеко не просто. Многие из тех, кому довелось в те годы работать с Нуриевым, говорят о его резкости, бесцеремонности и бестактности. Кроме того, личная независимость Нуриева от каких бы то ни было общепринятых правил и условностей волновала руководство театра. Беспокоило это и тех, кто по долгу службы курировал дела артистов. В результате за Нуриевым, как в те годы за всяким «инакомыслящим», тем более находящимся на виду, было установлено постоянное наблюдение органов госбезопасности.

Ему никогда не разрешали выступать в тех спектаклях, которые посещали члены правительства, и Рудольф Нуриев всегда оказывался на гастролях именно в те моменты, когда в Ленинград приезжали иностранные артисты. Правда, трижды его включали в состав гастрольных групп, однако наблюдение за ним усиливалось до предела. А потом и эти гастроли прекратились.

Остался в Париже

В 1961 году стало известно о том, что труппа Кировского театра поедет на гастроли в Париж и Лондон. Нуриев был уверен, что его не возьмут. Однако поездка не могла состояться без участия в ней талантливой молодежи, и он был включен в состав группы. К поездке готовился тщательно, много репетировал.

Гастроли в Париже заканчивались, и труппа должна была лететь в Лондон. Неожиданно прямо в аэропорту Рудольфу Нуриеву объявили, что он отправится не в Лондон, а в Москву – якобы потому, что тяжело заболела его мать. По другим источникам, ему, якобы, предстояло участие в правительственном концерте в Москве.

Нуриев бросился к французским полицейским, и с их помощью ему удалось остаться в аэропорту Бурже. На встречу с ним приехал советский атташе, но результата не добился. 17 июня Нуриев попросил политического убежища. Это  событие потом назвали «прыжком к свободе».

В СССР это было воспринято как подлое предательство. Впоследствии всю жизнь над Нуриевым висел приговор за измену родине. В очерке Рушании Кадыровой «Автограф из вечности» (журнал «Татарстан», №3-4, 1995) бывший чекист Олег Калугин рассказывал в прессе, что был даже план устранения его из балета — при «несчастном случае» он мог бы получить серьезную травму. Было это в начале 1962 года. Но по каким-то причинам этот план был отменен.

Впоследствии много спорили о том, собирался ли Нуриев уже тогда остаться на Западе. Писали, что артист был ненавистником советского строя и покинул родину по политическим мотивам. На самом деле Нуриев политикой никогда не интересовался. За многие годы, проведенные на Западе, он ни разу не позволил себе публично критиковать советский строй.

Рудольфа Нуриева мало интересовало то, при каком строе он живет. Ему нужно было танцевать, сколько он хотел, что хотел и как хотел, а также иметь достойный уровень жизни – это соображение всегда было для него немаловажным. И практически все, с кем общался Нуриев в тот период, утверждают, что никакого заранее обдуманного намерения у него не было. Артист вкусил свободы и не смог от нее отказаться. Свобода личности и свобода творчества всегда доминировали в мотивах поступков этого вечного бунтаря.

Через неделю Нуриев уже выступал в качестве солиста Интернационального балета маркиза де Куэваса, танцуя в балете «Голубая птица». Однако работа в этой труппе длилась недолго – Нуриев отправился в Копенгаген, где хотел осуществить два своих желания – встретиться с Верой Волковой, прекрасной преподавательницей-эмигранткой, и познакомиться с датским танцовщиком Эриком Бруном, которого видел еще в России в фильме о балете.

Их первое знакомство Рудика случилось в 1960 году, когда Эрик Брун и Мария Толчифф приехали вместе с Американским балетным театром на гастроли в СССР. Нуриев сгорал от нетерпения увидеть прославленного датчанина, но так случилось, что двадцатидвухлетний Рудольф уехал на гастроли в Германию, а когда вернулся, то весь балетный Ленинград только и говорил, что о Бруне. Заинтригованный Рудольф раздобыл любительские съемки Бруна, сделанные кем-то в Ленинграде, и пережил шок. «Для меня это стало сенсацией, – вспоминал он через несколько лет. – Брун единственный танцовщик, которому удалось меня поразить. Кто-то назвал его слишком холодным. Он и в самом деле настолько холодный, что обжигает».

