Партер и кресла – все кипит...

Борис ЕРУНОВ, краевед

08 сентября 2013 года

В прошлый раз мы с вами, читатель, отплясывали на балу в Дворянском собрании. И, глядя сквозь морозные окна на площадь, вы спрашивали – а что это за дом, тот, что совсем рядом с Собранием?

О, милые дамы – это не просто дом – это Храм Мельпомены, се – Театр!..

И не потому вовсе, что «раньше все было куда лучше», а справедливости для, следует признать, что тогдашний театр «стоял» не в пример лучше нынешнего.

Находился он на месте памятника вождю революции на площади, был обращен к городу «передом», а не «задом», как нынешний оперный, от входа его спускался вниз амфитеатр Державинского сада. Так что парил этот дом над городом и вместе с изящным Дворянским собранием видим был почти отовсюду.

Театральное зало вмещало 1150 зрителей, играли в нем по очереди то драму, то оперу. Сборы антрепренеров потому тоже разнились – каждое оперное представление аншлагом давало до 2000 рублей (при повышенных, бенефисных, правда, ценах), драматические же творения более 1200 рублей чистого дохода не давали.

Судить о средней стоимости билета, в общем, по этим цифрам не трудно, но стоит иметь в виду, что, к примеру, Ф.И.Шаляпин «с каждого кресла первых рядов» брал по 10 рублей, а учащиеся пускались «на хоры» за 1 рубль 25 копеек «всего». От Федора Ивановича недалеко отставали другие столичные дивы, та же Анастасия Вяльцева за прослушивание концерта романсов своих получала по 8 «с кресла», а только вход в зал стоил почти 2 рубля (эти цифры относятся к 1909 году, но это так, в строку лишь помянуто будь).

Собственно говоря, театра в Казани не было. Было здание, в котором можно было играть и петь пьесы и оперы; но постоянной труппы и даже Дирекции – не было. Сдачей театра в антрепризу ведал общий отдел Городской управы. Так что, если говорить по чести, поступить в казанский театр, как поступали в Московский Большой или Малый, или в Петербургские «Мариинку» и «Александринку» – было невозможно. Можно было лишь вступить в труппу, к примеру, М.М.Медведева, держащего антрепризу этого года – это «да», истинно – но не более.

Мимо этой особенности нашего театра прошли и Власти городские, и, в угоду им – «качаловцы». Они посчитали возможным отметить в 1991 году «200 лет казанскому театру» – и отдать все его «лавры» тем же «качаловцам»...

Конечно, «душа алкает Юбилеев», но надо же знать и Меру Исторической Правды! Не скрою, я был одним из немногих, кто «потратил энергию» на страницах городских газет, борясь с ложной «юбилейщиной». В пустоту, впрочем...

...Получалось иногда, что иным годом никому не желалось вводиться в театральные траты в Казани – и простаивало здание, очень прилично оборудованное всеми сценическими хитростями, причем так, что можно было куда как развернуться у нас постановщикам заезжим. И делали они это – и порой достигали просто чудесных результатов, таких, от которых захлебывались восторгами наши газеты...

Да, кстати, – о газетах. Не в пример нынешним ежедневным газетам тогдашние печатали театральные рецензии подлинно ежедневно, «гнали» публике свежайшие сведения с сценических подмостков, воспевали или низвергали актеров по «свежим впечатлениям», а не раз в месяц, а то и реже, как ныне – ну что можете узнать вы так об уровне игры актера Н.или актрисы М.? Да и что можно сказать, быв в театре лишь на одном спектакле, пусть и в день премьеры?! Тогда же критические стрелы летели «тучей» – и актеры ловили их, радуясь ли, рыдая ли – как уж Бог на тот вечер положил им сыграть...

Но довольно, пожалуй, риторики скучной, пора, пора – в наш театр Казанский!

Мы подъедем к нему на легких саночках, бросим вознице – ждем по окончании «на еттом самом месте» – и в тепло Храма. На вешалке платной оставим свои шубы, а то ведь и про нас напишут в газетке – «в театре по окончании спектакля потерян соболий круглый на белой фраерансковой подкладке накидной воротник от шубки»...

И то сказать – прохладно-с в зале, печи, конечно, топят, но как-то мало...

Свет – керосиновый, в вечер лампы съедают до двух пудов горючего, но все едино – темновато...

Но и Бог бы с ним, с полумраком, коль не было б нуждой пофрантить, себя показать. Но только начнешь у нас в Казани соответствовать столичному «Модному свету», как тотчас шелкопер очередной, маратель бумаги газетной так и выдаст: «...В сущности мне все равно, каких бы фасонов ни были ваши шляпки: каланчей ли, корытом ли, верблюдом ли или в виде какого-нибудь монстра, способного приводить в ужас и трепет – уверяю вас, я никогда не обмолвился бы ни единым словечком, если б не имел несчастья, сидя в партере, любоваться задней частью ваших головок, увенчанных гигантскими каланчами, из-за которых совершенно не видно того, что происходит на сцене...» («КБЛ», 1885, №126)...

Так пересядьте же, г-н Шумилов (а это он вопил из партера!), но моде не мешайте!

Вообще, репортеры обожали печатать свои впечатления именно о дамах в театре, кружили те им головы до невероятности, пробуждали и стили, и «слоги» совершенно «потрясные». Да что там говорить: в театре Дамы – в 1000 раз Прекраснее, чем в буднях, «смотрятся»! – Вот и все...

Был в нашей опере тенор – голосистый красавец Юлиан Закржевский, с усами гусара – лихача, молодой – АХЪ!! И вот что писали газеты о его очередном бенефисе в 1886 году (кумиру – 34 года всего!):

«...Увы, если бы у нашего нового Париса оказалось больше яблоков в виде синеньких и желтеньких бенефисных билетиков, то и тогда их не хватило бы для удовлетворения всех жаждавших и алкавших принять участие в дамском экстазе 13 февраля... Квартира тенора держалась положительно в осаде. Разочарованные поклонницы подвергались истерикам, рвали в отчаяньи свои шиньоны и турнюры...»

(Простите, милые дамы, но рвать турнюр – не слишком нравственно, знаете ль!)

«...Супруги, смотря на подвиги исступления своих дражайших половин, сурово морщили лбы и шипели себе в бороды: «Ччерт побери!».

«...Личико пышет пламенем, весь корпус в каком-то возбужденном движении...»

Фи! Егоисты какие! Нельзя уж и нам порезвиться! Браво! Бр-ра-воооо!..

И подарки всевозможные на нежными ручками поклонниц вышитых подушечках в антрактах – «душечке Юлианчику»!..

А назавтра – снова проза, снова обыденность. И только грезами полон домашний полумрак, и только шепчут прелестницы городские – Театр! Театр! Театр!

«Боже, как хорошо-то!».

По разрешению автора печатается по тексту из книги «Казанский калейдоскоп» (Казань, 2003)