«Товарищ Султанбек проявил «утерю бдительности»

Булат Султанбеков

18 ноября 2020 года

История Советского Союза в первые десятилетия его становления для меня неразрывно связана с биографией отца, Файзрахмана Файзулхаковича Султан-Бека.

Так писалась тогда его фамилия во многих документах, в том числе партийном билете, и даже некрологе. Он был активным участника многих событий того времени, а несколько раз находился в их эпицентре.

Сын муллы из закамского села Керекес, что неподалеку от Набережных Челнов, он в возрасте 14 лет ушел из дома после появления мачехи. А дальше калейдоскоп приключений характерных для его поколения молодых революционеров.

Коротко назову основные вехи его жизненного пути. Учеба в мэдрессе «Хусаиния», в Оренбурге, закончившаяся исключением за участие в подпольном марксистском кружке, работа учителем в деревне Ядыгер Мамадышского уезда Казанской губернии и установление «гласного надзора полиции» за антиправительственные высказывания. Затем отъезд в Баку и работа на нефтепромыслах и призыв в армию в 1916 году.

Он был зачислен в запасной полк в Ташкент. Но накануне отправки части на Кавказский фронт произошла февральская революция. Его избирают председателем мусульманского солдатского комитета 1-го Сибирского полка. А дальше – участие в событиях гражданской войны. В составе отряда большевика П.А. Кобозева, направленного на борьбу против атамана Дутова, он оказался в Оренбурге, вступил в партию и стал членом Временного Революционного Совета Башкирии, созданного как альтернатива вадидовской республике, был редактором газеты ВРСБ «Башкортостан» и участвовал в его заседании, решавшем судьбу арестованного местными большевиками А.З. Валидова. Голосовал против санкции на его расстрел. Судьбу Валидова решил внезапный налет отрядов Дутова на Оренбург, освободивший его из тюрьмы.

Отец был направлен как представитель ВРСБ на первое совещание по созданию Татаро– Башкирской республики, состоявшееся в Казани в апреле 1918 года. После возвращения из Москвы Казанским губкомом партии был направлен в Мамадыш, где работал председателем мусульманской секции уездного комитета партии, откуда был избран делегатом 2-го Всероссийского съезда коммунистических организаций народов Востока. В конце декабре 1919 года по телеграфному указанию секретаря ЦК Е. Стасовой вместе с Ш. Ахмадеевым, М. Будайли был включен в состав политотдела знаменитого поезда ВЦИК «Красный Восток», направленного в Бухару для укрепления народной республики, созданной после свержения эмира. Являлся заместителем начальника политотдела, возглавил бюро жалоб, которое было главным каналом получения информации от местного населения обо всех событиях.

В сохранившихся его личном архиве на уникальных фотографиях запечатлены многие события того времени, виды Бухары после взятия ее большевиками. Часть работников «Красного Востока» была по решению ЦК оставлена в Средней Азии для оказания помощи местным коммунистам в «советизации» региона. Ф.Султан-Бек стал заместителем назира (министра) госконтроля Бухарской Народной Республики, был неожиданно назначен также руководителем кооперативного центра республик, возглавил торговую делегацию в иранскую провинцию Гилян. Фактически военную экспедицию, снабдившую оружием и деньгами повстанческие группы, боровшиеся против шаха. Там заболел тропической малярией, последствия которой остались на всю жизнь. Был отозван в Москву в распоряжение ЦК. В документе, подписанном одним из руководителей Средазбюро РКП (б) А. Рахибаевым отмечалось, что Ф. Султанбек «Вел себя как честный коммунист, выполнял все партийные директивы. Он откомандирован по рекомендации врачей в распоряжение ЦК РКП (б) по болезни».

Последовало возвращение в Казань, направление в уездный комитет партии, в Мамадыш, в дальнейшем находился на руководящей работе в советских, профсоюзных и хозяйственных органах республики. Наиболее заметной из должностей было руководство в 1924 -1930 годах профсоюзом работников сельского хозяйства и батрачества, избрание членом ТАТЦИКа и Татарского обкома ВКП (б).

В семье о своей биографии, по крайней мере, при мне, он не рассказывал. Все написанное о нем почерпнуто мной из работ башкирских и казанских историков Р.У. Кузыева, М.К. Мухарямова, У.Б. Белялова, И.Р. Тагирова, рассказов его друга Махмуда Будайли, старого большевика, отсидевшего почти 20 лет, и его жены Марьям Муштареевой, вместе с мужем работавшей в поезде «Красный Восток», а также в Татарской энциклопедии и фондах ЦГА ИПД РТ.

