Правда об Октябре в Казани

Индус ТАГИРОВ, доктор исторических наук

20 января 2003 года

Академик Академии наук Республики Татарстан, доктор исторических наук Индус ТАГИРОВ рассказывает о малоизвестных фактах, связанных с октябрьскими событиями 1917 года в Казани.

По сути, это не просто новые факты – это принципиально иная трактовка событий, завершившихся победой Советской власти в Казанской губернии, и иной взгляд, порой неожиданный, на их участников.

Полная правда об октябрьских событиях 1917 года еще не сказана. Ранее эти события освещались с политических позиций. Им всегда придавалась идеологическая окраска. Исследователям давалась установка – во чтобы то ни было показать ведущую роль рабочего класса, руководящую роль большевиков, их Центрального комитета и местных организаций. Труды историков должны были убеждать всех в том, что все в стране в октябре 1917 года находилось под их полным контролем.

Сам Октябрьский переворот долженствовал быть представленным как строго продуманное и централизованное событие. Резолюция ЦК РСДРП(б) от 10 октября была превращена в главный документ, который будто бы содержал указание местным организациям провести повсеместно вооруженные восстания.

Между тем дело обстояло не совсем так, как представлялось. Во-первых, речь шла о вооруженном восстании в Петрограде и ЦК предлагал всем организациям партии руководствоваться  с этой точки зрения “обсуждать и разрешать все практические вопросы”. Во-вторых, эта резолюция во многих местах не была получена вовремя и потому не могла стать главным ориентиром для местных большевиков. В Казани дело осложнялось тем, что   большевистская организация здесь находилась в составе Московской областной организации и нужно было время, чтобы переслать сюда важный документ.

В связи с этим имеет принципиальное значение решение Московского областного бюро ЦК РСДРП/б/ от 14 октября 1917 года. Там есть следующие пункты:

1. “Считая желательным и в высшей степени необходимым общее выступление, областное бюро предлагает местным организациям связать начало своего выступления с выступлениями в центрах. Но вместе с тем оно рекомендует назревающие на местах конфликты (о выводе войск, разоружение гарнизона и т.п.) разрешать не компромиссным путем, как это стремились делать до сих пор, но не останавливаться перед конфликтом с представителями центральной власти – в тех случаях, когда такой открытый конфликт не грозит перейти в кровавое столкновение, допустимое лишь в условиях и интересах общего выступления”.

От областного бюро в Казань должен был приехать Манцев. Однако его в Казани никто не видел. Поэтому правы те современники, которые утверждали, что в Казани никаких указаний из Центра не было получено. Факты свидетельствуют, что казанские события не проходили в рамках общего выступления, начались стихийно и несколько раньше событий в Петрограде.

Тем не менее, начиная с 1934 года, с выходом книги “Казанская большевистская организация в 1917 году”, ничем не обоснованная точка о получении руководящих указаний из Центра утвердилась. На долгие годы стало традицией писать о том, что 23 октября 1917 года состоялось заседание партийного комитета, на котором будто бы его секретарем Олькеницким было зачитана резолюция ЦК от 10 октября.

Между тем, никакого заседания парткома большевиков в эти дни не было и события 23-24 октября в Казанском гарнизоне для него и многих его членов стали полной неожиданностью. Об этом говорилось на заседании парткома 30 октября 1917 года. Председательствовавший на нем А.Карпов во вступительном слове сказал, что “...события, свершившиеся за последние дни до получения сведений о перевороте (в Петрограде - И.Т.), происходили не под руководством комитета, а под руководством отдельных членов его и не имели политической почвы, а чисто военную”.

Ни у кого из членов парткома не вызвало возражения утверждение Карпова о том, что события происходили не под руководством комитета. Г.Олькеницкий и К.Грасис не согласились лишь с последним тезисом и указали, что “события имели чисто политическую почву, а именно – борьбу за власть Советов”. Они, действительно, как писал через четыре года член комитета И.Мохов, “разыгрались под руководством отдельных большевиков Карла Грасиса и прапорщика Ершова, а не комитета”, для которого “разразившаяся схватка была неожиданной”.

Для того чтобы придать версии руководящей роли местного комитета партии большевиков в октябрьских событиях 1917 года правдоподобность, в 1957 году, т.е. ровно через сорок лет после них, было проведено собрание старых большевиков, на котором было решено: считать, что 23 октября для руководства восстанием был создан революционный штаб, куда вошли от Казанского комитета Г.Олькеницкий, И.Волков, от военной организации – Н.Ершов, Шелыхманов, от Совета Рабочих и Крестьянских Депутатов А.Карпов, С.Рудов и др. Причем на собрании не было ни одного члена тогдашнего партийного комитета большевиков, сколь либо активного участника событий.

