Культурное многообразие и устойчивое будущее: проблема или решение?

Наиль МУХАРЯМОВ

22 июня 2002 года

С 20 по 22 июня 2002 года в Казани работал международный симпозиум, в повестку которого была вынесена тема, имеющая для участников как теоретическое, так и практическое значение, – «Многообразие культур – ключ к устойчивому будущему».

Главными организаторами симпозиума выступили одна из палат Конгресса местных и региональных властей Европы и Европейская ассоциация исторических городов и регионов. Мы уже писали, что Казань поддержали не сразу. С инициативой провести аналогичный симпозиум выступил голландский город Маастрих. Скорее всего, было учтено то обстоятельство, что Казань готовится к своему 1000-летию. Кабинет министров РТ, администрация Казани и городской Совет народных депутатов сделали многое, чтобы оправдать этот выбор.

Предлагаем вашему вниманию выступление на этой конференции Наиля МУХАРЯМОВА, профессора, заведующего кафедрой общественных наук, декана экономического факультета Казанского государственного энергетического института.

 Сама тема симпозиума – «Многообразие культур в исторических городах – ключ в устойчивое будущее» – звучит как приглашение к размышлениям и, если угодно, к дискуссиям. Тезис, вынесенный здесь в заглавие, можно сформулировать и в утвердительной форме, и в вопросительной. Культуролог или искусствовед, этнолог или специалист в области музейного строительства могли бы смело поставить здесь восклицательный знак.

А вот те, кто занимаются политической антропологией или социологией политики, более уместным сочли бы, вероятно, знак вопроса. Ибо: когда мы говорим о многообразии применительно к культурам, то имеем в виду не только колорит, формы и средства выразительности. Это еще и различающиеся ценности, различающиеся образы происходящего, и восприятие «другого», и предубеждения. Иначе говоря, многообразие не всегда явлено как буйство красок, фольклорный праздник или ярмарка экзотических товаров. Многообразие в повседневности –  это человеческие контакты, требующие взаимного такта, признания, отношений в духе терпимости.

Это, кроме всего прочего, и состязание в самом широком смысле слова. Причем, конкурировать можно не только по поводу занятости или ресурсов, земных, так сказать, благ, но и по поводу идентичности. Поэтому различия столь часто становятся ареной раздоров, в том числе - этнокультурных конфликтов. Словом, многообразие культур где бы то ни было  не есть гарантия устойчивого будущего. Это – шанс, причем, не всегда преимущественный. Это – не только и не столько решение, но проблема. Это тот ключ, которым можно пользоваться умеючи, точнее – его еще нужно подобрать, и подходит он не к каждой двери.

В европейской интеллектуальной традиции веками шел спор о том, способствует или не способствует многообразие языков, культур, религий духу свободы и гражданским добродетелям. Шарль Монтескье, Джон Стюарт Милль, Иоганн Гердер – каждый по-разному – говорили: «Нет». Лорд Актон говорил: «Да»; «Вольность вызывает к жизни многообразие, а многообразие защищает вольность, поставляя ей средства самоорганизации». Потребовались не только философские споры, но и трудные политические компромиссы, чтобы ЮНЕСКО провозгласила Всеобщую декларацию многообразия культур, чтобы это многообразие через принципы диалога и взаимного доверия стало рассматриваться как условие безопасности и мира. 

Статья об уважении культурного, религиозного и языкового разнообразия (а не только национальной и региональной самобытности государств-членов Сообщества) была включена в Хартию европейского союза об основных правах. Итак, многообразие культур, в том числе, и особенно  в исторических городах – отнюдь не манифестация самоочевидного. Это сторона жизни, предполагающая непреложное требование: умей уважать. Научиться этому можно, лишь научившись понимать «другого». Общение с этим «другим» не ограничивает наши возможности, а расширяют их. Говоря словами Гадамера: «Если мы хотим понять [другого], мы пытаемся даже усилить его аргументы». Чем в этом смысле интересен и поучителен опыт Казани?

