Альфред Лепа. Расстрелян по сталинскому списку

Булат СУЛТАНБЕКОВ

20 февраля 2004 года

Когда его выволакивали в ночь на 7 ноября 1937 г. по длинным коридорам здания на «Черном озере» обратно в камеру, немногие из выживших вспоминали потом отчаянный рыдающий выкрик: «Простите меня, товарищи, я не выдержал!», прерванный глухим звуком удара и падения тела на пол.

Его звали Альфред Карлович Лепа – совсем недавно он являлся всесильным хозяином республики, первым секретарем Татарского обкома, кандидатом в члены ЦК ВКП(б), лично известным Сталину, еще в прошлом году принимаемым им в Кремле.

Ему еще предстояло после этой предпраздничной ночи прожить около полугода, если можно это назвать жизнью. Он прошел через новые допросы, очные ставки, избиения, еженощные бессонные ожидания скрежета ключей в дверях камеры и властной команды «На выход. Без вещей». Она прозвучала 9 мая 1938 г.

Над приведением арестованного в «состояние дачи признательных показаний» трудились лучшие «костоломы» НКВД ТАССР – Шелудченко, Марголин, Курбанов. Его «сломали» после шестидневной «выстойки» на ногах без сна и под градом ударов. Он подписал все, что требовали, признав себя немецким и латышским шпионом, агентом гестапо, троцкистом-террористом и покровителем татарских националистов-султангалиевцев. Подтвердил также десятки имен лично им завербованных соучастников этих черных дел. И подписал, даже не читая их списки, составленные следователем.

Его имя потом вычеркнули из истории, как имена тысяч других людей, способствовавших победе строя, который их потом и уничтожил. А он был в этом процессе рывка в светлое будущее фигурой заметной.

Не зря сказано: «Революция пожирает своих сыновей». Еще более резко высказался один из западных мыслителей: революцию задумывают романтики, делают фанатики, а ее плодами пользуются подлецы. При всей условности и спорности этой схемы она отражает некоторые реалии происходящего во времена великих смут и потрясений.

Попробуем применительно к этим формулам рассмотреть основные события жизни и причины гибели А.К. Лепы. В них, как и в любой политической биографии, есть самые различные компоненты, да и не бывает в истории абсолютных величин.

Сын латышского крестьянина, приехавшего в Ригу и занимавшегося извозом, Альфред еще в раннем детстве увидел картины революционных событий – Рига была одним из центров вооруженной борьбы против царизма. Ученик реального училища, Лепа проходит обычный для многих юношей того времени путь от распространения листовок до участия в вооруженных столкновениях.

В 1914 г. он связал свою судьбу с большевиками-ленинцами и вскоре сослан в Нарымский край. Однако условия царской ссылки были не так уж обременительны и не отбивали охоту к дальнейшей борьбе.

Большевики потом учтут эти слабости системы наказания политических противников и не повторят их.

Альфреда освободила из тюрьмы Февральская революция, и он больше никогда не возвращался на берега Балтики. Вся Гражданская война для молодого большевика прошла на Урале. Лепа стал комиссаром полка, затем политработником армии. После войны дисциплинированный и фанатически работоспособный латыш замечен в Москве и стал номенклатурным работником в аппарате ЦК. Затем последовала недолгая стажировка в качестве секретаря посольства в Варшаве, после чего его направили на руководящую партийную должность в регион. Последним местом работы до приезда в Казань был Узбекистан. Ни в каких оппозиционных группах он не участвовал и был одним из тех, кого раздосадованный Троцкий называл сталинскими марионетками.

В начале 30-х гг. радикальные требования к поведению руководителей, отличавшие ранний период формирования советского государства, когда даже кровать с никелированными украшениями считалась признаком «скатывания к буржуазности», были существенно смягчены. Сталин понимал, что руководитель, отдающий все время работе, должен дорожить своим положением, и добивался этого «кнутом и пряником». Уже существовала система особых пайков и организации отдыха, взамен требовались абсолютная верность и послушание, вместе с тем для ряда руководителей, особенно имевших дореволюционный стаж, как Лепа, Сталин не был еще «вождем всех времен и народов», и в его адрес, особенно в своем узком кругу, допускались и критические высказывания. Но до поры до времени с этим приходилось мириться.