Что касается Грасиса, он своими воспоминаниями также внес лепту в фальсификацию событий октября 1917 года, пытаясь представить события октября как реализацию секретного плана, якобы составленного им совместно с Н.Ершовым и Я.Шейнкманом. Однако, по свидетельству самого же Грасиса, Я.Шейнкман в эти дни был в отъезде и, “вернувшись из Питера и осведомившись о том, что и как произошло в Казани, задал тревожный вопрос: “А что бы вы делали, если бы власть не перешла в руки Советов?”.

Стал бы задавать такой вопрос Шейнкман, если бы он был одним из авторов плана восстания? Разумеется, нет. О том, что такого плана не было, свидетельствует и то, что на гарнизонном собрании 22 октября Грасис сам предложил резолюцию, где наряду с требованием передачи власти Совету говорилось: “не допускать выступлений одной военной части против другой”, “отрешить со службы лиц, виновных в выступлении юнкеров против артиллеристов и предать их военному суду”.

Так что ни о каком плане вооруженного выступления не могло быть и речи. Вряд ли соответствует истине и утверждение Грасиса о том, что “после переворота этот план был одобрен” неким полковником, оказавшимся на стороне революции. Возникает вопрос: почему же этот план, если полковник был на стороне революции, не был показан ему до начала восстания? Ведь, как говорят, дорога ложка к обеду и после драки кулаками не машут. Ясно, что такого плана не было и не могло быть.

Во-первых, потому, что ни Петроград, ни Москва каких либо указаний о необходимости проведения вооруженного восстания не давали. Более того, приведенное решение Московского областного бюро РКП/б/ нацеливало местные организации на мирное решение вопроса о власти. Но и оно, по всей видимости, не дошло до Казани. Одно можно сказать с уверенностью – что общепартийная линия в Казани была хорошо известна.

Во-вторых, восстание стихийно назревало давно и началось с внутригарнизонного конфликта, а совсем не по плану некоторых большевистских руководителей.

О том, что не было никакого плана вооруженного выступления свидетельствуют и воспоминания Ершова, где он излагает меры, принятые им после прибытия 24 октября, после ареста К.Грасиса во 2-й дивизион 2-й Артбригады. Во-первых, он пишет, что “известил об аресте Грасиса”, объяснив, что это “означает начало нападения и разоружение всего гарнизона”, во-вторых, предложил “вынести резолюцию с требованием освободить Грасиса и послать предложение остальным воинским частям принять такую же резолюцию”, дал распоряжение воинским частям о приведении в боевую готовность.

Дежурный офицер по 2-му дивизиону Вильнянский в своем рапорте от 31 октября сообщал командиру дивизиона, что Ершов говорил о том, что “нужно освободить организованным путем Грасиса”, но предупредил – “чтобы не было вооруженного выступления”. По показаниям очевидцев, во время митинга, узнав, что к дивизиону направляются броневики с юнкерами, он приказал солдатам разойтись по казармам, а сам в сопровождении солдат верхом ускакал в 1-й дивизион.

В воспоминаниях же, он почему-то не упоминает о своем приказе, а пишет о том, что, узнав об этом, “солдаты бросились в рассыпную”, т.е. не по его команде. Правда, это принципиального значения не имеет, поскольку любой из вариантов свидетельствует, что и солдаты, и сам он оказались в состоянии паники. Ибо Ершов, как он заявил  на только что закончившемся собрании Совета, считал, что “... командующий войсками ничего не сможет сделать – “на его стороне нет силы” и “бояться нечего”.

И вдруг эти силы появились и заставили испытать боязнь,  и более того, солдаты в панике рассыпались, а сам Ершов ускакал на Арское поле. В ином случае, имея в распоряжении целый дивизион солдат и оружие в цейхгаузе, Ершов приказал бы организовать наступающему противнику достойную встречу. Именно это могло бы стать началом реализации плана вооруженного восстания, если бы он был. Поэтому вполне логично, что никому никаких указаний о выступлении Ершов не давал. Более того, как свидетельствовал очевидец всего происходившего – дежурный офицер, Ершов предостерег солдат от“вооруженного выступления”, ибо считал нападающей стороной командование округа.

Об этом же свидетельствует воззвание революционного штаба, возглавляемого им самим, и приказ №2 по Казанскому военному округу от 29 октября, подписанный им в качестве нового командующего, где прямо говорится, что события начались с провокационного выступления самих военных властей.

В приказе есть следующие строки: “Борьба открылась провокаторским вызовом со стороны буржуазии. Первой пролилась кровь солдата, не мы, а нас вызвали на бой и мы его приняли”.