Трудно сказать, кто был первым мужчиной-любовником Нуриева, но то, что его первой и величайшей любовью стал выдающийся датский танцовщик Эрик Брун, несомненно. Это был огромного роста датчанин неземной красоты, всемирно известный танцор, считавшийся одним из самых выдающихся танцовщиков XX века и самым изысканным Альбером, когда-либо танцевавшем в «Жизели». Причем Нуриев сначала влюбился в его танец, а потом в него самого.

Эрик был идеалом для Нуриева. Он был на 10 лет старше его, высок и красив, как бог. Он от рождения обладал теми качествами, которых Нуреев начисто был лишен: спокойствия, сдержанности, такта. А главное – он умел то, чего не умел Нуриев.

Рудольф Нуриев познакомился со знаменитой балериной Марго Фонтейн, которая была кумиром западной публики. Она сама выразила желание познакомиться с «этим русским парнем». И в ноябре 1961 года Нуриев уже танцевал на бенефисе Фонтейн. Их сотрудничество длилось много лет, дружба – еще дольше, до самой смерти Фонтейн.

Явление, которого современная балетная сцена еще не видела

Выступление Рудольфа Нуриева произвело потрясающее впечатление. Вот как вспоминал одно из его выступлений очевидец:

«Нуриев метнулся на авансцену и завертелся в каскаде дьявольски стремительных пируэтов. Но неизгладимое впечатление осталось даже не от виртуозности танцовщика, а от его артистического темперамента и драматизма. Никто не смог остаться равнодушным к горящему в его глазах пламени, к той невероятной энергии, которая обещала еще более волнующие впечатления».

Нуриев начал свою карьеру на Западе со скандала и продолжил ее эпатажем – и на сцене, и вне ее. Уже с первых его шагов стало ясно, что Рудольф Нуриев – явление, которого современная балетная сцена еще не видела. Яркость, эмоциональность и сексуальность – именно эти основные черты его творчества назывались в первую очередь всеми балетными критиками и зрителями. В области мужского танца он произвел настоящую революцию – и не столько благодаря своей технике, сколько тому необъяснимому впечатлению, которое умел производить. До появления Нуриева мужской танец, во многом благодаря влиянию Баланчина, был лишь необходимым фоном для балерины.

О Нуриеве вполне справедливо писали впоследствии, что в его исполнении были свои недостатки. Однако мужской танец становился не только равноправным с женским, но и в исполнении Нуриева обретал самостоятельное значение, исполненное не меньшей красоты и выразительности. Он не боялся показывать на балетной сцене красивое мужское тело, используя в противовес сложившейся тенденции «минимум одежды и максимум грима» (конечно, если это не шло вразрез с исполняемой им ролью).

Безусловно, одними лишь сценическими приемами и хореографической техникой Рудольф Нуриев не мог бы добиться столь революционного эффекта. Огромное значение имела сама личность танцовщика, его экзотическая внешность с резкими, восточными чертами лица, экспрессивная, выразительная пластика, а самое главное – неугасимый внутренний огонь, который был виден в каждом его движении и жесте.

Многим необъяснимая притягательность Нуриева казалась просто магической. Недаром в отзывах о нем как о танцовщике постоянно встречаются эпитеты «потусторонний», «нечеловеческий».

Как писала Отис Стюарт,

«Мир, несомненно, знал и более сильных в техническом отношении танцовщиков, обладавших совершенными линиями… Но еще не появился ни один, хоть бы отдаленно напоминающий этого тонкого дикого Пана, который сумел развенчать в глазах публики привычного принца, вечно стоящего «на подхвате», и превратить его в звезду столь же яркую и сияющую, каким были до него лишь балерины».

Но вне сцены Нуриев, по мнению большинства тех, кто его знал, был просто невыносим. Он не давал себе труда быть тактичным или соблюдать хотя бы элементарные правила общения. Получив на первых порах материальную поддержку Эрика Бруна, Рудольф Нуриев начал заниматься с Датской балетной группой, стремясь усовершенствовать свою технику, однако сразу же завоевал неприязнь к себе. Через некоторое время он получил приглашение выступать в «Америкэн балле тиэтр», но продержался там ровно неделю и ушел, оскорбив директора труппы.

