Емельян Пугачев и Казань

Любовь Агеева

24 июля 2011 года

История Казани дважды пересекалась с жизнью Емельяна Пугачёва: в январе 1773 года он сидел здесь в тюрьме, а в июле 1774 года его армия взяла этот город штурмом.

Узник казанской тюрьмы

В книге Леонида Девятых «Казань. Забытое и незнаемое» (Казань, РИЦ «Титул», 2002) читаем:

«Был Емельян Пугачёв по происхождению донской казак, носил в ухе серьгу, участвовал в Семилетней войне и не единожды был бит плетьми «за говорение возмутительных и вредных слов». Словом, реализовывал Емельян Иванович природное свое право на свободу слова, чего на Руси ни в какие времена делать не следует. И вот пожалуйста: в декабре 1772 года в одном из симбирских сел он был арестован за то, что, как было писано в сообщении для комендантской канцелярии городка Яицка, «подговаривал казаков бежать на реку Лобу, к турецкому султану, обещая по 12 рублей жалованья на человека, объявляя, что у него на границе оставлено до 200 тысяч рублей да товару на 70 тысяч, а по приходе их паша-де даст им до 5 миллионов». По резолюции Дворцовых дел он был отправлен под караулом в Симбирск, а затем – в Казань и определен здесь в каменный гостинодворский каземат, что находился через улочку от келий Ивановского монастыря».

М.Н. Пинегин, автор путеводителя «Казань в ее прошлом и настоящем» (Казань, ООО «ДОМО «Глобус», 2005) уточняет:

Пугачёв был арестован в селе Малыкове (ныне город Вольск). Автор подробно рассказывает о том, что было дальше.

Пугачёва начали пересылать по разным инстанциям для допросов и передопросов; 4-го января 1773 года он предстал пред казанским губернатором генерал-поручиком фон-Брандтом. Губернатор приказал содержать Пугачёва под крепким караулом. При допросе Пугачёв отрекся от взведенных на него показаний. Губернаторский секретарь «только плюнул и приказал сбить с рук железа». Пугачёва поместили вместе с другими арестантами в «черных тюрьмах» под губернской канцелярией.

Пинегин отмечает, что на Пугачёва в Казани не обратили особого внимания: в ту пору «разглашатели разных былиц и небылиц про яицких казаков были не редкостью». Фон-Брандт, донося в Сенат 21-го марта о допросе Пугачёва, назвал его просто «вралем». Но Сенат отнесся к делу с большей строгостью. «Шестого мая было высочайше поведено: наказать Пугачёва за его враки и утайку своего звания плетьми, сослать в город Пелым и там, употребляя его на работу, в какую годен будет, давать кормовых по три копейки на день, но смотреть за ним накрепко, чтобы не сделал оттуда побегу.

Эта резолюция получена была в Казани 1-го июня; но Пугачёва уже не было в городе; за три дня перед тем он бежал...»

Как пишет М. Пинегин, попав в общую тюрьму, Пугачёв не оставался праздным. Зная, что в Казани много раскольников и что они всегда готовы поддержать своего единоверца, Пугачёв стал выдавать себя за старообрядца, говорил всем, что не знает за собой вины, а страждет «за крест и бороду». Приходившие в тюрьму для подаяния раскольники приняли в нем участие. Среди них Пинегин выделяет Щолокова, казанского купца, ревностного старообрядца и приятеля игумена в Иргизском скиту Филарета, у которого Пугачёв скрывался по выходе из Вятки. Как раз в это время Филарет приехал в Казань. Узнав о заключении Пугачёва, он настоятельно просил Щолокова, чтобы тот постарался об освобождении Емельяна. Щолоков давал взятки губернаторскому секретарю, и последний стал обнадеживать Пугачёва: «Будет, мой друг, время», говорил он. Хотя законного освобождения не последовало, но льготы и послабления открыли Пугачёву возможность побега.

Далее цитируем Михаила Пинегина:

«Чтобы лучше ознакомиться с топографией города, Пугачёв чаще других ходил на Арское поле, куда водили арестантов на работу; в тюрьме же он старался казаться набожным, скромным и послушным; арестанты любили Пугачёва; особенно был близок к нему бывший купец пригорода Алата Парфен Дружинин, ожидавший наказания кнутом и ссылки. Пугачёв и Дружинин уговорились бежать; содействовать их побегу согласился еще один солдат, в котором Пугачёв заметил «малороссийскую склонность к неудовольствию в его жизни». Дружинин велел своему сыну приготовить лошадь и кибитку и поджидать их в назначенное время».

Здесь стоит вернуться к книге Леонида Девятых, который поясняет некоторые особенности казанской тюрьмы. Он пишет:

«Каждый день под конвоем двух солдат выводился сей арестант, как и иные сидельцы, на казанские улицы да церковные паперти просить себе милостыню на пропитание, ибо не было еще тогда у властей такой вредной и разорительной привычки, как задарма кормить заключенных. Наказание же казенными работами, за которые кормили, называлось в народе каторгой».

Этот побег описал во второй главе «Истории Пугачёва» Александр Пушкин:

«Однажды он под стражею двух гарнизонных солдат ходил для собирания милостыни. У Замочной Решетки (так называлась одна из главных казанских улиц) стояла готовая тройка. Пугачёв, подошед к ней, вдруг оттолкнул одного из солдат, его сопровождавших; другой помог колоднику сесть в кибитку и вместе с ним ускакал из городу». 

Михаил Пинегин сообщает некоторые подробности этого, как он писал, красивого побега.

Утром 28-го мая Дружинин с Пугачёвым отпросились у караульного офицера к попу Благовещенского собора Ивану Ефимову за милостыней. Провожатыми им даны были два солдата, из которых один – Григорий Мищенко – сам участвовал в замысле. Поп радушно принял колодников и их конвойных; на деньги Дружинина купили вина и пива, подпоили «несогласного к побегу» солдата и пошли обратно в острог. Отойдя несколько шагов, они увидели кибитку с лошадью, которою правил сын Дружинина; чтобы не догадался пьяный солдат, Дружинин стал рядить как бы незнакомого ему ямщика довезти их до тюрьмы; срядились и сели все в телегу: пьяного закрыли рогожей и поехали по большой сибирской дороге; около села Царицына солдата выбросили из кибитки и угнали в лес около пригорода Алата (в 44 вер. от Казани), а потом перебрались и за Каму. Побег Пугачёва не возбудил на первых порах опасений в Казани. Губернская канцелярия узнала о побеге лишь 3-го июня; донесение о бегстве Пугачёва написано было 21-го числа, да семь дней еще пролежало не отправленным; кроме того, распоряжение о поимке бежавших арестантов разослали по таким местам, где Пугачёв не мог скрываться. Все это раскрылось впоследствии, да и то не вполне, за смертью Брандта, а секретарь оправдался тем, что он действовал по приказанию начальства.

По сведениям казанского краеведа Николая Яковлевича Агафонова (1842-1908), Пугачёв после бегства из тюрьмы какое-то время скрывался в приказанских слободах Кирпичной и Суконной (Свердлова) у купцов-раскольников Крохина и Шолохова. У Шолохова он посещал мельницу на Казанке, где была тайная раскольничья молельня, а у Ивана Крохина, имевшего большой дом с садом у Первой горы, на которую ведет нынешняя улица Ульяновых, какое-то время даже пожил.

В доме Крохина была тайная молельня раскольников, а в горе за домом купца – оборудованная для жилья пещера, в которой и укрывался Пугачёв. Леонид Девятых предполагает, что дом Крохина был явкой для разного рода государевых преступников, отступников веры и иных, если можно так выразиться, инакомыслящих. «Отсюда же, смыв в баньке тюремный дух и одевшись в чистое, Пугачёв отправился в раскольничий скит на реке Иргиз, снабженный «письменным видом», заменявшим в те времена паспорт и добытым, скорее всего, тем же Крохиным.

"Император Петр Федорович"

А вскоре разнеслась по хуторам близ яицкого городка весть, что объявился в их краях «император Петр III», что слухи о его смерти были ложны, что добрые люди, в честности которых еще ни разу не приходилось усомниться, самолично видели на теле его «царевы меты» в виде родимых пятен и что награждает он казаков за свое спасение вечными вольностями и свободой.

Бывший арестант-бродяга чрез три месяца после побега из Казани поднимает все яицкое казачье войско, забирает крепости и станицы, осаждает Оренбург, а в июле 1773 года – город Казань.

Чтобы понять ход дальнейших событий, стоит напомнить некоторые исторические факты того времени. Вот как трактовались они в «Истории Татарской АСС», изданной в Татарском книжном издательстве в 1968 году; «В последней трети XVIII века борьба народных масс против феодально-крепостнического и национального гнета вылилась в могучую крестьянскую войну 1773-1775 годов под руководством Емельяна Пугачёва. Это была высшая форма классовой борьбы, на которую народ оказался способен в то время.

Крестьянская война под предводительством Е. Пугачёва прошла три основных периода. В первый период – с сентября 1773 г. по апрель 1774 г.– восстание охватило главным образом Оренбургскую губернию, Башкирию, районы восточного и западного Урала. Во второй – май-середина июля 1774 г.– движение перекинулось в районы Среднего Урала, Прикамья и левобережного Поволжья. В третий период – с июля до конца 1774 г. – война перенеслась на районы Поволжья и особенно на правый берег Волги, где Пугачёв потерпел поражение от правительственных войск.

Первые успехи отрядов Пугачёва, агитация его сподвижников в селах и деревнях Нижнего и Среднего Поволжья всколыхнули широкие народные массы края. Вскоре к восстанию присоединились работные люди Урала.

