Цитата
Сей город, бесспорно, первый в России после Москвы, а Тверь – лучший после Петербурга; во всем видно, что Казань столица большого царства. По всей дороге прием мне был весьма ласковый и одинаковый, только здесь еще кажется градусом выше, по причине редкости для них видеть. Однако же с Ярославом, Нижним и Казанью да сбудется французская пословица, что от господского взгляду лошади разжиреют: вы уже узнаете в сенате, что я для сих городов сделала распоряжение
Письмо А. В. Олсуфьеву
ЕКАТЕРИНА II И КАЗАНЬ
Хронограф
<< | < | Ноябрь | 2024 | > | >> | ||
1 | 2 | 3 | |||||
4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | |
11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | |
18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | |
25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
-
1855 – При Казанском университете открыт повивальный институт, и с тех пор в университете начали учиться девушки
Подробнее...
Новости от Издательского дома Маковского
Погода в Казани
Фотогалерея
Мир романтиков, устремленных в светлое будущее
- 15 ноября 2017 года
Наталия Анатольевна Федорова, доцент Казанского федерального университета, кандидат исторических наук, приняла участие в научно-практической конференции «100-летие Великой русской революции: диалог ученых и учителей», которая состоялась 15 ноября 2017 года на кафедре истории и связей с общественностью КНИТУ-КАИ.
Предлагаем ее выступление на этой конференции по теме «Разрушение традиционных форм быта под влиянием революционных событий 1917 года».
Обыденная жизнь народа в силу своей массовости обладает большой инерционностью. Бытовые процессы в разных слоях общества протекают с различной скоростью и могут иметь разнонаправленное течение. Столь же значительно по содержанию, формам и темпам преобразований могут различаться бытовые процессы в центре и на периферии, особенно национальной, в силу чего управление этими процессами должно быть районировано, для чего, в свою очередь, необходима глубокая научная проработка.
Мое выступление носит более постановочный характер, чем является результатом исследовательской работы. Дело в том, что среди проблем Октябрьской революции и Гражданской войны мало кто из историков обращал внимание на то, как эти события отражались на жизни простого человека, сознательно не втянутого в политику. Как они изменили его отношение к себе и к жизни, изменили его повседневные практики?
«Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног...»
Захват отрядами Красной гвардии и революционными частями Петроградского гарнизона ключевых пунктов города, низложение Временного правительства и провозглашение Советской власти – для большинства населения российской столицы эти события прошли почти незамеченными. Каких-либо массовых демонстраций, беспорядков, характерных для февральских и июльских событий, не было. По свидетельству известного публициста, деятеля кадетской партии А.С. Изгоева, «захват власти большевиками 25 октября в первые дни не произвел на широкие круги петроградского населения никакого впечатления».
Однако вскоре реальность новою политического режима стала ощущаться более явственно. За первые два месяца власть выпустила 233 декрета, постановления и резолюции, большинство из которых (113) было направлено на слом старого государственного аппарата и норм функционирования социума. Результатом явилось обострение социального конфликта в России.
Декрет II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов «О земле» уничтожил помещичье землевладение, но не определил статус помещиков. Это было сделано Декретом ВЦИК СНК РСФСР от 10 ноября 1917 «Об уничтожении сословий и гражданских чинов», который привел к формальному разрушению социальной структуры государства, а вместе с ней и традиционных форм быта – дворянского, городского мещанского, сельского крестьянского. Исчезали их носители. Дворяне и интеллигенция эмигрировали, погибали или мимикрировали. Крестьянство и пролетариат размывались под воздействием социально-экономических условий. Множились маргинальные слои.
Изменения в повседневной жизни были вызваны не только трудностями, связанными с Гражданской войной и хозяйственной разрухой. Эти явления носили временный характер. Черты нового быта стали появляться в значительной мере под влиянием новой идеологии, насаждаемой в стране пришедшей к власти политической группировкой.
В послеоктябрьский период в Советской России формируется образ «нового человека» – борца за счастье всех народов земного шара, романтика, устремленного в светлое будущее. Слова «Интернационала» («Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем...») и «Марсельезы» («Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног...») о разрушении старого мира многими были восприняты буквально как руководство к действию.