Однако с Марго Фонтейн его отношения складывались иначе. Эта сорокадвухлетняя мировая знаменитость долго колебалась, брать ли ей в партнеры «этого русского». Собственно говоря, новый партнер ей не был нужен – она собиралась покинуть балетную сцену. На своем бенефисе она отказалась танцевать с Нуриевым. Он исполнял свой номер не с ней. Однако через некоторое время Фонтейн захотела попробовать дуэт с Нуриевым – настолько сильное и необычное впечатление производил этот танцовщик.

Проба оказалась удачной, и совместная работа обогатила обоих. В танце Фонтейн появились страстность, женственность и воодушевление, чего, по мнению некоторых критиков, ей ранее не хватало. А танец Нуриева приобрел поэтичность и рафинированность, свойственные Фонтейн. Пара производила потрясающее впечатление на зрителей. Как говорил потом сам Нуриев, публика была захвачена их танцем потому, что они сами были захвачены своей работой.

Публика воистину сходила с ума. Попасть на спектакль с участием этого дуэта было просто невозможно. По воспоминаниям одного из сотрудников концертного бюро, устраивавшего гастроли Королевского балета в Америке, это была настоящая истерия. Люди разбивали палатки возле здания «Метрополитен-Опера» и дежурили по трое суток, чтобы достать билеты.

Карьерный взлет Нуриева на Западе был стремительным – из мало кому известного юноши-эмигранта он быстро превратился в звезду небывалой величины. Однако на родине его славу признавать не собирались в течение долгих лет. Из прессы просто исчезли все упоминания об артисте, как будто его никогда не существовало. Были ликвидированы все его фотографии и даже те, на которых он был снят вместе с другими артистами.

«Предатель Родины»

Сразу после события, изменившего всю жизнь Нуриева, прошло открытое собрание труппы Кировского театра, где артисты вынуждены были единогласно заклеймить его как «невозвращенца». А в январе 1962 года состоялся официальный суд над Рудольфом Нуриевым, на котором его заочно приговорили как предателя Родины к семи годам исправительно-трудовых работ с отбыванием срока в колонии строгого режима.

В первое время своего пребывания на Западе Рудольф Нуриев заявлял в своих интервью, что может принять решение о возвращении на родину, если не найдет места в новой жизни. Однако это, скорее всего, было просто игрой на публику – вряд ли Нуриев всерьез считал, что может вернуться.

В течение долгого времени Нуриева, по словам близких ему людей, мучил страх перед советскими агентами госбезопасности, что нельзя приписывать одной лишь впечатлительности и мнительности артиста

Нуриев вырос в фигуру, значение которой было неожиданным для него самого. Он едва не стал причиной срыва программы культурного обмена между СССР и Великобританией – Советский Союз выдвигал требование о том, чтобы Королевский балет расторг контракт с Нуриевым. Англичане оказались более твердыми и отстояли танцовщика, а вот Франция под угрозой отмены гастролей Большого театра сняла спектакль с участием Рудольфа Нуриева, намеченный к постановке в «Гранд Опера».

Постоянной труппой, в которой он много работал в первые годы своего пребывания на Западе, был Лондонский Королевский балет. Как утверждала одна из солисток этой труппы, Нуриев в чем-то определил развитие Королевского балета своим участием в его постановках.

После 1964 года Рудольф Нуриев стал меньше танцевать с Королевским балетом – все больше времени занимали у него гастрольные поездки. Он танцевал «Лебединое озеро» в Венской опере в 1964 году, «Раймонду» с Австралийским балетом в 1965-м, а в 1966 году поставил свой балет «Танкред» в театре «Ла Скала». Однако первый свой дом он купил все же именно в Лондоне, куда в тот период неизменно возвращался.

Но к середине семидесятых годов, когда Марго Фонтейн прекратила свои выступления, Нуриев стал выступать с Королевским балетом все реже и уже не считал себя членом его труппы. Правда, он оставил труппу не по собственной инициативе – Нуриев успел приобрести среди участников Королевского балета несколько верных друзей и подруг и огромное количество врагов.

«Едва Марго оставила балет, – говорил Нуриев в одном из интервью, – сразу возникла мысль убрать меня, из личности превратить в ничто».

Однако для Нуриева отнюдь не было большим ударом это расставание с Лондоном. За право пригласить его в свою труппу боролись лучшие театры мира, несмотря на то, что Нуриев требовал (и получал) баснословные для балетного танцовщика гонорары.

