Три арии из семейной оперы: исполняются впервые

08 апреля 2008 года

Сегодня у нас есть возможность встретиться с известным оперным певцом Эдуардом Трескиным, которого хорошо помнят любители музыки Казани.

ОТ РЕДАКТОРА

Нам показалось естественным рассказать о том, как сложилась жизнь знаменитого казанского артиста и его семьи в Праге. Представился хороший случай – его жена Галина Свинцова не так давно приезжала в Казань: подарила друзьям свою первую поэтическую книгу, показала очерк из русскоязычного журнала, выходящего в Чехии, – «Русское слово», в котором описывается как раз то, что больше всего интересует поклонников вокального таланта Эдуарда Трескина и поэтического дара Галины Свинцовой. Их дочь Полина стала взрослым человеком уже в Праге, там и определилась ее судьба, творческая в том числе.

Я долго думала, под какой рубрикой дать перепечатку из чешского журнала. Подходит и «Моя родословная», и «Знаменитые казанцы» (Трескины-старшие пока не собираются вычеркивать себя из числа жителей Казани). Остановилась на варианте «Знай наших!» – этими словами заканчивает каждую свою реплику  о знаменитых казанцах ведущий   прогноза погоды на телеканале «Эфир» коллега Константин Куранов. 

Мы рады, что семья Трескиных не затерялись на просторах Европы. С талантливыми людьми это редко случается. Скоро меломанов ожидает очередная встреча с Эдуардом. На этот раз он привезет с собой своего ученика – Филиппа Банджака, который по совету учителя поступил в ГИТИС и сегодня учится уже на 4-го курсе. Галина показывала друзьям в Казани видеокассету их совместного концерта в Праге. Послушав ее, можно было убедиться, что это очень интересный и талантливый исполнитель. 

Из сборника Галины «Свидание с Прагой» я выбрала стихотворение, которое она читала на юбилейном концерте в честь газеты «Казанский университет», куда не могла не прийти, поскольку Трескины – выпускники КГУ. Как мне кажется, это стихотворение сегодня звучит на редкость актуально. В редакции есть еще одно ее, уже казанское стихотворение, которое будет опубликовано позднее. Увидев в подшивке «Казанских историй» очерк об острове Маркиз, Галя вспомнила, что когда-то воспела его в поэтических строчках, и, вернувшись в Прагу, послала их по электронной почте.

Любовь Агеева

В тот день публика стала свидетелем редкого, как шаровая молния, физического явления. На взятой Эдуардом Трескиным ноте соль в арии Фигаро разбилась хрустальная люстра. Это случилось в Гранд-отеле «Богемия», где собралась в тот вечер музыкальная публика. Слава Богу, никто не пострадал.

Благородное узкое лицо обрамлено длинными локонами. Элегантность в одежде, блестящее умение «держать» зал чарами не только своего темпераментного пения, но и изысканной манерой общаться (на русском, чешском, английском языках), остроумием, искрометным поэтическим даром – все это выделяет Эдуарда Трескина из среды наших соотечественников, да, пожалуй, и всего интернационального круга артистов Чехии. На вопрос, что помогает ему быть всегда энергичным, открытым к творчеству, он, не задумываясь, отвечает: «Моя семья. Мне всегда хорошо там, где она рядом».

 Семья Трескина состоит из людей творческих, тоже достаточно «нашумевших» в Праге. Так, неужели же три талантливых человека способны легко уживаться под сводами вовсе не дворца, а скромной квартирки, расположенной на русскоговорящей улице Швайгерова? Напросившись в гости, я сразу поняла, что пианино, гитара, книги и рисунки дочери Полины – главная роскошь этого дома, объединяющая, роднящая и умиротворяющая его обитателей. Вся остальная житейская утварь вряд ли имеет для них какое-то существенное значение.

– Это Галина. А это Полина, – с гордостью представляет Эдуард своих любимых женщин – жену и дочку. – Все мы носим разные фамилии, но это нас вовсе не разъединяет. Галочка не сменила фамилию из-за публикаций. Когда она вышла за меня замуж, в Казани многие уже знали ее как поэтессу Свинцову. А с Полиной отдельная история...

Эдуард раскладывает передо мной пожелтевшие от времени черно-белые снимки людей с похожими на него утонченными лицами.

