Не имеем права быть хуже

Галина ТАТАРЕНКО, учитель-методист средней школы №120 Московского района

05 марта 2003 года

Наверное, нет человека, который бы не интересовался историей своего рода. Я занимаюсь этим уже много лет. Приятно осознавать, что и в моем роду были люди яркие, честные, трудолюбивые, люди-герои. Зная это, мы просто не имеем морального права быть хуже и оставаться Иванами, не помнящими родства. 

Подобные изыскания особенно актуальны сегодня. Повержены старые кумиры, изменились ценностные ориентиры. Кто же является героем нашего времени? Возможно, мы найдем свои духовные ориентиры в жизни дедов и прадедов, которые смогли остаться людьми, несмотря на все трудности жизни.

То, что мне удалось узнать о своей родословной, поражает тем, насколько тесно переплелась история моей семьи с общей историей моей республики и страны.

Судите сами.

Прабабушка моя, Аристова Мария Федоровна, родилась в селе Теньки Камско-Устьинского района в 1878 г. Село старинное. До наших дней сохранилось Теньковское городище. Можно пройтись по валу высотой 2,5 метра и заглянуть в ров глубиной 1,5 метра.

В конце XVII века Теньки были пожалованы Петром I дяде – Льву Кирилловичу Нарышкину. Его правнук С.Н.Нарышкин построил в 1769 году на берегу Волги Троицкую церковь (по другим материалам Троицкая церковь была построена в 1791-1796 гг.) в стиле барокко. Завершающая часть храма и колокольня утрачены.

В XIX веке село принадлежало князьям Гагариным. От этого времени в Теньках сохранилось двухэтажное здание конторы управляющего имением князя. Более половины жителей были старообрядцы. И Мария Федоровна была крещена в старообрядческом приходе.

Мать Матрена и отец Федор были зажиточными людьми: имели большой хороший дом, ухоженный фруктовый сад в 4 гектара, мельницу, много пахотной земли, где сеяли пшеницу, чечевицу и горох. Яблок в саду было так много, что отец Федор целыми баржами возил их в Казань.

Мария Федоровна от рождения была кривая лицом и замуж не выходила. Однако в 30 лет влюбилась в Дмитрия Немчиного, заведующего паровой мельницей в Теньках и в 1910 году родила от него дочь Епистимию, сокращенно Пиму. Отчество дали по деду Федору.

Жили в достатке в одном доме, однако дед Федор отличался буйным нравом, частенько “озорничал” и даже побивал жену. Впрочем, подобные отношения в семье в те времена были не редкостью.

Учиться Пиме пришлось недолго, всего 2 года. Несмотря на это, прабабушка обладала цепким природным умом, рассудительностью, часто читала, в основном религиозные книги, знала много стихов и разных прибауток.

Епистимия Федоровна отличалась любознательностью и до конца своих дней сохранила огромный оптимизм и интерес к жизни. В 1917 г. началась революция, следом – гражданская война: потянулись трудные полуголодные годы. Дед Федор Советской власти не принял, но и активного сопротивления ей не оказывал.

В 1918 г., в августе, белочехи взяли Казань. В Теньках постреливали, а на дорогах можно было видеть то белые, то красные отряды. Торговля на время замерла. Плавать по Волге было опасно. Пароходы обстреливались из артиллерии, и были случаи гибели судов.

Тяжелые бои проходили ниже Теньковской пристани, и артиллерийская канонада разносилась по Тенькам, Буртассам и Лабышке. До сих пор мы можем находить вещественные доказательства тех далеких событий. Так, в деревне Буртассы я нашла старый штык, пуговицу с белогвардейского мундира и гильзу от артиллерийского снаряда. Все эти вещи, немые свидетели тех далеких событий, я бережно храню.

В 1921 г. по всей стране начался голод. В поисках лучшей доли из деревень в Сибирь и другие районы России уехало много народу, но дед Федор остался и пережил голод в своих родных Теньках. В 1927 г. в дом деда Федора пришли сваты и сосватали Епистимию за Филиппова Василия Викторовича, моего деда (фамилия прадеда – Филиппов пишется в документах то с одной буквой «п», то с двумя).

Молодые увидели друг друга первый раз, понравились и вскоре поженились. Невесте было 16, а жениху – 20 лет. Жить Пима переехала к мужу Василию, который был родом из Буртасс. В то время это было большое село, оно находилось в 5 км от Теньков, вниз по Волге, в очень живописном месте.

У основания большой Пановой горы расположились три порядка разнообразных домиков, утопающих в зелени садов. На противоположной стороне, на горе, высился еще один порядок, который у самого обрыва заканчивался старой церквушкой.

