О вреде сравнивать несравнимое

Любовь Агеева

20 апреля 2020 года

На другой день после Пасхи я смотрела программу «Место встречи» на НТВ, одно из самых вменяемых, на мой взгляд, ток-шоу на российском телевидении. Но на этот раз дискуссия произвела на меня удручающее впечатление.

В ночь на 20 апреля я вместе со всеми верующими наблюдала за пасхальным богослужением в пустом храме Христа Спасителя, где были в основном одни священнослужители, а также несколько фигур в черном, которые сильно отвлекали от службы, и телеоператоры, в поисках нужного ракурса порой попадавшие в центр кадра.

Ясно, что эксперты и ведущие – Андрей Норкин и Иван Трушкин –  в этот день не могли не говорить об уникальном опыте Пасхальной литургии без верующих. Собственно, речь шла не о храме Христа Спасителя, а о других культовых учреждениях, в основном тех, где проигнорировали призыв Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и открыли свои двери для верующих. Эксперты в студии и мы, телезрители, увидели вип-богослужение в одном из московских храмов, куда была приглашена избранная публика числом более разрешенных в столице.

Мнения высказывались, как всегда, разные. Кто-то уверял, что верующие должны подчиняться запретам светской власти, ведь религия у нас отделена от государства. Кто-то пытался вывести из-под удара церковных иерархов, которые не требовали закрывать храмы, а всего лишь рекомендовали прихожанам сидеть дома и славить воскрешение Христа в унисон с телекартинкой. Кстати, я делаю это уже много лет, и это не мешает мне присоединиться к тем, кто в это время в храме. Хотя, конечно, на этот раз сделать это было труднее. Единения почему-то не получалось…

Среди экспертов, как я поняла, был единственный истинно верующий человек, который не присоединился к хору осуждающих вип-службу – он позавидовал тем, кто на нее попал. За что услышал потом отповедь Ивана Трушкина, который напомнил, что из-за коронавируса власти вынуждены отменить даже празднование Дня Великой Победы, в том числе «Бессмертный полк», а это, по его мнению, куда более важное событие.

Мнения тут снова разошлись. Хор тех, кто считал, что всё это делается в наших же интересах, в том числе и в интересах верующих, оказался мощнее...

Происходящее на моих глазах действо вызвало во мне горькие чувства. Я, человек не воцерквленный, понимаю чувства верующих, поскольку это совсем не те чувства, которые люди испытывают в колоннах «Бессмертного полка». Общение с Богом – это такое таинство, такой феномен, который со стороны объяснить трудно. Ночью идти в храм, несколько часов стоять на ногах, чтобы в очередной раз услышать «Христос воскресе»… Не с экрана телевизора, а под церковными сводами, вместе с другими верующими повторить слова пасхальной молитвы, почувствовать запах елея, обратить взор на святых. Как может показаться верующему человеку, Святые в такой момент сходят с икон и молятся вместе с людьми.

Такие чувства могут испытать только истинно верующие люди. Для них побывать на богослужении, прикоснуться к любимой иконе, причаститься в Святой праздник Пасхи – можно сказать, сверхпотребность. И нетрудно представить горечь утраты, которую испытали тысячи и тысячи православных в нашей стране, не попав в эту ночь в храмы.

В моей жизни был один эпизод, когда я имела возможность убедиться, сколь сильны чувства верующих на богослужении. В составе делегации Татарстана я была в 1992 году делегатом Конгресса славянских культур, который проходил в Москве. И как делегат попала на богослужение в Успенском соборе Кремля. Нам выделили самые удобные места, почти рядом с Патриархом Алексием II. Наверное, были среди нас люди верующие, но судя по тому, что многие во время службы крутили головами, чтобы рассмотреть богатое убранство собора, таких было мало.

Когда мы проходили в храм через толпу верующих (в ту пору это были в основном пожилые люди), мне было ужасно неловко, ведь старушки, смотрящие на нас с завистью, на богослужение в храм из-за нас не попали. Когда мы вышли из собора, площадь перед ним была все так же полна народу. Ведь Владыка больше времени провел не в соборе, а на площади перед ним. Именно там были те, для кого общение с Богом было не просто праздничной церемонией. Хотя всё, что делалось в храме – что говорил Патриарх, как читали Евангелие, как замечательно пел хор – все было на площади слышно благодаря радиотрансляции.