Главную свою силу и опору Пугачёв видел в крестьянстве. Именно к ним, а также к казакам были обращены все его манифесты. «Жалую вас, – говорилось в одном из них, – землей, водой, хлебом, солью и прочим... Кто раб помещика и кто попал в руки крестьянских тиранов, с сегодняшнего дня свободен». Крестьяне читали в другом указе, что Пугачёв жалует их «землею, рыбными ловлями, лесом, бортями, бобровыми гонами и проч. угодьями, также вольностью». Во всех манифестах Пугачёва красной нитью проходила мысль о том, что только с уничтожением помещиков и дворян, с ликвидацией крепостного права крестьяне получат давно желаемую волю. Такие мысли встречали искреннее сочувствие широких народных масс.

Основные силы армии Пугачёва состояли из крестьян, работных людей государственных и частных мануфактур, волжских и яицких казаков, посадских ремесленников. Господские и горнозаводские крестьяне были на стороне Пугачёва, который привлекал их обещанием полной свободы.

Заволновались инородцы Закамского края. Чуваши, мордва, черемисы поддержали бунтовщиков.

Как пишет Михаил Пинегин, мятеж охватил весь заволжский край до Тобола. Повсюду собирались шайки, атаманы которых называли себя полковниками «государя-батюшки Петра Федоровича». Эти шайки распространяли Пугачёвские манифесты, захватывали казенное имущество, грабили горожан и помещиков, убивали всех, не желавших признать самозванца государем.

Восстание стало питательной средой для обычного разбоя. Михаил Пинегин свидетельствует: башкиры стали грабить и разорять русские селения; киргизский хан Нурали готовился к набегам.

В первом томе «История Казани» (Казань, Татарское книжное издательство, 1988) находим объяснение того факта, почему на территории Казанской губернии Пугачев получил большую поддержку.

Прежде всего сказалось недовольство существующими порядками рабочих суконной фабрики. В 1741 году на фабрике прошла одна из первых забастовок в России. Выступление казанских суконщиков имело большое историческое значение. Оно, наряду с подобным движением в других районах империи, показало коллективную силу пролетариата.

Классовое размежевание в татарских слободах г. Казани ярко отразилось в наказах служилых мурз депутату Уложенной комиссии 1767 г. С. Халфину. Они требовали дать им по сыску, возврату и наказанию беглых такие же права, какими пользовались русские дворяне.

Социальная дифференциация в татарских слободах Казани в XVIII в. была уже довольно сильной. Но все татарское население города, независимо от положения и богатства, испытывало национальный гнет. Поэтому классовая борьба татар обычно приобретала и национально-освободительные черты.

После петровских указов 1713-1715 годов сильное брожение происходило среди служилых татар. Они подавали челобитные, уходили в бега, проявляли активное сопротивление насильственному крещению. Атмосфера особенно накалилась с середины 1730-х годов.

Всеобщим раздражителем стал архиерей Лука Конашевич, который проводил политику насильственного крещения татар. Народ, по выражению Каюма Насыри, стал вооружаться дубинами. В 1740-х годах все налоги вновь крещеных, которые освобождались от них на три года за крещение, должны были платить некрещеные. А от крещения в Среднем Поволжье активно отказывались только татары и на их плечи легли огромные налоги. Из-за этого и других жестоких притеснений народ стал готовиться к восстанию. Началось так называемое «движение татар 1748 года», но оно было ликвидировано в зародыше.

Был назначен новый губернатор Казани – действительный статский советник С. Греков, которому Сенат дал специальную инструкцию. Некоторые пункты этой инструкции гласили: у всех татар в слободах Казани и уезда всякое оружие и свинец отобрать; губернатору Грекову, не доезжая до Казани, секретно разведать настроение татар; послать в слободы и деревни верных людей с целью разузнать их злое намерение; расставить в них роты и учинить пикеты и т. д. В татарских слободах Казани расквартировался майор Гейнберг с тремя сотнями солдат.

Правительство показало, что оно очень быстро может принять меры по пресечению народных выступлений. С другой стороны, и «движение 1748 года» показало решимость татарских трудящихся восставать с оружием в руках против угнетения.

Слияние национального движения с русским крестьянским движением превратилось в реальную угрозу самодержавному строю России. Татарские, чувашские, марийские, башкирские, удмуртские крестьяне сражались в одних отрядах с русскими против общих врагов и эксплуататоров. Из среду бунтовщиков выдвинулись настоящие военные предводители. В Башкирии это был С. Юлаев, народный герой, которого почитают в республике и поныне, из среды татарского народа вышли опытные руководители Б. Канкаев, М. Мустафин, И. Бахмутов, М. Алеев, Сеитов, М. Гумеров и другие.

Вожак восставшего народа

Восстановим события пугачевского восстания по книге Михаила Пинегина.

В течение нескольких дней повстанцы захватили форпосты вокруг Яицкого городка. Затем Пугачёв повернул на север и быстро захватил крепости Яицкой линии, гарнизоны которых почти без сопротивления переходили на сторону восставших.

Осенью 1773 г. восстание охватило крестьян Чистопольского Закамья и особенно деревень Большие Тиганы, Ильбяково, Старые Сахчи. Центр движения находился в районе Мензелинска. Атаманы, возглавив татарские и башкирские отряды в 50-300 человек, нападали на дворянские усадьбы и небольшие сторожевые пункты.

От Мензелинского района восстание распространилось вниз по Каме. Местные крестьяне и приписанные к заводам работные люди с хлебом и солью встречали посланцев Пугачёва и создавали свои вооруженные отряды. Армия восставших быстро пополнялась работниками с Кукморского, Ижевского, Воткинского и других заводов края.

Волны восстания стали постепенно подкатываться к Казани. Уже первые «казацкие рекогносцировки» вблизи города вызвали «трепет и ужас» среди дворянства, а вокруг Казани, как отмечал генерал Бибиков, «всеобщее черни волнения великое» и «всеобщее негодование».

В начале октября 1773 года началась осада Оренбурга. К ноябрю главный лагерь восстания (в слободе Берда, недалеко от Оренбурга) насчитывал уже 15 тысяч, а к концу года значительно больше.

В ноябре-декабре 1773 года восстание распространилось на всю Оренбургскую губернию, проникло в Пермскую и Симбирскую губернии.

Видя, что восстание принимает угрожающие размеры и силу, правительство стало в спешном порядке стягивать регулярные войска из разных районов страны для борьбы с армией Пугачёва. В ноябре 1773 года руководство всеми военными операциями против восставших было возложено на генерала А. И. Бибикова. В Казанской и Симбирской губерниях срочно формировались отряды из отставных солдат и населения.

Положение страны и правительства в ту пору было весьма трудным: войны с Турцией и Польшей истощили казну и оттянули военные силы на юго-запад. Внутренние губернии остались почти без защиты.

В первой половине 1774 года армия Пугачёва вела жестокие сражения в районе горнозаводского Урала. Однако правительственные войска постепенно оттесняли его от русского населения южного и северного Урала и башкир. Это заставило Пугачёва сделать попытку перенести центр восстания в поволжские губернии, то есть в районы сильного крепостного и национального гнета. Овладев без боя городом Осой, а также заводами Рождественским, Боткинским и Ижевским, Пугачёв захватил Сарапул, Елабугу и Заинск. Путь на Казань был открыт. Правда, Пугачёва преследовали отряды правительственных войск под командованием полковника Михельсона, но их продвижение задерживали восставшие башкиры.

Многочисленные конные и пешие отряды рыскали в поисках добычи по деревням и селам, сжигая помещичьи усадьбы и рьяно исполняя указ «Петра Федоровича» о физическом уничтожении дворян. За лето 1774 года только на левобережье Волги пугачёвцами было убито, по данным правительственных комиссий, 2790 дворян и 237 священнослужителей.

Ежедневно полки Пугачёва пополнялись беглыми крестьянами и иными охочими до вольностей и разгульной жизни людьми, кои завсегда и в достаточных количествах водились на Руси. «Не только там наполняются заразой бунта, где сам злодей присутственен, – писал в Санкт-Петербург в июле 1774 года главнокомандующий правительственных войск князь М. Щербатов (1733-1790), – но и в дальних местах повсюду ему приклонны и с доброй волей его злодейские понукания исполняют, жертвуя имуществом и животом своим, и со всех сторон к нему стекаются».

Пугачёв принимал всех: татар, башкир, калмыков, русских; сам определял их в свои полки, веля носить бороды, а в знак принадлежности к его «государеву» войску – перевязывать левую руку белой повязкой...

Он заранее направил под Казань своего верного сподвижника Бахтиара Канкаева, который формировал здесь новые отряды из русских, татарских, марийских крестьян, подготовлял продовольствие и фураж для наступающих Пугачёвских войск. Все это сильно облегчило путь главных сил восставших к Казани. Они двигались от Елабуги к Арску и к Высокой Горе. Против наступающих Пугачёвцев был выслан небольшой отряд полковника Толстого, но он был разбит.

10 июля 1774 года 25-тысячная армия Пугачёва расположилась вблизи Казани в деревнях Дербышки, Киндери, Савиново и Аметьево.

Россия Пугачёва не ждала

Начальство приняло некоторые меры для укрепления города. По сведениям Михаила Пинегина, из трех гарнизонных батальонов, стоявших в Казани, большая часть была откомандирована для набора рекрут и для конвоирования арестантов, отправляемых в Сибирь огромными партиями. Оставшихся в городе нижних чинов было так мало, что, по словам Брандта, «не только поиску и истребления сильной злодейской шайки, но и обороны против их воровского нападения делать некем». Невозможно было полагаться и на местное население в защите границ губернии, потому что «земледельцы разных родов, а особенно помещичьи крестьяне, по своему легкомыслию, в данном случае весьма опасны, и нет надежды, чтобы помещики могли употребить с пользой своих крестьян для обороны себя и общества». Всю надежду генерал Брандт возлагал на поселения отставных солдат, которые, «забыв военные обряды, совсем сделались мужиками». Но они могли быть единственными защитниками Казанской губернии. Таких солдат-земледельцев собрано было 730 человек.