Авторы книги “Казанская большевистская организация в 1917 году” по поводу этих документов писали: “мы не опубликовали совершенно сознательно, ибо в них дана искаженная картина Октября в Казани и его причин”.

Странно, но для этих авторов документы, буквально сфотографировавшие события, представлялись ложными – поскольку не соответствовали утвердившейся схеме. Ибо они не давали ни малейшего намека на организаторскую роль в восстании большевистского комитета. Они отражали разбушевавшуюся стихию. Авторы видимо, посчитали: если факты не вписываются в их концепцию – тем хуже для самих фактов.

При всей амбициозности К.Грасиса, он в спорах со своими оппонентами был во многом прав. Прав в утверждении, что ключом к пониманию казанского Октября является Казанский военный округ. Ибо, действительно, все главные события, приведшие к вооруженному восстанию, происходили в округе. Антивоенные настроения вполне соответствовали тому, что писалось солдатами: “Сколько бы Керенские ни старались поднять дух войск, они все равно его не поднимут, что даже если бы сам Иисус Христос воскрес и явился их настраивать, то и тогда бы ничего не вышло”.

Это находило отражение прежде всего в головном Казанском гарнизоне. 16 июня общее собрание 2-й Артбригады, в присутствии командира бригады генерал-майора Никитенко, обсуждало вопрос об отказе солдат 2-й батареи выдать писаря Н.Андронова, агитирующего за разгон Совета PC и КД и разоружение юнкеров, для ареста по приказу командующего войсками.

На собрании говорилось, что такие призывы ведут к гражданской войне. Командир бригады призывал “не допускать позора бригады и принять все меры к тому, чтобы предотвратить гражданскую войну”. Он просил это сделать ради уважения к старому солдату, “уходящему на фронт, чтобы остатки своей жизни положить на алтарь отечества”.

Однако тогда солдаты решили не выдавать его, ссылаясь на то, что приказ базирован лишь на слухах, что “не выяснено никаких данных для ареста”. Никитенко вместо фронта был переведен командиром 5-й Финляндской артиллерийской бригады, располагавшейся там же по соседству. Его отношения с солдатами продолжали оставаться напряженными.

6 августа командир 48-го мортирного паркового артиллерийского дивизиона доносил, что в 12 часов дня Никитенко сделал замечание солдату без погон “о непристойности появляться не по форме” и пригрозил арестом. В ответ на это солдаты  попытались арестовать его самого. Спасло его только заступничество солдат 5-й Артбригады.

9 августа в 164-м запасном полку за нарушение служебной дисциплины был отдан приказ об аресте начальника караула унтер-офицера Бражникова. В ответ на это Бражников с толпой солдат в 50 человек явился к квартире командира полка. Озлобленная толпа жестоко избила двух офицеров, пытавшихся уговорить солдат выдать Бражникова. При этом эксцессе были похищены казенные деньги. В эти же дни были разоружены и избиты несколько офицеров.

Прав Грасис и в утверждении о том, что взрыв на Казанском пороховом заводе явился почти тем же, что корниловщина для всей страны. Действительно, взрыв и его последствия еще более обострили обстановку. Взрывы и пожары продолжались несколько дней. Население спасалось, как могло. Разбежались солдаты запасных полков, расквартированных в Заречье. Из 2524 человек, числившихся в списках 95-го полка, 648 человек находилось в бегах, как и  более трехсот солдат 240-го полка.

Командование округа ввело в городе военное положение, что лишь обострило обстановку. Многочисленные факты показывают, что дисциплина в гарнизоне расшаталась. Везде проходили митинги с требованием прекращения войны, избивались ненавистные офицеры, захватывались арсеналы и цейхгаузы с оружием.

17 августа в три часа дня разъяренная толпа солдат, собравшись на плацу 1-го дивизиона 2-й Артбригады на Арском поле, зверски избила начальника команды военно-сухарного завода подполковника Беляева за то, что он обещал отдать под суд солдата, опоздавшего из отпуска. Офицера вытащили из канцелярии, окружили, сорвали погоны и толкнули на колесо снарядного ящика. Раздавались неистовые крики “Бей его!”, “Арестовать!”, “Убить!” и пр.

Дежурному офицеру по дивизиону с трудом удалось унять солдат и, во избежание дальнейшего самосуда, запереть его в отдельную камеру бригадной гауптвахты. Это было около пяти часов. Буквально через час на тот же плац 1-го дивизиона, как об этом говорилось в рапорте временного командира 2-й Артбригады Водвольского на имя командующего войсками и инспектора артиллерии округа, с пением Марсельезы и красным знаменем строем вошли 685-я пешая дружина, почти в полном составе, часть солдат 95-го полка, 2-го дивизиона 2-й Артбригады. К ним присоединились и солдаты 1-го дивизиона.

