16 апреля 2004 года в музее Е.А.Боратынского состоялась презентация книги «Канун Восьмого дня», которую написала правнучка поэта – Ольга Ильина. В роли издателей выступили Национальный музей Республики Татарстан и музей Е.А. Боратынского.

Книга вышла в издательстве «Заман» в 2003 году. Одновременно она стала и открытием, и возвращением этой самобытной казанской поэтессы и писательницы в отечественное культурное пространство. До этого момента об Ольге Ильиной знали очень немногие, те, кто побывал в казанском музее Боратынского, увидел на стене акварельный, почти прозрачный портрет молодой женщины, разглядел в витрине пятно пармской фиалки в тетради стихов и услышал рассказ о поэтессе серебряного века, писательнице русского зарубежья, правнучке великого поэта Евгения Боратынского.

«Канун Восьмого дня» – первое прозаическое произведение Ольги Ильиной по времени создания. Оно же становится первым, публикуемым на русском языке в России. Русский вариант романа создан самой писательницей и по ее желанию передан в музей Боратынского для издания в родном городе.

Предлагаем вашему вниманию три материала, которые рассказывают о книге, об Ольге Александровне и о Казани, какой она предстает в этом романе. Первые два материала – из книги «Канун Восьмого дня». Это вступительная статья сына писателя – Бориса Ильина, который живет в Сан-Франциско, и послесловие Елены Ивановны Карташевой, заведующей отделом музееведения и методической работы Национального музея, а также работу ученицы гимназии  №96 Алины Бикбовой (научный руководитель Е.В.Скворцова, преподаватель межшкольного учебного комбината Вахитовского района), которую предложили опубликовать организаторы городского конкурса юных экскурсоводов из отдела краеведения Центра детского творчества имени Алиша.

Привет из далекой Америки

«Канун Восьмого дня» – автобиографический роман, который моя мать начала, когда мне было лет одиннадцать. Отец медленно выздоравливал от туберкулеза легких. Чтобы избежать летнего тумана в Сан-Франциско, родителям удалось нанять крошечный домик в пригороде Сан-Рафаэль, хотя уже началась великая депрессия и денег было в обрез.

Чтобы я не слишком распустился от безделья, мама засадила меня за пишущую машинку, и я одним пальцем печатал ее рукопись. За шесть лет до этого мы эмигрировали в Америку из Харбина, куда маме и мне удалось уехать из Казани и где папа, после четырех лет участия в гражданской войне, нашел нас.

В это время мама еще иногда писала стихи. Она мне их декламировала и объясняла, чтобы дать мне какое-то понимание нашего прошлого. Ей было важно, чтобы я хоть что-нибудь понимал о поэзии вообще, чтобы знал о тех в нашей семье, кто погиб во время революции, и о родственниках, оставшихся в Советской России. Ей, наверное, хотелось, чтобы я, несмотря на то, что ходил в американскую школу и играл с американскими мальчиками, остался хоть до какой-то степени русским.

Мамин талант к стихам, явно унаследованный от ее прадеда Евгения Абрамовича Боратынского, был не малым, как я понял только впоследствии. Но талант пропадал, исчезал в итоге всего пережитого ею в России – нашего бегства после подавления Белого восстания в Казани против большевиков, когда мне было девять дней от роду, нашей одиссеи по Сибири и возвращения в Казань, наконец, всех трудностей эмигрантской жизни в Америке до великой депрессии.

Когда мы осели в Сан-Франциско, папа, не говорящий тогда совсем по-английски, получил работу красить мебель – конечно, без всякой защитной маски и в результате заболел туберкулезом. То, что он выжил, было чудом. Потом чем-то заболел я и лежал девять месяцев. А в роковой год краха на бирже родился мой младший брат.

Советская пропаганда, имеющая склонность несколько преувеличивать недостатки своих противников, тогда сочно описывала мрачное экономическое положение в Америке как предвестник падения «гнилого капитализма». Но не нужно непременно считать, что в этом случае пропаганда не имела оснований. Америка после краха в 1929 году действительно много пострадала. А новым эмигрантам, без всякого запаса денег, в большинстве случаев без языка, приходилось особенно трудно.

Мама английский язык знала, хотя еще не в совершенстве. Но денег у нас не было. Папа еле-еле приходил в себя после болезни. В те дни никакой правительственной социальной помощи еще не было. Нужно было что-то делать, чем-то зарабатывать. Но не поэзией, конечно. Да и при чем тут поэзия?