Что касается запаса оружия, то по всей Казани нашли годных 143 ружья и 100 пар пистолетов, да и те принадлежали московскому легиону. При таком безвыходном положении фон-Брандт просил московского главнокомандующего князя Волконского прислать ему оружие и войска, но и тот мог отрядить в Казань не более 300 человек с одной пушкой.

Казань тогда состояла преимущественно из деревянных маленьких домиков; улицы города были узки и кривы, за исключением Арской, выводившей на Арское поле. Последняя улица была шире других, прямее и вымощена бревнами. На выезде к Арскому полю стояла большая караульная изба, где жили выбранные из обывателей на полугодичное время сотники и десятники; на их обязанности было содержать караул; оружием служили точеные, окрашенные дубины. В ночное время Арская улица около караула закладывалась рогатиной на колесе; конец ее прикреплялся к столбу болтом. По всем остальным улицам были большие ворота, по ночам запиравшиеся на замок, так что проезд по улицам ночью прекращался. Считая эти обычные меры охраны недостаточными, городские власти спешили подправить казанскую крепость, или, вернее, ее развалины. Комендант города Баннер распорядился конных служивых татар распределить по частям – для дневных и ночных разъездов; из них же учредить пикеты у рогаток при концах улиц; отряды татар должны были разъезжать под начальством обер-офицеров «тихо и порядочно» для надзора за тем, чтобы на улицах не было «скопищ подлых людей», ни шума, ни песен, ни других непристойностей, ослушников приводить в полицию. Вообще Казань была поставлена на военное положение: позже седьмого часа пополудни позволено было ходить по улицам только по особым билетам. Предписано было также иметь осторожность от огня, а больше всего « наблюдать, чтобы не последовало от каких-нибудь злодеев зажигательного пожару».

Но какие бы меры ни принимались в Казани, совершавшиеся в Оренбургском крае события произвели впечатление на казанцев самое ужасающее. Беспокойство в городе усилилось еще более после того, как выехали из Казани семейство фон-Брандта и семьи некоторых других высших чиновников. За повозками первых эмигрантов потянулись к Москве бесконечные обозы с имением и семьями прочих казанских обывателей; не только дворяне, купцы и подьячие, но и много простолюдинов выбрались из города, «оставя неизвестному жребию одних только духовных в городских развалинах, да владыку в Воскресенском монастыре». Губернатор обратился 30-го ноября 1773 г., после литургии, к народу с воззванием, в котором уверял, что Казани не угрожает никакой опасности от бунтовщиков; что по московской дороге разъезжают лишь воровские шайки ставропольских калмыков, да уфимских башкирцев, которые не имеют никакой связи с самозванцем. Народ не поверил губернатору, потому что он сам прежде других выслал свое семейство из города. Выселение казанских обывателей продолжалось. «Казань погибает», – говорили все в один голос, – «и нет ей никакого спасения, ибо злодеи в 30 – 40 верстах, а некоторые и ближе». По словам очевидцев, в конце ноября в Казани происходило такое смятение, что, казалось, настало светопреставление. «Все свое имение с торопливостью забирают, укладывают в воза, без порядка мечутся во все стороны, яко бешеные, и спасаются, не зная притом, куда бегут и что делают».

Переселенцы из Казани и других городов, собравшись в Москве, своими рассказами навели трепет и на древнюю столицу. Москвичи еще живо помнили ужасы народного бунта во время чумы 1772 г. Теперь можно было опасаться повторения подобного же бедствия; тем более что чернь сочувствовала успехам Пугачёва; явились и подстрекатели из пугачёвцев.

В Петербурге не без тревожного чувства наблюдала за событиями в Поволжье императрица Екатерина. Наскоро были собраны несколько рот и эскадронов под начальством генерал-майора Кара и отправлены против бунтовщиков. Губернаторам – оренбургскому Реинсдорпу и казанскому Брандту – предписывалось оказывать всякое вспоможение Кару, который мог везде распоряжаться именем государыни. Казанский архиепископ Вениамин получил особый рескрипт императрицы, в котором ему повелевалось составить наставление пастве и разослать его всем священникам для чтения народу. Увещание священников могло, по мнению правительства, отклонить народ от самозванца.

Наставления Вениамина в этом случае могли иметь особенное значение, потому что он при вступлении на престол Екатерины II жил в Петербурге и был очевидцем всех событий, сопровождавших смену царствующих лиц. Вениамин в одном из своих увещаний призывал самого Бога в свидетели, что бывший император Петр III скончался в 1762 г., тело его, привезенное на утренней заре в Александровский монастырь, было поставлено в зале тех деревянных покоев, в которых сам Вениамин имел тогда жительство, а потом с подобающей церемонией было перенесено в церковь, где, по отпетии, запечатлено земною перстью им самим.

Благодаря беззащитности восточной окраины, мятеж развивался с чрезвычайной быстротой и охватил уже Поволжье до Казани. Мелкие команды из Москвы, Твери, Петербурга и с западной границы стали подходить к Казани не раньше января 1774 г.

Около того же времени прибыл туда и назначенный главным начальником сборных команд генерал-аншеф Бибиков, незадолго пред тем командовавший русскими войсками в Польше. Прибытие Бибикова несколько ободрило казанцев: унывший и опустевший город стал оживляться; начали съезжаться дворяне и другие начальствующие лица. Бибиков при первом же случае объявил свое неудовольствие администрации за то, что дали возможность Пугачёву усилиться; он сказал, что «следует истреблять злодея повсюду», а не ограничиваться только защитой какой-нибудь губернии, как это предлагал ему фон-Брандт.

Энергичное слово ободрило казанцев, но оно не могло сразу поправить общую распущенность в крае. По письмам Бибикова, администрация была настолько в плохом состоянии, что в местах, где не было еще бунта, уже господствовал полнейший беспорядок. Фон-Брандт, человек честный, но одряхлевший, не мог уследить за злоупотреблениями и удержать своих подчиненных от произвола, нарушения законов и лихоимства; так, например, секретарь губернатора настолько озлобил население, что при казни одного из пугачёвцев чрез повешение, народ требовал на той же виселице повесить и секретаря.

Таким образом, Бибикову, прежде всего, приходилось вступить в борьбу с чиновниками, – борьбу, едва ли не более трудную, нежели с мятежниками. Он поручил наиболее важные должности лицам, ему хорошо известным, с тем, чтобы они заново создали распавшийся порядок. Пока шли из Польши полки, Бибиков принужден был прибегать к полумерам; за недостатком кавалерии, он не мог воспрепятствовать развитию бунта: волнения начались уже близко Казани.

Необходимость заставила Бибикова поторопиться приглашением дворян вооружить своих поселян, но не иначе, как узнав сперва их настроение. 1-го января 1774 г. казанское дворянство решило составить из своих людей и своим иждивением вооруженный конный корпус, для чего постановили собрать с каждых двухсот душ по одному человеку и снабдить их всем необходимым; для вооружения этого ополчения Бибиков приказал выдать из казанского комиссариата старые палаши и пистолеты. Командование корпусом было поручено родственнику Бибикова, генерал-майору Ларионову; корпус должен был входить в состав заведуемых Бибиковым войск. Екатерина II, узнав о таком решении казанского дворянства, повелела Бибикову объявить дворянству монаршее благоволение за его патриотический поступок. Кроме того, Бибиков получил от императрицы следующее собственноручное письмо от 20-го января:

«Александр Ильич!

Подражая примеру верного и усердного дворянского корпуса казанского, повелела я, яко помещица той губернии, с дворцовых волостей, с каждых двухсот душ, всем отдать по одному рекруту, и, обмундировав и снабдя лошадью, велела присовокупить их к тому казанского дворянства военному корпусу, о чем чрез сие уведомляю, дабы вы о сем и тамошнему дворянству сказать могли, впрочем остаюсь к вам доброжелательна.

Екатерина».

Монаршее благоволение объявлено было дворянству при торжественной обстановке. Предводитель дворянства и шеф нового корпуса произнесли благодарственные речи пред портретом императрицы; с подобными же речами обратились и к Бибикову, прося «подать дворянству случай пролить кровь свою за благополучие отечества и монархини». Императрица отозвалась об этих речах, что они «прямо благородными мыслями наполнены». Примеру казанцев последовали дворяне свияжские, симбирские и пензенские; они также решили собрать ополчение.

Казанское купечество и мещанство сделали тоже пожертвование на сформирование и содержание гусарского эскадрона. Даже гимназия, при всеобщем одушевлении, внесла посильную лепту: в ней усилено было обучение фехтованию; пригодилась впоследствии и эта подготовительная мера. Все это утешало императрицу, и она приказала выбрать казанских помещиков из унтер-офицеров гвардии, произвести их в обер-офицеры, обмундировать, снабдить всем нужным и отправить немедленно в Казань.

Вместе с этим поручила Бибикову наградить от ее имени шпагами усерднейших членов казанского магистрата. Особый манифест от 22-го февраля 1774 г. объявил по всей империи о доказательстве верноподданничества казанцев; манифест велено прочесть во всех церквах и на память потомству положить в архив каждого города по несколько экземпляров.

К сожалению, дворянский корпус не оправдал общих надежд: Ларионов, отправленный на освобождение Уфы, почти целый месяц простоял без дела и нужды в селе Бакалах, а затем, за болезнью, отказался от командования. Прочие отряды, разосланные Бибиковым, действовали везде с успехом; все начали надеяться на скорое окончание дела. Бибиков в начале марта перенес свой штаб из Казани в Кичуевскую крепость.