Все изменилось в начале 30-х гг., когда оппозиция утратила свое влияние, а подавляющее большинство ближайших ленинских подручных, обеспечивших ему победу в годы революции и Гражданской войны, оказались не у дел и даже вне партии.

Такова была политическая ситуация к моменту прихода А.К. Лепы к руководству в Татарии. Что предшествовало этому?

Татария и ее партийная организация изначально были для Москвы одной из самых «горячих точек» на карте создающейся, по выражению Султан-Галиева, «красной империи». Именно здешние лидеры заявили о необходимости создания равноправных

отношений для всех республик СССР. Казань была родиной «султангалиевщины» – самого серьезного препятствия на пути сталинской национальной политики. В республике хорошо помнили, что первоначально Татария и Башкирия должны были получить такие же права, как Украина...

Для тушения этого политического пожара в 1921 г. Ленин на заседании Политбюро предложил поехать на партийную конференцию «к татарам» наркомнацу Сталину. Сталин категорически отказался и пригрозил подать в отставку со своего государственного поста... Ни поездка, ни отставка не состоялись. Вплоть до 1925 г. в Казани чуть ли не ежегодно менялись секретари обкома, неоднократно приезжали комиссии ЦК.

Но Сталин уделял Татарии большое внимание. В одном из конфиденциальных сообщений проверявший обком инструктор ЦК Шорохов писал в 1923 г., что только после часовой беседы со Сталиным секретарь обкома Живов осознал необходимость жесткой борьбы с местными националистами, возглавляемыми другом Султан-Галиева предсовнаркома Мухтаровым... Осознал, видно, не полностью, ибо вскоре Живова тоже убрали под благовидным предлогом направления на учебу. После него было еще два секретаря, продержавшихся по году.

В 1925 г. ситуация стабилизировалась – первым секретарем стал Мендель Хатаевич, человек жесткий и волевой, занимавший до направления в Казань должность заместителя заведующего орграспредотделом ЦК – ключевым органом, ведавшим назначением и перемещением всей политической элиты страны.

Однако через два года в Казани снова начались столкновения, и бюро обкома разделилось на две противоборствующие группировки – «за» и «против» «чудака», как его называли политические противники, обыгрывая физический недостаток секретаря. Дело дошло до так называемой «забастовки наркомов», когда в Москву без разрешения секретаря отправились около 10 руководящих работников, в том числе несколько членов обкома и даже его бюро с жалобой на «шовинистические» замашки Хатаевича. Четверо из них были приняты Сталиным, и хотя пожурили обе стороны, в ЦК решили, что конфликт зашел чересчур далеко. Хатаевич в декабре 1928 г. был перемещен в Самару на такую же должность.

Приехавший в Казань секретарь Башкирии Михаил Разумов оказался человеком, хорошо понимавшим, что «восток – дело тонкое». Путем ряда компромиссов он добился ликвидации конфликтов, сотрясавших властные структуры республики. Его пятилетнее правление стало «золотым веком» для республики, при всей условности этого определения. Умелый политик-популист, Разумов виртуозно лавировал между интересами республики и жесткими требованиями Москвы. Он стремился использовать в интересах дела и бывших «правых», и «левых», и даже султангалиевцев, при условии отказа от прежних идей и действий.

Личность секретаря пользовалась большой популярностью, обрастала мифами, и он становился фигурой легендарной. Неделями проводил за рулем «газика» в районах. Мог совершить посадку на пилотируемом собственноручно самолете У-2 где-нибудь в поле и спросить у тракториста, подвезли ли ему запчасти, которые он просил.