Традиционный образ жизни во многом регламентировала религия, которая определяла поведенческие нормы и стереотипы повседневной жизни и тем самым занимала особое место в жизни человека, совершенно не сопоставимое ни с одним другим социальным институтом. Следовательно, слом старого быта был невозможен без разрушения веры, выведения человека из-под повседневного влияния церкви. Атака на веру и конфронтация с церковью, прежде всего православной, началась с первых недель существования Советской власти. В январе 1918 года церковь была отделена от государства, школа – от церкви. В 1920-е годы прошла кампания по изъятию церковных ценностей в соответствии с декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 года и циркулярным письмом В.И. Ленина от 19 марта 1922 года, предназначенным членам Политбюро (рядовым членам партии адресовалась написанная для журнала «Под знаменем марксизма» программная статья «О значении воинствующего материализма»).
Однако если разгром церкви удался вполне (в 1917 году в России насчитывалась более 80 тысяч церквей, а в конце 30-х годов осталось менее 10 тысяч храмов, были практически уничтожены десятки тысяч священников, монахов и монахинь, других церковнослужителей, а отправление трудоспособным населением религиозных обрядов рассматривалось теперь как вызов господствующей политической идеологии), то длительные попытки очистить новый социалистический быт от влияния религии были далеко не столь успешными. Об этом свидетельствовало и наличие в сельских домах и городских квартирах икон, и устойчивая доля граждан советского государства, посещающих храмы, и в особенности высокая доля желавших венчаться и крестить детей (число последних даже в периоды массовых гонений на веру и церковь составляло не менее половины семей).
Однако если разгром церкви удался вполне (в 1917 году в России насчитывалась более 80 тысяч церквей, а в конце 30-х годов осталось менее 10 тысяч храмов. Были практически уничтожены десятки тысяч священников, монахов и монахинь, других церковнослужителей, а отправление трудоспособным населением религиозных обрядов рассматривалось теперь как вызов господствующей политической идеологии), то длительные попытки очистить новый социалистический быт от влияния религии были далеко не столь успешными. Об этом свидетельствовало и наличие в сельских домах и городских квартирах икон, и устойчивая доля граждан советского государства, посещающих храмы, и в особенности высокая доля желавших венчаться и крестить детей (число последних даже в периоды массовых гонений на веру и церковь составляло не менее половины семей).
Обывательский быт «страшнее Врангеля»
Прочное место, занятое религией и церковью в быту, подтвердило общий вывод о том, что инновации быстрее всего и легче всего пробивают себе дорогу в сфере материальной культуры, в сфере материальных предметов. В духовной жизни традиция оказывается самой устойчивой, долго сохраняющей свои позиции. В этой связи нельзя не подчеркнуть то обстоятельство, что вера предков, церковные институции даже для людей неверующих сохраняли свое значение как элементы национальной традиции и культуры.
С разгромом церкви логично увязывалась атака большевиков на семью и брак. Н. Бухарин в одной из газетных статей (1925) с пролетарской простотой заявил, что «в коммунистическом обществе вместе с исчезновением частной собственности исчезнет и проституция, и семья». В.В. Маяковский декламировал, что семейный, обывательский быт «страшнее Врангеля».
Первым шагом на пути разрушения семьи стало принятие в декабре 1917 года Декрета о гражданском браке, а в сентябре 1918 года – Кодекса законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве. Статья 52 раздела «Брачное право» заявляла:«Только гражданский (светский) брак, зарегистрированный в отделе записи актов гражданского состояния порождает права и обязанности супругов, изложенные в настоящем разделе». Советское брачное право открывало небывалые возможности для вступления в брак почти полным отсутствием ограничений (кроме родственников по прямой и нисходящей линиям и полнородных, и неполнородных братьев и сестер).
В брак можно было вступить немедленно после подачи письменного заявления или словесного объявления, а развод осуществить также немедленно после подачи заявления супругов в ЗАГСе или одного из них в местном суде (статьи 85-99). Необыкновенная легкость заключения и расторжения брака привела к тому, что отдельные граждане вступали в браки и разводились по 20-30 раз, заключали два брака одновременно в разных городах.
Власть активно пропагандировала равенство всех трудящихся. Раскрепощение женщин превратило их в категорию «товарищей» и «партнеров». Одновременно с этим советское законодательство освободило от уголовного преследования гомосексуалистов. Было зарегистрировано органами власти всероссийское общество «Долой стыд» (идеолог К. Радек), члены которого демонстративно появлялись на улицах городов в совершенно обнаженном виде. Были разрешены пляжи нудистов. В 1920 году впервые были разрешены аборты и другие подобные проявления новой, свободной морали. Стыд стал признаком буржуазной морали, которую надо изжить свободным гражданам.