В это время в Казань привезена была, по повелению императрицы, из Зимовейской (ныне Потемкинской) станицы на Дону жена Пугачёва с сыном и двумя дочерьми, а потом и родной брат его, находившийся в армии. Бибиков писал по этому случаю начальнику секретной комиссии в Казани А. Лунину:

«Привезенную к вам прямую жену Пугачёва извольте приказать содержать на пристойной квартире под присмотром, однако без всякого огорчения, и давайте ей пропитание порядочное... А, между тем, не худо пускать ее ходить по городу, чтобы она в народе, а паче черни могла рассказывать, кто такой Пугачёв, и что она его жена. Однако ж сие надлежит сделать с манерою, чтоб не могло показаться с нашей стороны ложным уверением; паче ж, думаю, в базарные дни, чтоб она, ходя, будто сама с собой, рассказывала о нем, кому можно или кстати будет».

Все распоряжения Бибикова исполнялись успешно; его донесения императрице были утешительны; Екатерина II пожаловала его подполковником лейб-гвардии Измайловского полка, сенатором и кавалером Андреевского ордена. К несчастию, все эти почести не застали уже в живых Бибикова: он умер 9-го апреля, после непродолжительной болезни. Смерть Бибикова дала делу совершенно другой оборот. Державин приписывает наступившие неудачи несогласиям и пререканиям, возникшим между князем Щербатовым, которому Бибиков пред смертью сдал начальство, губернатором фон Брандтом и освободившим Оренбург князем Голицыным; они не хотели подчиняться один другому, дали возможность скопиться мятежным шайкам и таким образом расстроили начало побед.

Пугачёв, потерпевший в марте много неудач, теперь опять усилился, разоряя уральские заводы. Наиболее энергично продолжали преследование генерал де-Калонг и полковник Михельсон, но и те не могли действовать соединенными силами; де-Калонг ушел в Челябинск, как думают, из зависти к успехам Михельсона, а этот принужден был воротиться в Уфу, так как у него не было патронов.

Таким образом, путь к Казани чрез Каму оказался открытым.

Казань к встрече с пугачёвцами оказалась не готова

Фон-Брандт просил у князя Щербатова помощи, а между тем часть казанского гарнизона послал под начальством майора Скрипицына в пригород Осу. Пугачёв, отбитый у Кунгура и Красноуфимска, бросился к Осе и разбил Скрипицына. Город сдался. Скрипицын наружно перешел на сторону Пугачёва, но тайно рассылал письма в Кунгур, в Казань и исправнику Боткинского завода, уговаривая его вооружиться против самозванца. Старавшийся заслужить доверие у Пугачёва, подпоручик Минеев открыл ему про переписку Скрипицына; письма были перехвачены, составитель их повешен, а доносчик получил чин полковника.

Зная о плохом состоянии Казани и надеясь в ней встретить единомышленников, Пугачёв направился прямо на этот город, распространяя молву, что там соединится с ним сын, государь-цесаревич, с войском и что из Казани они вместе отправятся в Москву. Положение Казани было самое критическое. Князь Щербатов, узнав о сдаче Осы, ушел в Бугульму. Престарелый фон Брандт должен был защищаться один, как мог и умел. Численность иррегулярного войска в Казани доходила лишь до 700 человек, дальнейшая защита города зависела от числа вооруженных жителей, а между тем Пугачёвцев, шедших к городу, по слухам, было до 20 000 человек.

Губернатор разослал нарочных в отряды Михельсона, Попова, Жолобова и князя Голицына с просьбой спешить на спасение Казанской губернии. Затем фон Брандт, комендант Баннер и начальник секретной комиссии Потемкин вместе с офицерами решили отправить навстречу Пугачёву полковника Толстого с сотней пехоты, с сотней же карабинеров и одним орудием. Вместе с тем решено было построить вокруг города несколько батарей, причем полковник Свечин предложил выкопать ров вокруг слобод и брался выполнить это в три дня.

Такое предложение было отвергнуто, а решили построить батареи только вокруг города, а слободы обнести лишь рогатками, предоставив их собственной защите. Впоследствии слободы послужили отличным прикрытием для Пугачёвцев при штурме города.

Такую небрежность можно объяснить лишь тем, что большинство начальствующих не предвидело серьезной опасности городу; они надеялись, что Пугачёв будет разбит или отброшен в сторону преследовавшими его отрядами: по следам Пугачёва со стороны Екатеринбурга шел Гагрин, из Башкирии спешил Михельсон, а близ Камы с отрядом стоял полковник Якубович.

Все-таки 2-го июля фон-Брандт объявил всем жителям, чтобы они приготовились к защите города; при этом было добавлено, что о приближении к городу мятежников дан будет сигнал пушечным выстрелом и набатным звоном, что по этим сигналам все лица, назначенные к защите города, должны спешить с оружием к своим постам и не должны отлучаться от своих мест, хотя бы горели их собственные дома; нарушители же такого порядка, на страх другим, безо всякой пощады будут заколоты или застрелены.

От присутственных мест и от жителей потребовали ведомости, сколько может быть выставлено людей и с каким оружием. Директор Каниц донес, что казанские гимназии могут выставить следующий «корпус»: 13 учителей, 2 дежурных офицера, 2 приказных, 39 учеников, «кои имеют не менее 16 лет», 6 человек дворовых людей самого Капица и затем всех гимназических служителей из отставных солдат; 50 человек учителей и учеников имели карабины, а все прочие вооружены пиками, купленными на гимназические средства. Каниц просил у губернатора пороху и пуль и в заключение добавил, что, так как гимназическому корпусу из 74 человек, упражняющихся в науках, непристойно смешиваться с прочими гражданами, то пусть бы назначено было особое место, где гимназическая команда могла бы стоять одна, под предводительством своего командира».

Так как нападение следовало ожидать с восточной стороны, то здесь наиболее усилены были укрепления. На пространстве от левого берега Казани, чрез Арское поле, до озера Кабана, в 4-х местах, построены батареи; между ними поставлены рогатки, вышиною по грудь человека. На каждой батарее было по одному или по два орудия. Батареями с Арского поля командовал генерал Баннер, здесь же стоял Потемкин с отрядом солдат в 400 человек. Со стороны Суконной, при 4-й батарее, были собраны суконщики и подгородные крестьяне из сел Архангельского и Поповки, под командой владельца суконной фабрики, коммерции советника Дряблова. Рогатками и 4-мя батареями вокруг татарских слобод до Ямской – шеф дворянского корпуса Ларионов, а далее вокруг Мокрой слободы чрез Московскую дорогу до Казанки и крепости расположен был отряд с одной батареей полковника Свечина; ему же подчинялись вооруженные ямщики и обыватели окрестных улиц. Крепость находилась в ведении коменданта полковника Лецкого, а часть города, огибаемая р. Казанкой от крепости до Арского поля, поручено было защищать члену адмиралтейской конторы Щелину; он должен был вооружить лодки и наблюдать, чтобы мятежники не перешли реки вброд и не напали на город с этой стороны.

Внутри города, по Арской улице, недалеко от Богородицкого монастыря, поставлен был гимназический отряд под командою директора фон Капица; дорога была перекопана, а за насыпью поместились две шеренги, из коих первая имела карабины, а задняя – пики; к гимназистам присоединились художники и ремесленники из немцев, вооруженные 50 карабинами; они разместились группами по флангам и на аванпостах по окраинам оврагов к Казанке. 10-го июля Пугачёв разбил в 12 верстах от города высланный ему навстречу отряд Толстого, причем сам командир погиб, а команда его частью предалась мятежникам, частью разбежалась по лесам. Пугачёв отсюда послал казанцам указ, чтобы без сопротивления покорились государю, приняли его с честью и сдали город; покорившимся обещаны разные милости.

Как только в Казани разнеслась весть, что Толстой разбит и убит, а Пугачёв уже у самого города, многие жители поспешили оставить Казань, а в числе первых уехал и шеф дворянского корпуса Ларионов в Нижний, оставив на произвол судьбы вверенную ему оборону города с южной стороны. Самозванец остановился между Казанкой и селом Царицыным; толпа его людей состояла более чем из 20 000 человек, впрочем, плохо вооруженных или почти безоружных. Крестьяне, добровольно или принужденно приставшие к Пугачёвцам, имели одни дубины да колья; башкиры были вооружены луками, а яицкие казаки ружьями; но тех и других было сравнительно мало. Посланный Пугачёвым с указом воротился и объявил, что казанцы «не слушают, а только бранят».

Пугачёв решил штурмовать город. Вечером он осматривал укрепления со стороны Арского поля; во время рекогносцировки Пугачёва к нему навстречу вышел из садов какой-то старик и стал говорить, что в Казани архиерей и все господа согласны сдаться Пугачёву, но это запрещает им недавно приехавший из Москвы генерал (П.С. Потемкин, троюродный брат князя Таврического) да губернатор, которые-де объявили, что если пойдут встречать злодея с крестами, то они и кресты из пушек перебьют. После Пугачёва ездил осматривать укрепления атаман Белобородов. Когда он подъехал к отряду Потемкина (из 400 пехоты и 200 конных чувашей; стоял впереди гимназической батареи), то генерал вышел из-за рогаток, и хотя не сделано было ни одного выстрела, но на другой день он писал, что «вчера неприятель атаковал Казань, и мы его отогнали».

Далее проследим по разным источникам, как бунтовщики брали Казань.

Штурм Казани

Леонид Девятых:

12 июля около 6 часов утра разбойная вольница Пугачёва потянулась по Сибирскому тракту к городу. Перегруппировавшись у села Царицыно, Пугачёвцы пошли на город четырьмя колоннами. Легко смяв заставы генерала Боннера и полковника Свечина, Пугачёвцы стали сжимать город в кольцо. Арским полем медленно, но верно шел к центру Казани, двигая перед собою возы сена и соломы с замаскированными пушками, «полковник» Белобородов, отставной артиллерийский капрал, громя и грабя по ходу дела дворянские усадьбы по Грузинской улице. Дойдя до Грузинской церкви, что стояла на месте нынешнего четырехэтажного дома с колонным портиком, известного не одному поколению казанцев как 15-е почтовое отделение с адресом «К. Маркса, 44», и увидя церковь запертой, Белобородов стал стрелять в окна. Церковь отворили, и «полковник», выгнав богомольцев взашей, «конфисковал» всю церковную утварь, не тронув, однако, образа.