Но мама не могла не думать о том, что для нее было так важно. Для нее всякое искусство, а особенно литература и музыка, были центром и смыслом жизни. Я помню, как сразу после нашего приезда в Сан-Франциско мама, устававшая от непривычной работы в магазине «Гомп», после обеда раз в месяц ехала ночью на трамвае, с двумя пересадками, на собрание «Литературного кружка», созданного приехавшими русскими. Она уже решила попробовать писать по-английски: ее что-то толкало написать нечто вроде романа о необыкновенной семье, в которой она воспитывалась, о своей молодости. Но этим тоже, конечно, заработаешь.

И вот, не зная никакого ремесла, не умея даже шить, мама, сговорившись с одной русской портнихой, открыла у нас дома мастерскую дамских платьев. Стоя перед зеркалом, примеряя на себе материю, она говорила портнихе, какие шить платья. Продавала платья богатым американкам, многие  из которых потом оставались на всю жизнь ее друзьями.

Папа, медленно выздоравливая, научился кроить материал. Бывший гусар знаменитого Павлоградского полка (ведь в этом полку служил когда-то и Николай Ростов!), бывший подполковник Белой добровольческой кавалерии, сидел в постели и помогал шить платья – помогал без оглядки на прошлое, без жалоб и с юмором.

Мама вела дело, смотрела за папой, за маленьким братом и за мной, носилась в город покупать материю. Сама шить так и не научилась. Тогда, летом 1930-го года, на даче в Сан-Рафаэль, она начала, на чужом ей языке, писать вот этот роман, «Канун Восьмого дня», первые главы которого я ей печатал.

Борис ИЛЬИН

Сан-Рафаэль, 2002 год

Жизнь, истина и смысл

Представление автора – Ольги Александровны Ильиной – не может быть исчерпано биографическими сведениями о ней лично; необходим также контекст истории ее рода и семьи.

Родилась Ольга Александровна в Казани 26 июля (по старому  стилю) 1894 года в семье Боратынских. Особый отпечаток на эту семью налагало прямое родство с великим поэтом – Евгением Абрамовичем Боратынским, который приходился ей прадедом. Боратынский был женат на Анастасии Львовне Энгельгардт, дочери казанского дворянина-землевладельца. В приданное она получила имение Каймары в Казанском уезде.

В Казани и Каймарах Боратынский несколько раз бывал в начале 1830-х годов – занимался хозяйством и литературным творчеством.

По линии Анастасии Львовны в роду были крупные фигуры казанского дворянства XVIII столетия – вице-губернатор Н.Н.Кудрявцев, масон П.А.Татищев, генерал Л.Н.Энгельгардт. Образы  предков в виде старинных фамильных портретов с ранних детских лет вошли в мировосприятие Ольги Ильиной.

Постоянными жителями Казанской губернии стали дети Боратынского. Наибольшую известность в Казани приобрели потомки поэта по линии Николая Евгеньевича. В конце XIX века после его смерти главой дома стал Александр Николаевич. В его браке с Надеждой Дмитриевной Шиповой родились Дмитрий, Ольга (будущий автор романа) и Александр. Ольгу (полную тезку бабушки) близкие называли Литой.

Семья Боратынских была уважаема в Казани. Старшее и среднее поколения несли в себе положительный заряд реформ 1860-1870-х годов. Младшие, чья юность совпала с началом XX века, уже не были всецело преданы идеализму. В них проявились черты нового времени – обостренное тяготение к творческому самовыражению, философии; интерес к новшествам технического прогресса. Тем не менее, у Боратынских никогда не было пресловутого конфликта «отцов и детей».

Лита выросла в атмосфере семейного согласия, найдя этому в одном из своих стихотворений образную аналогию – «строфы одной поэмы, воды одной реки». Боратынские дорожили историей своего рода. Подобное отношение было характерно для русского дворянства.

Стараниями Николая и Александра Николаевичей был создан казанский архив Боратынских. Они были даровитыми людьми, занимались литературным творчеством, изобразительным искусством, музыкой. Стихи писали и даже публиковали Николай Евгеньевич, Александр Николаевич, Надежда Дмитриевна. Это была милая и трогательная поэзия «семейного круга», не претендующая на высокий профессионализм.

Желание запечатлеть свидетельства прошлой и текущей жизни воплотились в   мемуарном жанре – рукописные воспоминания оставили Ольга Александровна (Казем-Бек), Екатерина и Ксения Николаевны. Нет сомнения, что подлинным литературным талантом  была отмечена именно Лита. Она получила хорошее образование, окончила гимназию, затем несколько лет жила за границей. Вернувшись в Казань, училась на Высших женских курсах.

Стихи начала писать в середине 1910-х годов. Первые публикации были сделаны в казанском журнале «Жизнь» (1913), затем ее стихи вошли в сборник «Провинциальная муза» (Казань, 1918).

