Любовь Агеева: 50 лет с удостоверением журналиста

Любовь АГЕЕВА

05 апреля 2014 года

50 лет назад, 5 апреля 1964 года, началась журналистская жизнь главного редактора «Казанских историй» Любови Агеевой. Предлагаем фрагмент из книги, которую она готовит к публикации.

Моя жизнь в журналистике началась очень рано. За 50 лет профессиональной деятельности в жизни было так много событий, что всего даже не упомнишь. Но до сих пор помню, как впервые переступила порог редакции газеты «Трудовая жизнь», которая размещалась на улице Ново-Куйбышевской в небольшом городке Отрадный Куйбышевской области. Городская газета «Рабочая трибуна» тогда не выходила (это было время объединения сельских и городских комитетов КПСС), а «Трудовую жизнь» читали как жители Кинель-Черкасского района, так и жители города Отрадного.

До этого случились два важных события, о которых нельзя не упомянуть. Средняя школа переходила на 11-летнее обучение, и я, чтобы не потерять год, решила обогнать свой класс, пошла в 10 класс ШРМ – школы рабочей молодежи. Так тогда называли вечерние школы.

Поскольку к тому времени уже точно решила поступать в Куйбышевский педагогический институт, как моя любимая учительница истории Тамара Петровна Алясова, она взяла меня пионерской вожатой к себе в новую, шестую по счету отрадненскую школу, где работала директором. Моя трудовая биография, таким образом, началась 5 сентября 1963 года.

Актив школы №4 города Отрадного. Я в первом ряду в белом фартуке

Работа мне была знакома, поскольку в школе №4, где я училась в 4-8 классах, была председателем совета пионерской дружины. Но однажды, в марте 1964 года, случилось непредвиденное. Меня пригласили в редакцию газеты «Трудовая жизнь». Разговаривал со мной сам редактор – Е. Зборомирский.

Профессия  — выпускающий

По дороге в редакцию я думала, что меня зовут во внештатные авторы. В те времена редакции были заинтересованы расширять их число. Достаточно сказать, что журналисты получали только 60 процентов гонорарного фонда, а 40 процентов предназначались для внештатных авторов. Кто сегодня помнит это правило?

Разговор поначалу и в самом деле шел о моей работе в школе. А потом Евдоким Вячеславович вдруг спросил, сколько я там получаю. Зарплата в 45 рублей казалась мне тогда огромной. Это были первые заработанные мной деньги. Услышав ответ, редактор спросил: «А вы хотите получать 60?»

Ответ был утвердительный. Конечно, не потому, что хотелось получать больше. Зарплата в моей жизни никогда не имела решающего значения. Просто интересным показалось предложение – меня пригласили работать в редакцию!!!

Как оказалось, Венидим Антонович Зельников, ответственный секретарь редакции, заметил меня по небольшой заметке о производственной практике в машино-счетном центре, которую я написала в 9 классе. И этого небольшого опуса хватило, чтобы он увидел во мне потенциального журналиста. Когда в редакции появилась вакансия, меня на нее и позвали.

Должность мне дали важную, но совсем не журналистскую. Сегодня не только читатели, но и журналисты не знают, что в каждой редакции раньше был выпускающий – человек, который обеспечивал связь редакции с типографией. В Отрадном редакция и типография находились в соседних бараках, и я носила туда-сюда тексты, гранки и полосы, потихоньку осваивая журналистскую профессию.

Когда сегодня рассказываю студентам, какой была в то время типография, они не могут скрыть изумления. Да и я себе кажусь каким-то мастодонтом. Потому что путь, который за эти 50 лет прошла отечественная полиграфия, поражает воображение.

Итак, газетные тексты, которые я носила в типографию, набирались вручную. Работницы типографии складывали их из букв-литер, упаковывали обычной веревкой в гранки, а потом из этих гранок, также вручную, верстали полосы.

Помню, однажды у меня сорвалось свидание из-за того, что верстальщица нечаянно уронила на пол лоток с полосой, который переносила на печатный станок, – и все рассыпалось. Пришлось набирать тексты и верстать полосу заново, и номер печатался уже глубокой ночью.

Линотипы в редакции появились много позднее, когда в отрадненской типографии версталась уже другая газета – «Рабочая трибуна».

Это было время экспериментов Никиты Сергеевича Хрущева – партийные комитеты и государственные органы объединяли и разъединяли. Газета «Трудовая жизнь», редакция которой находилась в городе Отрадном, была объединенным изданием Кинель-Черкасского райкома и горкома КПСС Отрадного.

Сегодня та моя редакция как бы испарилась, исчезла. Годы существования объединенной газеты не включены ни в историю «Трудовой жизни», ни в историю «Рабочей трибуны».