Обойдя справа главную вторую батарею, что стояла в самом центре Арского поля, шла, по словам Пушкина, «из буерака в буерак, из лощины в лощину, переползала через высоты» толпа заводских крестьян, вооруженная кольями и дрынами, – их вел поручик-изменник Минеев. «Эта сволочь... забралася в овраги, находящиеся на краю самого предместия» (Пушкин), заняла липовую рощу-сад, что через 40 лет получит название «Русская Швейцария», а в 1936 году – «Парк культуры и отдыха имени М. Горького», разметала заставу генерал-майора Г. Потемкина (1739-1791), племянника знаменитого фаворита Екатерины Великой, разграбила загородный губернаторский дом, что стоял в самом конце и доныне тихой и покойной улицы Гоголя, и полезла на высоту, занимаемую гимназическим корпусом. Гимназисты и учителя были выстроены здесь в две шеренги: первая имела ружья, вторая – пики. Не успели они сделать и нескольких залпов, как были опрокинуты заводскими Минеева: сам директор фон Каниц был ранен стрелою в ногу, два учителя и пять мещан убиты, остальные побежали в кремль.

Развивая успех, поручик сходу пошел дальше и ворвался в ограду девичьего Богородицкого монастыря, остатки от огромного некогда комплекса которого мы и по сей день можем видеть в районе пересечения улиц Миславского и Большой Красной.

Составитель путеводителя по Казани М.В. Казанский писал в 1899 году: «Особенно тяжелая участь выпала на долю тех казанцев, которые укрылись во дворе и церкви Казанского женскаго монастыря. Пугачёвцы ворвались во двор монастыря, и... стоны в монастырской ограде заглушили службу в церкви… Борьба перешла на паперть и под окна запертой церкви. Дребезг стекол... и пули засвистали в церкви через окна... стон, вопли, крики ужаса и смерти! Наконец, железная дверь церкви под ударами мятежников заскрипела и половина, сорванная с петель, с грохотом упала внутрь храма, давя народ.

Залпы выстрелов в храме рассвирепевшей толпы Пугачёвцев беспощадно убивали укрывшихся в монастыре». Выстрелом в упор был добит, как писал П.М. Дульский, изрубленный до того саблями и исколотый пиками Нефед Никитич Кудрявцев, 99-летний старик, один из «птенцов гнезда Петрова», служивший первому императора в чине поручика Преображенского полка. Разграбив монастырь, Минеев выгнал прочь из его стен игуменью и монахинь и, «поставив одну пушку на паперти, а другую на монастырских воротах, – писал М.Н. Пинегин, – открыл пальбу по крепости».

Третью колонну вел сам Пугачёв. Она подошла к Шарной Горе (единственную пушку выставленной там батареи разорвало, не случайно, конечно же, при первом же выстреле, убив канонира), разметала выстрелами картечи суконщиков-ополценцев Ивана Федоровича Дряблова и вошла в Суконную слободу, не встречая более никакого сопротивления. Затем, сбивая уличные рогатки, Пугачёв пошел к городу, разбивая по ходу лавки и грабя купеческие и дворянские дома. Без особых препятствий дошел он до самого Гостиного двора, открыл каземат, где сам год назад провел несколько месяцев, освободил колодников, в нем сидевших, установил на каменном крыльце гостинодворского трактира, что находился по правую руку от центрального ныне входа в Национальный музей РТ, пушку и тоже стал обстреливать кремль, одним из первых выстрелов разрушив великолепные деревянные триумфальные ворота, установленные против Спасской башни кремля в 1767 году в честь визита в Казань императрицы Екатерины II.

Четвертая колонна, которую вел один из старейших сподвижников Пугачёва Овчинников, в бумагах самозванца именуемый не иначе, как «графом Паниным», прошла без помех прикабанские слободы, перешла Булак и тоже стала стрелять по кремлю из ружей и пушек.

Однако сходу взять кремль не удалось, и тогда началась дикая оргия грабежей и расправ: было разорено и разграблено около трех десятков казанских церквей и монастырей; в городе, подожженном со всех концов, сгорело около 2200 домов. «Огненное море разлилось по всему городу, – писал Пушкин. – Искры и головни летели в крепость и зажгли несколько деревянных кровель». Уцелели, да и то лишь частично, только Суконная и Старо-Татарская слободы. Вольница Пугачёва разбила 777 лавок и кабаков, и пьяные «повстанцы» «резали всех, – писал Пушкин, – которые попадались им в немецком (нерусском) платье». Под их горячую руку попал и отставной полковник Иван Родионов, муж будущей основательницы знаменитого казанского Родионовского института благородных девиц (ныне – центральный корпус Суворовского училища), не успевший укрыться в кремле раненый директор Казанской гимназии фон Каниц и еще три сотни человек дворян.

К вечеру Пугачёв стал выводить свои войска из горящего города на Арское поле, а затем за Казанку, в район деревни Сухая Река. «Из города, – гласит «История Пугачёва», – погнали пленных и повезли добычу. Башкирцы, несмотря на строгие запрещения Пугачёва, били нагайками народ и кололи копьями отстающих женщин и детей. Множество потонуло, переправляясь вброд через Казанку. Народ, пригнанный в лагерь, поставлен был на колени перед пушками. Женщины подняли вой. Им объявили прощение. Все закричали «Ура!» и кинулись к ставке Пугачёва. Пугачёв сидел в креслах, принимая дары казанских татар, приехавших к нему с поклоном. Потом спрашивали: кто желает служить государю Петру Федоровичу? – охотников нашлось множество».

Однако неутомимый преследователь Пугачёва подполковник Михельсон, постоянно бивший его отряды, уже дышал мятежникам в затылок. 15 июля 1774 года у села Царицино, что лежало в семи верстах от города, 800 человек карабинеров и гусар Михельсона столкнулись с 25-тысячной армией самозванца. Бой продолжался весь день, после чего, потеряв около 2 тысяч убитыми, в том числе и полк Белобородова (сам «полковник» был взят в плен), Пугачёв с отрядом в 500 человек ушёл по Кокшайской дороге в леса и около Мариинского Посада переправился на правый берег Волги.

Так закончилось нашествие Пугачёва на Казань летом 1774 года.

«История Татарской АССР»:

Утром 12 июля четыре колонны под руководством Пугачёва, Белобородова, Минеева и Овчинникова начали штурм города. Сам Е. Пугачёв проник в Суконную слободу, где к нему присоединились суконщики и группа солдат гарнизона. Так же успешно действовали и другие колонны восставших, которые на своем пути опрокинули небольшие правительственные отряды и заставили их отступить в кремль. Минеев начал обстрел кремля со стороны женского монастыря. Вторая батарея – с берега Булака. Пугачёв, заняв гостиный двор, тут же установил батарею и начал бить по кремлевским стенам.

Во время боя возник сильный пожар. Ветер разнес пламя почти по всему городу. Уцелели лишь Татарские слободы и часть Суконной. Осада и обстрел кремля продолжались весь день, но взять его не удалось».

Регулярных войск в Казани было около 1,5 тысячи человек. Еще примерно 500 человек местное командование собрало за счет военного отряда Адмиралтейской конторы, полиции и пожарников. Директор Казанской мужской гимназии Ю.И. фон Каниц сформировал «корпус» из 74 человек, в основном учителей и гимназистов. Владелец Казанской суконной мануфактуры И.Ф.Дряблов попытался организовать для защиты города суконщиков. Татарскую слободу должны были защищать сами ее жители.

Штурм Казани начался рано утром 12 июля. Пугачёвская армия разделилась на четыре колонны. Одна колонна вела наступление со стороны Арского поля, другая – вдоль Казанки, третья – со стороны Суконной слободы во главе с Пугачёвым, четвертая – из-за Булака, со стороны Татарской слободы. Через несколько часов повстанцы почти полностью овладели Казанью.

«Город, – писал А.С.Пушкин в своем труде «История Пугачёва», – стал добычей мятежников. Они бросились грабить дома и купеческие лавки; вбегали в церкви и монастыри, обдирали иконостасы; резали всех, которые попадались им в немецком платье». Из тюрьмы и острогов были освобождены арестованные и колодники, в том числе семья Пугачёва, а также около тысячи ранее плененных повстанцев.

Казань пылала, подожженная в нескольких местах. В огне сгорело более двух тысяч домов, более семи десятков казенных строений, более десяти «заводов», Гостиный двор с лавками, 28 церквей. Остались нетронутыми пожаром лишь Суконная, Старо-Татарская и Ново-Татарская слободы, жители которых поддержали «императора». Со стороны правительственных войск погибло 115 человек. Потери среди мирных жителей были намного больше.

Часть гарнизона, дворяне, купцы, чиновники укрылись в Кремле. Начался обстрел крепости с трех сторон – со стороны Гостиного двора, Казанского девичьего монастыря и стороны Булака. Кремль готов был вот-вот пасть. Но, получив известие о приближении к Казани корпуса подполковника И.И.Михельсона, который уже давно преследовал повстанцев, Пугачёв отвел свои войска на Арское поле.

К вечеру со стороны Арского поля появился отряд полковника Михельсона и напал с тыла на лагерь Е. Пугачёва. Бой с переменным успехом продолжался 5 часов.

13 июля сражение возобновилось на рассвете с новой силой. Повстанцы дрались с исключительным упорством и энергией. Михельсон писал в донесении: «Злодеи меня с великим криком и с такой пушечной и ружейной стрельбой картечами встретили, какой я, будучи против разных неприятелей, редко видывал и от сих варваров не ожидал».

