Башня Сююмбике – одна из трех сестер

Нияз ХАЛИТ, доктор архитектуры

22 августа 2001 года

Многих интересует, когда возникло это сооружение – башня Сююмбике. В письменных источниках пока информации об этом не обнаружено. Но вот анализ картографических документов XVII – XVIII веков достаточно определенно отвечает на вопрос.

О том, что собой представляет Сююмбике манарасы, в Каталоге-справочнике о памятниках истории и культуры (1993) читаем:

«Башня пятиярусная – три разных по высоте четырехгранника, поднимаясь уступами, несут два восьмерика, завершенных стройным граненым шатром с дозорной вышкой над ним, увенчанной шпилем с позолоченным полумесяцем на яблоке. Общая высота достигает 58 м».

Кирпичные своды перекрывают помещения в верхнем четверике и первом восьмерике. Башня возведена из большемерного, хорошо обожженного кирпича. Гульбища, образованные ступенчато-ярусным построением четырехгранников, обнесены парапетами с несложной, но в каждом ярусе иной декоративной обработкой.

Не может не вызывать тревогу давно уж замеченный и – увы! – все возрастающий наклон башни в северо-восточную сторону. Сейчас отклонение ее шпиля от вертикали составляет 1,98 м. В 1914-1916 годы нижний ярус был охвачен железным поясом. В 1960 году сооружение включили в список памятников архитектуры,

Название «Сююмбике манарасы» – это калька, перевод с русского «Башня Сююмбике». Между тем, татарское название было иным – «Хан манарасы» или «Хан мэчете манарасы».

Это не случайно. Название отражало народную память о местоположении Ханской мечети и ее минарета, разрушенных русскими во 2-й половине XVI века. И действительно, археологические исследования 1976-1977 годов обнаружили их останки на этом месте!

Многих интересует, когда возникло это сооружение – башня Сююмбике. В письменных источниках пока информации об этом не обнаружено. Но вот анализ картографических документов XVII – XVIII веков достаточно определенно отвечает на вопрос.

Помогли рисунки художников разных эпох, которые практически с одной и той же позиции, а именно: южной оконечности современной Кировской дамбы сделали наброски Кремля. Наверно, на том месте, которое облюбовали «видописцы» всех времен, находилось что-то возвышавшееся: может быть, холм или какое-то строение. Так или иначе, нам эти люди предоставили уникальную возможность наглядно проследить эволюцию силуэта крепости на протяжении последних 400-500 лет ее существования.

Сведя воедино в сопоставительной таблице виды Кремля, запечатленные художниками разных эпох, удалось воочию увидеть, как появляются и исчезают целые комплексы и отдельные сооружения.

При сопоставлении панорам в едином масштабе хорошо видно, как в XVII веке (рис. Н. Витзена) возникают комплексы Благовещенского собора, Троицкого и Спасо-Преображенского монастырей и пропадает комплекс Ханского двора. В XVIII веке (рис. Леспинаса) появляется комплекс башни Сююмбике и Введенской церкви, монументальная Сергиевская церковь. В XIX веке (рис. Е.Корнеева) Троицкий монастырь исчезает.

Интригующим моментом этих преобразований является то, что комплекс обер-комендантского дома (а на наиболее ранних планах города ХVIII века башня Сююмбике показана как въезд во двор именно обер-комендантского дома), что этот комплекс, несмотря на замену всех зданий на новые, сохранил предшествовавшую ему функциональную структуру, градостроительную композицию, традиционный силуэт. На месте Ханского дворца встал дом обер-коментанта, на месте Ханской мечети – церковь Введения, между ее минаретом и главными воротами дворца – высокая надвратная башня. Таким образом, в северной части крепости спустя 150 лет после падения Казани наблюдалось, можно сказать, буквальное воспроизведение градостроительной идеи времен ханской Казани.

Следует сказать, что для появления в раннюю петровскую эпоху столь значительного сооружения в Казанском Кремле, как башня Сююмбике, должны были иметься достаточно веские причины. Для чего нужно было ее возведение, когда Казани, казалось бы, уже ничто не угрожало?

Появилась гипотеза: возведение столь монументального въезда в обер-комендантский двор – это как бы декларирование значимости Казанской губернии, учрежденной в 1708 году, что отвечало амбициям обер-коменданта.

Но оплачивать такое строительство следовало бы только из чьих-то личных средств, в противном случае ответственный за подобную растрату из государственных в те суровые времена рисковал собственной шеей. Кроме того, столь монументальное строительство в центре административного управления краем едва ли могло вестись без «высочайшего» утверждения и финансирования.

