Убийства не было? Тогда что это было?

Любовь Агеева

24 января 2024 года

До сих пор чувствую неловкость, вспоминая студента Казанского строительного техникума Владимира Задерейко, избитого 20 мая 1989 года в общежитии №3 Казанского инженерно-строительного института (ул. Николая Ершова, д.31б). Он скончался 24 мая, не приходя в сознание.

Я узнала об этом от его отца, главного инженера УПТК треста «Татневтепроводстрой» А.П. Задерейко. О принес мне в редакцию «Вечерней Казани» копию своей жалобы, направленной Прокурору Татарии О.М. Антонову. Жалоба была длинная. К сожалению, авторы подобных обращений всегда злоупотребляют их размерами. Думаю, что далеко не все, к кому на стол ложится такой документ, дочитывают его до конца. Я дочитала. Но утешить его мне было нечем. И чем больше я погружалась в эту ситуацию, тем больше осознавала, что помочь ему не могу, хотя он очень рассчитывал на это, когда обращался в редакцию.

Анатолий Петрович в деталях изложил, как его сын попал в общежитие КИСИ, как его там убили. Потом мы познакомились уже в зале Советского райсуда. Он не согласился ни с приговором народного суда Советского района Казани от 20 октября 1989 года по делу Шакирзянова Р.Ш., ни с определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда ТАССР от 8 декабря 1989 года.

Приведу фрагмент из жалобы, который поможет понять, что случилось в студенческом общежитии:

«Все свидетели из числа студентов говорили в суде о какой-то драке. Никакой драки не было, ибо драка предполагает хоть какое-то равенство сил у дерущихся, пусть даже примерное. В данном же случае толпа избивала моего сына и троих друзей Володи.

Избивавших по меньшей мере в десять раз было больше избиваемых. Мой сын был избит настолько, что уже не мог встать и остался лежать у батареи в фойе. Быть может, именно там при участии Шакирзянова Р. он и получил смертельные травмы.

Органы следствия выяснением этого вопроса не занимались. Они странным образом отказались, отвернулись от показаний очевидцев. В результате обвинительное заключение оказалось целиком основано на показаниях обвиняемого Шакирзянова Р.В качестве же свидетелей пошли лица, которым что-либо известно только со слов Шакирзянова Р.: Краснов, Калин, Кабиров. Обвинительное заключение настолько слепо и покорно следует за версией, предложенной обвиняемым, что это даже мне видно невооруженным глазом. Что касается подбора свидетелей, то и тут подход понятен: свидетели, которым что-либо известно со слов Шакирзянова Р., будут говорить то, что скорее всего будет согласоваться с его версией.

… мой сын Володя никакого конфликта сам не мог развязать ни с Шакирзяновым, ни с кем бы то ни было другим. Володя уже имел травму и после трепанации фрагмент черепной кости был заменен ему пластинкой. Он знал, что драться ему нельзя, опасно для жизни. Я пишу здесь о пластинке, хотя куда более важное значение имеет спокойный и миролюбивый характер Володи. Он в силу склада своего характера не может поднять руду на человека.

20 мая 1989 г. он пошел на дискотеку, потому что его туда позвали. Их было шесть человек: Володя, Смирнов Игорь, Карасев Игорь, Никитин, а также две девушки. Их было так мало по сравнению со студентами, что для них какой-то конфликт со студентами был просто невозможен. …

Потерпевший Карасев и свидетель Никитин показали суду, что когда Шакирзянов с неустановленными лицами начал избивать моего сына, то Карасев громко крикнул: не бейте Задерейко, у него травма головы. Это не помогло, Володю не только избили, но и убили, лица, принявшие участие в избиении и не прекратившие своих действий после предупреждения Карасева, действовали с полной ответственностью за все возможные последствия, включая и смерть. Ни о какой неосторожности в данном случае не может быть и речи. Но народный суд проигнорировал показания Карасева и Никитина о сделанном предупреждении, словно этих показаний и вовсе не было».

Мне хватало впечатлений, которые я получила на двух судебных заседаниях в райсуде, чтобы написать репортаж об этом непростом деле. На первом заседании суд определить вину Шакирзянова не смог, и дело было отправлено на дополнительное расследование. Но у меня осталось много вопросов и после второго заседания. Я не увидела даже попытки выяснить, кто еще, кроме Шакирзянова, бил Задерейко. Чисто информационный материал писать не стала. Решила дождаться, как будут развиваться события дальше.