В детстве Литу постигла утрата матери – Надежда Дмитриевна умерла в 1903 году. В 1917-м она вышла замуж за Кирилла Ильина из старинной казанской дворянской семьи. Отец мужа, Борис Петрович Ильин, был известным коллекционером. Кирилл избрал военную карьеру. В августе 1918-го у Ильиных родился сын Борис, названный в честь деда.

Поистине трагическим оказался 1918 год, когда через Казань прокатилось колесо гражданской войны. Водоворот событий захватил всех членов семьи. В Белой армии оказались Кирилл Ильин, братья Дмитрий и Александр Боратынские. Во время этих событий тяжело умирала бабушка Ольга Александровна (Казем-Бек): она скончалась в 1918 году.

Лита с только что родившимся ребенком на руках оказалась среди массы беженцев, покидавших Казань перед входом частей Красной Армии. Самым тяжелым ударом стали арест и вскоре последовавший расстрел Александра Николаевича Боратынского. Оба дома Боратынских  подверглись обыскам и реквизиции.

Впоследствии трагически оборвалась жизнь братьев Литы. Во время гражданской войны совсем юным погиб Александр, в 1932-м в Москве был арестован и расстрелян Дмитрий.

На долю Литы выпали многие невзгоды. В 1922 году она с сыном Борисом отправилась через всю Россию в Харбин, где встретилась с мужем. Оттуда Ильины уехали в США. В 1929-м у них появился еще один сын – Дмитрий.

В эмиграции Ольга стала писать прозу автобиографического характера на английском языке. В 1951 году в США вышла книга «Канун Восьмого дня», в 1982-м – новелла «Санкт-Петербургский роман», в 1984-м – повесть «Белый путь». По свидетельству родных, Ольга Александровна выражала надежду на публикацию этих произведений на родной земле.

В 1985 году был издан сборник поэтических произведений Ольги Ильиной на русском языке. Последняя известная ее публикация относится к 1988 году (альманах «Встречи», Филадельфия).

В 1974 году скончался  Кирилл Борисович Ильин. Ольга Александровна прожила почти  полное столетие. Ее жизненный путь завершился в ноябре 1991 года. Рождение замысла романа относится, очевидно, к годам юности Литы, когда впервые происходило осознание ею значения и ценности родительской  семьи и дома. После утраты их в реальности это понимание углубилось и приобрело законченность.

Роман сочетает черты автобиографического и художественного текстов. Реальность в нем отражается и трансформируется под влиянием временного удаления (в зеркале воспоминаний) и авторского художественного видения.

Ольга Ильина. 1926 год

Действие охватывает около двадцати лет от конца XIX века до осени 1918 года, в основном же оно сосредоточено на событиях 1914-1918 годов. Основные места действия – Казань и Казанская губерния, а также Москва и Уфа. Имена и фамилии реальных лиц, которые явно или в узнаваемом сходстве «прочитываются» в героях произведения, в большинстве случаев изменены (Огарины – Боратынские, Молсовы – Молоствовы, Готтели – Догели и т.д.), у некоторых событий, имевших место в жизни, смещена датировка. Очевидно, изменения коснулись и содержания многих подобных эпизодов.

Таким образом, нужно удерживаться от прямолинейного восприятия произведения как мемуарного источника, хотя подобный соблазн вполне обоснован. При чтении нередко возникает ощущение, что автору материалом для написания служили «синхронные» дневниковые записи.

Автобиографичность произведения очень высока. Авторское, личностное начало романа усиливается  повествованием от первого лица. Конечно же, в героине под измененным именем мы видим Литу Боратынскую (в романе - Нита), Литу Ильину. В собственном восприятии она существует в двух качествах – светской дебютантки и поэтессы. Первый образ сопровождается изысканным предметным антуражем (перчатки, веера, меха и т.д.); несколько глав посвящены описанию дворянских балов с участием героини, дворянскому окружению семьи. В то же время в тиши своей комнаты, наедине с карандашом и сафьяновыми тетрадями, она чувствует себя поэтессой.

Затем, в 1914 году, героиня – сестра милосердия в городском госпитале, в серой форме из грубой бумазеи; душевно уставшая от переживания боли и смерти, чувствующая тревожное предвестие будущего. В этом движении сменяющихся «ролей» есть и выразительные образы невесты, молодой жены, матери. В заключительных главах романа она – беженка в старых, разорванных бесформенных башмаках…

Течение внутренней жизни героини развертывается как настоящая драма, со своей динамикой, сюжетными линиями и эпизодами, со своей гармонией и диссонансами. Эта тема – один из главных «нервов» романа, определяющих неослабевающее напряжение содержания. Внутренний мир героини строится на основе высоких категорий и ценностей – истины, смысла, красоты, счастья, веры в духовное назначение и творческое преображение человека.