Для возведения такой башни должны были существовать веские основания внутриполитического, а может, и внешне-политического характера. Существовали они?

Обратимся к истории Российского государства: на момент преобразования его административной структуры в начале XVIII века, состояние империи нельзя было назвать ни стабильным, ни безопасным. Россия постоянно воевала, причем далеко не всегда успешно. Именно на это время приходятся военный союз Карла XII с поляками и литовцами (1706), рискованная военная кампания в Молдавии, едва не закончившаяся поражением России, казачье восстание в Астрахани (1705), восстание Булавина на Дону (1705-1708), всесокрушающий башкирский бунт (1704-1709), повстанцы тогда взяли Елабугу и Заинск, подошли к Казани на 30 км при полной нелояльности татар).

Все это создавало угрозу потери Казани как важнейшего стратегического пункта на Волге, за которым могло произойти отпадение всего юга России.

Казань спешно укреплялась: вокруг городских стен и стен крепости копались дополнительные рвы и бастионы, возводились эскарпы, ремонтировался периметр Кремля. В ряду этих мероприятий стояло, вероятно, и возведение дозорной башни на самой высокой точке Казани, издревле служившей наблюдательным пунктом; отсюда визуально можно было контролировать Волгу на протяжении почти 50 километров – от Свияжска и до Ташевки. (Именно здесь, на этом месте, как считают некоторые археологи, уже в XII веке стояла высокая дозорная башня, а в более поздние времена – минарет Ханской мечети).

Появление высокой дозорной башни в начале XVIII века в Казани как элемента реорганизации ее фортификационной структуры было, таким образом, вполне правомерным: по всей видимости, башня была элементом внутреннего оборонительного рубежа, либо не законченного в силу изменившихся обстоятельств, либо не сохранившегося. Об этом говорит стена, соединяющая ее и близстоящую церковь, а также, возможно, свайное основание подобной же стены, примыкавшей к башне с юга (ее обнаружила в 1977 г. археологическая экспедиция проф. А.Х. Халикова).

Башня Сююмбике закладывалась, видимо, в большой спешке: котлован фундамента не пересек даже толщу насыпных грунтов и частично опирается на напластования культурного слоя, что впоследствии и послужило причиной ее наклона.

Однако не все так просто в истории возникновения проездных ворот на этом месте Кремлевского холма. Вглядываясь в панораму XVI века (рис. А. Олеария), мы видим именно там, где сегодня стоит башня Сююмбике, сооружение, по величине и внешнему виду мало отличающееся от ее кубического нижнего яруса, тоже с проездом, но иначе сориентированное. В том, что такое сооружение реально существовало в татарской Казани, сомневаться не приходится: сохранились и другие его изображения.

Это было другое сооружение (условное название – «Сары Капка»), а не известная всем сегодня башня Сююмбике, о чем говорят и данные археологии.

Вопрос о взаимоотношениях современной башни Сююмбике с археологическими остатками более ранних сооружений и анализ его других средневековых изображений был уже сделан мною ранее, поэтому здесь постараюсь сделать лишь попытку его графической реконструкции.

Сопоставление с оборонительными комплексами, типологически близкими Ханскому двору Казани, дает ряд аналогий, в числе которых проездные ворота генуэзской крепости Кафа XV века и Ханского дворца в Бахчисарае XVIII века (Крым), османской крепости Баязет (Турция, XVIII в.), Арка города Бухары (Узбекистан, XIX в.).

Не зная в точности даты строительства Сары Капка в Казанском Арке (Ханском дворе), не очень корректно проводить параллели с оборонным зодчеством сопредельных и культурно родственных государств. Можно лишь придти к выводу, что подобные кубические проездные ворота-порталы встречались во все эпохи, а поэтому реально могли существовать и в средневековой Казани.

Впрочем, ряд размышлений над реконструкцией генерального плана средневекового казанского Кермана (Кремля), дают некоторые основания предполагать возникновение этого сооружения уже в эпоху первой казанской каменной крепости, разрушенной в начале XIII века монголами. В этом случае наиболее близкой аналогией Сары Капка предстают Золотые ворота города Владимира, сохранившиеся и по настоящее время. Это огромная белокаменная башня с высоким арочным прямым проездом, внешне очень близкая тому, что мы видим на средневековых рисунках Казани. И там и здесь – над кубическим объемом башни – можно видеть два-три яруса надстроек, придающих силуэту башни ступенчатую пирамидальность и заканчивающихся скатной (конической, пирамидальной) крышей. Именно такое завершение, кстати, отличает казанский и владимирский памятники от подобных же башен мусульманского Востока, где крепостные ворота обычно имели вид кубического портала – башни без особо затейливого силуэта.