О Нуриеве много говорили и продолжают говорить как о человеке, своей целью поставившем обогащение. Однако он, мгновенно завоевав мировую славу, делал на сцене то, что вовсе не было необходимым для коммерческого успеха. Он всегда танцевал на грани риска, полностью отдаваясь стихии танца. Уже будучи обладателем колоссального состояния, Рудольф Нуриев продолжал работать столь же напряженно, как и в первые годы своего творчества. Он любил деньги ради денег и танец ради танца. Даже люди, хорошо знавшие Нуриева и не слишком тепло к нему относившиеся, утверждали, что, если бы ему пришлось выбирать между деньгами и балетом, он выбрал бы балет. Но раз уж судьба предоставила ему возможность хорошо зарабатывать танцем, нужно было ее использовать в полной мере.

Правда, одним лишь танцем он не смог бы приобрести такого состояния – максимальная цена выхода составляла в то время не более десяти тысяч долларов. Однако Нуриев, по выражению одного из своих знакомых, представлял собой финансовую империю, состоящую из одного человека. Его финансовое чутье сделало бы честь профессионалу, и всеми своими делами он занимался сам, не доверяя никому. Конечно, он пользовался советами консультантов, но решения о вложении своих средств всегда принимал сам. Причем, кроме того, что его деньги приносили ему еще большие деньги, он сумел продумать схему их размещения таким образом, что практически не платил налогов со своего огромного состояния. Для этого он даже принял австрийское подданство, так как эта страна отличалась мягким налоговым законодательством.

Однако основной деятельностью Нуриева был, конечно, балет. Большую роль в его карьере сыграло сотрудничество с известным антрепренером и продюсером Солом Юроком. Они были нужны друг другу и сразу это поняли. «Агентство Юрока почти уникально среди крупных предприятий подобного типа в том отношении, что призвано зарабатывать деньги. Ему нужна прибыль, и оно не получает никаких субсидий. Едва Юрок понял, что все, что ему нужно, чтобы деньги текли рекой – это выступления Нуриева, а вовсе не присутствие таких монстров, как Большой или Королевский балет, – причем Нуриева в любом окружении, – будущее балетных трупп по всему миру оказалось предопределенным».

Юрок организовал североамериканские турне Лондонского Королевского балета, начиная с 1963 года, причем в маршрут гастролей непременно включалась и Канада. Через некоторое время Нуриев, видя, какой успех имеют гастроли, предложил Юроку создать гастрольную версию балета «Спящая красавица», которую собирался исполнять с национальным балетом Канады. Артист поставил балет сам. Он имел колоссальный успех. Сотрудничество Нуриева с этой балетной труппой оказалось очень успешным и длилось около шестнадцати лет.

Конечно, Нуриев работал не только с этими двумя балетными труппами. Список постановок, в которых он участвовал во всех концах мира, чрезвычайно велик. Он танцевал и ставил балеты в Венской опере, в «Америкэн балле тиэтр» Баланчина, в «Ла Скала».

Весьма интересным было обращение Нуриева, классического танцовщика, к современной хореографии. Первым его шагом в этом направлении стало выступление на телевидении в 1971 году в составе «Танцевальной труппы Пола Тейлора». По словам Стюарта, «на один вечер в не утихающей в течение полувека войне между классическим танцем и танцем модерн наступило перемирие... До этого артисты классического балета не якшались с босоногими танцорами, и те отвечали таким же недоверием».

Нуриеву было уже тридцать три года, и до сорокалетия – обычного возраста завершения карьеры танцовщика – было уже не так далеко. Однако он даже не думал о том, что когда-нибудь ему придется уйти со сцены. Он не собирался уходить – и не ушел. Как писал известный американский хореограф Луис, «Нуриеву принадлежит огромная честь возведения моста между балетом и танцем модерн. Именно он сделал решительный шаг, пошел на риск, не боясь проиграть. Новый язык движений он воспринял как нечто, что должен попробовать сам. И у него хватило мужества сделать это... В современном танце он видел залог своего будущего. Ему и в голову не приходило покинуть сцену в расцвете сил, поэтому он постоянно старался расширить свои возможности».