Состоялся митинг. Выступавшие обвиняли власти во введении в Казани военного положения, в арестах на улицах города солдат и в стремлении “обострить отношения между офицерами и солдатами”, а также “внести вражду в семью солдат”. По частям бродило немало авантюристов, подыгрывавших  антивоенным настроениям солдат. Их привечал председатель солдатского бригадного комитета Андронов, ставший с его июньского противостояния с командованием кумиром солдат-артиллеристов.

Так было и с втершимся в доверие к солдатам и выступавшим перед ними с антивоенными речами, бежавшим из гауптвахты подпоручиком Гроздовым, арестованным за проигрыш в карточной игре значительной суммы казенных денег. Виновность его была признана им самим в рапорте на имя командующего войсками округа, в котором он просил отправить его на фронт, чтобы “искупить свой недавний поступок в Саранске”. Причем из рапорта видно, что это не первый случай, ибо в документе есть следующие слова: “надеюсь, господин полковник, вы, как и первый раз, пойдете мне навстречу и дадите возможность исправить свою ошибку”.

Милости командующего он не дождался: 2 июля   толпа солдат освободила из гауптвахты всех солдат, в том числе и Гроздова. 31 июля он самовольно отбыл в Саранск, где был снова арестован и переправлен в Казань. Из гауптвахты бежал к артиллеристам 2-й Артбригады.

Вот этот Гроздов 12 октября на плацу казарм 1-го дивизиона 2-й запасной Артбригады созвал многолюдный солдатский митинг, на котором произносились речи, призывавшие к неповиновению Временному правительству и заключению мира. 15 октября под председательством Н.Ершова состоялся общегарнизонный митинг, на котором была принята большевистская резолюция с требованием прекращения войны и передачи власти Советам. Неизвестно, принимал там участия Гроздов или нет. Данных на этот счет не имеется. Однако и после митинга власти предприняли несколько попыток его ареста.

Конечно, Гроздов не был большевиком или членом какой-либо другой революционной партии. Он был просто в числе тех, кто эксплуатировал популистские лозунги, которые, как писал в рапорте на имя командующего округом командир 2-й Артбригады, “чрезвычайно вредно отражаются на состоянии солдат, вызывая моральное разложение и дезорганизацию”.

Уже в конце сентября Казанский Совет в лице своей солдатской секции начал принимать на себя функции окружного руководства. В телеграмме от 28 сентября военному министру командующий войсками Казанского военного округа, полковник Караулов сообщал: “казанский Совдеп, вопреки моим предупреждениям, вынес резолюцию о немедленном роспуске солдат Казанского гарнизона на полевые работы, о чем разослал по частям гарнизона, уведомляя и объявил на гарнизонном собрании, чем вызвал брожение среди солдат, особенно 2-й запасной Арт. бригады”.

Не повезло и предшественнику Никитенко в должности командира 1-й Артбригады – полковнику Седлецкому. 20 октября солдаты при активном участии Н.Андронова, в ответ на попытку арестовать Гроздова, вооружились. Затем арестовали своего командира и препроводили его к командующему войсками округа. В результате, как было отмечено на собрании представителей гарнизона 22 октября, созванном для расследования событий, связанных с Гроздовым, создалось “невыносимое положение”, заключавшееся в нарастании противоборства между солдатами, укрывавшими этого авантюриста, и юнкерами, которые должны были арестовать его.

Нет данных о том, знал или не знал Ершов подлинное лицо Гроздова. Как бы там ни было, как свидетельствовал солдат Губин, “Ершов и Гроздов натравливали” одну воинскую часть на другую. По свидетельству очевидцев, Гроздов, “малокультурный и очевидно больной”,  “говорил солдатам явную чепуху”.

В интересах общего спокойствия этого человека, конечно, следовало бы изолировать. Тем не менее, инцидент, связанный с авантюристом Гроздовьм, большевики стремились использовать в политических целях. Виновными в его возникновении Ершов назвал командующего войсками округа, военно-окружного комиссара и начальника гарнизона.

Было принято решение о передаче власти Совету, отправке броневиков на фронт и передаче пулеметов Совету, сдаче оружия и боеприпасов юнкеров Совету. Отметая от себя и большевиков какую либо причастность к создавшейся ситуации, Ершов заявил, что“никаких выступлений большевиками не предполагалось”. 23 октября командующий войсками и комиссар округа писали в донесении военному министру, что “положение в Казани крайне напряженное и части гарнизона разделились на два лагеря, из коих одни остаются на стороне Временного правительства и готовы исполнять приказы начальства, а другие всецело идут за Советом, руководимым безответственными лицами, именующими себя большевиками и выставившими требование передачи власти Советам”.