Как в подробностях выглядела башня Сары Капка, мы сегодня знать не можем и ограничимся пока фактом ее существования в казанском Югары Кермане на момент завоевания города русскими.

Итак, в 1-й половине XVIII столетия в северной части Казанского Кремля появляется высокая многоступенчатая башня, нижний ярус которой близко напоминает Западные ворота Ханского двора (Сары Капка) как по функции, так и по характеру архитектуры, а внешний вид (силуэт, композиция) в какой-то степени повторяет их принципиальные качества. Местоположение башни в целом также соответствует местоположению исчезнувшему столетие назад сооружению. Случайно ли это сходство?

О татарских чертах башни Сююмбике написано немало. В их числе назывались принципиальная ступенчатость силуэта, минаретоподобное завершение, наличие приставных декоративных ничего не несущих трехчетвертных колонн, «сталактитовые» капители, ячеистые консоли над раскреповками в углах второго яруса. Рассмотрим эти черты по отдельности.

Ступенчатость силуэта (она часто приводится в местной краеведческой литературе как аргумент в пользу «восточных» корней архитектуры башни) сопоставительного анализа не выдерживает. Многочисленные примеры многоярусных ступенчатых сооружений в мировой архитектуре едва ли могут послужить аналогиями или прототипами в силу иных масштабов, иной типологии или разительного контраста в художественном образе – разве, кроме некоторых башен средневековой Бирмы, в какой-то степени близких нашему памятнику. Если же говорить о мусульманской культовой архитектуре, то на Ближнем Востоке, в Малой Азии, Центральной Азии, на Кавказе, в Магрибе и Андалусии, где следовало бы искать аналогии, подобных минаретов не встречается. (Исключение составляет минарет мечети Сиди Окба в Тунисе, VIII в.).

Завершение башни Сююмбике и в самом деле сильно напоминает минареты татарских деревянных мечетей, но корректно ли сопоставлять отдельно взятый элемент (шатер) башни с целым минаретом с точки зрения архетипа? Это можно было бы сделать, если бы низ башни был мечетью, а ее шатровый верх – минаретом. Здесь этого нет: такое сравнение не проходит уже в силу ориентации помещений башни с сильным отклонением от направления на Мекку, это недопустимо для мечети.

Даже если, сопоставляя башню Сююмбике, иметь в виду отдельно стоящие минареты, то, кроме тунисского минарета Окба, ничего подобного в мусульманской архитектуре нет. Но и в этом случае ориентация такого минарета должна была бы соответствовать кыйбле (то есть направление на Мекку), Приставные колонны, фланкирующие арку проезда, вполне могут принадлежать татарской монументальной традиции. Подтверждением тому служат подобные же формы на фасаде храма Василия Блаженного в Москве, архитектура которого являет собою целую энциклопедию мусульманских мотивов, намеренно перенесенных на стены храма-памятника в честь завоевания Казани. Хороший образец таких же колонн у входа можно видеть на главном фасаде Джума мечети в Ичери Шехере города Баку (Азербайджан, XIX в.), и не только.

К капителям трехчетвертных колонн по бокам проезда Сююмбекиной башни также близко традиционные завершения деревянных колонн мечетей Средней и Малой Азии, примеров которых великое множество.

Наиболее выразительными примерами цитирования характерной для архитектуры исламского мира декоративной детали являются, пожалуй, ячеистые консоли над раскреповками в углах второго яруса. Этот мотив встречался на обширных пространствах всего Переднего Востока, Северной Африки и Андалусии во все времена, не чужд он и архитектуре татарского народа.

Нет никакого сомнения, что как минимум в двух последних случаях на стенах башни Сююмбике были намеренно процитированы характерно мусульманские мотивы, прототипы которых едва ли искали в других странах.

Турин. Казанская крепость. Картина

Суммируя сказанное, можно констатировать присутствие на фасадах и в силуэте башни Сююмбике мотивов казанско-татарской традиции, механизм появления которых на русском оборонительном сооружении 1 трети XVIII века нуждается в специальном разъяснении.

Использование в новом сооружении элементов татарской архитектуры, возможно, служило задаче символизировать идею Царства Казанского (так называлась присоединенная к России территория вплоть до начала XVIII века), только что переименованного в Казанскую губернию, в образе надвратной башни обер-комендантского дома.