Человек «позван» быть артистом балета свыше. Это – призвание. Он не может растрачивать свою энергию по пустякам. Нужно использовать ее, не теряя ни крошки. Нельзя торговаться, манипулировать, так как тебя всегда догонят на повороте, и карьера обрывается. Нужно без конца выкладываться полностью. Если я менее напрягаюсь на каком-то спектакле, следующий будет еще слабее. Нужно всегда танцевать сполна, на каждом представлении.

Рудольф Нуриев

Сделать то, что сделал Нуриев, мог в те годы только он – с его независимостью, смелостью и склонностью к эпатажу – настолько непримиримой была война между двумя течениями в танце. Для него самого же работа в новом направлении означала напряженный труд над тем, чтобы освоить совершенно новую, непривычную для него эстетику, новые принципы движений, угловатых, резких, полностью отличающихся от принципов классического танца.

Местом, где он смог в полной мере проявить себя в новом амплуа, стал Лондонский Королевский балет, чей репертуар включал в себя работы как классических, так и новых хореографов. Сам Рудольф Нуриев говорил о том, что современный танец привлекает его не только иной хореографией, но и большим разнообразием и богатством тематики, недоступным классическому танцу.

Звезда, равной которой в хореографии не было

Современный танец открыл новые возможности перед Рудольфом Нуриевым, но и танцовщик открыл для этого танца новые перспективы. Особенный эмоциональный накал Нуриева, который не мог создать ни один другой танцовщик, его уникальная экспрессия в сочетании с широкими возможностями танца модерн, также экспрессивного по своей природе, создавали потрясающий эффект. Нуриев учился, несмотря на то, что был звездой, равной которой в хореографии в то время просто не было, однако и сам многому мог научить хореографов. Он стал танцевать с ансамблем Марты Грэхем, и их постановки имели огромный успех. Событием стала премьера спектакля «Люцифер» на Бродвее. Билеты на лучшие места стоили до десяти тысяч долларов, и на премьере собрались все знаменитости Америки.

Еще одним аспектом напряженной, разносторонней работы Рудольфа Нуриева стал кинематограф. Он давно был поклонником западного кинематографа, всерьез интересовался спецификой работы в кино и просто не мог пройти мимо столь интересовавшего его дела. Его работа в кинематографе началась уже в 1963 году, с исполнения партии Корсара в фильме «Вечер с Королевским балетом». Затем последовала партия Ромео с балетом Макмиллана, а в 1966 году – «Юноша и смерть». Однако исполнение тех же партий, что и в обычном спектакле, с той лишь разницей, что это снималось на кинопленку, не совсем устраивало Нуриева.

В 1964 году ему предложили роль Змея в фильме «Библия», однако Нуриев запросил такую сумму, которая оказалась чрезмерной для продюсера. В 1970 году был задуман фильм о судьбе Вацлава Нижинского – с Нуриевым в главной роли. Вновь проект не был осуществлен, на этот раз по не зависящим от артиста причинам. Рудольф Нуриев решил сам выступить в роли продюсера, и в 1972 году был снят фильм «Я – танцовщик», однако Нуриев, несмотря на успех работы, был крайне недоволен результатом, заявив, что терпимыми получились лишь несколько сцен из всего фильма.

Но фильм послужил широкой рекламой его кинематографическим работам. Через полгода Нуриев завершил съемки фильма «Дон-Кихот», являющегося полнометражной широкоэкранной кинематографической версией одноименного балета, которую Рудольф Нуриев в свое время поставил для Австралийского балета. Танцовщик исполнял в нем главную роль, а также был режиссером и сопродюсером. В результате эта работа была признана одним из лучших фильмов-балетов и одной из лучших интерпретаций романа Сервантеса.

Следующая работа Рудольфа Нуриева в кинематографе была не столько танцевальной, сколько игровой. На этот раз он исполнял роль знаменитого актера немого кино Рудольфа Валентино. Фильм получил признание зрителей, однако критики не слишком высоко оценили игру Нуриева. Не совсем удачное, по мнению специалистов, исполнение объясняли тем, что Нуриев, привыкший видеть перед собой публику, не мог заставить себя играть с тем же накалом эмоций в студии, перед камерой вместо зрительного зала. Тем не менее, в ежегодном обзоре лучших фильмов «Валентино» занял восьмое место.