Верховный суд Татарской АССР оставил приговор в отношении Шакирзянова, оглашенный на втором заседании районного суда Советского района в силе, но я видела, сколь трудно судье было разобраться в обстоятельствах случившегося. Дело в том, что следствие было проведено плохо. Это было очевидно даже мне, не юристу по образованию. Но работа журналиста-аналитика сродни работе следователя, и я не могла не видеть нарушений процедуры: допросы свидетелей были начаты с опозданием, как выяснилось на первом судебном процессе, обвинительное заключение, как говорил мне Задерейко-старший, не содержало всех показаний, а главное ― не были названы участники группового избиения Задерейко, все они проходили как неустановленные лица. Ни следствие, ни суд не выявили, кто начал драку и что ее спровоцировало. Следствие сильно затянулось. Оно продолжалось почти 5 месяцев.

Однако опубликовать материал о случившемся в студенческом общежитии с комментарием в адрес следствия и суда я не смогла. С. Нафиев, в ту пору прокурор Казани, с которым я поделилась своими впечатлениями, посоветовал не спешить с публикацией, поскольку критиковать судебное производство можно только после вступления приговора в законную силу, иначе ее можно будет расценить как давление на суд.

Насколько я помню, в порядке кассационного надзора уголовное дело на каком-то этапе рассмотрения было снова возвращено на дополнительное расследование ― Задерейко-старший был настойчив в наказании убийц своего сына. Он так и говорил ― убийц. Шакирзянов, по его мнению, был одним из них. Отец был уверен, что Володя не мог свалиться от одного удара, если бы его до этого не избили на дискотеке.

Скорее всего была кассация в Верховном суде РСФСР, но в это время я дело Володи Задерейко из виду упустила. На повестке дня были другие темы. Изредка вспоминала о Володе, но возможности завершить свою статью об этом деле у меня не было. К тому же в 1990 году криминальная тема меня уже не занимала: воинствующие подростки, донимавшие город драками, притихли. Резонансных событий уже не было. Анатолий Петрович больше ко мне не обращался. Несколько лет назад я попробовала отыскать его по телефону, чтобы всё-таки дописать свои заметки об этом уголовном деле ― не получилось.

Я вспомнила об этом деле сейчас, когда работаю над новым вариантом книги о «казанском феномене». Нашла в личном архиве папку с документами и своими записями... Как мне кажется, по большому счету смерть Владимира Задерейко ― это горькое следствие вражды подростковых группировок. 

Итак, вспоминаю подробности этого необычного судебного дела, которые осели в памяти и остались в архивной папке.

Из заметки в многотиражке КИСИ «Молодой строитель» можно узнать, что после похорон Задерейко в пятницу в общежитии из пятисот человек осталось полторы сотни – студенты разъехались по домам. В субботу осталось меньше ста. Студенты боялись, что друзья Задерейко придут в общежитие, чтобы за него отомстить. В ту пору это было обычное явление – подростки не прощали менее значимых посяганий на своих друзей. В общежитии постоянно дежурили преподаватели института. «События, происшедшие в тот вечер (24 мая, день дискотеки ― Л.А.), имели большой резонанс. Разговоры, домыслы и догадки о причинах драки и ее зачинщиках, действия товарищей потерпевшего, слухи о мести за него после похорон нагнетали напряженную обстановку в общежитии, будоражили его жителей», ― сообщал автор  заметки в многотиражке.

Уголовное дело 105143 было возбуждено по факту избиения Задерейко, Карасева, Смирнова, Никитина студентами на дискотеке в общежитии КИСИ. Ахметшин, Багаутдинов и Шакирзянов были задержаны, но первые два в связи с недоказанностью вины вскоре были отпущены. Радик Шарирзянов признал свою вину, но частично. В частности, он признался, что без веских на то причин ударил во время групповой драки Смирнова и Карасева, инициатором конфликта с Задерейко назвал его. По версии Шарирзянова, когда он после драки в фойе общежития догнал его во дворе и спросил, зачем тот его ударил, Задерейко, приняв защитную стойку, ответил: «А вас вообще всех убивать надо», после чего попытался нанести удар. «Упреждая его, я ударил Задерейко в лицо, отчего тот упал и ударился головой о поребрик, попытался встать, опять упал головой на асфальт, затем резко вскочил, схватившись за голову, и обмяк уже на моих руках...», ― так он говорил о происшедшем на суде.

