«Россия мне раскрылась в тебе, Казанский университет»

28 декабря 2013 года

Актовый зал Казанского государственного университета – это место не только для важных политических событий, но и популярная аудитория для встреч с интересными людьми. Можно было бы долго перечислять имена тех, кто выступал здесь за долгие годы истории вуза.

Особое место среди таких гостей занимает поэт Евгений Евтушенко, ставший верным другом казанских студентов. Чтобы приехать на юбилей КГУ, ему пришлось проделать длинный путь из Америки. Но он не мог не приехать.

Поэма «Казанский университет» родилась не в Москве, а в Казани. Поэт изучал историю нашего города в казанских музеях и архивах, встречаясь с очевидцами событий. Так что его поэма – это своего рода учебник по истории университета и Казани.

Сегодня многое изменилось в нашей жизни, ушли в тень герои прошлых лет, уже не вызывают восторга молодых биографии революционеров, однако поэма звучит все так же искренно и современно, как и в 70-е годы прошлого столетия.

Предлагаем вниманию читателей два материала, которые напомнят события, связанные с пребыванием Евгения Евтушенко в Казани. Их авторы – бывший редактор газеты «Ленинец» (ныне «Казанский университет») Элеонора Михайлова и известный оперный певец Эдуард Трескин, для которого знакомство с именитым гостем продолжилось годами долгой дружбы.

Спасибо, стены города Казани за то, что вы мне столько рассказали

Афиши о творческом вечере Евгения Евтушенко, который состоится в дни торжеств в честь 200-летия Казанского университета, невольно напомнили мне о его выступлениях в актовом зале Казанского университета в апреле 1970-го и в декабре 1981 года.

Зал не мог вместить всех желающих. Народ стоял и сидел в проходах, гроздьями висел на подоконниках. Не разберешь, где профессора, где студенты. А двери буквально трещали под напором тех, кто не сумел попасть в зал. Охрипшие и вспотевшие дружинники напрасно призывали к благоразумию: желающие увидеть и услышать Поэта напирали.

Наконец появился ОН, легко вбежал на сцену: высокий, во всем черном, что придавало ему некую экстравагантность. Остановив жестом бурные аплодисменты, сказал громко и четко:

– Впустите всех, кто хочет!

Двери распахнулись, и довольная толпа хлынула в зал...

Звучит чуть хриповатый голос Евтушенко:

Москва и Петербург, вы не превысьте

свои заслуги слишком. Вам хвала,

но сколькие провидцы из провинций

Отечеству расправили крыла!

Страна тогда могуча и крылата,

когда ее талантов пестрота

краями блюдца хрупкого не сжата,

а по всему пространству разлита.

Казань, Казань, татарская столица,

предположить ты даже не могла,

как накрепко Россия настоится

под крышкою бурлящего костра.

И в пахнущий казарменными щами

Европою приправленный настой,

Войдут Державин, Лобачевский, Щапов,

Войдут и Каракозов, и Толстой.

Фото Владимира Зотова

Мы открывали для себя Евтушенко заново и, затаив дыхание, слушали:

 Спасибо, стены города Казани

За то, что вы мне столько рассказали.

 Мне вновь планида оказала милость,

и, вновь даря свой выстраданный свет,

как в Братской ГЭС,

Россия мне раскрылась

в тебе, Казанский университет.

Давайте перелистаем страницы университетской газеты. Они хранят атмосферу тех памятных встреч.

Декабрь 1981 года. В историческом актовом зале снова звучала поэзия. Десять лет назад, в дни празднования 100-летия со дня рождения В.Ленина, известный советский поэт Евгений Евтушенко впервые прочитал в этом зале поэму «Казанский университет». И вновь мы – первые слушатели его новой поэмы.

– Большая честь выступать в этом зале, – сказал Евгений Александрович. Сколько бы ни прошло лет, он всегда будет местом паломничества.

В сентябре я был в Италии, выступал перед участниками Марша Мира. Протестуя против нейтронной и иных бомб, в колоннах шли крестьяне, молодежь, священники. И здесь я вспомнил о своей маме. Так родилась поэма «Мама и нейтронная бомба».

Поэт не прочел – прожил поэму, скорбя, радуясь, умирая и воскресая вместе со своим лирическим героем. Запах старой кожанки, мама– комсомолка, нейтронная бомба, вещи, наркотики – боль и тревогу сегодняшнего дня вместило его сердце.

В Казани он был много раз, частенько заходил в музей истории КГУ. Не случайно в один из приездов подарил свою книгу с надписью: «Нежно любимому Казанскому университету!»

Забылось уже сейчас, когда и при каких обстоятельствах удалось корреспонденту университетской газеты взять у Евгения Александровича интервью. Помню лишь, что разговор состоялся в купе поезда «Казань–Москва». И ошалевший от удачи репортер едва успел выскочить где-то в районе Зеленодольска. Вот несколько фрагментов из этого диалога:

– Современная молодежь меньше читает, больше доверяет музыке, причем музыке эстрадной, развлекательной. А ведь как сказал один поэт: вначале было слово, и слово было – Бог. Сколько у нас молодых людей, которые не читали русских классиков, «Братьев Карамазовых» Достоевского. Я считаю, что человек, который не читал этого романа, – еще не созревший человек, не знающий ни себя, ни окружающего мира.