Следующей работой Рудольфа Нуриева в кино стал шпионский боевик «Разоблаченный», где он сыграл роль скрипача, который в одиночку борется с международной террористической организацией.

А вскоре он, неожиданно для своих поклонников, начал принимать участие в знаменитой программе скетчей «Маппет-шоу», обнаруживая незаурядное чувство юмора и находчивость.

Несмотря на то, что Нуриев регулярно работал в кино и на телевидении, главным его делом оставался, безусловно, балет. В 1983 году в его жизни произошло большое событие – он принял руководство балетной труппой театра «Гранд Опера». Он долго колебался, не в силах решить, стоит ли ему, не способному несколько недель прожить на одном месте, брать на себя долгосрочные обязательства, связанные с длительным пребыванием в Париже. Однако к этому времени у Нуриева начали появляться проблемы на сцене – танец уже давался ему с большим напряжением. Возраст, конечно, давал о себе знать (ему было уже сорок пять лет). Усугублялось это еще и постоянными недомоганиями, травмами. Лишь позже выяснилось, что нездоровье Нуриева – частые простуды, резкое снижение веса, слабость – были симптомами постигшего его страшного заболевания. Но в 1983 году артист еще не подозревал о том, что болен СПИДом, и продолжал считать ухудшение здоровья временным.

Говорят, когда Нуриеву сообщили, что у него СПИД, он улыбнулся и сказал, что он татарин и надо еще посмотреть, кто кого победит: то ли СПИД – Нуриева, то ли Нуриев – СПИД. Но болезнь оказалась сильнее...

Он вел напряженную творческую жизнь, и период перед тем, как он принял предложение «Гранд Опера», был крайне напряженным. Нуриев танцевал в Японии, Америке, Париже, других городах мира, перемещаясь по свету со свойственной ему удивительной быстротой и легкостью.

В «Гранд Опера» Нуриев одновременно стал постоянным солистом труппы, хореографом и директором. Работа, предстоящая ему, была невероятно сложной не только в профессиональном плане. Основные сложности представляли собой закулисные интриги, которые насквозь пронизывали не только всю труппу, но и охватывали государственных чиновников, занимающихся делами этого театра. Рудольф Нуриев и труппа «Гранд Опера» сразу же заняли противоборствующие позиции. Он был недоволен тем, что его не желали беспрекословно слушаться, а артистам не по нраву пришлись манеры и требования нового директора.

Шесть лет работы Нуриева в этом театре стали годами войны, ведущейся с переменным успехом. Однако он никогда не сдавал своих позиций.

Далеко не всегда поведение Нуриева было приличным – он в полной мере поддержал свою репутацию грубияна и скандалиста.

Однако по прошествии нескольких лет стало ясно, что он сумел превратить довольно разнородную труппу «Гранд Опера» в первоклассную, отличающуюся высоким профессионализмом. «Я глубоко уважаю сделанное им для театра, – писал хореограф Джером Роббинс об этой работе Рудольфа Нуриева. – Он вытащил труппу из депрессии и научил ее соблюдать дисциплину, поставил определенную цель. Он был искренне заинтересован в балете и артистах и действительно создал хорошую, профессиональную труппу».

Одним из наглядных результатов его работы стали в 1986 году гастроли труппы в Америке, которых не было с 1948 года. Турне стало триумфальным, что подтвердило высочайший уровень труппы, достигнутый усилиями Рудольфа Нуриева.

За годы своей работы на Западе Рудольф Нуриев успел сделать столько, что его работоспособность просто поражает, так же, как и разнообразие его ролей. Он работал с известнейшими балетмейстерами мира, которые ставили спектакли специально для него: Ф. Аштон («Маргарита и Арман»), Р. Пети («Потерянный рай», «Экстазы», «Пелеас и Мелисанда»), М. Бежар («Песни странствующего подмастерья»), М. Грэхем («Люцифер»), М. Луис («Момент») и др.

Обширна и балетмейстерская деятельность Нуриева. Начав с возобновления классических русских балетов, он постепенно пришел к созданию новых самостоятельных редакций этих балетов и оригинальным постановкам собственного сочинения. На сценах Лондона, Милана, Вены, Стокгольма, Берлина, Парижа им были поставлены «Тени», «Раймонда», «Буря», «Лебединое озеро», «Танкред», «Дон-Кихот», «Спящая красавица», «Щелкунчик», «Ромео и Джульетта», «Баядерка», «Манфред».