Законный представитель погибшего Володи ― его отец, А.П. Задерейко, отвечая на вопросы суда, дал собственную версию происшедшего. По его мнению, драку начал Шакирзянов, который, как и другие студенты, был в это время выпивши, что признал в суде. Володя попытался защитить себя и вышел во внутренний двор общежития, где Шакирзянов его ударил. Еще одна цитата из его жалобы:

«Потерпевший Карасев на предварительном следствии и в суде показывал, что он вышел с дискотеки сразу за Шакирзяновым и Володей и сам видел, как Володю держали двое за руки, а Шакирзянов бил. Народный суд от этих показаний потерпевшего, непосредственно защищавшего Володю, отвернулся и заменил их показаниями свидетельницы Нагумановой, которая нимало не смущаясь, заявляла, будто из зала дискотеки ей было видно, как за дверью Володя первым, да еще ногой ударил Шакирзянова Р.

… Меня до глубины души возмущает несоразмерность наказаний, назначенных судом Шакирзянову. За удары, нанесенные Карасеву и Смирнову и расцененные как хулиганство, ― три года, а за смерть моего сына ― всего полгода! Неужели эти вещи соизмеримы?

Неужели жизнь человека уже совсем ничего не стоит! Можно ли согласиться, что убийство представляло меньшую общественную опасность и наказывалось менее строго, нежели хулиганство?».

Как было доказано следствием, именно Шакирзянов нанес Задерейко последний удар во дворе общежития, который свалил его с ног, и он упал головой на поребрик. Представитель государственного обвинения, оценив на заседании результаты следствия как верные, предложил признать Шакирзянова виновным по статьям 206, часть 2 (хулиганство) и108, часть 2 (умышленное тяжкое телесное повреждение), приговорить его к 6 годам лишения свободы с содержанием в колонии общего режима.

Адвокат подсудимого обстоятельно изложила свои аргументы в пользу оправдания своего подзащитного и попросила суд переквалифицировать статью 108, часть 2, на статью 114 (неосторожное нанесение тяжких телесных повреждений). Учитывая ходатайство коллектива сокурсников, общежития, где Радик проживал, многочисленные характеристики обвиняемого, она просила суд проявить к нему максимальное снисхождение ― не лишать его свободы. Шакирзянов в последнем слове тоже просил об этом.

Приговор судья огласил через долгих полтора часа: именем Российской Федерации народный суд Советского района признал Шакирзянова виновным в совершении преступления, квалифицируемого статьей 206, часть 2 (злостное хулиганство, отличающееся по своему содержанию исключительным цинизмом или особой дерзостью), и приговорил его к 3 годам 6 месяцам исправительно-трудовых работ с содержанием в колонии усиленного режима. 8 декабря 1989 года определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда ТАССР решение районного суда было оставлено в силе.

В нашем разговоре после процесса в Верховном суде республики Задерейко-старший говорил, что всех подкупили. Когда я привела Анатолию Петровичу мои доводы о том, что дело очень сложное и у него нет оснований думать, что кого-то подкупили, он усомнился и в моей честности. Между тем доводы были очень серьезными.

Во-первых, на судью не могло не влиять то обстоятельство, что парень взял на себя вину других студентов института, участвовавших в драке. Причем пришел в милицию сам. Парень вел себя в суде очень достойно. И хотя ему скостили почти на половину, колония усиленного режима не сулила парню ничего хорошего.

Попытки адвоката обвинения узнать у него, кто еще бил Задерейко, успешными не были ― он не назвал никого. Показания свидетелей нередко противоречили друг другу, но я не заметила, чтобы у суда было желание устранить эти противоречия. Для этого надо было объединить две части события, разъединенные в ходе следствия по разные стороны ― драку на дискотеке и инцидент во дворе, чего следствие не сделало.

Второй мой довод о сложности уголовного дела был посущественнее ― из заключения судмедэксперта выходило, что Володя умер не от побоев, а от удара о поребрик. Это сильно возмутило отца. Поскольку это была область специфических познаний, я обратилась в Республиканское бюро судмедэкспертизы, к Р. Климову, в то время заместителю начальника, с просьбой прокомментировать заключение коллеги. Тот подтвердил выводы судмедэксперта. По обстоятельствам дела выходило, что смерть наступила именно от удара о поребрик в результате падения с высоты тела.