Указывалось, что “руководителями солдатской массы являются два демагога-большевика, находящиеся под судом и следствием”. Речь шла о Гроздове и Ершове. Ибо последний также находился под следствием. Командование округа направило его для продолжения службы в город Самару. Он туда не поехал. Было возбуждено следствие.

Чтобы остаться в Казани, Ершову пришлось превратиться в любимца солдатских масс, в агитатора, призывающего к свержению Временного правительства и прекращению войны. Более того, будучи до того левым эсером, он перешел к большевикам.

Обращают на себя внимание слова, добавленные к донесению окружным военным комиссаром капитаном Калининым:

“Можно ожидать выступления, таковая агитация ведется в широком масштабе в значительной части гарнизона... Командующий войсками прилагает все усилия к мирному решению конфликта...”

Следовательно, большевики вели агитацию в войсках, призывая солдат к выступлению против командования округом. Однако нет никаких данных о том, что у них был подготовленный план выступления. В то же время нельзя не заметить, что тогда у Ершова не было склонности к мирному решению конфликта. Об этом свидетельствует его поведение на заседании Совета PC и КД ночью 23 октября, где было принято решение о роспуске солдат призыва 1899 года. Он заявил, что “представители местной власти не посмеют воспрепятствовать нашему решению”, и, упомянув события 21 октября, сказал, что “артиллерия и пехота показали, что они не шутят и что для них власть – не Временное правительство, а Советы” и что “командующий войсками ничего не сможет сделать, ибо “на его стороне нет силы”. И он несколько раз сказал: “Мы не боимся”.

Его поддержал Грасис, обвинив юнкеров в поддержке властей и призвав солдат не повиноваться им. “Мы, – сказал он, – имеем на своей стороне силу и потому можем провести все, что угодно”. После перерыва эсеры, меньшевики и независимые социалисты сделали заявление, что отказываются от голосования вопроса о роспуске солдат 1899 года. Ершов сказал им, что “большевикам это безразлично”. Тогда оппоненты большевиков покинули собрание и их представители поехали на заседание “революционного штаба”. Таким образом, за резолюцию голосовали только большевики. За нее было отдано 230 голосов, против – 1 при 21-м воздержавшемся.

После этого собрания и был арестован К.Грасис. Командование отдало распоряжение об аресте Ершова и Гроздова. И вряд ли при этой ситуации одним из первых действий Н.Ершова было бы проведение солдатского митинга с требованием освобождения Грасиса. Наоборот, арест должен был бы послужить поводом к решительной реализации плана восстания, если бы таковой имелся. Однако этого не последовало.

И, наконец, как будет ясно из предлагаемых читателю документов, именно Грасис выступил одним из главных обвинителей подпоручика К.Б.Поплавского “в провоцировании кровавого столкновения”. Это человек, утверждавший, что у него и Ершова имелся план вооруженного выступления и что он был великолепно осуществлен (документы дела № 52 Революционного трибунала при Казанском Совете Солдатских, Рабочих и Крестьянских Депутатов /начало 21 декабря 1917,  конец 11 января 1918 года), полностью опровергает господствовавшие представления о казанском Октябре 1917 года.

Уже само название дела говорит о том; что партком большевиков не мог быть инициатором этих событий. Оно называется делом “по обвинению подпоручика Поплавского в провоцировании кровавого столкновения войск и ранении часового”. Причем, как явствует из материалов дела, в качестве обвинителей выступили большевистские руководители Карл Грасис и Гирш Олькеницкий. Следовательно, по их мнению, не они были инициаторами октябрьских событий, а первый председатель Совета в момент его создания в марте 1917 года, в октябре командовавший одной из артиллерийских батарей 6-й Финляндской бригады – подпоручик Казимир Бронеславович Поплавский. Поплавский сам, по собственной воле, ушел с поста председателя Совета и занялся воспитанием солдат. Читал им газеты, водил в музей. Политикой старался не заниматься. Однако в бурном 1917 году это сделать было трудно.

Помимо своей воли он оказался в центре этой политики. В чужом пиру похмелье, да и только. Сами заварили кашу, а расхлебывать ее пришлось честному и грамотному офицеру. Более того, многие современники, и, прежде всего, сами солдатские активисты, считали, что события эти не носили политического характера и не несли какой либо идеологической нагрузки. Хотя это мнение, как видно, из приведенного заявления Олькеницкого и Грасиса, не было бесспорным.

Однако суть вопроса, пожалуй, не в этом. А в том, что события в гарнизоне не были связаны с какими бы то ни было решениями центральных или местных большевистских комитетов. Естественно, они, так или иначе, вытекали из общероссийских событий, являлись отражением общенационального кризиса в стране.

