Павел Васильевич Аксёнов, человек «опального поколения»

12 апреля 2020 года

Павел Аксёнов родился 28 января 1899 года в селе Покровском Ряжского уезда Рязанской губернии. Окончил церковно-приходскую школу, а в 1919 году – Центральную советскую партийную школу имени Я. М. Свердлова. Он принадлежал к казанской элите и в годы репрессий поплатился за это.

Большевик по убеждению

Павел Аксенов вел активную трудовую деятельность. Работать начал в юном возрасте, успев побывать пастухом, рабочим, путевым обходчиком на Рязанской железной дороге и на некоторых московских предприятиях. Позже он был помощником писаря, членом волостного земельного комитета Покровской волости.

По слухам, сначала поддерживал эсеров, с 1918-го – член РСДРП (б). Секретарь партийной ячейки в селе. Как рабочий, побывавший в Москве, и как грамотный по тем временам человек, Аксенов был избран членом волостного земельного комитета. Он принимал непосредственное участие в конфискации помещичьих имений, в организации управления поместьями и лесами, в распределении бывших барских земель между крестьянами. Выступая перед односельчанами, разъяснял сущность ленинского лозунга о войне и мире, призывал голосовать на выборах в Учредительное собрание за список Российской социал-демократической партии (большевиков).

При активном участии Аксенова в селе Покровском создается революционно-боевой кружок, который занимается революционным переустройством деревни. В 1918 году основное ядро кружка организует группу сочувствующих Российской коммунистической партии (большевиков). Вскоре Ряжский уездный комитет партии преобразует эту группу в ячейку РКП(б). Ее секретарем вплоть до отъезда из Покровского в 1919 году избирают Аксенова.

Осенью 1918 года в Рязанской губернии вспыхнуло контрреволюционное восстание. Во многих волостях и селах Ряжского и Сапожковского уездов была свергнута советская власть, а партийных и советских работников убили или арестовали. «Боевая пятерка», в которую вошел и Аксенов, потеряв на время связь с уездным комитетом партии, собрала оружие и создала красногвардейский отряд из 150 штыков. Отряд провел ряд серьезных операций по ликвидации кулацко-эсеровских банд. Потом, связавшись, наконец, с уездным комитетом, получил указание, как вести дальнейшую борьбу с контрреволюцией.

Гражданская война. В начале 1919 года Аксенов руководил продотрядом, с осени был агитатором политуправления Юго-Западного фронта на станции Ряжск. Затем – инструктор политотдела 15-й Инзенской (Сивашской) дивизии. Сражался под Каховкой, брал Перекоп.

Война закончилась. Ему не хватало теоретических знаний, и он стал слушателем Рязанской губернской совпартшколы. После ее окончания вместе с другими наиболее отличившимися в учебе был командирован губернским комитетом РКП(б) в Москву, в Центральную школу советской и партийной работы. Во второй половине 1919 года эта школа была переименована в Коммунистический университет имени Якова Свердлова. Лекторами и преподавателями здесь были Владимир Ленин, Надежда Крупская, другие известные деятели революции, лучшие профессора Москвы. Слушатели изучали общеобразовательные предметы, а также политическую экономию, философию и теорию государства. По инициативе Феликса Дзержинского курсанты школы не менее двух раз в неделю участвовали в различных операциях по борьбе с контрреволюцией.

Женщины казанского градоначальника

В Москве Аксенов познакомился с Цецилией Яковлевной Шапиро, прошедшей свой боевой путь в Гражданскую войну на личном бронепоезде Серго Орджоникидзе, а потом поступившей в университет. Павел и Циля сочетались пролетарским браком и поселились в Староконюшенном переулке, в квартире, изъятой у кого-то из «бывших». Отучившись, были направлены на партработу. Донецкий, Рыбинский, Орловский и Нижнетагильский губернские комитеты партии, в 1928 году – Казань.

Цецилия Шапиро и ее брат Владимир. 1917 год

Сначала Аксенов работал секретарем Кировского райкома ВКП(б). С 1930 по 1935 год – председатель Татарского профсоюзного совета.

В Казани Павел Васильевич встретил Евгению Гинзбург (7 [20] декабря 1904, Москва — 25 мая 1977, там же). Она переехала с родителями в Казань в 1909 году. Отец – Соломон Натанович – был известным в городе фармацевтом.

Репрессии не обошли и родителей Евгении: Соломон Натанович был арестован 20 августа 1937 года и осуждён 17 октября как «отец врага народа». Ревекку Марковну арестовали на день позже, 21 августа, осудили 17 октября как «мать врага народа».

В 1920 году она поступила в Казанский университет, на факультет общественных наук,  диплом получила в  Казанском восточном педагогическом институте. Реорганизации учебных заведений тогда было делом обычным. В аспирантуре училась в Ленинграде. Защитив диссертацию, получила ученую степень кандидата исторических наук.До 1925 года преподавала историю ВКП(б) на тюркско-татарском рабфаке, работала в экспериментальной школе при пединституте, была ассистентом  кафедры истории Западной Европы в Татарском коммунистическом университете. Потом стала ассистентом кафедры методики преподавания истории в восточном институте. С 1930 года преподавала историю ВКП(б) в высшем техническом училище (втузе) при  мыловаренном заводе имени Вахитова. Как положено преподавателю общественных наук, вступила в партию. В сентябре 1933 году получила звание доцента университета, где преподавала историю партии до 1935 года.

В 1934 году Татарский обком партии мобилизовал группу научных работников для усиления работы редакции газеты «Красная Татария». Евгения Соломоновна оказалась в числе мобилизованных и около двух лет заведовала отделом культуры этой редакции, совмещая журналистику с основной, педагогической.

Цецилия, узнав о романе мужа, ничего не стала выяснять и уехала с дочерью в Покровское, а потом в Москву. Это спасло Аксенова от партийных разборок. В то время супружеские измены не поощрялись. Она поступила в Институт красной профессуры. Окончив его, преподавала курс истории Запада в Военной академии имени Фрунзе. Одновременно писала диссертацию в Институте истории Академии наук.  