По мнению Р. Климова, в задачу судмедэксперта входил точный ответ на вопрос следствия ― от чего наступила смерь? Он зафиксировал ушиб головного мозга тяжелой степени, двустороннюю субдуральную гематому, ушиб мягких тканей теменной области, ссадины на лице, веках, груди, руках, бедрах, ногах, спине… Эксперт указал не только на жестокое избиение Задерейко в здании общежития, но и на операцию, в ходе которой ему была произведена трепанация черепа, что, несомненно, могло вызвать тяжкие последствия.

Как сказал Р. Климов, судмедэксперт не называет виновных, он дает квалификацию преступления. Суд должен учесть все обстоятельства дела, драку в этом конкретном уголовном деле.

Но сопутствующие факторы приняты судом во внимание не были, как и ходатайство отца. В жалобе Прокурору республики он указал на весьма существенные пробелы, допущенные органами следствия при расследовании случившегося, на основе чего просил в самом начале первого судебного в заседания отправить дело на доследование. Он сообщал Прокурору, что расследование по сути началось только после его обращения к заместителю председателя Верховного Совета СССР Лукьянову.

Мне не известно, каковы были последствия обращения отца Володи Задерейко в республиканскую Прокуратуру. Но сегодня уже не столь важно, чем всё закончилось. Володю не вернуть, Радик Шакирзянов наверняка давно отбыл свой срок в колонии, закончил институт… Интересно, вспоминает ли он хотя бы изредка о том роковом дне в мае 1989 года, когда его жизнь сделала крутой зигзаг?

Меня более всего занимал на суде не Шакирзянов, а те, кто мог бы честно разделить с ним ответственность за случившееся. Отец Задерейко был прав ― Володя, будучи сильно избитым, не был в состоянии выдержать удар Шакирзянова. Следствие доказало, что ударов было два. Наверняка среди студентов, через толпу которых я проходила в зал судебного заседания, они были.

Зал, рассчитанный на 10-15 человек, вмешал только родственников потерпевшего и обвиняемого, что вызвало большие нарекания желающих присутствовать на процессе. Жалела об этом и я. Хотелось понаблюдать за студентами в ходе процесса. Неужели не дрогнут лица хотя бы от того, что свободы может лишиться один из многих, участвовавших в драке, судя по всему, парень авторитетный? Некоторые из них, правда, в суд не пришли, хотя получили повестки. Их пришлось разыскивать милиции.

Я, помню, ловила себя на мысли, что видела такое уже не раз, бывая на судебных процессах по уголовным делам гопников. У них тоже делом чести было не выдать товарищей, а точнее сказать ― подельников. Это была типичная групповая порука. Интересно, что бы сделал следователь, а потом и суд, если бы Шакирзянов сам не пришел, не признал свою вину?

О подростках я вспоминала в зале суда не раз, хотя передо мной были уже не подростки ― юноши. Как и о жизни «по понятиям», которая определяла тогда многое в Казани. Я видела наглядный пример размежевания по принципу «свой ― чужой». Свои ― те, кто жил в общежитии или учился в КИСИ. Чужие ― те, кто пришел на дискотеку непрошенным. Хотя, возможно, Володю и его друзей кто-то все-таки пригласил. Как бы они узнали о дискотеке?

Как выяснилось в ходе разговора со следователем, их били потому, что они ― гопники, то есть чужаки вдвойне. Значит, их наказали справедливо. Мне показалось, что и те, кто представлял на процессе закон, расценивали этот факт как смягчающее обстоятельство. Приходилось встречаться, когда не вызывали симпатий ни обвиняемые, ни потерпевшие.

Анатолий Петрович категорично отрицал, что сын входил в группировку. Он прилежно учился. Друзья, пригласившие его в общежитие, оторвали его от письменного стола. Впрочем, отец вполне мог не знать, что сын мотается. Я встречалась с этим не раз в разговорах с родителями мотальщиков.

Факт участия Задерейко в какой-либо группировке в суде подтверждения не нашел. Соседи дали парню хорошую характеристику.

Но даже если бы он был группировщиком… Разве мотальщики ― не люди и закон их не защищает? Разве можно на четверых толпой? Чем тогда законопослушные студенты отличались от гопников, которые тоже любили проявлять свою храбрость в таких поединках?

Сегодня, осмысляя те события, я думаю о том, что гопническая идеология была опасна не только драками и другими правонарушениями и даже преступлениями, атмосферой страха перед неведомой силой, но и тем, что эта зараза пропитала вполне здоровые клетки организма большого города.

Не уверена, что смерть Владимира Задерейко учтена в числе жертв «казанского феномена». Но он стал заложником этой беды.