Происходит постоянный, часто мучительный поиск «центра истинной жизни», соседствующий со стремлением коснуться чего-то непостижимого. Творчество осознается героиней как жизненное призвание. В содержании и художественной стилистике романа очень сильно проявляется женское начало – поэтическое восприятие, тонкая аура ощущений, чувств и мыслей женщины, принадлежащей к эпохе «серебряного века» русской культуры.

…Я интенсивнее жила в сложном брожении светотеней, я с ними сливалась в одно, ощущала их ритм и чувствовала как из него рождалась мысль и расцветала в слова… Когда вещи были неопределенны и туманны, я чувствовала себя более дома, более свободной, чем когда они имели окоченевшие очертания…

Мы были мировой историей, участниками извечной жизненной драмы. Нам теперь предстояло установить новую связь с действительностью, почувствовать ее мертвую звериную хватку на нашем горле (или: оказаться в ее звериных тисках), и в нашей агонии увидеть, как недосягаемы станут те высоты, к которым стремился наш дух. И придти в ужас от отдаленности этих высот, и от жажды преодолеть эту отдаленность.

Особое  место в романе отведено Дому, который воспринимается как один из ключевых героев произведения. В конкретном воплощении Дом – это городской дом,  загородная усадьба. Первый – «внешний» – уровень тема Дома имеет фактографическую наполненность, включает описания (более или менее подробные) облика зданий; планировки, обстановки и назначения интерьерных помещений).

На другом, более глубоком, уровне Дом представляет собою одушевленное пространство, населенное людьми и вещами, наполненное воспоминаниями и связями с далекими предками и недавно ушедшими родными. Дом – это общая животворная среда существования; мир, устроенный разумно, красиво и уютно; мир, несущий тепло и любовь. Дом символизирует гармонию и счастье, выступает одной из важнейших постоянных величин жизни всех членов семьи. Сосредоточием и квинтэссенцией Дома является образ  Белой залы:

Наша зала! Ряд хрустальных люстр, белые колонны, высокие лепные потолки с нашими гербами, темные портреты вдоль стен... Блестящая черная крышка концертного рояля… эта зала была центром вселенной. Земная ось проходила из мировых недр прямо в середину этой комнаты, где паркет был выложен звездой под самой большой, средней люстрой… наше прошлое было здесь и прошлое наших предков.

Тема Дома лейтмотивом проходит через все повествование. Дом для героини обладает мощной силой притяжения. Возвращение в него и разлука с ним видятся как важнейшие события внутренней жизни.

Дважды в романе повторяется (как бы в зеркальном отражении) эпизод возвращения – сначала в реальности, когда героиня приезжает из заграничного путешествия, а затем в воображении – во время бегства из города осенью 1918 года. Впоследствии, с нарастанием катастрофического ритма исторического времени, идет неизбежно движение к разрушению Дома под воздействием ворвавшегося в его стены агрессивного внешнего мира. В последних главах романа именно с Домом связано осмысление сути трагедии происходящего:

…мое сердце надрывалось за ту, другую меня, оставшуюся там, в казанском доме, которая знала все по-настоящему и бродила по опустевшей белой зале с безжизненными портретами, с замолкшим навсегда роялем. Та другая, которая знала, что если моего отца больше нет, то и дома больше нет, и никаких надежд ни на что.

Роман завершается полным крушением прежней жизни героини и ее близких, крушением всех основ их существования. Они оказываются на пепелище почти в прямом смысле этого слова. Однако – при всей безысходности понимания невосполнимых утрат – «драгоценный  свет» не гаснет, и рождаются силы сделать следующий шаг на жизненном пути.

Остается только размышлять об источнике этой силы, достоинства и мужества, помогавших не допустить разрушение внутрь себя – внутрь души.

В произведении без назидательности, сентиментальности и экзальтации утверждаются лучшие ценности человеческого бытия. В то же время роман показывает с огромной выразительностью – как хрупок мир счастья и любви, создаваемый одним человеком или многими поколениями, как антигуманны  всевозможные революционные потрясения, сколь бы справедливыми не выглядели их цели.

Таким образом, роман, который сосредоточен – казалось бы – на «микроистории» жизни человека и его семьи, воплощает в себе также трагическую тему судьбы  частной личности в ее столкновении  с Историей, тему, очень характерную для реальной жизни и культуры двадцатого века.