 – Полина у нас молодая актриса, взявшая фамилию моего прадеда из рода Ольденбург. Я специально изучал эту немецкую ветвь своего генеалогического древа, появившуюся в России в XVIII столетии. Ведь мало кто из нас может сегодня похвастаться знанием своей родословной. После Октябрьской революции безопаснее всего было вообще считать себя круглым сиротой. Вот и я долгое время не задумывался, почему мой дед вырос в имении Ольденбургов под Воронежем. Оказалось, он был сыном принца Петра Александровича Ольденбургского, женившегося на моей прабабушке, небогатой дворянке. Брак, от которого родился мой дед и который посчитали неравным, вскоре распался. Прадед женился во второй раз уже на Великой княжне Ольге Александровне – дочери Александра III и сестре Николая II. В дневниках Николая он упоминается как «Петя». И у Бунина есть про моего прадеда рассказ – «Ваше Высочество». Петр Александрович потом развелся и с Великой княжной. Предполагаю, что он продолжал любить мою прабабушку. (Эдуард смеется).

После революции Петр Александрович эмигрировал и умер в Канне в 1925 году. Не так давно в Питере, на здании, где сейчас находится Институт культуры (набережная Невы), торжественно открывали мемориальную доску, удостоверяющую, что дом принадлежал роду Ольденбургов. Но фамилия эта совсем ушла из России, поэтому и мне, и Полине важно было ее возродить – не для кого-то, а для нашей семьи, разумеется.

 Журналистка Марина Обминская спросила своих собеседников, как отразился на их семейной и творческой жизни переезд в Чехию. И вот что они ответили.

Эдуард

Есть певцы, которые всю жизнь стабильно работают в театре, получают звания, потом преподают, считая, что жизнь вполне удалась. Казалось бы, в моем родном городе Казани, куда я и сейчас с радостью приезжаю и даю концерты, карьера моя складывалась удачно. Я получил звание народного артиста Татарстана, 20 лет прослужил в одном из лучших театров страны.

Я переехал в Прагу с семьей 11 лет назад, когда осознал, что при моей жизни «на колесах» удобнее найти себе точку опоры в центре Европы. И, кажется, попал в самую «десятку». Ведь несмотря на то, что это решение было сопряжено со многими трудностями и новшествами для меня и моих близких, мы благодарны Праге за то, что она открыла нам новые дороги, новые возможности. Пожалуй, за пражский период моей жизни произошло больше, чем за весь предыдущий! Я не только пел в Государственном оперном и Национальном театрах Праги и на других известных европейских сценах, но и, как «отважный капитан», объездил 90 стран (!) с выступлениями на океанских пароходах, причем с самым разнообразным репертуаром, не только классическим.

Здесь, в Праге, мне и пишется как-то легко. Я опубликовал многие свои поэтические и прозаические произведения, переводил стихи чешских поэтов. В последнее время даже засел за роман о пражской жизни – «Русский Дон Жуан, или Лекарство от смерти».

К одной из самых больших удач моей семьи, наверно, можно отнести участие в публикации в 1996 году книги стихов и фотографий нашего давнего и большого друга Евгения Евтушенко. Она называется «Дай бог…». Это действительно семейное детище, поскольку все фотографии, вошедшие в книгу, были сделаны нашим близким родственником, профессиональным оператором и фотографом, издателем Сергеем Свинцовым, Марина – сестра Галины была редактором книги, я написал предисловие и маленькую повесть, связанную с моим участием в съемках фильма Евтушенко «Детский сад», а Галина была идейным вдохновителем этой книги.

Галина

Всю жизнь человек обустраивается. Ему кажется, что вот, мол, сделаю ремонт – и заживу спокойно. Так было и с нами. В результате долгих поисков нашли в Казани квартирный вариант, при котором все родственники объединились в одном дворе, Эдику и мне было близко ходить на работу, а Полинке – в престижную школу с медицинским уклоном. И что? Родственники сегодня и в Москве, друзья – кто где, а мы далече, в Праге.

Я входила в новую жизнь очень постепенно. Сначала «работала» только женой и мамой. А ведь в Казани писала сценарии, вела теле- и радиопередачи, преподавала русский язык, занималась переводами, публиковала свои стихи.