Профессиональный успех не сопровождался улучшением здоровья артиста. Рудольф Нуриев знал, что никакого улучшения быть не может – он уже прошел обследование и выяснил, чем именно болен. Он пытался бороться, проходил курсы лечения всеми возможными препаратами, однако это приносило ему лишь временное облегчение.

Вскоре артист столкнулся и с социальными последствиями своей болезни. Как только возникли подозрения в том, что он действительно болен СПИДом, многие его знакомые перестали с ним общаться.

Тем не менее, несмотря на сознание собственной обреченности и ухудшение физического состояния, Нуриев продолжал напряженно работать. Дух этого необыкновенного человека не могло сломить ничто. Однако гастроли последнего периода его жизни и творчества были крайне неудачными. Отзывы в прессе были негативными, что не могло не ухудшить морального состояния Нуриева. Правда, тогда он нашел для себя новый, совершенно неожиданный вид деятельности, в котором проявил себя очень успешно – всерьез занялся дирижированием и удивил своими способностями и трудолюбием даже профессионалов.

По словам Нуриева, заняться дирижированием ему посоветовал Герберт фон Караян. Он не мог расстаться со сценой, а это была реальная возможность сценического долголетия.

 Дорога на Родину

Единственное, чего желал артист от Советского Союза – это разрешения матери на выезд к нему. Но оно никогда не было дано. Через многие годы его сестрам с детьми разрешили навестить Нуриева в Монте-Карло и Париже, однако Фариде Нуриевой такого разрешения не давали, несмотря на ухудшающееся здоровье, которое оставляло ей мало шансов еще раз увидеть сына. Нуриев использовал свои огромные связи, обращался к своим влиятельным знакомым и поклонникам – все было бесполезно. В 1976 году был даже создан комитет, состоящий из известных деятелей культуры, который собрал более десяти тысяч подписей под просьбой дать матери Рудольфа Нуриева разрешение на выезд из СССР. Сорок два сенатора Соединенных Штатов Америки обращались лично к руководителям страны, за Нуриева ходатайствовала ООН, но все оказалось бесполезным. Вероятно, если бы Нуриев не стал столь прославленным артистом, кумиром западной публики, добиться такого разрешения было бы значительно легче.

Лишь после прихода к власти Михаила Горбачева Нуриев смог совершить две поездки на родину.

В 1987 году ему разрешили ненадолго приехать в Уфу – чтобы проститься с умирающей матерью, которая к тому времени уже мало кого узнавала. Она умерла в начале 1988 года.

А через два года Нуриеву была предоставлена возможность станцевать несколько спектаклей на той сцене, о которой он так мечтал в юности – в Кировском театре. Однако гастроли принесли лишь разочарование и Нуриеву, и тем, кто так хотел его увидеть. Артист был уже серьезно болен, кроме того, его преследовали травмы. Да и репертуар был выбран без учета физической формы исполнителя. Балет «Сильфида» требовал безупречного исполнения классического танца, что было Рудольфу Нуриеву в тот момент не по силам. Танцевал он с огромным трудом, преодолевая физическую боль.

Он и сам был расстроен поездкой. Пожалуй, самая большая ценность этих гастролей для русских зрителей заключалась в том, что после них на экране стали появляться фильмы с участием Рудольфа Нуриева, которые ранее были для них недоступны.

Под конец жизни он остался практически один, в том числе и из-за болезни.

Нуриев и Казань

Последним российским городом, который Нуриев посетил незадолго до смерти, была Казань. «Экспрессивный татарин, покоривший всю Европу, потомок Чингисхана, который приходит и завоевывает», – западная пресса часто припоминала татаро-башкирские корни Нуриева.

Впервые на родине своей матери, в Казани, он оказался только в 54 года. Принял настойчивое предложение руководства Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля выступить в Казани в любом качестве.

В марте 1992 года он вышел из вагона, немного обросший, закутанный в гигантский шарф, в своей знаменитой береточке. После знакомства с балетной труппой и оркестром дал обещание выступить на фестивале классического балета в качестве дирижера.