Кстати, в моей жизни это не единственный случай. Так, журналистская премия, которую я получила за книгу «Казанский феномен: миф и реальность» по итогам 1991 года, не является фактом истории советской журналистики, поскольку, как известно, она закончилась вместе с распадом СССР. Но когда подводились итоги традиционного конкурса, объявленного еще в СССР, у российского Союза журналистов такой премии не было. Ее лауреатов определило руководство Международной конфедерации журналистских Союзов – новой общественной организации, созданной на руинах Союза журналистов СССР.

Побывав много позднее в офисе Союза журналистов России, я с удивлением увидела, что на стене есть снимки лауреатов всех премий – советской, российской. Но нет лауреатов 1991 года. Я ведь была не одна. Наш список сохранил только журнал «Журналист».

Еще один такой случай произошел в редакции газеты «Вечерняя Казань», где с 1 декабря 1980 года я работала заведующей отделом науки, учебных заведений и культуры. В годы перестройки наш редактор – Андрей Петрович Гаврилов – упразднил отделы, и я стала просто корреспондентом. Когда в 2011 году студенты готовили творческую встречу по поводу моего юбилея, один из них ехидно спросил меня: «Вы плохо работали – и вас перевели в корреспонденты?» Ведь традиционный вариант – из корреспондентов в заведующие.

Такая интересная жизнь нам выпала…

Наша школа собрала металлолому столько, что его хватило на автобус. Я получаю ключи от него

Но вернусь к истокам своей журналистской деятельности.

Первые профессиональные уроки

До сих пор помню уроки грамотности Венидима Антоновича. Через его стол проходили абсолютно все газетные материалы, и он умел придать более совершенный вид каждому из них. Надо сказать, что его правкой, порой весьма солидной, в редакции не возмущались, как это порой случалось потом в редакциях, где я работала.

Так вот, Венидим Антонович давал мне какой-нибудь текст, запирал в кабинете до тех пор, пока я не была готова предъявить ему результаты поиска ошибок. Эти упражнения помогли мне развить так называемое корректорское зрение – умение видеть ошибку каким-то внутренним зрением, еще не прочитав текст.

Мне очень жаль, что контакты с Венидимом Антоновичем после моего отъезда в Казань прекратились. Оказывается, он не уехал в другой город, как мне сказали, а жил в Кинель-Черкассах, работал в «Трудовой жизни». Я узнала об этом вскоре после его смерти…

Хорошо помню первое редакционное задание. У цыганской семьи, имевшей дом на Колыме (так называлась окраинная часть нашего небольшого городка), родился десятый ребенок, и его назвали Никитой – в честь Хрущева. Об этом мне и поручили сообщить. Дома я застала одну мамашу, которая почему-то приняла меня за работника собеса и целый час жаловалась на свою плохую жизнь, а когда выяснила, что я из редакции, еще час рассказывала, как она хорошо живет. Когда вернулась в редакцию, мне сказали, что написать нужно два абзаца.

Как помнится, в заметке, которая пошла в газету, моей оказалась только подпись – Л.Вахрамеева.

Запомнилась другая неудача. Хотела написать об оформлении рекламы на окнах отрадненских магазинов. Тогда в этом деле делались первые шаги, и, естественно, не все получалось. Но, видимо, профессиональных силенок было немного, и, несмотря на помощь Венидима Антоновича, материал я не написала. Как это ни странно, в дальнейшем стала именно журналистом-аналитиком...

Вспоминаю длинные разговоры с Виктором Богдановым. Я завидовала его легкому стилю. Писал он красиво, что на фоне советского новояза, господствовавшего в ту пору в советской журналистике, выделялось сильно.

Мне казалось, что это особый дар, и я так писать не могу. Но уроки Виктора, его советы по конкретному поводу вселили в меня уверенность, что я при желании могу добиться такой же легкости, если буду делать предложения поменьше, если буду избегать слов и оборотов официально-деловой речи.

Со временем, наверное, чему-то научилась. К сожалению, не сохранилось ни одного материала, которым можно было бы похвастаться. Да и вообще в личном архиве – лишь две заметки, написанные для университета.

Снимок сделан в девятом классе

Но не всем урокам своих коллег я следовала.