Кстати, когда бывший муж был арестован, она хлопотала за него. Не исключено, что именно по его обращениям к нужным людям Павла Васильевича не расстреляли.

Аксенов женился на Евгении Гинзбург и сделал в Казани хорошую карьеру.

Павел Аксенов и Евгения Гинзбург. Казань, 1930 год

Как профсоюзный вожак, провел IX съезд профсоюзов республики, где выступил с докладом. По его инициативе был организован республиканский (всетатарский) конкурс на лучшее предприятие, проводились активные мероприятия по улучшению условий труда. В этот период подавляющее большинство рабочих было переведено на 7-часовой рабочий день, а на вредных производствах – на 6-часовой.

Профсоюзы принимали самое активное участие в избирательных кампаниях. Среди депутатов городских советов половину составляли рабочие, непосредственно занятые на производстве. В сельских советах почти три четверти депутатов составляли колхозники.

Профсоюзы тесно взаимодействовали с подшефными частями Красной Армии, оказывая им материальную помощь. На предприятиях создавались кружки военных знаний. Проходили изменения и внутри самих профсоюзов.

Во всех делах мужу помогала жена – Евгения Гинзбург, у которой не было сомнений в правоте дела революции. В 1932 году в их семье родился будущий писатель Василий Аксенов, и они зажили уже впятером: Аксенов, Гинзбург, Василий, а также сын Евгении от первого брака Алеша и дочь Павла Майя.

Жили на улице Комлева, в престижном доме для работников науки и техники, напротив Лядского садика.

От жены не отрекся

В 1935 году Павел Васильевич был избран председателем Казанского городского Совета депутатов трудящихся. В некоторых краеведческих источниках его называют председателем горисполкома, да и он сам в воспоминаниях, опубликованных в 1993-1996 годах в журнале «Казань» под заголовком «Последняя вера», называет себя так. По сегодняшним временам – он был мэром Казани.

Дело в том, что в октябре 1922 года для сокращения штата управленцев Казанский горисполком был упразднен, его отделы слились с соответствующими комиссариатами областного значения (создание Татарской автономной республики не отразилось на названии партийно-административных органов). Исполнительным органом Казанского городского Совета был избран Президиум, на который возложили некоторые функции горисполкома.

Горисполком появился в Казани только в конце 1939 года, в соответствии с Конституцией ТАССР, когда Василий Аксенов уже был политзаключенным.

В 1937 году решением пленума Казанского горсовета его сняли с должности председателя и вывели из членов Президиума с формулировкой «за притупление большевистской бдительности, невыполнение постановления ВЦИК от 04.05.1937 о перестройке работы Совета, за антигосударственную практику работы». И это несмотря на то, что он был членом бюро Татарского обкома партии, центральных исполнительных комитетов ТАССР, РСФСР и СССР.

В своих воспоминаниях Павел Аксенов пишет, что от него требовали, чтобы он отрекся от жены. У него была такая возможность, поскольку процесс «работы» с ним шел очень долго. Чтобы арестовать его, понадобилось согласие из Москвы. А Евгению Соломоновну просто пригласили на «Черное озеро» (так называли в Казани здание НКВД, расположенное на улице Дзержинского) – и домой не выпустили. Первый звонок прозвенел для нее еще в 1934 году, когда ее вызвали на допрос после ареста коллеги по редакции «Красной Татарии» – заведующего отделом международной информации Николая Наумовича Эльвова.

Вот как она вспоминает партийное собрание 1937 года в повести «Крутой маршрут», на котором ей объявили выговор:

«Через несколько дней после ареста Эльвова в редакции «Красной Татарии» состоялось партийное собрание, на котором мне впервые были предъявлены обвинения в том, чего я НЕ делала.

Оказывается, я НЕ разоблачила троцкистского контрабандиста Эльвова. Я НЕ выступила с уничтожающей рецензией на сборник материалов по истории Татарии, вышедший под его редакцией, а даже приняла в нем участие. (Моя статья, относившаяся к началу XIX века, при этом совершенно не критиковалась.) Я ни разу НЕ выступала против него на собраниях.

Попытки апеллировать к здравому смыслу были решительно отбиты.

– Но ведь не я одна, а никто в нашей областной парторганизации не выступал против него…

– Не беспокойтесь, каждый ответит за себя. А сейчас речь идет о вас!

– Но ведь ему доверял обком партии. Коммунисты выбрали его членом горкома.

– Вы должны были сигнализировать, что это неправильно. Для этого вам и дано высшее образование и ученое звание.

– А разве уже доказано, что он троцкист?

Последний наивный вопрос вызвал взрыв священного негодования.

– Но ведь он арестован! Неужели вы думаете, что кого-нибудь арестовывают, если нет точных данных?

На всю жизнь я запомнила все детали этого собрания, замечательного для меня тем, что на нем я впервые столкнулась с тем нарушением логики и здравого смысла, которому я не уставала удивляться в течение всех последующих 20 с лишком лет, до самого XX съезда партии, или, по крайней мере, до сентябрьского Пленума 1953 года».

Евгению Гинзбург осудили 1-го августа 1937 года. Военная коллегия Верховного суда РСФСР в Москве приговорила ее к десяти годам одиночного заключения и пяти годам поражения в правах по 8-му пункту (террор) печально известной статьи 58. Восемнадцать лет жизни она провела в лагерях и ссылках, а по возвращении написала книгу «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности». В этой книге Гинзбург показала трагедию людей, ставших жертвой беззакония и партийно-советского государственного произвола. Это жизнь талантливого человека, прошедшего через все круги ада, показавшего, что физически человек может жить в неимоверно трудных условиях, но сохранить свою духовность в экстремально унизительной для человека ситуации дано не каждому. Евгении Гинзбург это удалось. Первоначально опубликованная за рубежом (1966), книга принесла автору международную известность. «Крутой маршрут» в 1988 году был напечатан в газете «Вечерняя Казань», до этого распространялся в самиздате.