Думается, что  публикуемый роман и все творчество Ольги Ильиной в целом займут достойное место как факт литературного процесса, как факт русского искусства. Имя Ольги Ильиной обязательно должно присутствовать среди замечательных представителей русской литературы, писателей и поэтов, связанных с Казанью. В романе «Канун восьмого дня» произошло воскрешение ушедшей жизни. Запечатленная действительность обрела новую форму существования. Может быть, об этом говорит героиня в одном из эпизодов романа:

Как странно вернуться домой, не правда ли! Так все знакомо и такое настоящее, что просто не верится! Я хочу сказать... как будто дом – это то, к чему можно всегда вернуться. Даже после смерти.

Елена КАРТАШЕВА

«Мы были мировой историей…»

У каждого из нас своя Казань. Свои любимые улочки, скверы, дома. Город входит в нашу жизнь, как живое существо, становиться частью окружающего мира и души. Поэтому лики Казани разные, меняющиеся: веселые и грустные, солнечные и пасмурные.

Сегодня вы увидите Казань глазами правнучки поэта Е.А.Боратынского – Ольги Александровны Ильиной, писательницы и поэтессы серебряного века, которая на страницах своих произведений, и прежде своего романа «Канун Восьмого дня», запечатлела наш город в историческом развитии и трагической смене эпох – 1913-1918 годов.

Ольга родилась в семье внука поэта Е.А.Боратынского – Александра, вот в этом сером доме на Большой Лядской улице, ныне улица Горького. Одноэтажный барский дом с пилястрами, девять окон по фасаду, справа и слева симметрично располагались флигели (сохранился только один восточный – сегодня здесь музей Е.А.Боратынского).

Александр Николаевич Боратынский

Это уникальная для нашего города усадьба – последняя деревянная дворянская усадьба, построенная в начале XIX века по всем правилам классицизма. Сын поэта Николай Евгеньевич купил ее в 1869 году, сюда он перевез архив и личные вещи отца, и три поколения Боратынских бережно хранили память о великом поэте в стенах этого дома. Этот дом – один из ключевых героев романа «Канун Восьмого дня».

Дом – это мир, устроенный разумно, красиво и уютно, несущий тепло и любовь. Он символизирует гармонию и счастье. Сердцем дома является бальный Белый зал с коринфскими колонами, лепниной и хорами для музыкантов:

«Сущность всего на свете, всех стран, морей и рек, всех дорог, всех творцов и творимого ими, царей, правителей и их народов, вся человеческая кипучесть втекала сюда, в этот центр жизни, в эту залу.

Все, что имело значенье, случилось здесь: наше прошлое было здесь и прошлое наших предков. Все, все это было здесь, и чтоб лучше все это видеть я стояла, закрыв лицо руками».

Эта усадьба на переломе веков была одним из духовных культурных центров нашего города. С ней связаны имена профессора-востоковеда А.К.Казем-Бека, писателя Н.Г.Гарина-Михайловского, художников Н.Фешина, А. Фомина, Н. Сапожниковой, поэта П.Радимова, основателя Казанской художественной школы Н.Бельковича и многих других известных казанцев (по семейному преданию бывал здесь и знаменитый Григорий Распутин).

Эти люди приносили с собой «шум споров и музыки, разговоры о прочитанных книгах, о России и ее будущем, о ницшианстве, о толстовстве, о религии. Самое важное в их жизни (гостей этого дома - А.Б.) было одно и то же: их связывала неутолимая жажда знать, для чего они живут». Здесь проводились вечера, музыкальные и театральные постановки, учительские съезды, организованные последним хозяином дома, отцом Ольги - Александром Николаевичем.

Об исканьи правды Божьей

В этом доме говорили,

О ведущем к ней незримом

И единственном пути,

О борьбе со злом и ложью

И о том, каких усилий

Стоит то одно, чтоб мимо

Этой правды не пройти.

Наискосок от серого дома раскинулся уютный Лядской садик, только он напоминает теперь казанцам о генерале Лецком, имя которого носила когда-то улица Горького. В центре садика бронзовая девушка держала в руках кувшин, и легкие струи фонтана несли прохладу и отдохновение в жаркие и пыльные летние дни.

По этим тропинкам гулял император Павел I и будущие императоры Александр и Николай, студенты Художественного училища пристраивались с мольбертам на скамеечках и пеньках, рисуя бонн с резвыми детьми.

Маленькая Ольга, или Лита, как ее звали родные, с наслаждением бегала по зеленой траве и вслушивалась в шепот высоких, до небес, сосен. Сегодня этот садик украшает бронзовый памятник Г.Р.Державину. Он является воспроизведением того самого памятника, который поставили казанцы своему великому земляку в 1847 году сначала во дворе университета, а потом перенесли его на Театральную площадь.