В мае 1965 года я получила задание написать о выпускном классе школы в железнодорожном поселке Кротовка недалеко от Отрадного, который в 1941 году в полном составе ушел на фронт, и все сгинули в пламени войны. Фактического материала почти не было. Учителей, которые их учили, в школе не осталось, родителей тоже не нашла, так кто задание было под угрозой срыва. Написала краткое сообщение для номера, посвященного юбилею Великой Победы, которое никому в редакции не понравилось. Виктор Богданов дружески посоветовал добавить «художественности». «Представь, – сказал, – что ты была на том выпускном вечере, на котором ребята узнали о начале войны. Добавь деталей, диалогов…»

Я категорически отказалась. Разве может быть вымысел в журналистике? Меня поддержал только Венидим Антонович. Хотя ему пришлось искать замену моему материалу – редактор приказал не ставить его в номер.

Никогда в жизни я ничего не придумывала. И студентов этому учила. Читатели нам доверяют – у них нет другого выбора. Так что непорядочно обманывать, даже и в мелочах.

Но это не только вопрос достоверности. Помню, в «Вечерней Казани», уже в годы перестройки, мой коллега написал репортаж о том, как известные люди города хоронили криминального авторитета. Всю страну незадолго до этого облетела публикация в московской газете с аналогичным сюжетом. И хотя это был явный повтор, репортаж был яркий, хлесткий, шуму наделал много. Его обсуждали на заседании бюро горкома партии, мы были вынуждены напечатать постановление.

По поводу основного сюжета возражать было трудно, поскольку мой коллега был доказательный. К тому же покровителей авторитета из больших кабинетов видели многие. Оспорен был всего один эпизод – финал репортажа, где мой коллега трогательно скорбел о старушке, умершей в тот же день в доме престарелых поселка Дербышки. Ее смерти никто не заметил и за ее гробом никто не шел.

Горкомовские функционеры не поленились, проверили, умерла ли старушка в названном доме престарелых, и узнали, что это чистый авторский вымысел.

Помнится, в городе активно обсуждали вовсе не похороны, а ту старушку. Над нами откровенно подшучивали, а в постановлении редакции было указано на недостоверную информацию.

Разводитесь — дайте объявление в газету

Воспоминания о первой моей редакции воскрешают некоторые реалии того времени. Например, редакционные летучки, когда на них присутствовал первый секретарь Кинель-Черкасского райкома КПСС. Если не ошибаюсь, фамилия его была Бардин.

В жизни мне часто приходилось близко общаться с партработниками и чиновниками крупного ранга – и как журналисту, и как секретарю парторганизации редакции. Бывало, приводила в пример его умение разговаривать с журналистами без командных ноток, с уважением и пониманием редакционных проблем.

Кстати, в жизни более не припомню случая, чтобы главный учредитель газеты приходил почти на каждую летучку и таким образом, почти на равных, принимал участие в составлении плана публикаций на предстоящую неделю. Как большое событие помню приход в редакцию «Вечерней Казани» Рево Рамазановича Идиатуллина, в ту пору председателя Казанского горисполкома. Нами руководили в основном из далеких кабинетов.

В памяти остались какие-то мало связанные между собой события и факты. Например, необыкновенно красивые, с густой сединой волосы Эльвиры Николаевны Соколовой, сменившей Зборомирского на редакторском посту; долгие разговоры с коллегой Степановым, первым поэтом, которого я знала и который зарабатывал на жизнь в редакции. Как звали его, не помню, кем он работал, не помню. Помню, что был ПОЭТ. Он читал стихи о любимой, и я понять никак не могла, как его жена – редакционная машинистка – мирится с тем, что посвящены они другой женщине.

Еще вспоминаются объявления о разводах, которые мы в большом количестве публиковали на последней полосе. Сейчас мало кто внятно объяснит, зачем их печатали, но тогда ни один суд не брал заявление о разводе, если супруги не предъявляли квитанцию об оплате и текст газетного объявления.

Когда «Трудовая жизнь» снова разделилась на две газеты – городскую и районную, выбирать место работы мне не пришлось, поскольку в то время я уже приняла решение уехать в Казань. Захотелось жить в большом городе.

Почему-то нет связных воспоминаний о редакционной жизни. Наверное, слишком молода тогда была и в голове было много другого. Еще меньше могу сказать о газете того времени, хотя проработала в ней до 18 июня 1965 года с перерывом на вступительные экзамены в Казанский государственный университет.

Я поступила на отделение журналистики, поскольку к тому времени уже не видела для себя другой профессии. Так велико было влияние Венидима Антоновича Зельникова.

Снимок студенческих лет.Фото Николая Седова

Раньше, когда бывала в Отрадном, обязательно заходила в редакцию и типографию. До тех пор, пока там работали знакомые люди…

Газетчиком проработала практически всю жизнь, прошла по всем ступеням нашего трудного ремесла – от литсотрудника до главного редактора.

P.S. К сожалению, у меня нет ни одного снимка времен моей первой редакции.

 Любовь АГЕЕВА