 Спектакли, поставленные по повести, шли на сценах театров разных городов страны, в том числе на сцене Качаловского театра в Казани. В московском театре «Современник» «Крутой маршрут», поставленный в 1989 году, идет до сих пор.

Василий Аксенов с отцом. Декабрь 1962 года

Василий Аксенов с матерью

Евгения Соломоновна Гинзбург похоронена в Москве, на Кузьминском кладбище.

Между молотом и наковальней

Павла Васильевича тоже арестовали в 1937 году. В 1939-м приговорили к смертной казни, которую потом заменили на 15 лет лагерей. Но родные об этом узнали только тогда, когда он вернулся в Казань. Более месяца провел в камере-одиночке для смертников, и каждый из этих дней мог стать для него последним. Цитата из его воспоминаний «Последняя вера»:

«Вернувшись вечером домой, я увидел жену очень расстроенной. Она сказала о новых арестах научных работников и некоторых деятелей литературы и искусства. Кроме того, сообщила, что ее вызывал уполномоченный партконтроля при ЦК ВКП(б) по Татарии Ф. И. Зайцев и предложил рассказать о своих связях с Эльвовым, Корбутом и другими троцкистами. Он признался, что обком требует заново рассмотреть вопрос о партийном положении «троцкистки» Гинзбург.

Жена возмущалась несправедливостью, волновалась за свою участь, за меня, за наших детей.

2 февраля 1937 года, 10 часов утра. Баскин (Баскин Вениамин Абрамович (1906–1938) – первый секретарь Казанского горкома ВКП(б) с 1935 по 1937 год) открывает собрание партийного актива. В президиуме члены бюро обкома и горкома партии. Не объявляя повестки дня, Баскин предоставляет слово для доклада первому секретарю обкома. Лепа (Лепа Альфред Карлович (1896–1937) – первый секретарь Татарского обкома ВКП(б) с 1933 по 1937 год; репрессирован, реабилитирован посмертно) долго не может начать своей речи. На лице его – признаки противоречивых чувств, колебания и, кажется... страх.

Но вот усилием воли Лепа собирает раздробленные части своего «я» и начинает громить презренных троцкистов, бухаринцев, националистов всех мастей и тех, кто потакает им. В голосе его – металл, удары мощного молота о наковальню, на которой разбиваются жалкие отребья врагов народа. Он призывает партийную организацию произвести крутой поворот в работе в сторону выкорчевывания врагов партии, какие бы посты они ни занимали, говорит, что оценка работы будет определяться конкретными достижениями в решении этой ГЛАВНОЙ ДЛЯ ДАННОГО ПЕРИОДА ЗАДАЧИ. Затем между молотом и наковальней оказались Е. С. Гинзбург и моя грешная душа. С Гинзбург он расправился одним ударом. Если раньше она обвинялась в политической слепоте, то теперь Лепа превратил ее в законченную и опасную троцкистку, «вражеская деятельность которой давно доказана», и потому он концентрирует внимание на ее «покровителе» и «заступнике». Хотя партийная организация Татарии знает товарища Аксенова как активного и преданного партии коммуниста, в последнее время он оказался в плену своих иллюзий и этим самым приносит большой вред себе и партии. В очень жесткой форме Лепа потребовал от меня разрыва с троцкисткой Гинзбург, осуждения ее деятельности и признания своих ошибок, и предложил мне выступить с покаянной речью.

Собрание продолжалось весь день 2 февраля и два вечера 3 и 4 февраля. Выступало множество ораторов. Одни каялись в слепоте, другие – в недостатке бдительности, третьи – в неумении организовать массы на борьбу против вражеской деятельности, четвертые рассказывали «теоретические байки» о коварстве врагов партии и предлагали наилучшие методы для распознавания и выкорчевывания их, пятые беспощадно клеймили целые партийные организации, в которых оказался какой-нибудь право-троцкист или националист, давно разоблаченный и репрессированный, НО, ВЕРОЯТНО, оставивший в этой организации какие-нибудь корешки, закваску или что-нибудь другое, из чего может произрасти гнилая трава троцкизма, султан-галиевщины и всяких других ядовитых «измов».

Сидел я в президиуме и слушал ораторов. На столе лежал блокнот, но ни одной записи в нем не было сделано. Сердце ныло. Что происходит? Неужели Лепа верит тому, что говорит с этой трибуны?

Было ясно, что Лепа не сам по себе выступает, его действия соответствуют желаниям и директивам Центрального Комитета. Но как соединить все это с только что закончившимися конституционными съездами, где были приняты великолепные декларации о широчайшей демократии? А, может быть, чистка, которая снова развертывается в партии и стране, нужна как гарантия демократии? Но возможно и другое: самая демократическая Конституция могла понадобиться как прикрытие для самого жестокого подавления всех, даже незначительных ростков демократии.

Противоречивые мысли и чувства терзали меня. Но господствовало одно чувство – страх. Может быть, я чего-то не знаю или не понимаю и, не понимая этого очень важного, сокровенного, отклоняя советы и помощь руководителей партийной организации, совершаю грехопадение, действую против основных положений партийности? Может, следует поднять камень покрупнее и бросить его в сердце моей подруги жизни? Может быть, такой поступок принесет пользу партии и счастье мне и моим детям?

… Когда мне предоставили слово, я произнес горячую взволнованную речь, сказал, что если Гинзбург – троцкистка и в той или иной форме вела или ведет борьбу против партии, то буду голосовать за исключение ее из партии. Но ведь доказательств ее вины не было и нет, а принимать на веру то, что о ней говорилось здесь, значит поддерживать клевету.

Речь мою слушали внимательно, никто не мешал мне говорить.»

Поскольку Аксенов от жены не отрекся, пришлось искать другие прегрешения. И нашли – незаконный расход 710 405 рублей 47 копеек государственных средств на дачи для работников городского хозяйства и партийно-советского аппарата города. Официальное решение об этом признали ошибочным.