Лита запомнила его таким:

«На темном пьедестале сидел бронзовый поэт Державин, закутанный в греческую тогу. Голова его была мечтательно закинута вверх, снежная шапка сидела на его бронзовых волосах».

Недалеко от камерного тихого Лецкого садика находился Панаевский сад, место гуляний и увеселений, там по вечерам играл военный оркестр в сорок трубачей и бравурная музыка разносилась по всей Лядской. Панаевский сад находился на месте теперешнего стадиона «Динамо» и Центра детского творчества и досуга имени Абдуллы Алиша. В нем располагался закрытый театр на 754 места, открытый театр с эстрадой, «музыкальная раковина», множество киосков по продаже мороженого, пива, воды и прочего, прекрасный ресторан, зимой заливался каток. За вход в сад брали всего 20 копеек, а за увеселения платили отдельно.

В павильончике за пятачок можно было послушать фонограф Эдисона. В закрытом театре царила оперетта, затем фарс, а в октябре 1896 года в город пришел кинематограф, и первые два сеанса прошли именно здесь. За полночь в небо взвивался очередной «бриллиантовый» фейерверк.

В годы Первой мировой войны в саду был летний госпиталь лазарет почти на 2000 коек. После Октябрьской революции он был национализирован, постепенно пришел в упадок, а потом и вовсе исчез с лица города.

По Лецкой улице Лита проезжала, направляясь на первый в ее жизни бал в Дворянское собрание. Это был центр светской и культурной жизни Казани. Строился он в 1845-1855 года по проекту И.П.Ефимова, который придал зданию вид итальянского палаццо. Гордость здания – двухсветный белый зал с колоннадой, торжественная лестница с изысканной вязью, роскошные зеркала, великолепная акустика. Здесь проходили губернские дворянские выборы, устраивались балы, маскарады, парадные приемы и обеды, выступали Федор Шаляпин, Леонид Собинов, Сергей Рахманинов.

Атмосфера, царившая на балах казанского дворянства, описана Л.Н.Толстым в рассказе «После бала». Ольга Александровна в романе «Канун Восьмого дня», также дает описание балам в Дворянском собрании:

Первая волна гостей уже поднималась по малиновому ковру главной лестницы Дворянского Собрания. На первой площадке огромное стенное зеркало отражало приближение декольтированных дам с наброшенными на плечи мехами, сопровождавших их мужчин во фраках, офицеров в парадных формах. В этом первом этапе шествия их внимание явно было приковано к собственному отражению в зеркале, к которому они продвигались. На изгибе лестницы выражение их менялось, привлеченное балом...

В зале было уже много танцующих пар.

Под светом люстр паркет был как золотистое зеркало и, пока еще не было толпы, танцующие пары почти отражались в нем.

Один из таких балов свяжет жизнь Литы с юнкером Николаевского кавалерийского училища Кириллом Борисовичем Ильиным (в романе он назван Игорем Волотским).

Я заметила его яркую расцветку - сине-черные волосы и яркие, золотистые глаза в черных ресницах. Я подумала, что этот юнкер, видимо, отлично знает, как он красив...», таким увидела его впервые Ольга и сразу же воздвигла между ними стену, потому что «было что-то в этом Волотском совершенно мне чуждое, что-то отдающее изъезженным модным романсом, ...который во мне возбуждал возмущение.

На этом балу ей предстояло серьезное объяснение с одним из поклонников, и она уже решила дать согласие на предложение руки и сердца. Улучив минуту, Игорь отговаривает ее от этого шага, но Ольга делает вид, что не понимает его. Во время бурного и быстрого вальса она подворачивает ногу, чуть не падает (какой конфуз!) и, как Золушка, теряет, но не туфельку, а черепаховую шпильку с золотым верхом, память о рано умершей матери.

Поздно вечером в белом зале Серого дома на Лядской раздадутся твердые шаги и позвякивание шпор.

– Не выходите замуж за Сигнена.

– Почему?

– Прошу вас, подождите меня.

– Вас? Но ведь Вы меня даже не знаете! – я начала беспомощно, ощупью, в то время, как целый вихрь мыслей поднялся в моей голове...

Что за идиотство? Потому что, несомненно, я ему скажу: «Да, я вас подожду».

Так неожиданно решилась ее судьба.