В Казани, так же, как и во многих других городах страны, усилилась роль Совета, и особенно его солдатской секции. Не приходится отрицать возрастающую роль в гарнизоне военной организации большевиков, и особенно прапорщика Николая Ершова, только в сентябре примкнувшего к большевикам.

В то же время необходимо отметить роль председателя Казанского комитета РСРП/б/, ссыльного социал-демократа Карла Грасиса. Он во многом придерживался меньшевистских воззрений и, видимо, примкнул к большевикам лишь с учетом их возрастающей роли. Ибо, по его собственному признанию, до 1918 года он не знал, что настоящим марксистом является Ленин и что к такому пониманию его привел Сталин. Однако это нисколько не образумило его.

Оказавшись в Чебоксарах в качестве председателя комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, он навел ужас на весь город, установил слежку за каждым, как ему казалось, подозрительным человеком, производил массовые расстрелы. Далее была  Астрахань.  Как сообщалось Е. Бош, в 1918 году, будучи назначенным в качестве представителя Прифронтового ЧК, он дискредитировал многих местных работников, обвинив их или в контрреволюции, или в неблаговидных поступках. Без всякой на то причины арестовал председателя и двух членов губчека. На протест председателя исполкома Астраханского губернского Совета против такого произвола последовал ответ: “Я и вас арестую”. И арестовал, что привело к натравливанию мусульманской части гарнизона на Совет, Совета – на мусульман, матросов –  на солдат. Словно копия того, что имело место в Казани в октябре 1917 года.

Он успел бы еще наломать немало дров, если бы не пришло понимание того, “что в пользу революции, в пользу социализма” такие герои должны уйти из ЧК и он не был арестован. Даже те, кто пытался защитить Грасиса, признавали, что он “самолюбив”, действует “поспешно” и “не совсем обдуманно”. Так что Казань для человека,  который еще не знал, что настоящим марксистом являлся Ленин, была лишь приготовительной школой коммунизма.

Примерно таким же “героем” был и Николай Ершов. Это видно хотя бы из его письма своему знакомому от 14 ноября 1917 года, где в хвастливом и оскорбительном для татар тоне писалось так:

“Привет из далекой Казани. Казань вторично завоевана русским народом, но осаждал ее не Иван Грозный, а прапорщик Ершов. Октябрьское восстание в Казани началось раньше Петрогр/ада/. Может быть первый выстрел октябрь/ской/ революции раздался по инициативе Ершова. Когда город был взят, юнкера, уланы и броневики сложили оружие. Меня восставший народ избрал командующим войсками Казанского военного округа”.

Как видно, здесь нет ни комитета РСДРП(б), ни военной организации. Во-первых, его избрал командующим не восставший народ, а революционный штаб, созданный на собрании Казанского Совета 26 октября по списку, предложенному самим Ершовым, который возглавлялся Грасисом, т.е., узким кругом приближенных. Во-вторых, он был “избран” временно и пробыл в этой должности лишь до 19 ноября, т.е. до открытия съезда представителей Советов солдатских депутатов Казанского военного округа.

На съезде вместо единоличного командующего был избран Совет по управлению округом, и Ершов в его состав не попал. Причиной является резкое недовольство диктаторскими замашками Ершова и Грасиса. Даже бригадный комитет 2-й Артбргады во главе с Андроновым отказался от поддержки своего недавнего кумира. В сообщении из Казани под названием “Казанская директория” одна екатеринбургская газета писала так:

“В местных кругах глухое недовольство по поводу захвата власти командующего Казанским военным округом никому неизвестным прапорщиком Ершовым, никем не назначенным и не выбранным командовать Казанским военным округом. Знающие нового командующего Казанским военным округом прапорщика Ершова аттестуют его с самой дурной стороны, как и его коллегу Грасиса”.

Этот “коллега” продержался у власти и того меньше. 3 ноября возглавляемый им революционный штаб сдал полномочия вновь избранному Совету. И все же в письме Ершова своему знакомому есть правда. Она заключается в косвенном признании того, что именно он инициировал“первый выстрел”, став тем самым виновником начавшегося столкновения в гарнизоне. Хотя и не единственным, но одним из главных.

Авантюризм Ершова и Грасиса, стремившихся нажить политический капитал на эксплуатации антивоенных настроений солдат, вполне очевиден. Они не были и не могли быть идейными большевиками. Являлись в лучшем случае примкнувшими к этой партии случайными попутчиками. Люди, не знавшие даже того, что вождем большевизма являлся Ленин, сравнивавшие себя с Иваном Грозным, естественно, не могли ждать от Ленина и от возглавляемого им ЦК каких либо указаний о вооруженном восстании.