Правда, в Прагу влюбилась сразу. Я и сейчас хожу по ней словно завороженная. В результате появился цикл пражских стихов, которые сейчас вошли в мой сборник «Свидание с Прагой», куда включены и рисунки Полины.

 «Когда я еду в метро, сажусь в самый укромный уголок, туда, где никто меня не замечает и где я могу вздохнуть с облегчением: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. И начинаю погружаться в себя – в лабиринты своей памяти, своих чувств, мыслей, неуловимых мечтаний и неосуществленных желаний. Обычно никто не догадывается об этих моих странностях, считая меня веселой, общительной и открытой.

 Так и стихи для меня – скорее, повод что-то утаить, нежели в чем-то признаться. Возможно, потому – это первый сборник.

 Нет, абсолютного молчания не было. Были и газетные, и журнальные, и радиопубликации, и лауреатство в литературных конкурсах. Но все это делалось как бы само собой. Издать же книгу означало не только объединить стихи каким-то общим замыслом, но и заняться внелитературными хлопотами. А это было выше моих сил!

 Шли годы. Я что-то переводила с венгерского, польского, белорусского, татарского, ходила на литобъединение при Союзе писателей, писала песни, сценарии, а главное – жила. Жила, то и дело норовя плыть против течения. Меня занесло из Казани в Прагу – вслед за мужем-певцом. До свидания, а1mа mаtег – университет, институт, где преподавала русский язык и литературу; прощай, мое хобби – модераторство на телевидении!

Cо всех сторон окруженная Прагой с ее меланхолическим очарованием, путаницей переулков, лепетом воды, каменной мозаикой домов на узких, как улицы, площадях, я научилась ходить изумляясь… Прага стала одновременно и фоном, и едва ли не главной героиней моих поэтических опытов, вытеснив лелеемое мною одиночество из стихотворного пространства».

Из предисловия к сборнику «Свидание с Прагой» (2003).

Полина

В русской школе на Сибирской площади о моих хулиганских выходках ходили легенды. Помню, приехал новый химик и после урока спрашивает:

 – А кто тут у вас Полина?

 – Я, – говорю.

 – Вот этот ангел – Полина? А меня напугали, я уж собрался пистолет покупать.

 Теперь мне стыдно за некоторые тогдашние поступки. Но в переходном возрасте в меня как будто бес вселился. Ходила только в черном, слушала только рок, с отличниками принципиально не дружила, в общем «крутая» была. Мой репертуар под гитару и сейчас далек от классического, но на оперу в театр пойти люблю, особенно папочку послушать… (Смеется).

Несмотря на мой агрессивный вид, на эстрадное отделение Гнесинского училища меня приняли сразу на второй курс. Но после года московской жизни меня страшно потянуло в Прагу. Наспех позанимавшись с одной чешской актрисой, я поступила в Высшую актерскую школу Праги и наконец-то очутилась в своей стране – там, где живут актеры. Это же особая национальность! Думаю, не человек выбирает профессию, а она его. В актерскую среду может иной раз затесаться и человек «пришлый». Он даже может «вымучить» из себя артиста и поступить на сцену. Но видно сразу – не наш человек! Я же чувствовала себя, как рыба в воде... Наконец-то мои шуточки поощряли и меня не выгоняли за них за дверь. Учеба пролетела, словно праздник.

 Самый страшный момент наступил, когда она закончилась – нужно найти работу! Но мне, считаю, повезло. Сейчас по субботам и воскресеньям с 7 до 11 утра я со своей бывшей сокурсницей веду молодежную передачу на чешском радио Fаjn. Думаю, людям за тридцать слушать ее нельзя, разве что прогноз погоды. Зато совсем юные слушатели понимают нас с полуслова. Еще я участвую в мюзикле «Голем», играю драматические спектакли, так что жаловаться не на что, особенно сегодня, когда искусство все чаще подменяют коммерческие проекты. Но актеру всегда хочется большего, чего-то настоящего.

 Я люблю бывать в родительском доме, потому что здесь думают и говорят только о творчестве. Это меня окрыляет…

Иллюстрации:

Эдуард Трескин; принц Петр Александрович Ольденбургский; Галина Свинцова (рисунок дочери); Полина Ольденбург.