«В целях создания благополучия членов контрреволюционной организации, в целях дискредитации Советской власти перед трудящимися, по заданию руководства правотроцкистской организации – Аксенов 6 января 1936 года опросным путем оформил решение Президиума Горсовета о постройке дач для членов к / р организации на средства изъятые им из директорских фондов коммунальных и других предприятий города, находящихся в подчинении у Горсовета... На строительство дач из различных незаконных источников, как установлено экспертизой было затрачено (вместе с оборудованием) государственных средств 539349 рублей 95 коп. и в начале июня месяца 1936 года в них были размещены преимущественно члены правотроцкистской организации и лишь незначительное количество руководителей предприятий, которые отпускали средства на это строительство. При эксплоатации этих дач одним из членов контрреволюционной правотроцкистской организации Баскиным для своих членов организации был установлен порядок, запрещающий всякие ограничения отпуска закусок и вин. Под дни отдыха и в дни отдыха члены контрреволюционной организации ныне разоблаченные враги народа днями и ночами пьянствовали на этих дачах. В числе этих людей находился и обв. Аксенов. Все эти пьяные оргии как и все прочие расходы по эксплоатации дач с ведома и по инициативе Аксенова происходили за счет обворовывания государства и финансировались из тех же незаконных источников. Таким образом за летний период 1936 года на эксплуатацию этих дач израсходовано 171055 руб. 52 коп. государственных средств. Всего израсходовано на содержание и строительство дач государственных средств 710405 руб. 47 коп...

Вторым моментом контрреволюционного вредительства со стороны Аксенова, как это установлено судебным следствием является провокационная установка его о программе дорожных работ на 1937 год...»

Подробнее на «БИЗНЕС Online»: https://www.business-gazeta.ru/article/358500

«Положи билет на стол»

Василий Павлович был убежден, что ему ничего не грозит. В этом мнении его утвердил нарком внутренних дел республики Петр Рудь, принявший бывшего председателя горсовета и уверивший его, что у НКВД нет претензий ни к его жене, ни к нему. Надежду дали приглашение в Москву на заседание ВЦИКа, участие в похоронах Серго Орджоникидзе, в торжествах в честь 17-й годовщины образования Татарской АССР, назначение начальником строительства Казанского оперного театра и предложение подписать Конституцию республики.

Лишь исключение из ВКП(б) поколебало уверенность в защищенности. В ответ на попытку оправдаться он услышал: «Ты, Аксенов, не на митинге, ораторствовать тебе не дадим. Положи билет на стол». Выйдя на воздух, он горько заплакал...

В воспоминаниях он пишет о том, как жил в последнее время перед арестом. Нашел себе новое дело – руководил строительством оперного театра на площади Свободы. Строительные работы здесь начались в 1936 году (в некоторых источниках – 1933), но шли неспешно.

(Заметим в скобках, с началом Великой Отечественной войны они прекратились совсем и возобновились только в 1945 году).

Понимая возможность ареста, Аксеновы отправили Алешу и Майю родственникам. Уже после ареста Павла Васильевича младшего Васю взяла к себе его сестра Ксения Аксенова. Но перед этим он полгода провел в Костромском сиротском доме для детей «врагов народа», где его нашел дядя – Адриан Васильевич Аксёнов, младший брат Павла Васильевича.

До 16 лет Василий жил у тети – Ксении Васильевны, в доме на улице Карла Маркса, напротив дворца Сандецкого, в котором в это время располагался туберкулезный диспансер (в настоящее время – Музей изобразительных искусств РТ). Квартиры  в доме были коммунальными.

В 2007 году, приехав на первый фестиваль "Аксенов-фест", Василий Аксенов побывал в доме, где жил с родителями, и доме, приютившем его после их ареста (он еще существовал). Фото Владимира Зотова

В одной комнате с пятиметровым потолком жили бабушка Евдокия, мать Павла Васильевича, его сестра Ксения, Матильда, дочь Ксении, с мужем Евгением и детьми Аликом и Галиной. Матильда в то время была ответственным секретарем в редакции молодежной газеты («На штурм», с апреля 1938 года – «Комсомолец Татарии»), Евгений был на комсомольской работе. У них после ареста родственников тоже возникли проблемы на работе, обоим пришлось поменять работу. Но они остались на свободе.

Матильда (Мотя) Аксенова и Евгений Котельников

(Заметим в скобках, дом, в котором жили Котельниковы, в настоящий момент не существует, на его месте новодел, в котором в 2009 году открыт Дом-музей Василия Аксенова, в экспозиции которого рассказывается и о родителях знаменитого писателя).

Почти 18 лет Павел Васильевич находился в заключении: в лагерях Инты (Коми АССР), а потом в ссылке в Красноярском крае. Павла Васильевича Аксенова реабилитировали в 1956 году.

В это время он уже жил в Казани.

 «Сиделец» Василий Аксенов

В августе 1956 года Аксенов женился. У Евгении Гинзбург в то время уже была другая семья. Еще в ссылке в Магадане она вышла замуж за заключенного врача Антона Яковлевича Вальтера. Ее реабилитировали в 1955 году, Вальтера - в 1958-м.

Евгения Соломоновна Гинзбург

Женой Аксенова стала Анна Ивановна, свекровь Надежды Сальтиной, известной журналистки газеты «Комсомолец Татарии», благодаря которой казанцы узнали о Павле Аксенове и прочитали его воспоминания. Надежда Андреевна впервые рассказала о знакомстве с ним в журнале «Казань», в первом номере, который вышел в декабре 1993 года. Вместе с очерком известного казанского историка Булата Султанбекова ее заметки предваряли воспоминания Павла Аксёнова.

Органы не оставили Аксенова-старшего вниманием и после возвращения в Казань. Сам он вел жизнь тихую, беспокоил власть сын – уже известный писатель. В 1979 году, накануне «роковой» поездки Аксенова-младшего за границу, когда его лишили советского гражданства, в доме отца побывали люди с «Черного озера» и унесли с собой рукопись воспоминаний. Позднее Павел Васильевич пришел к выводу, что эти два события –  изъятие рукописи и отъезд сына – связаны друг с другом.