Помнится, это чувство неловкости потом долго не проходило… Как будто я совершила что-то постыдное.   

Что-то похожее на ту неловкость, я испытала, слушая горячий монолог Ивана Трушкина. Мне нравится этот журналист, он заметно вырос рядом с корифеем жанра ток-шоу Андреем Норкиным (кстати, Андрей больше молчал во время этой дискуссии). Но на этот раз я точно была не на стороне Ивана. Такую позицию мог занять не просто человек неверующий (Иван и не отрицал, что он атеист). Как можно сравнить два разных праздника, оба дорогих сердцу каждого православного человека в нашей стране, по принципу весов – какой дороже?

Что же касается вполне объективной причины всего происходящего – коронавируса, хочу напомнить, что религия, любая, православная в том числе, во время бедствий всегда занимала активную позицию, призывая людей к молитве и милосердию. В такие времена храмы были, как никогда, переполненные. Люди молились в церкви, вставали в колонны крестного хода.

Как мне кажется, среди мер, которые предложили власти для борьбы с эпидемией, закрытие храмов на Пасху было мерой самой неразумной.

По случаю вспомнилась казанская история с куда более сильной эпидемией. Это случилось в XVII столетии. Необычная болезнь пришла в страны Европы, в том числе и в Россию. По-моему, она так до сих пор и не получила медицинского определения, оставшись просто мором (что такое – чума, казанцы знали, поскольку эпидемии чумы были тогда не редкость).

Но о том, что это было и как казанцы спасли себя и свой город, лучше расскажет Михаил Пинегин. Это фрагмент его книги «Казань в прошлом и настоящем», изданной в 1890 году и переизданной в 2005-м.

Было бы смешно призывать повторить опыт XVII века. И не для этого я предложила перечитать Пинегина. Как мне кажется, эта история убедительно доказывает силу веры и мужества верующих. Ведь они знали, что во время крестного хода вполне могли подхватить заразу. И все равно шли за Иконой, надеясь на Чудо…

 Заразная болезнь в Казани в половине XVII столетия

«В половине XVII столетия Казань постигло страшное бедствие – заразная болезнь; она несла за собой скорую и неизбежную смерть. В то время моровые болезни свирепствовали во всей Европе и особенно в Англии. В 1651 г. зараза появилась в польском войске и ускорила мир между казаками и поляками (в Белой Церкви). Тогда это бедствие не успело распространиться. Но чрез три года цареградские греки снова занесли болезнь в Россию, и в 1654 г. она открылась в Москве со всеми своими ужасами: люди падали мертвыми посреди улиц. Москвичи выселились из домов на луга и огороды, а многие разъехались по отдаленным городам. Зараза следовала за выселенцами. Истребив большую часть жителей Москвы, она распространилась в Ярославле, Костроме, Нижнем и в других городах: везде люди погибали весьма быстро и в громадном числе. По сведениям, оставшимся от тогдашнего врача Сиденгама, эта смертоносная болезнь состояла из карбункулов, затвердений и воспаления в горле. По всей Европе она произвела ужасные опустошения и в одной России погибло народа, по данным современников, более 700 000 человек. Эта зараза проникла в Казань еще в июле 1654 г., вскоре после появления ее в Москве. Казанью в это время управлял боярин М. М. Салтыков, стольник И. Я. Колтовский и дьяки: Мина Грязев и Пятой Спиридонов. Истребительная сила этого непреодолимого бедствия проявлялась неимоверно скоро и ужасно. В Казани перемерло в это время до 48 000 человек. Никакие меры осторожности, предпринятые Салтыковым и горожанами, не могли воспрепятствовать действию этого гибельного бича. Народ, наконец, впал в отчаяние, правители не знали, что делать, и пали духом. Пред смертью народ искал спасения во всем – прибегали и к чарам татарских волшебников, но они оказались бессильными пред неумолимым мором. Казанского владыки, митрополита Корнилия в то время не было в городе; он находился с царем при войске.