Из местных жителей никто уже не помнит ни названия церкви, ни года ее постройки. Мне же удалось узнать, что Христо-Рождественская церковь была построена в 1761 г. на средства местного помещика Ивана Федоровича Кольцова, а в 1878 г. храм был перестроен из холодного в теплый на средства, собранные прихожанами по инициативе священника Михаила Орлова. Этот небольшой храм с невысокой двухъярусной колокольней – образец позднего барокко.

Еще до войны церковь была действующая, и по праздникам разливался по всей деревне колокольный перезвон. Много народу приходило помолиться из ближайших деревень Красновидово, Красная Глинка, Петрикеево.

Во время Великой Отечественной войны церковь закрыли, и теперь стоит она на берегу Волги, заброшенная и полуразрушенная. Слева от нее едва заметны бугорки заброшенных могил, на которых не сохранилось ни одного креста. Остался один большой камень, наполовину провалившийся в могилу, но на нем уже ничего невозможно прочитать.

На высоком порядке находится дом, в котором пришлось пожить прабабушке Марии, бабушке Пиме и деду Василию, маме, Нине Васильевне, и где каждое лето отдыхаю я.

О самой деревне и ее жителях имеется рассказ Светланы Колиной «Буртасские россказни», напечатанный в журнале «Казань», №3, 2001 г. Муж Светланы Колиной – известный художник Геннадий Архиреев сделал в Буртассах несколько живописных рисунков, в том числе нарисовал наш дом. Ознакомиться с ними можно также в журнале «Казань», №5-6, 1999 г.

В наших краях бывал Максим Горький. В селе Красновидово сохранилось кирпичное здание лавки, где в 1888 г. жил писатель. Теперь здесь Музей А.М.Горького – филиал Национального музея РТ.

Возможно, Марина Цветаева бросила свой прощальный взгляд на деревеньку с церквушкой, проезжая на теплоходе в Елабугу, в свой последний приют.

Итак, моя бабушка Епистимия Федоровна и дедушка Василий Викторович переехали жить в Буртассы. Семья там была большая: родители Василия, его женатые братья, снохи, дети. Пахали землю, работали от зари до зари. Зимой подрабатывали, плотничали. Держали 2 лошади, 2 коровы, быка, овец и птицу. Но по рассказам бабушки жили все равно трудно. Урожаи были низкими, хотя работать приходилось много. Часть урожая сдавали по твердым ценам государству, т.к. это было время НЭПа.

Но главное, семья была дружной. Стариков уважали, молодые жили в любви и согласии, дети росли послушными и во всем помогали взрослым. Дед Василий Викторович на вид был суров и малоразговорчив, но отличался доброжелательностью к людям, прямотой и честностью. Когда дед умер, мне было 15 лет, по три месяца во время каникул я проживала в Буртассах и не припомню случая, чтобы дед пришел домой пьяный или учинил скандал. Бабушка не слышала от него за всю жизнь ни одного грубого слова.

В 1928 г. родился первенец Виктор, а в 1934-м – дочь Нина, моя мама. Это было время коллективизации. Затронула она и нашу семью. По воспоминаниям Епистимии Федоровны, они с мужем не хотели вступать в колхоз, но выбора не было. За это могли раскулачить или выслать из родных мест.

В колхозе почти ничего не получали, в языке деревни появилось даже особое выражение – «работать за палочки». Писатель В.Белов, знаток крестьянской жизни, писал: «На трудодень начисляли по 3-4 копейки и по 100-120 -200 граммов зерна. Не зерна,...а отходов от веялки...

Что оставалось делать колхозникам? Ясно что. Или уезжать, или идти воровать. Так и поступали, смотря по тому, кто на что способен» (Белов В. Ремесло отчуждения. – Новый мир, 1988, №6). Мало того, что колхозники почти ничего не получали за свой труд, но сами должны были платить налоги. В год отдавали 40 кг шерсти, 100 яиц, 200 литров молока, мясо и другие продукты. Епистимия Федоровна много раз вспоминала (и всегда плакала) как накануне войны со двора увели телку: семья не смогла в полном объеме сдать государству налог по мясу

. При этом сами колхозники питались не лучше, чем в 1913 г. Судя по средним цифрам, качество питания даже ухудшилось. Душевое потребление мяса, например, составило: в 1913 г. – 29 кг; в 1940 г. – 15-20 кг. Зато в два раза увеличилось потребление картофеля – верный признак низкокачественного питания в странах европейской культуры. В Теньках у деда Федора отобрали землю, сады и мельницу. Около дома осталась 21 яблоня, 21 слива и небольшая кулига вишни.

Не желая идти в колхоз, он продал все, что осталось, в том числе и дом, деньги пропил с горя и умер в бане в 1939 г. Отец бабушки Пимы, Немчинов Дмитрий, за сопротивление колхозному строительству был арестован и пропал без вести. Мы до сих пор ничего о нем не знаем.