Один из руководителей местных меньшевиков и Казанского Совета  – С. Пионтковский, выступивший в качестве свидетеля на суде над Поплавским, говорил, что 24 октября вечером в числе пяти  представителей был у командующего войсками округа и что там “представитель восставших частей заявил, что их движение не является политическим выступлением”.

Действительно, солдаты во многом выступали лишь в защиту преследуемых властями двух офицеров. Сути обвинений и их деяний, особенно Гроздова они не знали. Тем более были малознакомы с политическими задачами своих предводителей. В обвинительном акте подпоручика Поплавского говорится, что 26 октября в Совет пришел и дал себя арестовать подпоручик Поплавский.

Этому предшествовали события 24 октября. Утром прапорщик Ершов устроил митинг во 2-м дивизионе 2-й Артбригады по поводу ареста Грасиса. Во время митинга прибежал солдат Александр Паломожных и сообщил, что подпоручик Поплавский по телефону потребовал у командующего округом Архипова несколько броневиков и кавалерию. Поплавский сказал, что это он сделал в целях самозащиты и после совета с офицерами и ближайшими солдатами”. А.Поломожных свидетельствовал: “В Совет я пришел узнать, что нам делать. Я обратился во фракцию большевиков. Там было человека 2-4”.

В Совете он не смог получить сколь либо внятной инструкции, поскольку комитет РСДРП(б), по признанию одного из его членов А.Бочкова, “очутился как бы в плену”. Чтобы  оградить большевистскую фракцию Совета и большевистский Комитет, Олькеницкий вмешивается в ход показаний Поломожных и говорит: “В Совете было еще и исполнительное бюро”. Это некий намек на бездеятельность исполнительного бюро Совета, возглавлявшегося С.Пионтковским.

Далее в тексте написано и перечеркнуто – “Председатель снова указывает”. Вместо этого написано: “Исак/ович/ просит раз навсегда разрешить вопрос является ли Олькеницкий обвинителем или свидетелем”. В защиту партийного собрата вмешивается Грасис, пытаясь доказать, что обвинитель может выступать и в роли свидетеля. Его резко прерывает председатель Исак/ович/ и “указывает на недопустимость подобных заявлений, т.к. Грасис не является той инстанцией, которая бы давала... указания Ревтрибуналу”.

Приведем некоторые высказывания свидетелей, о которых читатель сможет получить полное представление лишь ознакомившись со всеми представленными материалами. Они противоречивы, ибо отражают ту борьбу, которая только что завершилась. Так, интересна позиция С.Пионтковского представлявшая позицию меньшевиков. Он говорит, что на совещании у командующего были и представители ВОК, которые и сказали, что было письмо Ершова к артиллеристам раньше 24 октября и в нем указывалось, что столкновение будет, указано как себя вести. Утверждает, что там не было Поплавского /есть протокол совещания./ “Условия, выработанные на совещании, впоследствии приняты и восставшими частями”.

Речь идет о совещании у командующего войсками, куда поехали также представители покинувших собрание Совета политических партий, созванном 24 октября при участии членов Военно-Окружного комитета, состоявшего в основном из меньшевиков и правых эсеров. Следовательно, правые партии считали, что большевики, в частности Ершов вели агитацию за вооруженное выступление. И потому именно они виновны в “кровавых событиях” 24-25 октября.

Что касается Поплавского, то его на этом совещании не было. Ибо он не являлся их организатором. Требует определенной расшифровки следующие слова: “Олькеницкий просит занести в протокол “как свидетель понимает зачем понадобилось разоружение частей”. Свидетель не ответил.

Пионтковский продолжает:“Провокация принадлежит не т. Поплавскому и социалистическому блоку, а тов. Ершову и кои с ним”, с.65. Хотя Пионтковский и не дал прямого ответа на поставленный вопрос, косвенный ответ заключен в словах о том, что провокация принадлежит не Поплавскому и социалистическому блоку, т.е. меньшевикам и эсерам, а большевикам. Поскольку так, постольку разоружение нужно было для того, чтобы не допустить этой провокации.

Свидетель Семенов удостоверяет, что вполне правильно подозрение Поплавского в наличии провокации. В подтверждение представил выписки из газет и удостоверение, выданное присяжным поверенным Ивановым. Они были оглашены по просьбе защиты. Грасис сказал, что “эти вырезки не имеют отношения к делу”.

Отдельные показания и высказывания многочисленных свидетелей дополняют и обогащают картину октябрьских событий в Казани. Так, представляют интерес следующие слова адъютанта командующего войсками округа Архипова Леонтьева: “Было сообщение через контрразведку, что Архипова хотят арестовать за то, что не согласился с постановлением Совета о роспуске 1899 года...