Раньше площадь, где находится Дворянское собрание называли Театральной. Потому что на месте памятника В.И. Ленину и сквера за ним стояло здание старого театра, от входа которого спускался вниз амфитеатром Державинский сад. Театр будто парил над городом и был виден отовсюду. Он столько раз горел, что, вряд ли даже краеведы знают точное число этих пожаров. Своей труппы в театре не было, а существовала так называемая антреприза, когда на несколько сезонов здание театра снимала приезжая труппа, многие известные актеры того времени украшали своим мастерством казанскую сцену. Их игра несла вдохновение и слушателям.

Идея написания романа «Канун Восьмого дня» пришла к Ольге Александровне в этом театре вместе с музыкой Мусоргского, когда она слушала увертюру к опере «Борис Годунов» – «это была очень простая идея, но явилась она ко мне как откровение, так что дыхание у меня захватило и даже руки в белых тугих перчатках похолодели». В ту пору ей было 19 лет, осуществить свой замысел Лита сможет только через двадцать лет.

Железной пятой события российской истории раздавят ее хрупкий и в чем-то рафинированный мир, и, пройдя сквозь испытания, она напишет:

«... Мы были мировой историей, участниками извечной жизненной драмы. Нам теперь предстояло установить новую связь с действительностью, почувствовать ее мертвую звериную хватку на нашем горле и в нашей агонии увидеть, как недосягаемы станут те высоты, к которым стремился наш дух. И прийти в ужас от отдаленности этих высот, и от жажды преодолеть эту отдаленность. Было какое-то успокоение в том, чтобы не чувствовать больше ответственности перед всеми «униженными и оскорбленными»; быть сброшенными с нашего пьедестала, затоптанными толпой и приветствовать это, как ступень к новой и иной свободе...».

В 1917 году изменится многое: нарядная, освещенная электрическими фонарями Театральная площадь уйдет в прошлое, тут же появятся первые предвестники будущей разрухи:

...Сирень зацвела вокруг Театральной площади, и пьяные дезертиры-солдаты со своими девками сидели под ними развалившись, выплевывая семечки и усеивая тротуары их шелухой и окурками...

Оставим и эту картину, она тоже ушла в далекое прошлое. Теперь архитектурный ансамбль площади Свободы близок к гармонии: в 1956 году было построено (по проекту архитекторов Н.Скворцова и И.Гайнутдинова) новое здание театра, которое привлекает внимание гармонией классических форм, тонко дополненных элементами татарского национального орнамента.

На Театральной площади Казани шла светская и духовная жизнь города, а главной торговой артерией была Большая Проломная, ныне улица Баумана. Туда мы и направляемся вслед за Ольгой Александровной.

«Троицкая (Большая проломная - А. Б.) – главная улица торговой части города, всегда была полна народу после трех часов дня, когда закрывались школы и государственные учреждения и до самой полночи, когда люди возвращались из театров, ресторанов и катка...»

Оживленной и многолюдной описывает в своем романе Ольга Ильина Большую Проломную улицу, ныне улицу Баумана. История ее насчитывает столько веков, сколько и сама Казань. С незапамятных времен она формировалась как главная торговая артерия города, его деловой центр, место сосредоточения всевозможных развлекательно-увеселительных заведений. Само по себе архитектурное убранство улицы кажется скромным и неприметным. Нет в ней величественных ансамблей или сооружений дворцового типа, но внимательный глаз различит и прекрасные пропорции памятников XVII века, и четкие линии ампирной архитектуры, и прихотливые линии модерна, и уравновешенность форм неоклассицизма.

Императорский Казанский университет был открыт в 1804 году по указу императора Александра I. Жизнь многих поколений Боратынских была связана с этим местом. Его центром, как и в наше время, было главное здание с белоснежной легкой колоннадой ионического ордера, построенное в 1822-1825 годах архитектором П.Г. Пятницким. В домовой церкви университета в 1864 году венчались сын поэта Николай Боратынский и дочь профессора востоковедения А.К. Казем-Бека (у него учился, правда недолго, Л.Н. Толстой) Ольга, на втором этаже над входом вы видите окна этой университетской церкви, сегодня там располагается музей университета.

Здесь учились братья Ольги – Дмитрий и Александр, но им суждено было прожить недолгую жизнь: Александр погибнет восемнадцатилетним юношей во время гражданской войны, а Дмитрия репрессируют в 1932 году.

А сейчас мы направляемся на одну из любимейших улиц Литы – Большую Грузинскую, ныне Карла Маркса. В романе эта улица предстает как особый мир тихих дворянских особняков, со своими традициями и причудами. По этой улице она вместе с семьей направлялась в театр и Дворянское собрание, ходила в сторону Арского поля, чтобы посещать Высшие Женские курсы, во время Первой мировой войны, надев серое суконное платье и белый апостольник сестры милосердия, шла на работу в госпиталь.