Для меня был неожиданным факт, приведенный в книге И.Р.Тагирова «История государственности татарского народа и Татарстана» о том, что Ф.Султанбек на Втором всероссийском съезде Коммунистических организаций народов Востока, состоявшемся в Москве в конце 1919 года, куда он был направлен из Мамадыша, в своем выступлении, обращаясь к председательствующему на этом заседании любимцу Сталина Саид-Галиеву, заявил: «не надо диктаторствовать и нас постоянно поучать, мы и сами во многом разбираемся».

Это были времена, когда за критику, а это был косвенный намек на позицию Сталина, еще не сажали. Так, например, на 2-м совещании по организации Татаро-Башкирской Республики в мае 1918 года группа его участников выступила против предложений Сталина, хотя я считаю, что в данном конкретном случае он был прав. Их поступок обсуждался на заседании ЦК РПП(б) с участием Ленина и Свердлова, и все трое получили выговор. Однако представитель Казанской губернии Карл Грасис после возвращения из Москвы опубликовал в газете «Знамя Революции» несколько статей, в которых попрекнул Сталина в потворстве буржуазным националистам. Публичное несогласие с созданием ТБР и позицией Сталина после возвращения в Уфу выразил и другой «бунтовщик» – А. Шамигулов.

Расплата для Грасиса наступила в 1937 году – память у вождя была хорошая. Шамигулов же стал любимцем Сталина. После того как активно выступил против главного оппонента Сталина в мусульманских республиках М. Султан-Галиева и даже потребовал его расстрела.

Эпизод, приведенный в книге Тагирова, пролил свет и на загадочную фразу отца, когда он на предложение мамы написать в 1937 году, после исключения из партии И.В.Сталину, который «наверное, помнит его и на фотографии сидели почти рядом», ответил: «Вот ему-то я писать не буду. Не дай бог вспомнит».

Замечу, что исключение отца из партии проходило на двух собраниях. Первое, где его обвинили, что он подписал какое-то письмо оппозиционеров, после заявления отца показать это письмо или его копию, завершилось решением вернуться к этому вопросу после ознакомления с письмом. На следующем собрании председатель без тени смущения заявил, что, действительно, подписи нет, но товарищ Султанбек проявил «утерю бдительности» и не воспрепятствовал засорению аппарата треста, которым руководил, врагами народа, в числе которых был и «польский шпион, лесничий Дворжецкий». Дворжецкого арестовали в ходе «польской операции», одной из этнических чисток Ежова, расстреляли и полностью реабилитировали после 1956 года.

Формулировка исключения отца была приблизительно такой: сам вроде бы не враг народа, но проявил политическую близорукость и беспечность, что практически означало арест родителей в недалеком будущем. Так что мне «светила» перспектива попасть в один из детских домов, куда отправляли «вражеское отродье».

Пересыльный пункт находился тогда в Троицком лесу, на берегу Казанки. Поэтому родители срочно отправили меня в Москву, к сестре мамы – тете Розе, через семью которой прошел весь смерч репрессий – ее муж Г.Г. Мансуров, участник гражданской войны, видный партийный и государственный деятель, ставший ученым-историком, доцентом МГУ, третья по значению фигура среди султангалиевцев, отсидел в Соловках почти 7 лет. Там освоил профессию каменщика, был направлен на строительство канала Москва – Волга, награжден почетным знаком «Строителю канала Москва Волга» который давал право на освобождение, считался почти орденом и имел номер. Я храню этот раритет, имеющий №1970, как память о Гасим абый и тете Розе.

Мансурова освободили после пуска канала, но без права проживания в Москве, что привело к распаду семьи, и он уехал в г.Муром, где скончался в 1955 году. Перевод на стройку канала Москва – Волга спас его от расстрела, который ожидал его друзей К. Мухтарова, И. Фирдевса и А. Енбаева, оставшихся в Соловках.

В начале войны его призвали в армию, но, учитывая возраст, направили санитаром поезда-госпиталя, курсировавшего между фронтовой полосой и глубоким тылом. О работе такого поезда, нередко попадавшего под бомбежки, правдиво рассказано в знаменитой, когда-то повести Веры Пановой «Спутники».