Этика заменялась идеологией. Новый советский стандарт поведения представлял собой сложный конгломерат деревенских и псевдопролетарских политизированных норм и традиций. Например, действуя «от противного», уважительное «Вы» заменялось на «Ты» даже по отношению к старшему по возрасту или по должности человеку. Здороваться, благодарить, просить прощения и прощаться стало не обязательно. Хорошие манеры были отнесены к предрассудкам буржуазного общества.
Очередь на «скобление кастрюли после каши»
В условиях экономического кризиса, углубленного революционными потрясениями и войнами, в обществе сменилась шкала ценностей. В разряд дефицита попали самые необходимые для жизни предметы. Наиболее востребованными оказались продовольствие и топливо. В связи с этим изменилось назначение других материальных предметов. Книги, рукописи, паркет и мостовые, мебель и архитектурный декор стали восприниматься в качестве дров, о ценности пород дерева или уникальности работы мастера никто не задумывался. (Основы советской мебельной промышленности были заложены только в конце 1920-х годов, и она сразу была нацелена на массовое производство.) Не работали водопровод и канализация, не было света ни в домах, ни на улицах. Не работал общественный транспорт. На повестке дня стоял вопрос элементарного физического выживания.
Между тем, на первом этапе преобразований в рамках установки на непосредственный переход к коммунизму последовало принятие СНК РСФСР целого ряда декретов, имевших целью создание единого государственного распределительного механизма в городах, когда каждый гражданин РСФСР обязан был стать членом потребительской коммуны и приписаться к одному из ее пунктов: Декрет СНК от 16 марта 1919 года «О потребительских коммунах», Декрет СНК от 25 марта 1920 года «О введении трудового продовольственного пайка», Декреты СНК от 11 октября 1920 года и 29 ноября 1921 года «Об отмене некоторых денежных расчетов» и «Об упрощении денежных расчетов», открывавших дорогу полной отмене денег и замене их прямым продуктообменом, Декрет СНК от 4 декабря 1920 года «О бесплатном отпуске населению продовольственных товаров», Декрет СНК от 17 декабря 1920 года «О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления».
Позднее (в декабре 1920 – марте 1921 года) последовали декреты о бесплатном пользовании телефоном, телеграфом, почтой, отмене оплаты жилья, транспорта, электричества, водопровода, канализации, бытового газа, бань, прачечных и починочных мастерских, бесплатном отпуске лекарств по рецепту врача, о бесплатных газетах и журналах, киносеансах.
Годы революции и Гражданской войны были тяжелыми для всех жителей, но в разной степени. Это зависело от множества факторов, но по отношению к государству четко обозначилось деление на «своих» и «чужих». В условиях экономического кризиса Советская власть ввела нормированное распределение материальных благ, исходя из степени полезности субъекта государству. Тем самым с лета 1918 года появилось деление граждан на 4 категории, по которым определялась потребительская норма. В реальной жизни существовало до 20 разнообразных пайков: усиленные, ударные, бронированные и т.д.; 33 вида карточек: хлебные, молочные, хлопчатобумажные, обувные и т.п. Нормы менялись, но постоянно были очень низкими.
Профессор Императорской Академии художеств Ю.П. Анненков, причисленный к четвертой категории, отмечал, что для приобретения необходимых пайков нужна была определенная тактика, называл это «пайколовством» и отмечал, что «многие, впрочем, не жаловались»:
«Я получал общий гражданский, т.н. голодный паек. Затем «ученый» паек в качестве профессора АХ. Кроме того, я получал «милицейский» паек за то, что организовал культурно-просветительскую студию для милиционеров… Я получал еще «усиленный» паек Балтфлота за дружбу с моряками и, наконец, самый щедрый паек – «матери, кормящей грудью», за то, что в Родильном доме «Капли молока» имени Р. Люксембург читал лекции по истории скульптуры».
А вот что в октябре 1918 года писала в своем дневнике жена видного экономиста Д.Бруцкуса:
«По карточкам выдают по 2-3 фунта воблы... Это основа и деликатес нашего нищенского стола. В общественную столовую ходим по очереди. Очередь у нас устроена и на так называемое «скобление кастрюли после каши».