Гастроли Нуриева в Казани показали, что он действительно любит не себя в искусстве, а искусство в себе. Все бытовые неудобства он сносил, как стоик. Казанский оперный театр старался предоставить ему максимум комфорта, но были трудности, перед которыми администрация оказывалась бессильной.

В марте 1992 года, когда Нуриев впервые приехал в Казань, в гостинице Молодежного центра не работал лифт, и великий танцовщик с высоченной температурой поднимался по лестнице пешком.

Приехав в Казань еще раз, он проводил по 2 репетиции в день с оркестрами оперного театра и филармонии. «Ваши оркестры – мой полигон», – говорил Нуреев.

Владимир Яковлев, художественный руководитель балета театра, так рассказывает о выступлении Нуриева:

«Он приехал в Казань, на родину матери, в марте 1992 года, за 7 месяцев до кончины. Дирижировал «Щелкунчиком». Когда после спектакля начались поклоны, встал у первой кулисы, чтобы видеть зал. Я сказал: «Рудольф, пора на выход». Он не поверил, переспросил: «Это меня? Мне аплодисменты?». Я взял его за руку и вывел на сцену.

Помните финал фильма «Берегись автомобиля», где Смоктуновский останавливает троллейбус? У него было такое же лицо – беззащитное и счастливое. И весь он светился какой-то тихой радостью. Потом он к каждому актеру подошел, каждому пожал руку, посмотрел в глаза. Я понял, что он так прощался и хотел, чтобы его таким запомнили».

Сразу после спектакля на небольшом банкете в директорской ложе Нуриев дал согласие, чтобы фестиваль классического балета в Казани, проходящий в театре весной, носил его имя.

Во время посещения Рудольфом Нуриевым Казани с ним впервые встретилась его двоюродная сестра по материнской линии – Лиада Валиулловна Хусаинова, которая живет в Казани. Вот как она рассказывает о своей встрече с братом:

«Когда Рудольф узнал, кто я, он очень обрадовался. В одной из бесед брат пожаловался мне, что у него нет ни одной фотографии отца. Тогда я подарила ему несколько фотографий, которые моя мама бережно хранила все эти годы. Уезжая, Рудольф сказал мне, что это самый дорогой подарок, который он увозит из Казани».

К несчастью, болезнь уже не оставляла Нуриеву шансов на продолжение работы, он чувствовал себя все хуже и хуже. Врачи считали чудом уже то, что этот человек сумел в течение более десяти лет после начала страшной болезни вести напряженную творческую жизнь, говоря, что Нуриев продлил свое активное существование фактически лишь за счет усилий своей воли.

В 1992 году, на премьере поставленного им в «Гранд-Опера» балета «Баядерка», ознаменовавшей торжественное событие – вручение Рудольфу Нуриеву высшей награды Франции за заслуги в области искусства, ордена Почетного легиона – виновник торжества был уже не в силах встать на ноги. На протяжении всей церемонии он, живописно задрапированный в алый шелк, восседал в кресле, более напоминавшем трон. Пышность обстановки резко контрастировала с его изможденным лицом.

И все присутствующие, и сам Рудольф Нуриев знали, что церемония награждения одновременно была и его прощанием – прощанием с театром и с жизнью, что для него фактически было одним и тем же.

Последнее выступление Нуреева состоялось на премьере его новой постановки балета «Баядерка» во дворце Гарнье 8 октября 1992 года. Его последние слова прозвучали по-английски: «Хорошо быть живым».

А умер он 6 января 1993 года в Левалуа (Франция). Погребение состоялось 12 января на русском кладбище под Парижем Сэнт-Женевьев-де-Буа.

Только в 1995 году постановлением Конституционного Суда РФ Рудольфа Нуриева оправдали на основании Закона РФ «О реабилитации жертв политических репрессий». Но почти 30 лет его имя в СССР было под запретом.

Публикации о Рудольфе Нуриеве читала

Кристина ИВАНОВА

Постскриптум:

Смотрите в Интернете видео с выступлений Рудольфа Нуриева – более 19 тысяч сюжетов, а также фильмы с его участием - http://video.yandex.ru/search?text=%D1%80%D1%83%D0%B4%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%84%20%D0%BD%D1%83%D1%80%D0%B8%D0%B5%D0%B2&where=all&filmId=akeIQfv98gE