Тетя Роза вместе с сыном Арсланом, погибшим в начале 1943 года под Сталинградом, проживала в коммуналке, в доме 1/8, угол Армянского и Кривоколенного переулков, куда ее выселили из двухкомнатного номера в гостинице «Националь» (Дома Советов №2 по тогдашней терминологии) после ареста мужа. Так я стал учеником школы №312, находившейся в Комсомольском переулке, соединявшем Армянский с Маросейкой, где и окончил второй класс в 1937-1938 учебном году. Даже табель успеваемости сохранился. Впрочем, он не является предметом гордости и наглядным пособием для поучения внуков и правнуков: оценки за исключением «отлично» по чтению, физкультуре и пению, «посредственно». Это уже после возвращения в Казань учеба стала лучше, и по окончании 4-го класса школы №5, как отличник, я получил «Похвальную грамоту», к сожалению, в отличие от московского табеля, не сохранившуюся.

Этот дом и здание школы в Москве существуют и сейчас, и дочь Светлана их сфотографировала.

Вернусь к судьбе отца. В разгар репрессий он попал с прободением желудка и перитонитом, почти в состоянии комы, в больницу, и только мастерство его давнего хорошего знакомого, выдающегося казанского хирурга профессора И.В. Домрачева спасло его от смерти. Когда он через несколько месяцем после операции и осложнений после нее вышел из больницы, (вполне допускаю, что И.В. Домрачев, учитывая размах репрессий, специально затягивал выписку), уже началась «бериевская оттепель», когда стали арестовывать наиболее одиозных «опричников» ежовского призыва, а кое-кого из подследственных освобождали.

Вскоре были арестованы нарком внутренних дел ТАССР Михайлов, его заместитель Шелудченко и еще трое их подчиненных. В 1940 году Михайлов и Шелудченко были расстреляны по приговору военной коллегии ВС СССР, а их подельники получили различные сроки заключения. Правда, прекращение незаконно возбужденных дел не касалось уже осужденных к заключению в лагерях и тюрьмах, они, как и расстрелянные, оставались «врагами народа» вплоть до постановления ХХ съезда партии.

Отца взяли на работу рядовым сотрудником переселенческого отдела при СНК ТАССР, и он получил из Центральной партийной комиссии ЦК извещение, что его дело будет рассмотрено с личным вызовом, что практически означало восстановление в партии, с выговором или даже без оного. Он с нетерпением ждал 15 октября, когда должен был быть заслушан в парткомиссии ЦК, но не дождался.

Новый приступ болезни, а его спасителя Домрачева не было в Казани. Операцию делал его ученик Харитонов. Отец умер в Шамовской больнице в начале сентября 1940 года в возрасте 48 лет.

Встретив маму на улице, И.В. Домрачев сказал, что знает о смерти Султан-Бека и жалеет, что не был в Казани, когда тот попал в больницу. Мама всю жизнь считала, что будь тогда Домрачев в Казани, отец остался бы живым.

Кстати, с его биографией и обстоятельством ухода из жизни случился казус. В пятом томе «Татарской энциклопедии», в конце довольно объективной статьи, написано, что Султанбеков Ф.Ф. был незаконно репрессирован и умер в заключении, реабилитирован посмертно. Эта ошибка связана с тем, что в Книге Памяти, главном источнике информации о жертвах политических репрессий, имеется подобная справка, да еще с указанием, что он арестован в 1938 году по статье «а.с. деятельность». Вполне допускаю, что сотрудники Книги Памяти нашли в архиве заготовленный ордер на арест, не реализованный по причине его нахождения в больнице, и решили, что все прошло по обычной тогда схеме.

Правда, в книге «Борцы за счастье народное», вышедшей в 1988 году, был опубликован очерк У.Б. Белялова, где в конце написано: «Подорванное в период гражданской войны здоровье и перенесенная в 1938 году сложная операция все чаще давали о себе знать. В сентябре 1940 года Ф.Ф.Султанбекова не стало».

Тогда в биографиях жертв репрессии не указывали точную причину смерти, заменяли ее какой-нибудь туманной фразой. В том же сборнике о старом большевике С.С.Гафурове, знавшем Сталина еще в Баку и расстрелянном после пыток, было написано: «В 1937 году трагически оборвалась жизнь Сибгата Садыковича».

Вот и понимай, как хочешь – то ли утонул, то ли под трамвай попал.

Хотя зловещая цифра 1937 для многих была понятна. Не зря один сатирик как-то написал о своем герое: «Умер в 1937 году неестественной смертью – от старости».

В моем архиве сохранились две вырезки из газеты «Красная Татария» от 12 и 14 сентября 1940 года. Первая: «Жена, сын и друзья с глубоким прискорбием извещают о преждевременной смерти после тяжелой болезни Фаизрахмана Фаизулхаковича Султан-Бек. Похороны 12 сентября, в 17 часов. Вынос тела из квартиры покойного – ул. Калинина, д.12, кв. 4.». Вторая: «Коллектив работников Переселенческого отдела при СНК Татарской АССР сообщает о преждевременной смерти сотрудника Султан-Бека Файзрахмана Файзулхаковича и выражает соболезнование семье покойного».