В 1936 г. семья переселилась в новый дом. Жизнь постепенно налаживалась, росли дети. Их было уже четверо. Но вскоре началась война. 18 июля 1941 г. дед Василий Викторович ушел на фронт. Ушли и другие мужчины. Провожали всей деревней.

Горе сплачивает людей. Дедушка защищал Москву, был дважды ранен, прошел путь от Москвы до Берлина. Награждался грамотами командования, медалями и орденами, получил звание старшины. У меня хранится планшет, с которым он пришел с войны, а также бумажник, грамоты, медали и один орден. Многое, к сожалению, было утеряно. Медалями и орденами играли дети. Тогда в этом не видели большой ценности и плохо берегли.

Много лет у Василия Викторовича в щеке оставался осколок, который вышел через колено незадолго до смерти. Вспоминать войну не любил и очень редко говорил о ней с детьми и внуками.

В Книге Памяти Филиппов В.В. числится погибшим в 1942 г. (том 14). Это ошибка.

Трудно было на фронте, трудно было и в тылу. В 1941 г. Епистимия Федоровна родила двух близнецов-мальчиков. На другой день ушла работать в поле, а с двойняшками осталась нянчиться моя семилетняя мать, Нина Васильевна. По ее воспоминаниям, голодные, без матери, младенцы прокричали 30 дней и друг за другом умерли. Следом от кори умер пятилетний Ваня.

А тут другое несчастье. В 1944 году загорелся соседний дом, огонь перекинулся и на наш, который так и не было до конца достроен. Сгорело все. Семья заселилась в заброшенный домик и прожила в нем до окончания войны. Всегда жили в состоянии голода, приходилось есть даже траву.

Иногда бабушке удавалось обменять вышитые полотенца и скатерти у снохи Насти на несколько пригоршней зерна или 5-10 картофелин. Это помогло выжить.

Епистимия Федоровна за свой труд много раз была награждена медалями. Работали самоотверженно, т.к. надо было кормить фронт.

Война закончилась. Василию Викторовичу предлагали остаться на сверхсрочной службе в Германии, но он торопился домой. В ноябре 1945 г. прибыл в Казань. Волга еще не замерзла, но пароходы уже не ходили. Таких демобилизованных собралось в речном порту много, тогда дали им небольшой паромчик, и он подбросил их до Тенъков.

Прибыли поздно ночью, побросали вещички у бакенщиков и остались ночевать. Только земляк Василий Шаманин ушел ночью в Буртассы и передал бабушке, что в Теньках ее муж Василий. Бабушка запрягла лошадь (в это время работала в колхозе конюхом), взяла дочь Нину и помчалась встречать мужа. Приехали поутру, а Василий стоит около умывальника весь в мыле. Радости не было конца.

На обратном пути одиннадцатилетняя Нина управляла лошадью, а родители шли пешком и всю дорогу калякали. (Калякать – разговаривать. Это слово до сих пор используют жители Бургасс).

Из 4-х братьев деда Федор погиб на фронте, Андрей вернулся без руки, а Григорий и Иван умерли от голода в Казани, работая на пороховом заводе. У Григория на фронт ушли два сына, оба учителя. Александр погиб, а Володя попал на Волховский фронт во Вторую ударную армию под командование генерала А.А. Власова. В этой же армии служил Муса Джалиль. В 1942 г. армия была окружена и разбита в болотах западнее Волхова. Володя, как и Муса Джалиль, попал в плен. Однако выжил и после войны 12 лет провел в лагерях под Архангельском. Советская власть плен не прощала.

После освобождения Володя Филиппов жил в Теньках, работал учителем, писал хорошие стихи, которые печатались в местной газете, увлекался фотографией. Умер скоропостижно в саду в 1987 г. (я сделала запрос в Камско-Устьинский РОО с просьбой сообщить все, что они знают о дедушкином племяннике, но ответа пока нет).

С фронта дед привез трофейный аккордеон и кое-какие вещи. Все сразу продали. Часть денег отдали за домик, в котором жили после пожара, на оставшиеся купили корову и 2 овцы. Василий Викторович год-два работал председателем колхоза, но потом заболел и ушел в кладовщики. На этой должности он оставался до самой смерти, до 1970 г.

Дед Василий был кристально честный человек. В его руках были склады с продовольствием, но дома постоянно была нужда.

Моя мать, Нина Васильевна, уехала в Казань в 1951 г. и до этого времени не знала вкуса настоящего хлеба. Бочками на складах стоял мед, а дома его не было никогда.