Обладает ли он действительной ценностью? Несомненно, как мы полагаем, обладает и отличается некоторыми преимуществами, которыми следует дорожить. Столица Татарстана расположена не на географической периферии страны, а в самом центре России. Возле Казани главный широтный стержень пересекает Волгу и уходит за Уральский хребет. Перекресток торговых путей стал здесь перекрестком «больших» культур и геокультурных веяний. Лучше других, может быть, написал об этом Герцен: «Владимир, Нижний ...похожи на дальние кварталы Москвы. ...Около Казани своя полоса. Казань некоторым образом главное место, средоточение губерний, прилегающих к ней с юга и востока: они получают через нее просвещение, обычаи, моды. Вообще значение Казани велико: это место встречи и свидания двух миров.

Казань - главный караван-сарай на пути европейских идей в Азию и характера азиатского в Европу». Наш город волею исторических судеб соединил тюркские, славянские, финно-угорские этно-культурные компоненты, исламские и православные цивилизационные начала. Здешняя история не смогла обойтись без травм, а современность подчас рождает свои неврозы. Однако взаимное наложение культур столетиями взращивало свой символический мир, в котором, в конечном счете, находилось место самым разным действующим лицам.

Культуры в нашем городе, в этом крае уже не просто встречаются на рынке. Их взаимодействие пронизывает всю ткань городского бытия, образ поведения и стили мышления. Казань одновременно воплощает  множественные  культурно-исторические ипостаси. Именно здесь – единственное сохранившееся в живом виде средоточие традиций государственности многомиллионного татарского народа как единого целого. Здесь – центр духовного притяжения для всех татар, символ их общей идентичности. Наша столица – далеко не локальный очаг этнографической или субкультурной самобытности казанских татар. Казань, благодаря своей уникальной истории, – это хранилище памяти о таких взлетах научной и инженерной мысли, которые составляют честь всей России. Краткая экскурсия в музеи Казанского университета, лаконичные строки его путеводителя могут убедить в этом любого.

Даже беглый перечень имен займет время, не допустимое регламентом доклада. Возможно, достаточно будет вспомнить, что казанскую лингвистическую школу основал Иван Александрович Бодуэн де Куртенэ (1845-1929) – поляк, чьи родовые корни уходят в старинную французскую аристократическую фамилию. «Не тот или иной язык мне дорог, а мне дорого право говорить и учить на нем. Мне дорого право человека оставаться при своем языке», –  писал один из столпов мирового гуманитарного знания. Вряд ли, впрочем, есть даже минимальная надежда на то, что эти слова будут услышаны депутатами нынешней Государственной Думы. Хотя ученый, защищая права малых народов, попал за решетку в 1914 году. Сегодня принято выбирать культурные столицы.

А в исторической памяти навсегда останется то, что Казань стала духовной родиной для многих и многих создателей профессиональной литературы и искусства, науки и образования всех народов края, городом,  где впервые увидело свет их печатное слово.

Культурная жизнь сегодняшней Казани не являет картины шумного космополитического мегаполиса, механического скопления мигрантских анклавов. В городе отсутствуют  чайна-тауна или «маленькая Италия». Маленький символический штрих, достойный, кажется, упоминания: еврейская школа расположена в Старо-Татарской слободе, в квартале от мечети. Городская интеллигенция, может быть, не столь уж озабочена концептуальными тонкостями мультикультурализма, тем, является ли сообщество  по-настоящему плюралистическим, затронуто ли оно «вертикальной» фрагментацией или сегментацией. Ценно другое – общая идентичность здешних жителей доказала свою сейсмостойкость.

В нашем городе мирно соседствуют восстанавливаемые храмы, мечети и церкви, синагога и лютеранская кирха, действует исламский университет. Воссоздается, если так можно выразиться, восточный разряд классического университетского образования – былая гордость российской ориенталистики. Чрезвычайно показательно то, что на казанских улицах молодежь уже не стесняется изъясняться по-татарски.

Перелистайте газетные хроники за несколько последних недель: фестиваль балетного искусства имени Рудольфа Нуриева, театральный фестиваль тюркских народов, конференция, посвященная христианству в Поволжье, проходящая чуть ли ни одновременно с «круглым столом» еврейской общины и Американского еврейского распределительного комитета «Джойнт», Сабантуй, наконец. Те, кто, возможно, ни разу у нас не побывав, много и упорно упражнялись, обвиняя республику в сепаратистских прегрешениях, может быть, задумаются сегодня о том, где и отчего случаются выбросы позорной ксенофобии, погромов, антисемитских выходок – всего, что сравнительно недавно казалось в России немыслимым.