Войска Пугачёва отступили от Казани, но через день, т. е. 15 июля, снова пошли в наступление. Оно продолжалось целый день и окончилось для восставших поражением. Они потеряли 2 тыс. убитыми и 5 тыс. человек пленными.

Пугачёв с отрядом в 500 человек около села Сундырь переправился на правый берег Волги. Начался третий период крестьянской войны, во время которой восстание как «степной ураган» прокатилось с севера на юг. Только на правом берегу Волги в течение лета 1774 г. действовало более 50 крестьянских отрядов. Они занимали помещичьи усадьбы, нападали на заводы и уездные города, наводя страх и ужас на дворянское правительство Екатерины II.

Однако против повстанцев была направлена огромная армия Российской империи, которой в конечном итоге удалось разгромить восстание. С небольшой группой яицких казаков Пугачёв бежал за Волгу, но в середине сентября 1774 г. был предательски схвачен казаками и выдан правительству. После долгого следствия и суда в 1775 г. был казнен в Москве.

«История Казани»:

Задолго до подхода Пугачёва к Казани местные власти начали укреплять оборону города. Кремль ремонтировался, туда добавлялась артиллерия. Адмиралтейство и Зилантов монастырь были превращены в крепости. План укрепления их утверждала сама Екатерина II. По берегу Казанки и на Арском поле были сделаны редуты. Было приказано весь город обнести рогатками и установить за ними артиллерию.

Вся укрепленная полоса разделялась на три оборонительных участка. Генерал Баннер командовал участком от Арского поля и реки Казанки до оз. Кабан. Генерал-майор Ларионов должен был командовать участком от Плетеней до Ямской, а от Ямской до Казанки, за которой находилось Адмиралтейство,– полковник Свечин. Все эти участки обеспечивались батареями. Часть города, огибаемая р. Казанкой, под северо-восточными стенами кремля поручено было оборонять члену адмиралтейской конторы Щелину. Комендант кремля Лецкий должен был оборонять крепость. Гимназисты под началом директора Канницы и присоединившиеся к ним некоторые чиновники просили отвести им отдельный участок, и им было выделено место на Арском поле.

Оборонительная линия шла только по окраине города, не включая слободы, население которых должно было защищаться самостоятельно.

На первом участке от Казани до Кабана выставили 4 батареи в следующем порядке: одна батарея на углу нынешних улиц Толстого и Б. Красной, вторая – на углу ул. Толстого и К. Маркса, третья – на перекрестке современных улиц Бутлерова и Толстого, четвертая – в районе нынешней 1-й городской больницы по улице Калинина.

В городе регулярных войск было 1500 человек. Адмиралтейская контора располагала военным отрядом в 200 человек. Вместе с полицией и пожарниками губернатор фон Брандт и председатель секретной комиссий по делам Пугачёвцев генерал П.С. Потемкин могли распоряжаться в общей сложности войском около 2 тысяч человек при девяти батареях.

Разбивая правительственные небольшие войсковые части на пути, Пугачёв со своей крестьянской армией подошел к Казани 11 июля 1774 г. По его указанию, армия расположилась лагерем около Троицкой мельницы на Казанке в 7 верстах от крепости. Скоро он с несколькими казаками, казанскими татарами и Идыркаем Махмутовым (переводчик Пугачёва) поехал осмотреть городские укрепления и выбрать наиболее удобное место для штурма.

В лагере Пугачёв со своими соратниками проводил последние приготовления к штурму города. В этом ему существенную помощь оказали трудящиеся татары. Свидетель показывал, что «под вечер, приехав из самих стоящих в городе татарских слобод, человек до 70, явились к Пугачёву, преподнесли меду, сахару и разные отрезы. Они советовали ему штурмовать город по Казанке низом, где укреплений почти нет.

В это время крестьянская армия насчитывала до 25 тысяч человек. По словам Творогова, члена военной коллегии, эта армия «никогда многочисленна не была, как теперь» под Казанью. Оружия ни у крестьян, ни у военной коллегии Пугачёва не было в достаточном количестве.

12 июля в 6 часов утра крестьянская армия начала штурм Казани. Колонны Белобородова и Минеева заняли Неелову рощу (ныне парк культуры и отдыха). Яркую картину штурма по Арскому полю дал А.С. Пушкин, который в своей книге «История Пугачёва» писал: масса крестьян, «большей частью безоружная... проворно перебегала из буерака в буерак, из лощины в лощину, перепалзывала через высоты, подверженные пушечным выстрелам, и таким образом забралася в овраги, находящиеся на краю самого предместья. Опасное сие место защищали гимназисты с одною пушкою. Но, несмотря на их выстрелы, бунтовщики в точности исполнили приказание Пугачёва, влезли на высоту, прогнали гимназистов голыми кулаками, пушку отбили, заняли летний губернаторский дом, соединенный с предместиями, пушку поставили в ворота, стали стрелять вдоль улиц и кучами ворвались в предместия».

Белобородов со своим отрядом повстанцев окружил с трех сторон команду Потемкина и ударил с флангов на основные силы врага. Не устояв перед мужеством и отвагой безоружных крестьян, гимназисты, оставив на месте сражения 19 убитых, первыми побежали в кремль. За ними торопился генерал Потемкин, разбитый Белобородовым.

Средняя колонна под командованием самого Пугачёва вела атаку со стороны Суконной слободы. Защита ее была поручена фабриканту Дряблову, который должен был стоять здесь со своими работниками, суконщиками против наступающих повстанцев. Однако суконщики и не думали воевать с ними, сразу же перешли на сторону Пугачёвцев. Последние дружно ворвались и заполнили слободу. Один из суконщиков – Андрей Яковлев – стал Пугачёвским полковником в слободе.

Город с этой стороны защищала команда генерала Баннера. После обезвреживания действующей пушки правительственных войск, которую прямым попаданием разорвало с канониром вместе, атака на город усилилась. Пугачёв поставил свои пушки на горе и «пустил картечью» по улицам. Отряды повстанцев с горы (ныне ул. Бутлерова, в районе финансово-экономического института) покрыли солдат Баннера градом стрел и вскоре ворвались в город. Солдаты переходили на сторону народа. Верные правительству части во главе с генералом Баннером устремились под защиту стен Казанского кремля.

Четвертая колонна или левое крыло Пугачёвской армии вело наступление из-за Булака, со стороны Татарской слободы, где оборону занимали части генерала Ларионова и полковника Свечина. Без особых потерь Пугачёвцы обратили их в бегство и развернули атаку на Мокрую слободу и Адмиралтейство.

Оставшиеся верными правительству войска, начальство, генералы, чиновники и дворяне, крупные купцы заперлись в кремле.

Понимая важность и необходимость взятия кремля, Пугачёв дал распоряжение сразу же штурмовать его. Он сам, заняв Гостиный двор, поставил две пушки и начал «палить по крепости». Минеев занял Казанский девичий монастырь и поставил тоже две пушки. Третья батарея была установлена под кремлем на юго-западе в начале нынешней улицы Баумана. Началась бомбардировка кремля с трех сторон.

Положение в крепости было критическим. Однако здравый смысл подсказывал Пугачёву, что нужно временно прекратить штурм кремля, и он во второй половине дня отвел свою армию на Арское поле.

Дело было в том, что город был подожжен в двенадцати местах и пылал. Кроме того, имело значение и полученное известие о приближении к Казани корпуса И.И. Михельсона.

Как только город был взят, Пугачёв приказал выпустить заключенных из казанской тюрьмы, где он сам содержался зимой 1773 года. Но некоторые заключенные были уже переколоты по приказанию П. Потемкина без суда и следствия. Восставшие все же успели освободить из тюрьмы большую часть колодников. Освобождено было также около тысячи рядовых повстанцев, которые находились в деревне Бишбалта (ныне Адмиралтейская слобода – Ред.) под караулом.

Среди освобожденных из тюрьмы была и семья Пугачёва: жена Софья, 11-летний сын Трофим, малолетние дочери Аграфена и Христина, привезенные из Зимовецкой станицы на Дону в Казанскую секретную комиссию по делам Пугачёвцев для того, чтобы доказать простое казачье происхождение и социальное положение Пугачёва. Проезжая по улице, Пугачёв услышал крик мальчика: «Мама, смотри, наш папа едет на коне». Это был его сын Трофим. Пугачёв и здесь не растерялся, не раскрыл себя. Приближенным сказал: «Это семья моего друга Пугачёва, отведите их в лагерь, на Арское поле». Пугачёв после этого не расставался с семьей до окончательного поражения его армии под Царицыном.

Препроводив семью, Пугачёв зашел в Покровскую церковь (церковь находилась на углу теперешней площади Свободы), где во здравие императора Петра III (Пугачёва) молебен читал священник Василий Иванов, отправленный впоследствии на покаяние в Семиозерский монастырь. Наверное, после этого Пугачёв поехал в Татарскую слободу, где обедал в доме купца Мусы Апанаева.

Важным распоряжением Пугачёва в Казани был приказ о сохранении жизни жителей города и пленных солдат, для чего всех их отвели в безопасное место в дер. Савиново (в 7 верстах от Казани). Пугачёвцы в городе уничтожали только дворян и других эксплуататоров или оказавших им сопротивление. Дворянско-буржуазные историки, искажая факты, писали, что якобы крестьяне обращались с населением зверски и резали всех, кто попадал им в руки. Документы и свидетельства очевидцев говорят обратное.

При штурме города Пугачёвцами правительственные войска потеряли 115 человек убитыми, 168 человек пропало без вести. В результате пожара в городе и слободах сгорело домов 2091, казенных строений '74, Гостиный двор с лавками и 28 церквей; уцелело в городе 810 домов. По ведомости адмиралтейской конторы, из принадлежавших ей и ее служащим домов сгорело всего 90. Сгорело также более 10 «заводов». Крестьяне не поджигали Суконную и обе татарские слободы, т. е. своих союзников, здесь не пострадал ни один дом.