Эта популярность, как и везде, начала принимать характер местного культа: именем Разумова назвали предприятие, совхоз и колхоз, на выставке демонстрировали его портрет, сделанный из зерен злаков, произраставших в республике. Приезжавшая по нар– компросовским делам в Казань Крупская пыталась пристыдить его за «нескромность», но он ответил, что ЦК про это знает и не возражает.

Создание мелких «культиков» спускалось и по вертикали – в районах на собраниях и митингах уже стали провозглашаться здравицы в честь не только Сталина и Разумова, но и вождей районных большевиков.

Татария вошла в число передовых республик, и в начале 1934-го г. одной из первых была награждена орденом Ленина за успехи в сельском хозяйстве. Орден заблистал и на лацкане пиджака Разумова.

Коллективизация, правда, прошла болезненно, как и везде. Дело дошло до ввода войск в некоторые районы и расстрелов. Когда Сталин публично и печатно обвинил в перегибах и «головокружении от успехов» местных работников, в том числе и его, Разумов в беседе с очень близким человеком сетовал, что в личной беседе, состоявшейся осенью 1931 г., вождь предупредил: «Коллективизацию надо быстро завершать, не обращая внимания на газетную кампанию, но если мужик поднимет бунт – ответишь головой».

«Вот и крутись тут», – с горечью закончил исповедь Разумов. Но голова пока уцелела, и вокруг него создавался ореол человека, способного вытащить из прорыва любое дело.

В октябре 1933 г. преуспевающий руководитель республики переведен на такую же должность в Восточно-Сибирский край, занимавший огромную площадь от Байкала до Дальнего Востока и Приполярья. Задача, поставленная Сталиным, была предельно проста и четка – сделать край вторым Уралом и догнать по уровню производства и добычи стратегического сырья ряд штатов Америки. Обещал помочь рабочей силой через систему ГУЛАГа. Край покрылся сетью лагерей. Именно тогда слово «зек» начали иронически расшифровывать как «забайкальский комсомолец».

В торжественной обстановке на пленуме обкома Разумов представил активу республики нового секретаря Лепу, подчеркнув, что у него большой опыт работы в национальной сфере.

Одним из кадровых принципов Сталина было стремление не держать первых лиц на одном месте более 3-5 лет, иначе, говорил он, люди «сращиваются» с местным элементом и теряют партийную остроту. Поэтому так часты были тогда перемещения руководителей. Чтобы облегчить адаптацию на новом месте, Сталин разрешал брать с собой 5-7 надежных человек, как правило, 2-3 заведующих отделами обкома, редактора и 2-3 наркомов. Правда, вскоре, когда начались репрессии, эта практика стала осуждаться и получила уничижительное название «артель».

Первый год правления Лепы в Казани характеризовался сохранением политической стабильности. Отшумели бои с оппозицией, национально ориентированные коммунисты в 1929-30 гг. были изъяты из политического обращения. Часть из них отбывала наказание на Соловках, другая часть уехала в более спокойные регионы, а большинство примирилось с необходимостью покорно выполнять все указания руководства.

В народном хозяйстве шла реализация крупных проектов. Успешно строился на северной окраине Казани комплекс заводов по производству самолетов и моторов, ориентированный на тяжелые машины Туполева. Фабрика «Кинопленка» должна была стать источником уникальных фотоматериалов для разных видов съемок, в том числе и военной аэрофотосъемки. Крупнейшим в Европе производителем меховой продукции являлся комбинат в Ново-Татарской слободе. Без особой рекламы, под завесой секретности набирало темпы военное судостроение в Зеленодольске. Завод СК-4 в Казани, работая по самым передовым технологиям, обеспечивал каучуком отрасли военной промышленности.

Входили в строй другие предприятия, а в перспективе намечались еще более грандиозные проекты. Предполагалось, в частности, строительство железной дороги Казань-Бугульма и моста через Каму. В условиях советской системы управления ведущую роль в этом играл секретарь обкома, лично отвечающий перед ЦК за положение дел.

