ИРИНА КЛЕАНДРОВА

22 июня 2015 года

Ирина Клеандрова родилась в 1981 году, с отличием окончила Калининградский государственный технический университет по специальности «Информатика и вычислительная техника», работает в сфере информационных технологий. Автор нескольких книг по компьютерной графике и базам данных, вышедших в издательстве «Наука и техника».

Стихами увлеклась в ранней юности, а в 2009 году дебютировала и в прозе. Призер поэтических и прозаических конкурсов, судья конкурсов «Поэтический Куб», «Русская Тройка», «Буквица».

С 2014 года член редколлегии поэтического журнала «Буквица». Авторские подборки стихов выходили в альманахе «45-я параллель», сборнике «Когда я уплыву по Млечному Пути», в «Буквице»; стихи, рассказы и миниатюры публиковались в журналах «ФанCity», «EDITA», «Создатели миров», «Пересадочная станция», в альманахе «Астра Нова», сборнике «Кото-собачий разговорник для людей, призраков и ангелов».

Член литературного клуба «Бумажный слон».

За день до Рождества

Вода вцепилась в лодыжки, не желая отпускать. Лед крошился под пальцами.

Настя легла на одеревеневшие, уже не чувствующие холода руки, перевела дух и рванулась из полыньи: стойка, кувырок, перекат. На гимнастике бы ее отчитали за эту кривую, неуклюжую связку, и правильно сделали – но попробуй работать на зрителя, если ты в вымокших джинсах и куртке, а под ладонями снег вперемежку со льдом вместо мата. Жива – и ладно. Есть все-таки польза от спорта, не зря родители настояли на секции. В глазах плывет, ноет рассаженное ребро, но это уже ерунда. Выбралась! Ветер толкнул в спину, в черной полынье плеснула вода, подергиваясь лаковой корочкой. Настя поправила сбившуюся одежду и побрела домой, едва волоча ноги.

Было холодно, но терпимо. Мокрая куртка закаменела, превратилась в подобие брони – тяжелая, твердая, тронь – зазвенит. Ноги в налипших штанинах почти не сгибались. Увидеть бы кого из ребят или, еще лучше, знакомых с машиной, попросить, чтобы помогли. Но берег пуст, никто не играет в снежки, не катается на коньках, не съезжает с обрыва на санках. Наверное, уже поздно, все ушли ужинать и смотреть мультики. Жалко, часы остановились, не пережили купания – но и так понятно: вечер. Вон звезды какие яркие, и снег крошится в муку, а не рассыпается хлопьями. К ночи совсем подморозит, надо скорей возвращаться.

В голове плывет и звенит, дорога – будто в тумане. Ударилась о смерзшийся край – смотреть надо, куда падаешь, чему тебя только учили на гимнастике. Ленка, трусиха, сбежала, не захотела подать руки… или все-таки – захотела? Настя помнит крик, вцепившийся в тело холод и тонкую руку в браслете из синих и оранжевых бусин. Эта курица только и умеет, что плакать и строить глазки мальчикам – какая с нее помощь? Надо завтра зайти, объяснить, что друзей не бросают в беде, или подговорить кого-то из пацанов. А сейчас – душ, чай и спать! Не хватало еще простыть и все каникулы проваляться с температурой.

По правде, Настя всерьез не верит, что заболеет. У нее отменное здоровье, полкласса валяется с гриппом, а ей – хоть бы что, сидит, решает контрольные. И сейчас все обойдется, но расслабляться рано. Только-только первые дома показались, за окнами синеют экраны и мигают цветными огнями елки. Вроде Новый год и прошел, но все равно приятно смотреть, даже немного теплее стало. Завтра – Рождество. Школьный бал… Праздник…

На крыльцо Настя взбегает, вихрем влетает в дверь. Усталость, мороз – все потом: сейчас она увидит родителей, они уже точно волнуются, ночь на дворе. Но дома тихо, ее никто не встречает. На кухне темно, даже елка погашена, только в комнате наверху бормочет телевизор. Ну, ясно, засиделись за сериалом или каким-нибудь шоу, ничего не заметили. Сейчас она их разбудит!