Пассивность – неприятная, но существенная черта современной молодежи: желание отойти от общего дела, не брать на себя ответственность, дабы не испачкать рук. И выработался такой общественный цинизм, некое наслаждение неуча. Это привлекательная позиция: живи себе тихо, мирно, без гроз. Это трусость! Это позиция обывателя!

Вспомним, это было начало 80-х.

Ноябрь 2004-го. Евгений Евтушенко возвращается в Казань.

Элеонора МИХАЙЛОВА,

заслуженный работник культуры РТ

редактор газеты "Ленинец" ("Казанский университет")

«Казанские истории», №22-23, 2004 год

«Я не Эдита Пьеха, чтобы раздавать автографы…»

Первомайская демонстрация была похожа на реку, которая то текла спокойно и ровно, то сворачивала в сторону, то вдруг стремительно неслась, то снова замедляла бег. В этой людской реке плыли зеленые ветки с белыми бумажными цветами, красные флаги, транспаранты, чьи-то очень серьезные лица на портретах, воздушные шары, духовые оркестры и дети, сидящие на отцовских плечах. Когда река останавливалась – на пятнадцать минут, а то и на полчаса, она распадалась на ручейки, водовороты, буруны и заводи.

Кого-то «качали», подбрасывая в воздух, кто-то играл в «муху», когда водящий должен угадать, кто же из играющих шлепнул его по выставленной за спину ладони, музыканты наяривали польку-бабочку и краковяк, милиция бдела возле металлических ограждений, следя за тем, чтобы никто не вошел в реку и никто не выплыл.

Шумели, смеялись, переговаривались, обнимались, временами звякало стекло и что-то заманчиво булькало и звучно глоталось, кто-то договаривался о времени вечерней встречи, а кто-то – о месте. Потом рявкал мегафон, все спешно строились, и река снова текла, чтобы пронестись мимо заветного места – трибун, со стороны которых неслись бравые лозунги под беззвучное одобрение медного вождя.

Одна из таких запруд-остановок, возникшая в городе Казани 1-го мая 1969 года была особенно долгой. Пожалуй, минут сорок, а то и больше наш университетский «полк» простоял на улице Вишневского, возле гостиницы «Заря». Я успел встретить множество знакомых, договориться о сегодняшней вечеринке и выпить с приятелем по стакану портвейна «777».

В тот момент, когда я начал агитировать его покончить с беспорядочным образом жизни и, следуя моему примеру, жениться, к нам подбежала сокурсница моей жены и прерывающимся от волнения голосом спросила, есть ли у нас ручка или карандаш.

На вопрос, почему она так нервничает, юная филологиня ответила: «Там... там... Евтушенко... хочу... его... то есть... автограф»

 Возвышаясь над всеми, стоял, да, Евтушенко, похожий и одновременно не похожий на свою фотографию, виденную мной в журнале «Юность».

Филологиня подлетела к нему с моей ручкой и какой-то открыткой.

– Евгений Александрович, подпишите, пожалуйста!

– Я не Эдита Пьеха, чтобы раздавать автографы. Расписываюсь только на своих книгах, – ответил он несколько ворчливо.

Поэт был в светлом плаще, на голове его как-то по-спортивному пристроилась вельветовая кепочка цвета хаки.

Рядом с ним стояла независимого вида женщина, поглядывала на студенток чуть насмешливо, как мне показалось. Уже потом я узнал, что это Надежда Сальтина, журналистка популярного тогда «Комсомольца Татарии», где мечтали напечататься все начинающие казанские стихотворцы.

Евтушенко повертел-повертел головой, как бы ища тех, у кого в руках могли неожиданно оказаться его книги, и налетел глазами на меня. Секунду-другую мы смотрели друг на друга, потом он спросил: «Вам что, тоже автограф?»

– Нет, – сказал я, – автографа не надо. У меня жена стихи пишет.

– Вот как? – он улыбнулся, – Тогда будем знакомы: Евтушенко.

И он протянул мне руку, большую, прохладную. Его рукопожатие было слабовато-небрежным, как бы осторожным.

– А можно вам ее стихи показать? – спросил я неожиданно для самого себя.

– Приносите. Сегодня вечером после восьми я буду у себя в номере. Гостиница «Волга», знаете?

Еще бы – у нас там свадьба была... комсомольская.

Домой я летел буквально на крыльях, предвкушая, как буду рассказывать жене о встрече, как она ахнет и скажет: «Не может быть!» Еще бы – Евтушенко был ее поэтическим кумиром уже давно (если слово «давно» можно применить к ее тогдашнему юному возрасту). В кармане у меня лежала сигарета «Winston», которой меня угостил поэт – диковинка в стране «Памира», «Казбека», «Беломорканала» и «Севера», а на языке – вопрос: «А ну-ка, угадай, с кем я только что курил?»

Я уже узнал, что поэт приехал в Казань, чтобы написать поэму об университете, а через несколько дней он будет читать свои стихи в актовом зале.

Эдуард ТРЕСКИН