После ряда потрясений периода коллективизации начало стабилизироваться и сельское хозяйство, во всяком случае продовольственное и денежное наполнение трудодня могло теперь обеспечивать скромные потребности многодетных семей колхозников, кое-что оставалось и на продажу. Верхом благополучия на селе считалось наличие у семьи велосипеда, патефона и сепаратора.

Бурные события происходили в сфере культуры и науки. В стремлении упорядочить раздираемую межгрупповой борьбой литературную жизнь и направить энергию писателей на воспевание успехов социалистического строительства ликвидируются различные враждующие группировки и создается единый союз советских писателей. На его I съезд в Москве в 1934 г. прибыла большая делегация из Татарии. Ее представитель упоенно рассказывал о больших успехах литераторов республики.

Правда, случались и рецидивы узкоклассового подхода к культуре со стороны отдельных партийных руководителей. Например, секретарь обкома по идеологии Бари Абдуллин возмущенно говорил на собрании, что среди молодежи все еще популярно творчество «мелкобуржуазного писателя Тукаева». Лепа сделал ему замечание: «Не надо дразнить национальные чувства».

Позиция Лепы в области культуры, науки и особенно литературы была прагматична: все, что работало на идею ускорения построения социалистического общества, надо поддержать, а споры по эстетическим и другим проблемам должны стать достоянием специалистов. Эго была линия, идущая сверху, – Сталин и его соратники тоже начали понимать необходимость обращения к историческим ценностям и воспитания патриотизма. Желающих класть голову за идеи интернационализма и воевать в других странах становилось все меньше. Отсюда и улучшение преподавания отечественной истории в школе, и критика тех писателей, кто показывал прошлое только в негативном духе. Так, на Политбюро была осуждена пьеса Демьяна Бедного «Богатыри» – за показ героев русских былин в карикатурном виде.

Подобные вещи случались и в Казани. Разумов на партийной конференции издевательски заявил, что в пединституте бережно хранят кресло поэта Державина, а его надо выставить на обозрение с надписью: «На нем сидел колонизатор, прохвост и царский прислужник».

По инициативе Лепы на бюро обкома принимаются решения об улучшении материального положения проживавшего в Крыму большого писателя и крупного общественного деятеля Галимджана Ибрагимова, ряд других мер по поддержке литераторов, артистов, художников.

Предметом пристального внимания обкома стало развитие науки и высшего образования. Открываются новые вузы и специализации. Утверждается особое отношение к ученым, пресекаются попытки попрекнуть некоторых из них, и в частности Арбузова, классовым происхождением. Смело выдвигаются молодые кадры руководителей науки и высшего образования: ректором КГУ становится Г.Камай, бывший грузчик, участник Гражданской войны, талантливый химик, получивший образование и профессиональную подготовку в лучших лабораториях Германии. Его имя назвал в своем выступлении на XVII съезде партии нарком просвещения Бубнов в числе видных организаторов высшего образования и науки в СССР. Ряды ученых активно пополняются представителями татарского и других народов республики.

В 1936 г. Лепа первый и единственный раз был принят Сталиным, и показательно, что речь шла тогда о помощи в развитии науки республики, подготовке кадров из коренного населения в лучших вузах страны и за рубежом.

Однако на политическом горизонте страны появляются новые тучи. После убийства Кирова начинается ряд разоблачительных кампаний против явных и мнимых врагов Советской власти. Внутри партии под подозрение берутся все, кто проявлял в прошлом даже малейшие сомнения в правильности генеральной линии. В 1936 г. проводится первый крупный публичный процесс: обвиняемые Зиновьев и Каменев и несколько других видных в прошлом политических деятелей в обмен на обещание сохранить им жизнь публично признавались в самых страшных преступлениях. Начались поиски «врагов» и на местах. Но никто не предполагал, что процесс этот примет огромный размах и затронет все эшелоны власти.