После войны у Пимы и Василия родилось еще двое детей, Иван и Катя. Нянчиться с ними из Теньков приехала прабабушка Мария, да так и осталась в Буртассах. Умерла она в 1977 г. в возрасте 98 лет. Очень жалею, что в свое время не уделяла ей больше внимания, не сказала ласковых слов, не порасспрашивала о ее жизни. Сколько бы всего она могла рассказать!

Бабушка Пима по-прежнему работала в колхозе. В 50-е годы Н.С.Хрущев ввел авансирование колхозников, но это были очень маленькие деньги. Такой вывод можно сделать из сохранившейся трудовой книжки Филипповой Епистимии Федоровны. Опять собирали налоги, сокращали приусадебные участки.

Из деревни старались уехать. Дочь Пимы – Нина, моя мама, завербовалась и в 1951 г., вопреки желанию матери и отца, приехала в Казань. Дали общежитие на 25-30 человек при двух плитках, которые топились дровами. Работали семнадцатилетние девчонки на стройке разнорабочими: рыли траншею для канализации по улице Декабристов, стоя по колено в воде, носили раствор, дробили кувалдой камни. Получали 450 рублей в месяц при следующих ценах: хлеб (1 кг) – 3 рубля; сахар – 13,5 – 16,5; мясо – 28 – 32; масло – 62 – 66; водка – 60; рыба – 10,5; платье шерстяное – 500 – 560; туфли женские – 260 – 280 рублей.

Цены после войны несколько раз снижались, но жизнь простых людей от этого не улучшалась. Питались плохо. По словам матери, в день съедали полторы буханки хлеба с карамельками. Чая не было, просто кипяток, а чаще холодная вода. Немного колбасы брали 2 раза в месяц: в аванс и в получку. Вербовалась мама на год, но дважды вербовку продлевала. Почему? Некуда было деваться.

В деревню возвращаться не хотела, а если прервешь договор, выгонят из общежития. Бабушка часто вспоминает эти годы и отмечает, что несмотря ни на что, жили дружно и весело. Ходили в кино, на танцы. В те времена в парках играли духовые оркестры, организовывались концерты, на танцплощадках кружились пары. Вечерами девушки вязали или учились играть на музыкальных инструментах. Особенно любили гармонь и балалайку. Гитара в то время была не столь популярна. Много молодых людей учились в вечерней школе.

Приближалась к концу целая эпоха. 5 марта 1953 г. умер Сталин. В это время мой отец, Татаренко Василий Николаевич, служил в Московском гарнизоне и стоял во время похорон Сталина в оцеплении на Красной площади. Он рассказывал, что люди плакали, цепи милиции и армейских войск колебались под напором народа. На улице Трубной случилась давка и погибло много людей.

Закончились годы войны. Быстро шло восстановление народного хозяйства. Народ сделал для этого все, что смог. Его жизнь, как и прежде, была полна и героического, и трагического, но люди жили в уверенности, что власть все делает правильно и все будет хорошо. Авторитет Советского Союза был, как никогда, высок. Люди испытывали гордость за свою страну и с оптимизмом смотрели в будущее. Командно-административная система 30-40 годов, хорошо ли – плохо ли, справлялась с чрезвычайными проблемами войны и восстановления экономики, что и обеспечивало возможность ее относительной стабильности.

Большинству живших тогда людей существующие порядки казались чрезвычайно прочными, рассчитанными если не на века, то на очень долговременную перспективу. Но объективно, вне зависимости от состояния массового сознания дело обстояло иначе.

Трагедия советской истории первой половины 50-х годов – не в стагнации или падении жизненного уровня при всех несомненных тяготах и моральных издержках. Настоящая беда в том, что в это время в стране возник и укрепился тоталитарный политический режим, воздействие которого оказалось куда более губительным, чем просто снижение жизненного уровня. Именно с противоречиями политического режима, с заключенными в нем возможностями массового героизма и массовых злодеяний связано самое страшное из того, что произошло у нас в период индустриализации, коллективизации, войны и восстановления народного хозяйства. Командно-административная система, работающая в экстремальных условиях, давала сбои в мирное время и потому сама требовала обновления. Именно попытка обновления режима была предпринята в период хрущевской «оттепели» и последующие годы. Этот факт найдет отражение в моих последующих поисках, связанных с историей семьи 60-80-х годов.

В заключение хочется выразить слова благодарности моим дедам и прадедам за самоотверженный труд, который способствовал процветанию нашей республики и страны.

Идет XXI век, и я очень хочу, чтобы мы, наконец, построили такое общество, в котором превыше всего ценились бы человеческая жизнь и права человека, чтобы добросовестный труд уважался и оплачивался, чтобы процветали в нашей стране не жулики и рвачи, а честные, работящие люди. Только такое общество можно считать здоровым и справедливым, и только такое общество сможет существовать без потрясений и войн.

«Казанские истории», 5-6, 2003 год

Снимки не подписаны