Призвать народ ко всеобщей молитве было некому. Но скоро нашелся благой советник. В Казани временно жил один москвич, некто В. Шорин. Он предложил воеводе Салтыкову принести с надлежащими почестями в Казань из Седмиозерной пустыни образ Смоленской Богородицы, принесенный туда из Великого Устюга основателем пустыни, преподобным Евфимием. Совет был принят. 24-го июня был отправлен в пустынь игумен Иоанно-Предтеченского монастыря Пахомий с духовенством. Отслужив в пустыни литургию, Пахомий, окруженный народом, понес икону в Казань. Между тем случилось новое явление, которое еще более убедило жителей Казани в необходимости принести икону. В Богородицком монастыре жила тогда благочестивая монахиня по имени Марфа, бывшая дворянка из рода Хохловых. В ночь на 25-е число она видела во сне старца в святительских одеждах. «Восстань, говорил ей этот старец, восстань и иди к градоначальникам и поведай им, что зло, постигшее город, прекратится от принесения в стены его образа Смоленской Богоматери; пусть христиане приготовят себя к принятию его семидневным постом и молитвою, и пусть с благоговением и надеждою встретят свою Защитницу». После заутрени, когда Марфа опять заснула на некоторое время, снова явился чудесный муж и вторично приказал поведать воеводе его приказание. Бояре видели в рассказе Марфы волю Самого Господа и тотчас же объявили народу, что Сам Бог велит встретить приближающийся образ Богородицы. Между тем, игумен Пахомий остановился с иконою в двух верстах от города. Здесь утром 26-го числа его встретили казанские жители, воеводы и духовенство с крестами и хоругвями. На том месте, где остановился Пахомий с образом, бояре поставили крест и выстроили «обыденную» (в один день) часовню. Навстречу чудотворной иконе вышло почти все казанское население. Народ, бывший до сих пор в отчаянии пред страхом ежеминутной смерти, теперь ожил надеждою; он видел посреди себя Избавительницу от всяких зол. Чудотворный образ, при колокольном звоне, обнесли кругом кремлевских стен. Чудо избавления начало совершаться в тот же день: как только поставили образ в соборе, мрачные облака, давно уже закрывавшие все небо, рассеялись, при блеске солнечных лучей – смертность заметно уменьшилась. Обрадованные граждане решили на другой день обнести икону вокруг всего города. Когда это было исполнено, то смертоносная болезнь прекратилась. В воспоминание этих двух спасительных ходов и ныне совершается дважды крестный ход (2-го и 20-го июля) приблизительно по тем улицам, которые теперь проходят на месте прежних городских стен; где были в них ворота, там совершаются молебствия во время хода.

Целую неделю после того оставался образ в Казани. Трижды хотели унести икону обратно, но всякий раз небо покрывалось грозовыми тучами и наступала тьма. Народ видел в таком явлении знамение того, что еще не пришло время для возвращения иконы. На совещании народа с властями решили икону оставить в городе. Но спустя несколько времени Корнилий приказал с подобающею честью препроводить икону обратно в пустынь; приказание было исполнено. Вскоре снова открылось поветрие в Казани, еще сильнее прежнего, и продолжалось два года (1655-57).

В то же время и в других частях России, особенно с юго-востока, зараза свирепствовала: многие села и деревни, даже целые волости совершенно опустели. В Астрахани мор людей продолжался и в 1657 г. Один Новгород не подвергался этому несчастию. В Казани жертвою язвы сделался и боярин князь Хованский, заступивший место Салтыкова. Смертность уменьшалась лишь в те промежутки, когда приносили в город чудотворную икону Смоленской Богоматери. Наконец, новый казанский митрополит Лаврентий установил на вечные времена, чтобы 26-го июня икона непременно приносилась в город из Седмиозерной пустыни и возвращалась назад 27-го июля, к празднику Смоленской Богородицы».