Татария представляла благодатный полигон для будущих репрессий – большинство ее партийных активистов в той или иной степени участвовали в различных, чаще всего весьма безобидных отклонениях от генеральной линии. Эти факты до поры до времени хранились в оперативных архивах местного НКВД, но и сами руководящие работники в конфликтных ситуациях охотно перемывали грязное «политическое белье», попрекая друг друга за прошлые грехи. Особенно отличался своей непримиримостью второй секретарь обкома Г.Мухаметзянов, слывший главным борцом за чистоту партийной линии.

Уже конец 1936-го и начало 1937 г. были ознаменованы рядом выступлений на активах и конференциях, в которых преобладала взаиморазоблачительная струя. Впервые стала упоминаться и фамилия Лепы, бывшего до этого вне публичной критики. Так, один из видных идеологов Вольфович на городском активе упрекнул его за то, что он недостаточно разоблачает бывших левых эсеров, на что Лепа резонно заметил: «С левыми эсерами мы революцию сделали» – и дал понять, что сам факт пребывания в этой партии еще не означает необходимость репрессирования.

После февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) темпы репрессий усилились, и они стали захватывать многих видных партийных, государственных функционеров, имевших до этого безупречную репутацию и ни в каких оппозиционных группах не участвовавших.

О том, что под «каток» репрессий попадут первые лица как в центре, так и в регионах, свидетельствовали многие косвенные признаки. Так, Политбюро, по предложению Сталина, в начале 1937 г. принимает решение не рекомендовать первым секретарям обкомов, крайкомов и нацкомпартий проводить отпуска вне своих территорий. В этом списке есть и Лепа.

В недавно рассекреченном докладе Сталина по поводу разоблачения группы «заговорщиков» во главе с Тухачевским, произнесенном 2 июня 1937 г. перед членами военного совета при наркоме обороны, есть зловещие строки о том, что каждому гражданину надо доносить о своих подозрениях во враждебной деятельности кого бы то ни было: «Если будет правда хотя бы на 5%, то и это хлеб».

Итак, даже была установлена «норма правды» в доносе, достаточная для ареста, – 5 процентов! О том, что над Лепой и другими татарскими руководителями сгущаются тучи, свидетельствовало и то, что в журнале «Партийная жизнь» появляется резкая критическая статья работника ЦК, обвиняющая обком в попустительстве «врагам народа».

В течение года в республике дважды меняют руководителей НКВД. Вскоре их арестуют и расстреляют в Москве за примиренчество по отношению к врагам. На эту должность в июле 1937 г. присылают работника НКВД СССР А.Алемасова, уже успевшего получить орден за беспощадную борьбу «с врагами народа».

В этой обстановке страха и ожидания новых арестов в июле 1937 г. открывается XVIII областная партийная конференция. В отчетном докладе Лепа сообщает, что за 3 месяца после пленума ЦК ВКП(б) в республике проделана огромная работа по ликвидации последствий вредительства, но успехи могли быть большими, если бы не «политическая слепота» руководства обкома, самокритично заявил он. В докладе подробно перечисляются имена разоблаченных «врагов народа» из числа высших руководителей и отрасли народного хозяйства и культуры, которым они нанесли ущерб.

Некоторые обвинения звучали как фантастика. Так, например, бывший нарком местной промышленности Ганеев, оказывается, по указанию иностранной разведки сдерживал выпуск гармошек. Говорилось о «засоренности» кадров в институтах и школах, о том, что произведения буржуазного националиста К.Наджми изучаются в татарской школе в большем объеме, чем Пушкин, и т.п.

Еще до окончания конференции от имени коммунистов республики была послана покаянная телеграмма Сталину, в которой есть такие строки:

«Мы сознаем, что на нас лежит огромная вина и ответственность за то, что враги не были своевременно разоблачены». Уже в ходе самой конференции арестовывают несколько ее делегатов...

Сразу после окончания конференции, на которой Лепа был избран снова первым секретарем, он уезжает в Москву, стремясь попасть к Сталину или Кагановичу.