К счастью, в семье Сальтиных оставался машинописный вариант, о котором никто не знал. Как вспоминала Надежда Андреевна, ему пришлось восстанавливать часть текста, поскольку машинописный вариант был неполный. Рукопись заканчивалась возвращением Аксенова в Казань. Он планировал продолжить работу, рассказать о новом периоде жизни. Но в 1982 году внезапно скончалась Анна Ивановна, которая, как вспоминает Н. Сальтина, «была по существу вдохновительницей этого произведения. Она постоянно подталкивала мужа к письменному столу, была первым читателем. С этого момента работа над рукописью не возобновлялась».

Умер Павел Васильевич Аксенов 7 мая 1991 года. Похоронен в Казани на Арском кладбище, на второй пешеходной аллее, справа. Рядом с ним погребены его мать – Аксенова Евдокия Васильевна (1958-1942) и Котельников Евгений Михайлович, муж ее дочери Ксении Васильевны (1910-1969).

Василий Павлович Аксенов на могиле отца. Казань, 2007 год. Фото Владимира Зотова

Желающие больше узнать о семье Аксеновых могут прочитать книгу Альтера Литвина «Два следственных дела Евгении Гинзбург». Он написал ее, работая в архиве КГБ. Дмитрий Петров написалроман о писателе Василии Аксенове, сыне Павла Васильевича и Евгении Гинзбург, в котором есть и страницы о его детстве, о его родителях. Роман вышел в издательстве «Молодая гвардия» в 2012 году в популярной серии «Жизнь замечательных людей».

Советуем прочитать очерк о Павле Аксенове, написанный Михаилом Бириным для сетевой газеты «БИЗНЕС Online» (https://www.business-gazeta.ru/article/357665).

Источники изучала Любовь Агеева

Иллюстрации из архива редакции и книги Дмитрия Петрова «Аксенов»

Долгое возвращение

Надежда  САЛЬТИНА

Мы познакомились августовской ночью 1956 года. Я, мой муж и пятилетняя дочка изнывали в речном порту в ожидании теплохода, идущего до Aстрахани. Старик «Станиславский» явно запаздывал. Около одиннадцати ночи в зале ожидания вдруг возникла стремительная фигура моей свекрови. Ее сопровождал высокий худой мужчина.

– Вот, ребятишки, – представила нам Анна Ивановна своего спутника, – Павел Васильевич Аксенов... Я выхожу за него замуж!

«Ребятишки» раскрыли рты от удивления: в конце войны муж Анны Ивановны погиб на фронте и, помнится, и, помнится, не было никаких разговоров о новом браке.

Между тем жених крепко пожал нам руки, коротко сообщил о себе: 18 лет провел в тюрьмах, лагерях, ссылках, хотя ни в чем не был виноват, недавно вернулся в Казань. Сказал, что у его жены Е.С. Гинзбург, арестованной раньше нет и «отбывшей» точно такой же срок, теперь другая семья. Дочь и сын выросли и стали вполне самостоятельными людьми. Так что он – человек свободный.

Простотой, общительностью, мягким юмором он сразу понравился всем. Наш новый знакомый первым заметил приближающийся теплоход, подхватил наш чемодан и ринулся к пристани. В каюте мы распили бутылку шампанского, предусмотрительно купленного «молодыми». Прозвучал сигнал к отплытию, мы распрощались.

Каких-нибудь минут сорок мы были вместе: поговорили, посмеялись, а впечатление осталось такое, будто знали этого человека всю жизнь, – так легко и просто было с ним.

Мы стали не просто «новоиспеченными» родственниками, а друзьями. Дружба эта продолжалась 35 лет, до того дня, когда в мае 1991 года родные, друзья, товарищи проводили Павла Васильевича в последний путь.

Что можно сказать о нем? Это был человек незаурядный.

Сейчас слово «коммунист» стало ругательством. Конечно, были в партии разные люди, были карьеристы, подлецы, хапуги, подхалимы. Но были и высокопорядочные, светлые личности. Могу твердо сказать: П.В. Аксенов – из последних. Если бы все коммунисты были такими, как он, наша жизнь, судьба страны сложилась бы иначе. Если бы…

Образованием Павел Васильевич получить не мог: церковно-приходская школа да несколько занятий в «коммунистическом» университете. Но он всю жизнь занимался самообразованием, много читал, анализируя прочитанное, старался во всем «дойти до сердцевины». Сейчас, вспоминая его, я не перестаю восхищаться его мудростью, глубиной интеллекта, стойкостью перед лицом выпавших на его долю испытаний.

Он прожил длинную жизнь, изведал всю меру страданий, не раз был на краю гибели, но не очерствел, не ожесточился, остался человеком выдержанным, спокойным и доброжелательным. Доброта и юмор – его главные качества, которые помогали переносить все жизненные передряги и привлекали к нему симпатии окружающих. Доброй шуткой он скрашивал тяжелые будни своих сокамерников.

После возвращения в Казань он помогал многим своим товарищам добиться полной реабилитации, получить комнату, устроиться на работу (всего этого не так просто было добиться в первые годы после возвращения из лагерей массы бывших политзаключенных). Постепенно к нему стали обращаться за помощью не только бывшие «сидельцы» (его любимое словечко), но и другие люди, которые не смогли добиться результатов в поисках правды и прослышали о добром и бескорыстном человеке.

Наверное, как многие очень увлеченные работой папаши, в далекие годы молодости он не мог уделять достаточно внимания своим детям Майе и Васе. И весь запас неизрасходованной нежности и заботы он дарил внукам – и родным, и «сводным». Вслед за внуками почти все родные стали называть его Дедом (именно так, с заглавной буквы, с огромной любовью и уважением).

Очень теплые родственные отношения связывали его с семьями брата и сестры. Адриан Васильевич в 1938 году с большим трудом нашел в одном из специальных детдомов (целая сеть их была создана для детей «врагов народа») шестилетнего Васю, сумел вызволить его и привезти в Казань. Здесь мальчик жил почти десять лет в семье Котельниковых, ангелом-хранителем которой была бабушка Ксеня, сестра Павла Васильевича.