К Казани приближался отдохнувший в Уфе корпус Михельсона. Пугачёв знал об этом. На Арском поле он собирал свое войско, раскинутое от Казанки на севере до Волги на юге. Здесь же он принимал еще раз татар, которые явились к нему с подарками и поклоном.

Интересным является поведение татарских купцов и зажиточных служилых. Об этом говорится в одном из народных преданий. Служилые татарских слобод образовали во главе с Кара Ибрагимом небольшой вооруженный отряд, чтобы присоединиться к Пугачёвцам. Но, увидев приближающегося Михельсона, побежали навстречу его команде, чтобы бороться против восставших. Интересы служилых торговых татар были поняты и властями. Губернатор фон Брандт, давая приказ от 16 октября 1773 г. о мобилизации служилых татар против Пугачёвцев, мотивировал ее необходимостью «защищения... распространенной их торговли и капиталов».

Власти стремились также использовать против народа мусульманское духовенство. По предложению Екатерины II главнокомандующий правительственными войсками генерал-аншеф А.И. Бибиков отправил из Казани более десяти мулл агитировать народ против Пугачёва. А для надежности взял в «аманаты» (в залог) татарских купцов. Все эти муллы-агитаторы были убиты на местах повстанцами за антинародные выступления.

Вечером 12 июля 1774 г. на Арском поле произошло ожесточенное сражение между войсками Пугачёва и Михельсона. Крестьянская армия двумя колоннами так стремительно наступала, что в одно время чуть не разбила левое крыло войск Михельсона. Этот бой никому победы не принес. Пугачёв поздно вечером отвел свои войска за Казанку.

Рано утром 13 июля Михельсон пошел к Казани на соединение с гарнизоном города. Пугачёв обрушился на него всеми силами, желая не допустить этого. Однако замысел его не осуществился. Извещенный Михельсоном Потемкин вышел с гарнизоном, и крестьянское войско оказалось между двух огней. Пугачёв вынужден был отвести повстанцев на Казанку, в деревню Сухая река. Михельсон и Потемкин преследовать и атаковать Пугачёва не отважились.

На Казанке Пугачёв энергично стал собирать силы повстанцев. К 15 июля Пугачёвцев было опять около 15 тысяч человек. В этот день Пугачёв вновь пошел на Казань, на Арское поле, где встретился с объединенными силами правительства.

Сражение за город длилось пять дней. 15 июля Пугачёвская армия была разбита превосходящими силами противника. Она рассеялась, многие повстанцы попали в плен. Сам Пугачёв с небольшим отрядом в 500 человек ушел на правый берег Волги.

Военные действия Пугачёва захлебнулись в крестьянской стихийности. Стихийная, разбросанная и плохо вооруженная сила не обученных военному делу крестьян не могла противостоять дисциплинированным, организованным кадровым силам противника.

Наиболее полное повествование находим в книге Михаила Пинегина:

На утро 12-го июня Пугачёв разделил свою толпу на четыре части: одну повел сам, другую – поручил Белобородову, а третью – Минееву; кому вверил 4-ю – неизвестно.

Прикрывшись выставленными вперед возами с сеном, между которыми были размещены пушки, отряды Белобородова и Минеева прошли по Арскому полю и остановились на Сибирской дороге, между рощей военного госпиталя, в которой тогда стоял загородный дом с ветряной мельницей купца Болдырева, и садами Родионовского института, где стоял загородный дом прежнего губернатора Алферова. «Погода предвещала нам счастливый успех», – говорит участник-пугачёвец, – «ветер дул прямо на неприятеля, густой дым пошел прямо на город».

Отряд Потёмкина, защищавший дорогу, был сбит. В это время толпа Минеева овладела губернаторским домом и двинулась дальше; ползком по оврагам она пробралась до гимназического поста и смяла его своей многочисленностью. Сам Каниц ранен был стрелою в ногу, получили тяжелые раны и 6 учеников, из них один умер; два учителя – немец Тих и рисовальный Иван Кавелин – убиты; вместе с ними погибли и 5 иностранцев; кроме того, 6 человек пропали без вести. Остатки этого «корпуса», оттесненные до самого женского монастыря, удалились в крепость.

Гимназическое здание, «при выступлении директора в поле», охранялось сторожами и солдатами в числе 14 человек под командою унтер-офицера. Когда гимназический корпус начал отступать, Каниц, несмотря на рану, поспешил в гимназию, чтобы распорядиться о спасении имущества, но злодеи ворвались в дом, отняли у прислуги сундук с казной, здание зажгли, а караульных увели с собой; сам Каниц успел скрыться. Гимназия потерпела убытку на 15000 рублей; Каниц лишился своей библиотеки, которую он собирал в течение 20 лет; сгорело 980 томов русских и иностранных книг на сумму 1760 руб.; сохранился лишь гимназический архив, да некоторые классные принадлежности, снесенные в погреба. В крепости на содержание гимназических чинов провиант отпускался из казенных военных магазинов; уплата за него впоследствии была взыскана с гимназии.

Минеев овладел монастырем, где был убит столетний генерал Кудрявцев и, поставив одну пушку на паперти, а другую на монастырских воротах, открыл пальбу по крепости.

Левое крыло, под начальством Пугачёва, бросилось к Кабану. Жители Суконной слободы встретили наступавших рычагами, копьями и саблями; пушку у них разорвало при первом же выстреле. Пугачёв прыснул картечью; башкиры, пустив тучу стрел, с гиком бросились в улицы, убивая людей и зажигая дома. Суконщики бросились в рассыпную, за ними бежали и солдаты Потёмкина, «не видев ни малейшего нападения, от одной робости, оставив неприятелю пушки и весь снаряд. Главные караулы опрометью побежали в крепость». Многие из солдат и жителей перешли на сторону самозванца и предались грабежу; другие прятались в погребах, церквах и монастырях, или искали спасения в крепости; там, в соборе, епископ Вениамин совершал молебствие о спасении города. Город сделался добычею мятежников: злодеи рассыпались по городу, «как ветер бурный», – писал Ювеналий, игумен Ивановского монастыря, – «везде слышим вопль, рыдания и стон; часто раздавались страшные слова: «коли его». Зверство человека проявлялось в самом отвратительном виде: младенца бросят в огонь на глазах матери и наслаждаются ее исступленным отчаянием; женщину убьют лишь после поруганий и насилия. Всех, кто только попадался в немецком платье, убивали без пощады. Священники, например, Грузинской церкви, ходили по улице в одних рубахах и босиком, чтобы не отличаться от простонародья и не быть узнанными. Пугачёвцы грабили дома и потом зажигали их. Улицы, по которым еще можно было пройти, представляли ужасное зрелище: по ним гнали пленных; злодеи то бродили взад и вперед с ношами награбленного добра, то разъезжали пьяные в самой пестрой одежде; в стихарях, подрясниках, в женском платье и проч. Разграбление города началось с 6 часов утра и продолжалось до глубокой ночи. Многие из мятежников, в том числе Пугачёв и Белобородов, ездили в лагерь обедать, а потом снова возвращались для грабежа и разорения. Время клонилось к вечеру, и злодеи торопились покончить разбойничье дело: выбивали в храмах двери, сдирали ризы, забирали сосуды, богохульствовали. «Святость шестнадцати церквей была поругана злодеями, которые не щадили ни пола, ни возраста, и тиранским образом убивали даже тех, кто искал спасения у святого алтаря «Город был подожжен со всех концов и сгорел почти весь, так что, по словам очевидца, по самую Егорьевскую улицу «в нем не осталось ни кола; уцелели лишь отчасти Суконная да Татарская слободы».

Ворвавшись в город, Пугачёв надеялся захватить и крепость врасплох; он с казаками быстро поскакал по городу к кремлю, но опоздал: крепостные ворота были уже заперты, завалены каменьями и бревнами, и мятежники встречены выстрелами. Тогда Пугачёв занял Гостиный двор, поставил в находившемся там трактире две пушки и открыл пальбу по стенам кремля; впрочем, стены и без того были ветхи, а одна из башен почти до половины развалилась. Невдалеке от Гостиного двора, близ дома Дряблова, все еще стояли большие триумфальные ворота и прочие иллюминационные сооружения, приготовленные к встрече Екатерины II; теперь они послужили защитой мятежникам, из-за построек пугачёвцы повели усиленную ружейную пальбу по крепости. Положение собравшихся там жителей и войск было ужасное: церкви, кельи, погреба и конуры – все было наполнено народом; стрелы, пули и ядра вносили и в эти убежища ужас и смерть. Стоны раненых, крики женщин и плач детей довершали смятение. Пожар, охвативший весь город, приближался и к крепости; ветер дул на нее, и воздух сделался удушливым от палящего жара и дыма. Деревянные здания в кремле неоднократно загорались, а ветхие крепостные стены грозили обвалом. В защитниках уже началось колебание; они заявляли, что лучше сдаться, так как нет надежды на спасение. Потемкин принужден был повесить двух зачинщиков и этим восстановил нарушавшуюся дисциплину. Пока продолжалась канонада, архиепископ Вениамин пять раз совершал богослужение в соборе. Но вот стрельба затихла; архипастырь, отпев благодарственный молебен, поднял кресты и иконы и обошел по всей крепости, невзирая на нестерпимый жар и удушливый пепел, наносимые из города вихрем. Молитва немного успокоила несчастных, но наступившая ночь не обещала пока спасения на следующий день. Кругом зарево пожара, повсюду вопли разоренных и вдали на биваках веселые крики пьяных разбойников... «Не знали, что сулит грядущий день, ждали ежеминутного нападения, готовились к мученической смерти».