В «Татарской энциклопедии» я впервые прочитал, что Ф.Ф.Султанбеков участвовал в качестве представителя ВРСБ на совещании по образованию Татаро-Башкирской республики, состоявшемся в апреле 1918 года. Автор статьи об этих знаменитых совещаниях, проходивших в апреле и мае с участием В.И.Ленина, Я.М.Свердлова, И.В.Сталина, привел ряд интересных фактов о работе этих форумов, на которых в ходе ожесточенных споров и дискуссий вырабатывались принципы и варианты национально– государственного строительства в РСФСР.

Но еще раз повторю, что никаких разговоров о политике отец со мной не вел. Время было суровое, и те, кто выжил, предпочитали не рассказывать о том, что происходило в гражданскую войну в реальности. Время откровенных публикаций участников этих событий наступило только в период перестройки.

Напоминанием о гражданской войне остался у него пистолет «Маузер» с надписью на рукоятке «От Реввоенсовета Туркфронта. М.Фрунзе», очевидно, врученный, когда он был заместителем начальника политотдела поезда «Красный Восток». Потом пистолет исчез, скорее всего, отец, ожидая ареста, выбросил его в озеро Кабан, чтобы не приписали еще подготовку к террору. Сжег он и многие фотографии, где был снят с лицами, ставшими врагами народа. Помню, на одной он сидит, обнявшись с комдивом, на груди которого два ордена Красного Знамени, что тогда было редкостью, на фоне дворца эмира в Бухаре. Он даже называл фамилию этого дважды краснознаменца, руководившего штурмом Бухары и разгромом войска эмира, но я ее запамятовал. Таковы были реалии того времени. Включая доносы на отца, в числе авторов которых я увидел в архиве имена двух известных в республике людей. Впрочем, это им не помогло – одного расстреляли, другой отсидел 10 лет.

Вообще знакомство с архивами и особенно следственными делами оставляет тяжелое осадок. Некоторые жертвы репрессий до ареста сами писали доносы, а известный просветитель, имя которого включено в «Татарскую энциклопедию», был секретным осведомителем и «агентом – маршрутником» НКВД под псевдонимом «Кукморский» (название населенного пункта изменено), и по его доносам арестовали десятки татарских интеллигентов, впоследствии полностью реабилитированных, в большинстве своем посмертно.

Думаю, что совершенно правильно, что ограничили доступ к ряду документов, а оперативные материалы вообще уничтожили. Ведь даже частичное открытие архивов приводило иногда к непредсказуемым последствиям вроде ожесточенной полемики сыновей двух известных писателей о том, чей отец написал больше доносов, или публикации родственницей видного деятеля культуры его обширного доноса на многих писателей, как арестованных, так и находившихся еще на свободе, включая М.Джалиля, который она, почему-то именует «объяснительной запиской», хотя тот не занимал никакой должности и объяснений никто от него не требовал. Это была распространенная тогда «профилактическая» самодеятельность по демонстрации бдительности, как правило, не помогавшая избежать репрессий, но в данном случае она сработала. Таковы были реальности и гримасы того времени.

Возвращаясь к отцу, еще раз скажу, что о политике вообще в семье он никогда не говорил. Помню только единственный разговор с ним на политическую тему: в ответ на мой недоуменный вопрос о том, как это мы в 1939 году «подружились» с фашистской Германией, которую до этого разоблачали (многие ребята тех лет получили имя Эрнст – в честь вождя немецких коммунистов Тельмана, брошенного в тюрьму), он сказал: «Сынок, в политике никогда нельзя говорить, что чего-то никогда не будет».

И немного смешное напоминание о временах гражданской войны. Отец назвал нашу черную кошку Анжелика. Мама объяснила, что это в честь его близкой знакомой по Москве жгучей брюнетки Анжелики Балабановой, когда-то подруге и наставнице в области марксистской теории молодого социалиста Бенито Муссолини. В1919-1920 годах она работала во ВЦИКе и Коминтерне и принимала активное участие в формировании политотдела поезда «Красный Восток». Потом по личному разрешению Ленина снова уехала в Европу.

Недавно опубликованы ее мемуары, переведенные на русский язык, проливающие свет на ряд загадочных эпизодов нашей национальной политики и факты деятельности В.И. Ленина, Г.Е. Зиновьева, И.В. Сталина и других вождей того времени.