Что значит взять в свою семью сына «врага народа», знают только те, кто прошел через страхи, подозрения, гонения времен культа личности. А те годы довольно часто дети публично отказывались от родителей, объявленных «врагами народа», жены оформляли развод с мужьями, даже родители порой были вынуждены предавать анафеме детей, оказавшихся в тюрьме с таким страшным ярлыком. Семья Котельниковых не бросила мальчишку, мать и отец которого, казалось, сгинули навсегда.

Сюда же приехал Павел Васильевич после освобождения и жил здесь, пока не получил комнату. Глубокую благодарность этой семье он сохранил на всю жизнь.

Встречи с Дедом стали своего рода университетом для меня и моей семьи. Зимой наши беседы происходили на кухне, весной и летом продолжались на природе. Павел Васильевич постоянно «вытаскивал» нас за город. Мы часами бродили по лесу и слушали его. Рассказчиком он был великолепным. А главное: он много знал такого, о чем мы, «дипломированные» специалисты, не имели понятия. От него мы впервые услышали о трагедии в Катыни (тогда в печати об этом не было ни слова), об итогах 17-го съезда ВКП(б).

Вспоминая свои «хождения по мукам», Павел Васильевич утверждал, что после ареста он скоро и довольно точно сумел определить и масштабы бедствия, охватившего страну, и того, кому все это было выгодно. Он спорил с сокамерниками (с теми, кому можно было доверять), которые были убеждены, что Сталин ничего не знает о репрессиях, от него, мол, скрывают правду и ему необходимо писать.

– Мы не умели критически мыслить, – говорил он, – и еще хуже: мы боялись критически мыслить. Только сидя на топчане в Красинской тюрьме, я начал яснее понимать многие события и уже не чувствовал страха перед работой мысли.

Обретенную в труднейших жизненных обстоятельствах свободу критической мысли он пронес через всю жизнь.

Кочуя по тюрьмам, лагерям, ссылкам, он не раз смотрел смерти в лицо. Что помогало ему выжить в нечеловеческих условиях?

Думается, прежде всего железная воля, твердое желание выстоять, дожить до того времени, когда удастся доказать свою невиновность, встретиться с родными, друзьями. В немалой степени его выручал огромный запас оптимизма, чувство юмора. Он умел подметить смешное в жизни, даже в самые трагические моменты, пошутить, посмеяться

Над друзьями, и в первую очередь над собой.

Из его рассказов о прошлом мне особенно запомнился один.

Однажды в лагере он почувствовал себя особенно плохо. Опухли ноги, стали выпадать зубы. Стало трудно не то что работать, – не было сил подняться утром с нар, передвигать ноги. Все просьбы о переводе на более легкую работу (а работал на лесоповале) «маленькие начальники» оставляли без внимания. Тогда он записался на прием к начальнику лагеря.

– Гражданин начальник! Прошу перевести меня на другую работу, иначе умру. А я не хочу умирать должником!

На изумленный вопрос начальника заключенный ответил:

– Я осужден на пятнадцать лет, а отсидел только десять, следовательно, за мной должок – еще пять лет...

То ли поразила начальника столь необычная форма заявления, то ли вид «заявителя» был действительно страшен, только перевели Павла Васильевича в бухгалтерию.

Как-то во время очередной встречи Павел Васильевич сообщил, что пишет воспоминания. Он долго держал в секрете это свое занятие. В 70-х годах во время встречи с Евг. Евтушенко в ответ на предложение поэта:

– Вам надо писать обо всем пережитом, вы так интересно рассказываете! – он ответил:

– Ну, какой из меня писатель?!

Когда накопилось несколько сот страниц, понадобилась надежная машинистка.

– Ну, надежнее меня ты, Дед, вряд ли найдешь, – сказала я.

Вот так мы с дочкой, к тому времени ставшей уже студенткой КГУ, превратились в личных машинисток, а наша семья в хранителя рукописи.

Работа эта (и написание, и перепечатка) растянулась на годы. Почерк у автора был неплохой, но привычка экономить бумагу, выработанная в тюрьмах, ссылках, где каждый клочок бумаги был, как говорится, на вес золота, приводила к тому, что разобрать порой отдельные слова и строки стоило немалых усилий.

Но печатать этот труд было чрезвычайно интересно. Прежде всего поражало огромное количество имен, дат, событий, которые Павел Васильевич помнил и описывал. Как человеческая память, да еще в таких трудных условиях, способна удержать такой объем материала? Или сама экстремальность ситуации обостряет память? Позднее он показал мне несколько копий заявлений и обращений в различные инстанции, которые

он писал когда-то. Видимо, эти материалы помогли ему при работе над воспоминаниями. Но таких бумаг было немного.

Поскольку «оттепель» к тому времени, когда мы начали печатать, кончилась, мы старались как-то «обезопасить» себя: работали вечерами при закрытых окнах и дверях, под громкий «аккомпанемент» телевизора.

Время от времени автор забирал небольшими порциями напечатанное и часть рукописи, читал, сверял. И постепенно перестал делать тайну из своего писательского труда. Круг друзей, знающих о существовании записок, расширялся.

Однажды Павел Васильевич позвонил, и мы услышали его взволнованный голос:

– Сегодня приходили двое и забрали рукопись. Сначала позвонили по телефону, попросили разрешения приехать. Когда явились, отрекомендовались: один –представитель КГБ, другой – Обкома КПСС. Сообщили, что знают о существовании рукописи, но, опасаясь за ее сохранность, просили передать ее «на хранение» им, я так и не понял, кому именно. Заверили, что мне предоставят кабинет, куда я могу приезжать в любое время и работать... Пришлось отдать ту часть рукописи, что отпечатана.

Это было, насколько я помню, и 1979 году, накануне той «роковой» поездки Василия Аксенова за границу. Позднее Павел Васильевич пришел к выводу, что эти два события: изъятие рукописи и отъезд сына – связаны друг с другом.