Между тем Михельсон приближался к Казани. При начале разгрома ее он находился верстах в 40, слышал орудийные выстрелы и видел густой, багровый дым. Несмотря на усталость людей и лошадей, Михельсон торопился на помощь разоренному городу. Пугачёв узнал о его приближении и решил защищаться на Арском поле, в своем становище. Но нападения он ожидал на следующее утро, а теперь хотел отпраздновать взятие Казани. Из города привезли 15 бочек вина: самозванец любил угощать свою дружину после всякой победы. Привели и пленных, которых набралось до 10 тыс.; их Пугачёв приказал поставить всех на колени впереди пушек. В числе пленных была и настоящая жена Пугачёва – Софья Дмитриева. Самозванец приблизил ее к себе, но объявил, что это жена его друга Пугачёва, у которого он жил в бедности и который за него пострадал, поэтому он ее не покинет и за заслуги мужа будет держать при себе. Узнав, что татары прибыли с подарками, самозванец сел в кресло и торжественно принимал дары. Довольный победою, он объявил прощение пленным и вызывал охотников на службу; многие вызвались... Затем он поехал по стану и благодарил людей. Попойка, песни, веселье не прекращались до полуночи. Лишь канониры не принимали участие в общем веселье: им приказано быть готовым на случай тревоги. Тревога последовала скоро. Михельсон с 800 солдат врезался в середину лагеря; Пугачёвцы защищались в первое время весьма храбро, но, разрезанные на две части, после пятичасового непрерывного боя, были совершенно разбиты и бежали; они потеряли до 800 человек убитыми и 737 человек взятыми в плен; в отряде Михельсона было убитых 23 и раненых 37. Переночевав на месте сражения, Михельсон на утро пошел к Казани, уничтожая беспрестанно попадавшиеся шайки ночных грабителей. Между тем Пугачёв стал показываться со своей толпой и намеревался многочисленностью своих сил задавить ничтожный отряд, прибывший на выручку города. Михельсон отправил в крепость гусара, уведомляя о своем прибытии и прося подкрепления. Потемкин вывел до 150 человек гарнизона и успел вовремя подойти к Михельсону. Пугачёв был снова разбит и бежал к с. Савинову, а оттуда, переправясь чрез Казанку, прибыл в с. Сухую Реку. Преследовать его было невозможно: у Михельсона не было и 30 годных лошадей. Чтобы не подвергнуться осаде, Михельсон остался на Арском поле.

День 14-го июля прошел без тревог; в Казань пришел еще небольшой отряд подполковника Меллина. Между тем, при сильном сочувствии крестьянского населения, у Пугачёва формирование новых сил шло весьма успешно и быстро, так что к 15-му июля у самозванца было не менее 15-ти т. человек. Утром он собрал в одну толпу все свои «полки» и пленников и велел прочитать пред ними манифест, в котором возвещалось, что после торжественного въезда в Казань будет предпринят поход на Москву. Затем он двинулся на Арское поле, намереваясь уничтожить небольшой отряд Михельсона. Михельсон смело и энергично напал на нестройные полчища. «Опрокинув яицких казаков, наилучше вооруженных и наиболее стойких, он без особенного труда разбил и разметал остальные толпы, обыкновенно подгоняемые ногайками и пиками. Произошло невообразимое смятение, когда отбитые у мятежников пушки начали палить по ним же. Все бросились в рассыпную; башкиры оставили Пугачёва совершенно и ускакали в свои пределы. Пугачёвцев положено было на месте до 2-х тысяч, много «перетонуло» в Казанке и взято в плен до 5 000 человек; в том числе попал и отставной канонир Иван Наумов Белобородов, один из самых близких людей к самозванцу; он носил у него титул «старшего атамана и фельдмаршала», заведовал письменною частью и поддерживал строгую дисциплину в шайках. Кроме того, было освобождено до 10 000 казанских пленников обоего пола и всех возрастов; в числе их было до 700 солдат, изъявивших желание возвратиться к своим командам; Пугачёв не особенно доверял пленным солдатам, отобрал у них оружие и дал им одни только шесты. Отряд Михельсона тоже понес сравнительно большой урон: он лишился 35 человек убитыми и 121 ранеными.

Для преследования Пугачёва послали подполковника графа Меллина, но он не смог уничтожить самозванца. Пугачёв ускакал на переменных лошадях в Царевококшайск, а оттуда с 500 приближенных переправился чрез Волгу у с. Сундыря.

Положение казанцев было весьма затруднительно: сгорело до 2 200 казенных и частных домов, 777 лавок и 28 церквей; уцелело домов до 800, но это были маленькие избенки в Суконной и Татарской слободах; конечно, не было никакой возможности разместить в них до 25 тыс. бесприютного люда. Начальство не знало, как помочь горю. Жители уже сами наставили на погорелых местах шалашей и клетушек; иные употребили в дело срубы из погребов и колодцев, другие покупали старые деревенские избы; обмазав их глиною, кое-как прожили зиму. Между тем губернатор фон Брандт, потрясенный печальными событиями, вскоре после освобождения Казани умер (3-го августа 1774 г.). Вместо него назначен был князь Мещерский, управлявший до этого времени Малороссией. Мещерский пользовался особенным благоволением Екатерины II; она утвердила его предположения о возобновлении выжженного города, прислала план для нового губернаторского дома и повелела Сенату отправить в Казань особого архитектора. Графу же П. Панину, назначенному главноначальствующим над губерниями Казанскою, Оренбургскою и Нижегородскою, писала, чтобы он голодающим жителям городов приказал рыть рвы и за эту работу платил бы и деньгами, и хлебом; «этим народ удержите на его местах и, упражняя его, уймете воровство и разбои».

Князь Мещерский представил императрице доклад о самоотверженных подвигах гимназического состава при защите города, 25-го августа государыня подписала рескрипт о том, чтобы «выдать из штатс-конторских доходов, для исправления их состояния, не в зачет жалованья по их окладам: директору гимназии надворному советнику фон Каницу за полгода, учителям и другим чинам гимназии за треть, а ученикам за год». Независимо оттого в пособие гимназиям выслано было от университета 1 000 руб. Временно гимназические классы поместились на Проломной улице, в купеческом доме, а ученикам отвели квартиры в татарских слободах.

Крестьянская война была потоплена в крови

ТРЕТИЙ И ПОСЛЕДНИЙ ЭТАП «крестьянской войны» сопровождался еще большим ожесточением со стороны повстанцев. Этому способствовал и манифест Пугачева от 31 июля 1774. Жалуя крестьян вольностью, землями и освобождением от подушной подати, он призывал «злодеев-дворян ловить, казнить и вешать». Летом 1774 было истреблено почти 2,8 тыс. дворян и чиновников, более двухсот представителей духовенства.

Тогда же на правом берегу Волги действовало более 50 крестьянских отрядов. Но былого размаха уже достичь не удалось. Против повстанцев были направлены огромные правительственные силы, самые опытные генералы, в том числе А.В.Суворов. Герой русско-турецкой войны генерал-поручик Суворов конвоирует с отрядом плененного в сентябре 1774 года Пугачева и доставляет его в Симбирск к главнокомандующему карательными войсками графу П.И. Панину.

Самая мощная и последняя в истории России крестьянская война была потоплена в крови. Тысячи повстанцев подверглись жестоким наказаниям. По Волге плыли плоты с виселицами. На каторжные работы были отправлены К. Усаев и М. Гумеров.

Пугачевский бунт (в исторических исследованиях его называли восстанием) оставил след в судьбах многих известных людей. Так, в 1773 году Гавриил Державин, который никак не находил полезных занятий для себя, наконец-то увидел цель в жизни: он попросил взять его в Казань для подавления пугачевского бунта – как местного. Своим усердием Державин скоро приобрел расположение военного руководства. Ездил с секретными поручениями в Симбирск, Самару и Саратов. Пишут, что Гавриил Романович отважно сражался с пугачевцами, дважды едва не попал к ним в руки.

Его оренбургское имение было опустошено, мать оказалась на разоренной восставшими территории. Но ни повышения в чине, ни наград, ни вотчин, щедро дарованных императрицей другим участникам кампании подавления, Державин не дождался. Только в феврале 1777 г. Державину была объявлена награда за труды: ему жаловалось 300 душ в Белоруссии.

Благодаря тому, что историю Пугачева изучал великий российский поэт Александр Пушкин, он приезжал в наш город.

В «Истории Пугачева» А.С. Пушкин писал о том, что «в конце 1775 года обнародовано было общее прощение и повелено все дело предать вечному забвению». Манифест, по которому пугачевщина предавалась вечному забвению и глубокому молчанию, был опубликован 17 марта 1775 года. На самом деле, память об этих событиях пережила века.

Не могла забыть о них и российская власть. Ответные меры правительства после крестьянской войны. После поражения восстания правительство Екатерины II предпринимает ряд крупных шагов, направленных на предотвращение подобных социальных потрясений в будущем. Среди них особое место заняла губернская (областная) реформа 1775. Местное управление показало свою неэффективность в борьбе с крестьянскими волнениями. Страна была поделена на 50 губерний вместо 23 прежних. Провинции упразднялись.

Реформа в Казанской губернии была проведена в 1781 году. Территория губернии, включавшая ранее все Среднее Поволжье и Камский край, была значительно сокращена. Она делилась на 13 уездов – Казанский, Арский, Козьмодемьянский, Лаишевский, Мамадышский, Царевококшайский, Цивильский, Чебоксарский, Спасский, Свияжский, Тетюшский и Ядринский.

По указу от 4 апреля 1775 в Казани была открыта экспедиция дворянского банка для оказания пособия лицам, пострадавшим от пугачевского разорения.  (История Татарстана. ТаРИХ, 2001).

Историю Емельяна Пугачёва изучала Любовь АГЕЕВА