«Когда мы вышли, воздух был мягкий и почти совсем неподвижный. Тополя вдоль нашей улицы были окутаны инеем, и уличные фонари искрились сквозь всклокоченный серебряный узор... Только несколько окон были освещены во дворце главнокомандующего войсками Парные часовые у подъезда неподвижны в огромных тулупах, и винтовки в их руках казались игрушечными».

Дом Главнокомандующего, или Дворец А.Г.Сандецкого (К.Маркса, 64/29) часто появляется на страницах романа. Это одно из красивейших зданий города было построено в 1906 году предположительно архитектором Ф.Р.Амлонгом. Легкий двухэтажный дворец, в декоре которого чувствуется дыхание модерна, большая терраса, уютный сад. Сегодня это Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан.

Метаморфозы облика этого дома очень чутко отражали стремительные изменения, происходившие в стране, в некотором смысле для Литы этот дом становится олицетворением судьбы России. Вот что она видит после взятия большевиками власти в городе в 1917 году:

Полузамерзшие окна трех этажей Военного Комиссариата были освещены, и за ними маячили тени каких-то людей. Снег крутился перед ними и вокруг полосатых сторожевых будок, перед которыми раньше всегда стояли часовые, стояли навытяжку неподвижные, отчетливые, как эмблема России, ее мощи. Как символ долга человека перед родиной...

Пойманный в опустелые будки обезумевший ветер бесновался и взвизгивал в них бабьим протяжным воем, и злостное чувство гибели ползло от их пустоты. Где-то в темноте этой вьюги пропала, исчезла Россия, ее красота, ее величие».

У этого дома в жаркие августовские дни 1918 года были выстроены две длинных шеренги добровольцев, отправлявшихся на фронт для борьбы с Красной армией. Два ряда мальчиков, почти детей, в тяжелых сапогах и защитной форме, которая им была велика. И среди них восемнадцатилетний брат Литы - Александр. Она провожала его, надеясь, что все устроится, все вновь соберутся в Сером Доме и жизнь станет «тихою, нежною, сладкою, как ласка.

Недалеко от дома Сандецкого, располагается дом (Муштари, 30), в котором молодожены Ольга и Кирилл Ильины поселились после свадьбы в феврале 1917 года. Этот двухэтажный, уютный дом, принадлежавший семье Боратынских, был построен в 1901 году архитектором С.В.Бечко-Друзиным. И хотя здесь родился в августе 1918 году у молодой семьи сын Борис, жизнь их в этом доме оказалась недолгой. Кирилл в рядах Белой армии продолжал сражаться с большевиками, фронт стал все дальше и дальше передвигаться на восток. А Лита с маленьким Борисом на руках, перед приходом Красной армии, среди тысяч беженцев покинула город. Имя ее стояло одним из первых в расстрельных списках.

«Надо мной было черное небо. В его черноте и режущем холоде осенней ночи звезды стояли остро очерченные и бесчисленные... необычно было все на земле: город, в котором никто не спит, в котором жизнь достигла величайшего напряжения, обратился в слиток тьмы и молчания. Час ночи, а город остро насторожен, больше чем за последние пятьсот лет. Казалось, уходил весь город...»

Лита с сыном покинет Россию в 1922 году, затем будет Харбин и Сан-Франциско, нелегкий иммигрантский быт и долгая жизнь - 97 лет. Но все ее творчество будет связанно с потерянной родиной, с Казанью, Серым домом на Большой Лядской улице.

Она мечтала, чтобы ее книги выходили на русском, а не английском языке, в Казани, а не в Нью-Йорке. И в конце 2003 года эта мечта осуществилась - вышел в свет ее роман «Канун Восьмого дня», одна из фраз которого теперь звучит пророчески:

«Как странно вернуться домой, не правда ли! Так все знакомо и такое настоящее, что просто не вериться! Я хочу сказать... как будто дом – это то, к чему можно всегда вернуться. Даже после смерти».

Она вернулась в город, который так любила, и я надеюсь, что ее творчество, ее книги, ее Казань станет частичкой вашего сердца и души. Думаем, что все творчество Ольги Ильиной займет достойное место как факт российской культуры. Ее имя обязательно должно присутствовать среди замечательных представителей русской литературы, писателей и поэтов, связанных с нашим древним городом - Казанью.

Буду старой старухой,

Но останусь всегда такой:

Называть слона буду мухой

И шутить над своей тоской.

Все ж примите, потомки и дети,

Мой завет и чтите его:

Тот счастливее всех на свете,

Кто сильнее себя самого.   

Алина БИКБОВА

«Казанские истории»,  №9-10, 2004 год