Юнкера были вызваны не для действия против частей, а для предупреждения этого ареста”. Это тоже ответ на вопрос Олькеницкого о том, для чего нужно было отдавать приказ о разоружении. Поскольку приведенные факты опровергают это утверждение, вряд ли можно принимать эти слова на веру. Однако они важны для исследователя, равно как и факт, приведенный свидетелем Беловым.

Он сообщил, что солдаты чуть не устроили самосуд ст. фейрверкеру Бикшицу за то, что тот сказал: “Бросьте жить словами Ершова”. Однако Ершов остановил солдат, сказав: “бросьте его, не трогайте, охота вам связываться со всякой сволочью”. Этим свидетель косвенно обвинил Ершова в случившемся, ибо, по его словам до его приезда “было все благополучно, а с его приездом начались обвинения в контрреволюционости”.

Разумеется, всех, кто был не согласен с ним. В том числе и даже такой незначительный фигурант как Бикшиц. Этот эпизод, хотя и единичен, хорошо передает общественные настроения в гарнизоне. Во многих исследованиях оставалась в тени роль в октябрьских событиях военно-окружного комиссара капитана Калинина. Между тем по его инициативе были созданы так называемый “социалистический блок” и революционный штаб.

Именно на его квартире после ухода с собрания Совета представителей этого блока состоялось заседание “ революционного штаба” и там было принято решение арестовать силами милиции Грасиса и просить командование арестовать Ершова. Калинин постоянно толкал командующего округом полковника Архипова, склонного к компромиссам и готового избежать кровопролития, на военные акции. Вовсе не случайно, в центре событий со стороны контрреволюции выступает его помощник Минц.

И с этой точки зрения представляет интерес следующее свидетельство солдата Губина:

“Мне лично приходилось передавать приказы Минца броневикам... Комиссар сам командовал броневиками: раз, два, три - раздался выстрел, “слушать только мою команду”.

В заключении революционного трибунала приводятся утверждения свидетелей о том, что вдохновителями столкновений гарнизона были с одной стороны Ершов, с другой – помощник комиссара Минц”. Есть также и небезосновательное утверждение о том, что “ в кровавых событиях большую роль сыграл Гроздов”.

Документы дела весьма разнообразны. Здесь свидетельства, как обвинения, так и защиты. Присутствуют не только революция и контрреволюция. Есть и третья сила в лице меньшевиков и эсеров. В любом случае – это очевидцы и участники событий.

Конечно же, подпоручик К.Б.Поплавский не виновник событий и тем более не организатор военных столкновений в гарнизоне. Он лишь орудие в руках одной из борющихся сторон. Поэтому для нас не имеет принципиального значения характеристика его личности. Хотя и не подлежит сомнению, что это был офицер честный и порядочный.

Для нас важно другое: а именно: в Казани вооруженного восстания, организованного большевистским комитетом не было. Не было и каких либо указаний из Петрограда или Москвы.

Факты показывают, что вообще можно было избежать вооруженных действий. Соотношение сил в городе было такое, что мирному провозглашению Советской власти никто бы не смог помешать. В распоряжение командующего войсками округа не было для этого достаточных сил. Об этом на заседании Совета 23 октября засвидетельствовал сам Ершов. Он сказал: “бояться угроз не следует. Представители местной власти не посмеют воспрепятствовать нашему решению... И командующий войсками ничего не сможет сделать, ибо на его стороне нет силы”.

В том же духе выступил и Грасис, заявивший “мы имеем на своей стороне силу и потому можем провести все, что угодно”. Приведенные материалы по делу Поплавского свидетельствуют, что действия властей по аресту Грасиса и Ершова были ответом на решение Совета о роспуске солдат призыва 1899 года. Однако они были безнадежными и без каких либо шансов на успех.

Последняя опора военных властей солдаты 6-й батареи 5-й Финляндской бригады разбежались. Стихийно вспыхнувшее вооруженное восстание обрело политический характер. Победа Советской власти стала фактом.

Следственное дело по обвинению Поплавского – не единственный комплекс документов, раскрывающих своеобразие октябрьских событий 1917 года в Казани. Во всяком случае, даже это одно дело дает достаточно материала для того, чтобы понять, что события в Казани начались стихийно и проходили главным образом в гарнизоне.

Начались они несколько раньше, чем в Петрограде и Москве и не являлись осуществлением какого либо плана и тем более указаний со стороны большевистского ЦК.

«Казанские истории», №1-2, 3-4, 2003 год

Читайте в «Казанских историях»:

Февраль 1917-го: революция или переворот?

В обстановке двоевластия: война до победного конца

Последнее лето перед бурей

Здесь решалась судьба революции

Правда об Октябре в Казани