– Папа! Мама! – кричит Настя. – Спускайтесь, я вернулась!

Никакого ответа. Будто и не было радостного, звонко раскатившегося по дому крика. Настя хмурится, прислонившись спиной к двери, которую неведомо как успела не только прикрыть, но и запереть на засов. Ну, точно, увлеклись. Телевизор дороже ребенка!

Девочка зло улыбается и идет наверх – как есть, в мокрой куртке и грязной обуви. Сейчас посмотрим, чем таким они заняты!

Родители сидят на диване, обнявшись. Но как-то все равно порознь: каждый думает о своем, касаясь второго лишь по привычке. У обоих – прямые спины и сжатые в ниточку губы, на экране – ее выступление на городской спартакиаде.

– Год прошел, – говорит мама. – Кажется, только вчера…

Тонкий, украшенный кольцом с бриллиантом палец касается покрасневшего глаза. В волосах сверкают белые нити, которых не было утром. Отец вздыхает, кидает взгляд на сервант.

Настя смотрит туда же. На серванте – фотография в черной рамке. Ее фотография.

Настя по-новому оглядывает себя. Оттаявшие ботинки не оставляют следов на ковре. Сквозь куртку просвечивают письменный стол и изгибы хрустальной вазы. Что с ней такое?

Настя закрывает глаза и с хрустом сжимает кулаки, уже догадываясь – что.

А на вопросы, возможно, ответит Лена.

Настя разворачивается и уходит. Родители и этого не замечают.

Лена живет на соседней улице. Настя переступает порог, не трудясь толкнуть дверь или позвонить. От холода стального замка сводит скулы, древесина щекочет ребра. Пахнет кофе, шалфеем и ромашкой, из кухни доносятся женские голоса – молодой и надтреснутый старый. Комната Лены – прямо по коридору.

Здесь темно. И пахнет не только травой, но и лекарствами.

Насте темнота не помеха. Она видит кровать, худое тело, укутанное одеялом – один нос торчит, длинные волосы сбились в колтун. От кожи тянет жаром, будто от печки.

Девочка бредит. Беспамятное лицо сводит гримаса злости.

Настя вспоминает эту гримасу... уже помнит. Они пошли к реке, чтобы поговорить с глазу на глаз. Стояли на льду и спорили, кто с кем будет танцевать на школьном балу, а потом Лена толкнула, со злости… Перекошенное лицо, нарядный браслет, треск ломающегося льда…

Настя склоняется к бывшей подруге. Сейчас она поцелует Лену в лоб, и жара больше не будет. И всей оставшейся жизни – тоже.

Бесплотный палец скользит по щеке. Лена вздрагивает. Обведенные черными кругами глаза невидяще смотрят во тьму.

– Настя, дура... дай руку! – роняют потрескавшиеся губы. Ладонь дергается под одеялом: слабая, хрупкая, бессильная дотянуться до прошлого и изменить один-единственный миг.

Так и было, теперь Настя знает. Перепуганные глаза, крик и ладонь в холодной воде. Если бы Настя и удержалась – куда Лене ее вытащить, хорошо, сама не утопла…

– Выздоравливай, – шепчет Настя, сжимая тонкую руку под одеялом. Дыхание спящей выравнивается, маска жара сползает с лица.

К полуночи Лене станет лучше, утром от болезни не останется и следа. Она сходит к кому-нибудь в гости, быть может, наберется духа позвонить Настиным родителям…

 А через год все повторится снова. Настя будет барахтаться в полынье, в беспамятстве и ледяном одиночестве, Лена – метаться на кровати в бреду. Смерть связала крепко – не разорвать, надо проехать половину страны, чтобы заглушить ее зов.

– Расти скорей. И выходи замуж – за кого-нибудь издалека! – загадывает Настя, глядя на летящую с неба звезду. Еще шаг, хруст наледи, плеск – и Настя опять забудет, что такое крыши и небо, тьма и звезды, дружба и предательство. Останется только холод и вязкий ил, лежащий на дне, короста льда и пустые глаза рыб, неторопливо обгладывающих добычу.