Мы только тихо порадовались, что у нас есть машинописный вариант, о котором, к счастью, никто не знал. А та часть рукописи пропала; когда потом Павел Васильевич пытался вернуть ее, никаких следов найти не мог.

Рукопись заканчивается возвращением П.В. Аксенова в Казань. Он планировал продолжить работу, рассказать о новом периоде жизни.

Но в 1982 году внезапно скончалась Анна Ивановна, которая была по существу вдохновительницей этого произведения. Она постоянно подталкивала мужа к письменному столу, была первым читателем.

С этого момента работа над рукописью не возобновлялась.

В 1986 году мы последний раз говорили о судьбе записок.

– Давай предложим в какой-нибудь журнал! В «Знамя», например?

– Да нет, пожалуй, не стоит, – ответил Павел Васильевич. – Может быть, потом передать в партархив?

В последние два года он как-то сразу сдал, чувствовал себя неважно. В январе 1989 года ему исполнилось 90 лет. Собрались все родные, было много друзей. Его поздравляли, обнимали. Он улыбался, всем пожимал руки… Но это был уже не тот Аксенов, которого все привыкли видеть.

Мне кажется, его подкосила вторая вынужденная разлука с сыном. С тяжелым сердцем он провожал сына в ту поездку за границу. И был страшно расстроен и возмущен, когда вскоре после отъезда Василия лишили советского гражданства.

– Опять меня разлучило с сыном наше «родное» правительство и не менее «родной» Центральный Комитет.

Одно время он собирался писать в ЦК и требовать отмены несправедливого, чудовищного постановления в отношении сына, потом понял всю безнадежность такого послания. Но постоянная тревога, гнетущая тоска не покидали его, что привело к бессоннице, головным болям.

Они все-таки встретились, хотя сын не смог приехать на юбилей отца. Приехал позднее. Это была радостная встреча. Но радость пришла слишком поздно.

О судьбе записок мне пришлось говорить с Василием.

– Что делать с рукописью?

– Публиковать,– ответил он.

И я благодарна журналу «Казань»«, что эти многострадальные записки ни конец увидят свет.

Неизвестный Аксенов

Булат СУЛТАНБЕКОВ

Павел Васильевич Аксенов – юноша стального поколенья, большевик-ленинец, ставший председателем городского Совета Казани, затем – по торной для людей его гнездовья дорожке – узник тех мест, где людей превращали в «лагерную пыль», и в самом уже конце жизни – заслуженный ветеран, пенсионер союзного значения.

А еще – отец Василия Аксенова и муж Евгении Гинзбург.

Об Аксенове Василии мы узнали намного раньше. Его нашумевшие повести конца 50– 60-х годов стали приметой времени, названного «оттепелью». Герои «Коллег» и «Звездного билета», а вместе с ними и вполне реальные, живые кумиры Политехнического, Евгений Евтушенко и Андрей Вознесенский явились на свет божий детьми XX съезда, у которого, впрочем, не оказалось уже внуков. А тогда верилось, что грядет настоящая, с бурным половодьем, ломающим лед, весна.

Обернулись надежды, как водится на нашей земле, другим. Василий Аксенов начал, он же и подвел черту под такой коротенькой эпохой, навстречу которой раскрылись и получили своё души романтиков – пассажиров «синего», вершащего по бульварам Москвы круженье, троллейбуса: нарек свою, уже «там» изданную вещь, тоскливо и сумрачно – «Ожог». Им его, Василия Аксенова, «прощание с Политехническим», которое не спутаешь с другими проводами. Это книга горького прозрения.

Но дан был, дан удел стать прозревающими, разлепляющими глаза всей семье Аксеновых! За рубежом, а позднее и на родине, появилась ошеломляющий книга Евгении Гинзбург «Крутой маршрут». Прозревая, эта мадонна XX века заставляла прозревать других. Ее книга стала настоящим приговором преступному режиму. Мы уже не удивляемся: перед нами и сам Павел Аксенов. Да, как литератор, как автор книги.

Работа огромная и по объему, и по напряжению мысли. Очевидно, исследователи поломают голову, прежде чем подыскать этой книге приличествующую «полочку» в литературном хозяйстве. Мемуары? Сага, эпопея? Оптимистическая трагедия? Любое определение будет неполным. А, может, не стоит искать аналоги? Да, мы знаем теперь Солженицына и Гроссмана. Но, право, не много произведений можно поставить в один ряд с книгой Аксенова, – по размаху описываемых событий, разнообразию действующих лиц, глубине проникновения в психологию палачей и жертв, строгости мысли и исповедальности.

Сегодня нельзя в общем-то пожаловаться на скудость сведений о лихолетьи «крутых годов, неправедных судов» – рассекречены даже иные сверхтайные «Особые папки» Политбюро. Но впервые, на мой взгляд, в записках Аксенова, читающихся с нарастающим интересом и напряжением, так обнажена – в деталях и лицах – общественно-политическая жизнь Казани, республики и страны, именовавшейся тогда СССР, накануне репрессивного беспредела 30-х годов. Впервые (это слово и еще не раз употреблю или буду подразумевать) мы встречаемся – так близко – не с лубочными «борцами за счастье народное», а с реальными людьми, вершившими судьбы соотечественников,– секретарями ЦК ВКП(б) и обкомов, крупными функционерами Советов, чекистами, секретными агентами и уголовными «паханами». Разворачивается страшная картина борьбы за выживание, по мере того как Павел Аксенов проводит читателя по кругам этого ада, от кабинетов ЦК до камеры смертников и – далее везде, по многочисленным островам Архипелага.