Сегодня у нас есть право на некоторые выводы.

– Десятилетие с лишним, прожитое без идеологической опеки Центра, показало, что отцам города достало и разумения, и культуры для того, чтобы постараться примериться с нашим общим прошлым. Преобразуя ландшафт, среду обитания горожан, власти не собираются, слава Богу, строить новую идентичность на сугубо татарской, узко-этнической основе, так же, как и в безликой, коммерчески-бездушной эстетике пресловутого «евростандарта»;

– Социально-культурная палитра Казанского края в прошлом и в настоящем органично образовала ауру, благоприятную для политической философии центризма. Именно на этом присягнуло нынешнее поколение государственных лидеров республики. «Модель Татарстана» и феномен Шаймиева вовне воспринимаются именно в этом духе.

О чем можно было бы сегодня порассуждать, не впадая в эйфорию или идиллические настроения, порассуждать применительно к будущему? Культурное многообразие нашего исторического города будет, как хотелось бы верить, уважаться и пестоваться. Залогом тому – традиции, которые до сих пор не удавалось серьезно поколебать ни политическим, ни этнокультурным предпринимателям.

При этом важно держать в поле зрения несколько принципиальных обстоятельств.

Первое. В тысячелетней Казани традиции межкультурного и межконфессионального баланса могут стать ресурсом движения к будущему, опытным образцом, прошедшим не только лабораторные испытания.

Второе. Нынешняя модель культурной политики все еще оперирует распределительными инструментами. Отчасти это унаследовано из прошлого (которое, кстати, не поддается одно- или двухцветному отображению). Баланс, о котором говорилось выше, держится и за счет традиций, и за счет политики властей. Культурный менеджмент, адекватный условиям времени, нуждается в демократических подходах, в культурной демократии, как об этом говорят сегодня эксперты. В ситуации перехода к информационному  обществу, в обществе невероятно усложнившихся коммуникаций особо насущными становятся культурные инициативы «снизу». Бюрократическое пренебрежение этими инициативами – дорога в никуда.

Третье. Сбережение самобытности не есть цель в себе. Многообразие надежнее всего будет работать в среде объединяющей политической культуры, что позволит достойно встретить предстоящие вызовы, в том числе – соотнесение интересов. Многообразие ведь – это и различающиеся интересы в образовательной, языковой, медийной областях. Споры о языке обучения, об асимметричном двуязычии, о переходе на латинскую графику у нас не завершены. Все это требует ответственности.

Фрагментация общества если где-то и происходит, то прежде всего – в СМИ. Роль арбитра в этих проблемах – за читающей публикой, за общественностью.

Четвертое. Культурное пространство татарского народа живет в предчувствии перемен, прорывов к современности со всеми ее сложностями, тревогами и вызовами. Многие формы духовного производства испытывают некую недостаточность в «высоких» – значит, прежде всего, в городских формах. Если одни носители многообразия будут переживать конфликт традиционного и постмодернистского, а другие - продолжать носиться с тоской по утраченной сельской пасторали времен своей молодости, прятаться от реалий урбанизации (пусть не всегда привлекательных), то многообразие будет воспроизводить конфликты ценностных систем.

Понятно, чем это чревато – альтернативой между вынужденной ассимиляцией и той же фрагментацией.

Пятое. Казань не будет укрыта от ветров глобализации, от ее тектонических сдвигов, хотя тревоги по этому поводу охватывают нас иначе, чем жителей западноевропейских столиц и исторических городов. Английский язык в обозримом будущем вряд ли превратится в язык-«киллер» для татарского или русского языков. Не это нам угрожает. У нас в этом смысле «свои проблемы». Злоба дня в ином: в глобализации участвуют не только страны, но и регионы (включая города).

Выбор не в том, войдем мы или не войдем в «глобальную деревню», где каждый знает все и обо всех. Вопрос в том, в каком качестве предстоит «вписаться» в глобализацию: в статусе пассивного «реципиента», наивного подражателя, утрирующего модные веяния, или в роли рачительного собственника самобытности, того, в чьих руках ключи к «воротам» глобализации.

Казань, как верится, имеет и права, и возможности открывать такие «ворота».

 «Казанские истории», №13-14, 2002 год