Специальный нож – пережиток старого мира
Из употребления исчезали предметы материальной культуры, применение которых регулировалось нормами этикета: специальные ножи, специальная посуда, предметы костюма, аксессуары...
В результате творившегося в стране хаоса сельский и городской костюмы стихийно стали приспосабливать к новым условиям. Символическое звучание приобрел красный цвет – цвет крови, пролитой за революцию. Мужская и женская одежда мало чем отличалась. Люди обоих полов носили кожаные куртки, солдатские гимнастерки под ремень, френч, пиджак, прямые юбки у женщин, широкие штаны – у мужчин. На ногах – сапоги, ботинки, парусиновые спортивные тапочки. На голове у женщин платок или косынка красного цвета. У мужчин самыми распространенными головными уборами стали фуражки или кепки.
Характерно полное отсутствие ювелирных изделий, объемного декора в виде рюшей, ленточек, оборок, кружев, галстуков. Даже яркие цвета одежды воспринимались как буржуазный элемент. На комсомольских собраниях обсуждался вопрос «Можно ли по одежде распознать классового врага?». За появление в панаме вместо платка могли выгнать из комсомольской ячейки.
В 1918 году создается специальная комиссия по выработке формы РККА. Объявляется конкурс на лучшие образцы военной одежды. В нем принимают участие такие художники, как В. Васнецов, Б. Кустодиев и др. В своих проектах они отталкиваются от русского исторического костюма
Обращение к историческим формам традиционного русского народного костюма, использование его конструктивности, простоты, выразительности декоративного решения характеризуют и работу по созданию гражданского бытового костюма. Работа началась в 1919 году, когда при художественно-производственном подотделе ИЗО Наркомпроса РСФСР по инициативе Н. Ламановой были созданы «Мастерские современного костюма». Это была первая в советской России творческая лаборатория новых форм одежды. В ней стали работать В. Мухина. Н. Макарова и сама Н. Ламанова.
В эти же годы под девизом «Освободим лампочку Ильича от пыльных тряпок буржуазии» прошли массовые акции по уничтожению предметов дворянско-буржуазного быта, «похороны сувениров прошлого». Танцы были объявлены «каналом проникновения в молодежную среду мелкобуржуазного влияния».
Еще в начале 1918 года в столицах и губернских центрах, в центральных районах городов, была развернута шумная кампания по вселению рабочих в квартиры буржуазии и крупной интеллигенции положившая начало созданию знаменитых «коммуналок», ликвидация которых продолжается до сих пор.
Советская власть мечтала освободить своих граждан от бытовых забот. Строитель коммунизма должен был иметь свою комнату только для ночлега, а всю свою энергию надо было отдавать Родине, делу мировой революции. Для этого пытались создавать дома-коммуны, в которых предусматривались прачечные, столовые, библиотеки, кинозалы, детские сады. Тем самым работник (вне зависимости, на каком производстве он занят – любой труд почетен) не должен был обременять свое жилище лишними предметами: кастрюлями, книгами, тарелками, корытами, какими-то шкафами и столами.
Советская промышленность просто не могла удовлетворять спрос своих граждан на все эти предметы.
С другой стороны, весь день такой человек проводил в коллективе, на глазах у товарищей, что позволяло осуществлять тотальный контроль. Исчезало само понятие «личная жизнь».
Однако загнанная в угол повседневность не атрофируется, но производит обратный эффект, инициирует особый тип общественного отношения к заполняющим его вещам.
Некоторое «отрезвление» пришло в общество вместе с новой экономической политикой (1921-1929). Она вывела страну из экономического кризиса, начавшегося еще в Российской империи. После ужасов Гражданской войны наступило время мирного взаимодействия общества и власти. Закончился период внешнеполитической изоляции. Перечисленные факторы не могли не сказаться на изменении бытовых условий жизни советского человека.
К началу 30-х годов многие решения по созданию нового общественного быта были охарактеризованы партийно-государственным руководством как «революционно-левацкие перегибы», а И.В. Сталин в докладе XVII съезду ВКП(б) заявил, что «нельзя требовать, чтобы у всех людей были одинаковые потребности и вкусы, чтобы все люди в своем личном быту жили по одному образцу». К этому времени пришло осознание, что разрушение традиционных форм культуры и быта, семьи и нравственности ведет к разрушению самого государственного устройства.