 Галина СВИНЦОВА

          РУССКИЕ

                 1

 Чистой кровью нам гордиться не с руки.

 Кто наш пращур?

                Чей разбойничий прищур

стылым лезвием вскрывает кошельки наших душ,

            в которых золото ищу?

Чьей улыбки чужеземное тепло

губ суровое сцепленье развело?

И каких народов непонятный спор

 нашу русскость разбавляет до сих пор?

 Нам мессия русофильский начертал

непременный, как по циркулю, овал,

синеглазость, словно кастовости знак,

и курносость, не спрямленную никак.

Ну, а русый цвет нестриженых волос –

чтобы племя наше русскими звалось.

…Где, когда, какой неслыханный мятеж

в круглолицей обороне сделал брешь?

И пошли гулять по праведной Руси

и глазами азиатскими косить,

скулы смуглые высокие нести,

гривой черною упрямою трясти!

А иные – словно лики в образах,

по-библейски в пол-лица у них глаза.

А у тех – чеканный профиль слишком горд.

Это горцев след или немецких орд?

Там, где викинги могучие прошли –

полем хлебным белокурые взошли.

Оглянись назад!

                Ты можешь сосчитать

предков наших многочисленную рать?

Верю, мы своим смешением сильны.

Мы – коктейль гигантской северной страны.

И не стоит нам кичиться чистотой,

словно праздному сосуду – пустотой,

для того, чтоб не иссякла никогда

 наших душ золотоносная руда.

2

 Моя русская дочка –

 как идешь ты по Праге! –

 как по площади счастья,

как по улице грёз.

Гордо голову держишь

от любви и отваги,

и сердечко трепещет

в сарафане из роз.

За плечами – гитара,

 и идешь ты, танцуя,

 ну, а ритм выбивают

заводной – каблучки.

А в руках

          в целлофане

не цветы –

           поцелуи.

 И глазами стреляют

 вслед тебе – мужички.

 – Погляди-ка, испанка!

   Кастаньет не хватает.

   – А, быть может, цыганка?

   Только кожа – бела.

   – А моравские чешки?

   Здесь такие бывают.

    – Одним словом, не наша –

      кто б она ни была. 

Речь родную услыша, 

моя русская дочка, 

ты идешь, не смущаясь, 

но отводишь глаза.

Потому что не хочешь

этой звездною ночкой,

чтобы русский по-свойски 

тебе грубость сказал.

А потом – на эстраде, 

струн небрежно касаясь,

ты лепечешь по-чешски

и по-русски поешь...

В темном зале, притихшем,

перестрелка косая.

Ты опять под прицелом –

и иного не ждешь!

     – Погляди-ка, грузинка!

       Носик тонкий с горбинкой.

     – А, быть может, чеченка?

       Там таких я видал.

      – Одним словом, с Кавказа, –

        подытожили разом.

     – А, скорее, еврейка, –

        это третий сказал. 

Ты как будто не слышишь,

над гитарой склоняясь... 

Да, наверно, не слышишь –

всё поешь и поешь... 

Впрочем, радует нынче,

что с московскими знаясь, 

от родимых скинхедов

в отдаленье живешь.

Только родина снится.

Этот запах приносит

то ли поезд восточный,

то ли ветер морской...

Моя русская дочка,

ангел темноволосый,

кем ты будешь казаться

на бурлящей Тверской?..

                  2002 г.   Прага

Эдуард ТРЕСКИН

Моя Казань

Вечереют волжские просторы.

Все озарено, куда ни глянь.

Светозарным кажется мне город –

Так Тукай именовал Казань.

Где еще такие есть озера?

Где холмов зеленые стога?

Реки щедро окаймляют город,

И кругом – сплошные берега!

Охраняют тополя и клены

Заповедных улочек покой

И задумчиво смыкают кроны

Над разбитой старой мостовой.

Нота грусти в городском пейзаже.

Не везде я встречусь с красотой,

Но тянусь к Казани, если даже

Город мой пока не стал мечтой.

Как неповторимы эти зданья

И причудливый узор оград!

Я с Казанью выйти на свиданье

В двадцать первом веке буду рад!

Пусть же древний город Татарстана,

Где Европа с Азией сплелась,

Отражает в волнах неустанно

Эту восхитительную связь!

«Казанские истории» , №5-6, 2004 год