Следует сказать, что воплощение такой идеи в виде стилизации некоторых элементов башни «в татарском духе» выглядит вполне логичным. В их число могли войти как цитаты с фасадов реальных памятников (трехчетвертные колонны, «сталактитовые» капители, ячеистые консоли), так и чисто ассоциативные мотивы, вносящие в образ сооружения воспоминания о татарских прототипах (вытянутость силуэта, минарето-подобное завершение).

Особенно интригует выбор места на панораме Кремля, габаритов и типологическое подобие сооружения, фактически повторившие спустя столетие архитектуру Сары Капка. Не думаю, что причиной этого стало сохранение в целом или руинированном виде остатков Сары Капка, вновь восстановленных в XVIII веке, на чем настаивает Г. Айдарова-Волкова. В этом случае сооружение либо попало бы в описание Писцовых книг, либо было бы отмечено местными краеведами.

И, самое главное – комплекс «башня – церковь Введения», относись он к а татарскому времени, не накрыл бы собой некрополь Казанских ханов XV-XVI веков.

Более вероятно, что Сары Капка и некоторые другие сооружения Арка были запечатлены кем-то из казанцев (на бумаге или живописно – например, на иконе) до их исчезновения и воспроизведены при строительстве башни обер-комендатского дома.

Большие пожары 1749, 1770 и 1815 годов, уничтожившие всю Казань, погубили множество документов, в числе которых, возможно, были и эти изображения. Так или иначе, упомянутые архитектурные детали на фасадах башни Сююмбике говорят нам о существовании реальных прототипов, не являются чьей-то фантазией и могут быть причислены к вновь выявленным чертам средневекового татарского зодчества.

Поиск аналогий для башни Сююмбике дает, можно сказать, мгновенный результат – это Боровицкая башня Московского Кремля, нижний ярус которой относится к XV веку, а верхние выполнены в 1-й половине XVII столетия итальянскими мастерами. На этом, собственно, поиск и заканчивается: других близких с аналогии башне Сююмбике ни в России, ни за ее пределами не обнаруживается.

Боровицкая башня действительно сильно напоминает Сююмбекину; различия кроются, в основном, на уровне декоративного оформления и решении венчающей части (шатра), где у казанского сооружения башни имеется дозорное помещение, в восьмигранном барабане, как и положено для дозорной башни.

Декоративное решение башни Сююмбике выполнено в целом в духе московской школы: те же «ширинки», простые наличники полу валиком, фланкирующие колонны по сторонам проезда. Если же рассматривать по принципиальным позициям, то архитектура башни Сююмбике вообще не оригинальна и имеет множество менее близких аналогий в московском зодчестве XVII века. XVIII век дает и другие прототипы: Земский приказ в Москве (1700 г.), где мы видим ту же подчеркнуто ступенчатую ярусность, схожесть в художественном оформлении фасадов, Адмиралтейство в Санкт-Петербурге (арх. Коробов) с высоким шпилем над восьмигранным барабаном с окнами и др. Все это говорит о принадлежности башни Сююмбике к русской архитектурной школе 1-й трети XVIII века.

О том, что башня Сююмбике, возникла как один из элементов. большой реконструкции оборонительных сооружений Казанского Кремля в 1-й половине XVIII века, говорят результаты ее сопоставления с ключевыми объектами того времени: Спасскими и Никольскими (ныне Тайницкими) воротами. Никольские ворота, появившиеся на месте более ранних татарских Нуралеевых ворот, видимо, в целом воспроизвели их важнейшие качества: местоположение, общие габариты, коленчатый проезд, опускающуюся решетку. В то же время в архитектуре Никольской башни явно читаются черты московского зодчества XVII – начала XVIII века: ширинки, поребрики, раскрепованные лопатки, характерные наличники. В целом же она является как бы родной сестрой двум нижним ярусам башни Сююмбеки; последняя лишь оформлена более парадно. Столь же близки Никольской по стилю и характеру декорировки и последующие два яруса башни Сююмбике.

Восьмигранный ярус Спасской башни также отличается от аналогичного яруса башни Сююмбике всего лишь наличием разорванных барочных фронтонов над проемами; в остальном они абсолютно идентичны. Каменные шатры обеих башен оформлены гуртами, хотя и различаются деталями и уклоном. Все это говорит об одновременности появления всех трех объектов и дает дополнительный материал к датировке башни Сююмбике первой третью XVIII века.

«Казанские истории», №1, 22 августа 2001 года