Уникальность книги связана и с тем, что автор являлся крупной фигурой в партийно-советской номенклатуре, он постоянно общался и с партийной верхушкой, и с видными хозяйственниками. Если добавить, что П.В. Аксенов как член ВЦИК был вхож во многие коридоры власти в Москве, можно смело сказать, что его записки не имеют аналогов в нашей литературе. Описаны события, которых не найдешь ни в одном архиве. Чего стоит, скажем, один только эпизод, произошедший а кулуарах XVII съезда ВКП(б), когда группа восторженных делегатов, среди которых были и казанцы, бросилась качать на руках Кирова и вдруг вместо его шутливой реплики услышали наполненные горечью и мрачными предчувствиями слова о том, что они помогают своим восторгом его гибели...

В книге немало метких наблюдений, которые проясняют механизм репрессий, носивших, на первый взгляд, хаотический, спонтанный характер. Тогда не спешили подчас с арестом людей, обладавших большим объемом информации, и под различными предлогами понуждали их поставлять сведения о будущих жертвах, облегчая работу следователям. Характерна судьба «бойца идеологического фронта» в Казани Вольфовича, правоверного большевика, долгое время вместе с Гафуровым занимавшегося историей оппозиции, печатным и устным разоблачением инакомыслящих.

Последним аккордом в научной карьере Вольфовича стало составление по заданию НКВД итоговой справки обо всех, кто в Татарии прямо или косвенно участвовал в различных оппозиционных группировках. Причем работники НКВД заявили, что для исследовательской работы будет предоставлен отдельный кабинет в их здании. Неизвестно, догадывался ли Вольфович об истинном назначении сего задания, но когда эта объемистая справка, содержавшая около 400 фамилий, с краткими характеристиками прегрешений каждого перед партией, была составлена (она до сих пор хранится в фондах бывшего партархива, правда, числится безымянной), автора из кабинета препроводили прямиком в подвал внутренней тюрьмы. Туда же доставили и Гафурова.

Аксенов стал свидетелем и конца карьеры крупного юриста, заместителя наркома академика Е. Пашуканиса, который был арестован прямо на вокзале в своем спецвагоне после приезда из Казани, где анализировал деятельность органов юстиции в борьбе с врагами народа. «Мавры», сделавшие свое дело, были уже не нужны.

Впрочем, книга Аксенова не только о репрессиях 30-х. Война руководящей верхушки с собственным народом не прекращалась никогда, претерпевая спады и подъемы. А вот процесс бюрократизации и создания привилегированного слоя функционеров действительно достиг своего расцвета именно в 30-е годы. Дачи и пайки, льготы и привилегии, безудержное восхваление местных вождей были мощным стимулом для воспитания правящего класса в бездумной преданности Сталину и Системе. Им было что терять. Содержащиеся в книге выразительные детали жизни казанского «высшего света» показывают обстановку, которая насаждала холуйство и рабскую зависимость от вышестоящих.

Машина уже работала, набирая обороты. Резкой, болезненной была реакция Н. Крупской на «портретоношение» первого секретаря обкома в Казани, о котором пишет Аксенов. Но когда перепуганный М. Разумов (Разумов Михаил Осипович – секретарь Татарского областного комитета ВКП(б) с декабря 1928 по октябрь 1933 года) сообщил в ЦК о демонстративном уходе Крупской с площади Свободы (Н.К. Крупская прибыла в Казань на агитпароходе «Красная звезда» 10 июля 1919 года), ему посоветовали не обращать внимания на эту «старушечью блажь». И конечно, ничто не помешало тому же Разумову назвать своим именем передовое предприятие. А вот сменивший любителя созерцать собственные портреты А. Лепа названного в честь себя завода не имел, зато объявил ударную десятидневку в честь славного двадцатилетия своего пребывания в железных рядах партии.

Такова была среда, в которой жил Аксенов член бюро обкома вплоть до своего ареста, воспоследовавшего за арестом жены, которую он безуспешно пытался защитить. Сбои машина давала редко.

Книга правдива. Правдива в фактах, думается, и в психологических деталях, оценках. Если учесть, что автор после ареста несколько десятилетий, фактически до конца жизни, не имел доступа к архивам, следственным делам, которые мы сейчас читаем, приходится удивляться, как ему удалось сохранить столько в памяти и по крупицам собрать, соединить факты в общую картину событий. Очевидно, помогли и интуиция, и огромный опыт, приобретенный в гулаговских «университетах».

На склоне лет персональный пенсионер Аксенов продолжил мучительную переоценку символов веры. Сюжеты книги – документальный след этого трудного процесса. Нет озлобленности на мучителей, Левиафан затягивал в воронку всех. Здесь и штрихи к портретам тех, с кем автор, как правило, встречался, работал, сидел в одной камере. Калинин, Султангалиев, Постышев, Семашко, Ежов... Здесь многие «простые» люди –рабочие, крестьяне, интеллигенты, иные из которых вообще не имели представления о политике.

Говоря о судьбах этих «Иван Денисовичей», устилавших своими костями многочисленные стройки социализма, Аксенов указывает на главную причину развития гулаговской системы– экономику, сложившиеся экономические отношения. Опыт, приобретенный автором вовсе не в тиши кабинетов, убедил его, что в условиях неэффективной, полурабской экономики только массовые аресты и миллионы заключенных с их даровым трудом могли поддерживать на плаву государственный корабль. ГУЛАГ – не проявление деформации, он – и отражение, и продолжение Системы, и ее сердцевина. Вот почему книга эта не о минувшем лишь, она о каждом из нас, о том, откуда все мы родом.

Некоторые страницы книги, на мой взгляд, близки к лучшим образцам психологической прозы, поднимающейся до высот художественного обобщения. Это и история любви двух красивых талантливых людей Амины Мухутдиновой и Османа Дивеева, и собственные размышления автора в камере смертников.

Словом, читателей ждет множество открытий и – несмотря на сегодняшнее многознание – потрясений.

Конечно, оценку книге даст время. Однако уверен, что она не будет забыта. Кажется, Твардовский писал, что он скажет свое слово, именно то, которое за него не смог бы сказать и Лев Толстой. Думаю, Павел Аксенов такое слово нашел и сказал – талантливо, ярко, и уходил из жизни с душой, облегченной от непосильной ноши.

Журнал «Казань», №1, 1993 год