Мне пришлось беседовать с его старшей дочерью Людмилой Альфредовной, рассказавшей о некоторых обстоятельствах пребывания отца в Москве. Он несколько дней ожидал приема на Старой площади, пока ему не сказали: «Сталин занят, поезжайте обратно в Казань». После жесточайшего приступа почечной болезни Лепа ложится в кремлевскую больницу, где его через неделю арестовывают прямо в палате и немедленно отправляют в специальном «вагонзаке» в Казань. Первые три дня он отказывался отвечать на вопросы... Что произошло потом, читатели уже знают.

В Казани тем временем, как и по всей стране, события принимают катастрофический оборот: аресты руководителей партийных, советских и комсомольских органов, директоров заводов и других учреждений проводятся в массовом порядке.

По каждому региону утверждается норма репрессий. Татарии решением Политбюро устанавливается лимит: осудить по I категории – 500, по II – 1500 человек без суда и следствия. Впоследствии эти нормы дополнительно увеличивались как по указанию Москвы, так и по инициативе местных органов НКВД.

Сохранилось письмо наркома НКВД Татарии, в котором он просит увеличить лимит арестов на 1938 г. до 5-7 тысяч дополнительно. Как выбивались необходимые для осуждения признания, видно из начала очерка.

В мае 1938 г. в Казани в течение 3 дней работала выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР, которая рассмотрела более 200 дел. Большинство обвиняемых были расстреляны. В списке дел, рассмотренных 9 мая, насчитывается 69 человек, под номером 65 идет Лепа Альфред. Они были расстреляны в тот же день. Все впоследствии реабилитированы.

Первым секретарем обкома стал А.Алемасов, недолго проработавший наркомом внутренних дел ТАССР, но успевший провести несколько жестоких допросов и лично сломавший во время одного из них единственную руку Абрамову, председателю Совнаркома, и жестоко избивший – до потери сознания – наркома земледелия Искандерова. В отличие от Лепы Разумов, привезенный из Москвы на очную ставку, дал показания сразу же.

20 июля 1937 г. Сталин вместе с Маленковым принимают в Москве Алемасова и объявляют о решении назначить его руководителем Татарской партийной организации. На состоявшемся 28 августа пленуме, где присутствовало менее трети членов обкома, избранных месяц тому назад (остальные были уже арестованы), Алемасова единогласно избирают первым секретарем обкома партии. Представляя новую кандидатуру, Маленков заметил, что Лепа проигнорировал требование вождя об ужесточении борьбы с врагами.

Уже в ходе этого пленума снова арестовывают некоторых руководителей республики, исключив их тут же из партии.

Маховик репрессий раскручивался вплоть до середины 1938 г. Только по политическим мотивам «тройка» НКВД ТАССР вынесла в 1937-1938 гг. 2485 смертных приговоров, более 400 казнили по приговорам судов разных категорий. А в 1939-40 гг. судили и расстреливали уже тех, кто выполнял постановления Политбюро о борьбе с «врагами народа». Среди них и около 20 руководителей и следователей НКВД Татарии, двоих казнили.

В своем предсмертном письме Сталину бывший заместитель наркома (именно он допрашивал Лепу) горько сетовал на то, что потерял во время допросов «врагов народа» здоровье, а ведь он выполнял указание партии. Так оно и было. Но системе нужны были «козлы отпущения», и их находили.

Каким останется в нашей памяти Альфред Карлович Лепа? Наверное, как типичный представитель политической элиты того времени. По личным качествам он был довольно терпимым человеком и без особой нужды к силовым методам не прибегал. Так, например, несмотря на четырехкратную просьбу НКВД Татарии, он так и не дал согласие на арест и доставку из Ялты проживавшего там больного Галимджана Ибрагимова. Это случилось, когда Лепа уже находился на казанской Лубянке «Черном озере».

Вместе с тем элементы культа личности, поощряемые до поры до времени Сталиным среди местных работников, коснулись и Лепы. Правда, назвать его именем завод не успели, а вот колхозы были, да и соревнование на заводах и в колхозах в ознаменование 20-летия его вступления в партию объявляли.