«Я обвиняю вашу газету…»

Любовь Агеева

05 октября 2021 года

Читатели «Вечерней Казани» в большинстве своем были единомышленниками редакции. Хотя в своих письмах порой критиковали газету, особенно когда отвечали в конце года на анкету заочной летучки.

Была в газете такая рубрика – «Читатели о газете». Но мы погрешили бы против истины, если бы не вспомнили о случаях, когда читатели выступали против позиции газеты по принципиальным соображениям.

Случай с ветераном газеты «Социалистик Татарстан», в прошлом известным литературным критиком Ф. Мусагитовым не имел большого общественного резонанса, хотя ярко отражал настроения того времени. Он посчитал клеветой на себя материал писателя Рафаэля Мустафина, опубликованный 25 августа 1988 года, и 10 октября обратился в народный суд Ленинского района с иском к автору и редакции.

По итогам рассмотрения этого дела Любовь Агеева написала «Репортаж из 37-го года» (такой была рубрика), в котором сообщила читателям некоторые исторические подробности ушедшей эпохи, в том числе пагубные последствия критических рецензий Ф. Мусагитова. После его статьи «О татарской оперной студии» (10.08.1937) двоих из четырех, чьи фамилии были названы в материале, арестовали. Писатель Мухаммат Магдеев, статья которого была тоже опубликована 4 марта 1989 года, выступления в суде Ф. Миннуллина и К. Миннибаева добавили аргументов к материалу Р. Мустафина.

«Он сам захотел совершить экскурс в свое прошлое», – писала Л. Агеева. И это возвращение в историю стало для него горьким. Суд удовлетворил его иск только частично, обязав редакцию сообщить читателям конкретное число арестованных. Поражало, что Фатых Шарипович так и не признал своей вины за эти последствия («Я не писал доносов!»), ведь, как ему казалось, он руководствовался интересами дела. Его не смущало даже то, что произведения, которые он когда-то подверг суровому анализу, стали классикой татарского искусства. Речь, в частности, шла об опере Назиба Жиганова «Алтынчеч», романе Гумера Баширова «Честь».

Судебный процесс оставил очень тягостное впечатление. Иск написал человек в преклонных годах, и довольно трудно было говорить ему в глаза весьма нелицеприятные вещи. Но и возлагать на него и таких, как он, вину за всю трагичность нашей прошлой истории не хотелось.

 О двух других случаях обвинений в адрес редакции читайте в шестом номере печатного альманаха «Казанские истории».

Репортаж из 37-го года

Это не должно повториться

В последнее время печать полна страстных публикаций о давнем и недавнем прошлом. С особой непримиримостью авторы пишут о годах сталинщины. Это и понятно – слишком велики последствия и для страны, и для миллионов людей.

Но одно дело – писать о явлении, другое – о конкретном человеке из того времени. Несколько месяцев назад, готовя к печати интервью писателя Р. Мустафина с А. Джалиль, я не сомневалась в том, что «пора в полный голос говорить об ответственности не только инициаторов, но и исполнителей. Тех, чьими руками творились беззакония». И вот передо мной один из исполнителей – журналист, литературный критик, один из ветеранов редакции газеты «Социалистик Татарстан» Фатых Шарипович Мусагитов. Человек в преклонных годах, больной, очень не похожий на того, каким рисуют его собственные публикации прошлых лет. Он сам захотел совершить экскурс в свое прошлое, написав 10 октября 1988 года исковое заявление в народный суд Ленинского района.

ИЗ ИСКОВОГО ЗАЯВЛЕНИЯ Ф. МУСАГИТОВА

«В газете «Вечерняя Казань» от 25 августа 1988 года была напечатана статья (интервью) Рафаэля Мустафина «И горечь слез, и чувств горенье», где он нахально клевещет на меня... Демократия – демократией, гласность – гласностью, но существующий закон социалистического общества никому не позволяет оскорблять достоинство человека».

Судебное заседание состоялось 7 февраля с. г. Иск Ф. Мусагитова к Р. Мустафину и редакции «Вечерней Казани» рассматривала судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда ТАССР в составе судьи Г.Г. Абдуллаева, народных заседателей Л.Г. Хабиевой и Ш.С. Якупова.

Это было нелегкое заседание. Уважая преклонные годы истца, трудно было говорить ему в глаза весьма нелицеприятные вещи. Ведь никто из выступавших со стороны Мустафина и редакции не знал его лично, не имел к нему личных претензий и обид. Но чем дальше продолжался разговор, тем яснее становилась его неизбежность и необходимость. Увы, диалога не получилось. Истец ни на минуту не засомневался в своей правоте. Он и сегодня, 52 года спустя, уверен, что не погрешил против истины в своих публикациях.

ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ Р. МУСТАФИНА

«Вопрос может показаться сугубо частным, касающимся только одного человека. Но, на мой взгляд, проблему надо ставить гораздо шире. Речь идет о столкновении двум подходов, двух типов мышления.

Один подход, сложившийся во времена сталинизма. Это подход послушного исполнителя, «винтика», безоговорочно верящего всем указаниям свыше и послушно разоблачающего всех «уклонистов», «врагов народа», безжалостно рубящего головы всех несогласных или тех, кто кажется таковым».

Второй подход – это неприятно сталинизма и его методов, попытка разобраться в прошлом, по-новому оценить события тех лот и найти конкретных виновников.

Если оставаться в рамках первого подхода, то в действиях Мусагитова нет ничего предосудительного... Суть же интервью заключается в том, что действия Мусагитова оцениваются с новых позиций, позиций гласности и перестройки общественного мнения».

Напомню суть дела. Рассказывая о самочувствии Джалиля в 1937 году, его вдова вспомнила статью «О татарской оперной студии» Мусагитова, опубликованную в газете «Кызыл Татарстан», после которой Мусу вызывали для «беседы». После этой статьи руководитель студии Тухватуллин и его заместитель Мастюков были сняты с работы, арестованы. Через два года репрессировали Фатхи Бурнаша. По свидетельству певицы Г. Кайбицкой, ждал ареста Салих Сайдашев.

ИЗ СТАТЬИ «О ТАТАРСКОЙ ОПЕРНОЙ СТУДИИ»

«Зачем потребовалось этому директору такие произведения, как «Алтынчеч», «Отерянная радость», «Молодые сердца», проникнутые клеветой на Красную Армию «Соколы», «Девушка-рыбачка»? Эти произведения не столько продукты сегодняшнего дня, сколько «плоды» старого разрушенного мира, его предсмертных миазмов и мечтаний и дыхания…»

Современный читатель, не знакомый с подробностями литературно-музыкальной жизни тех лет, без труда нашел бы в статье несоответствие оценок критика Мусагита и сегодняшних представлений о называемых произведениях и их авторах. Опера «Алтынчеч», либретто которой написал Джалиль, впоследствии была удостоена Государственной премии. В золотой фонд татарской литературы вошли произведения Фатхи Бурнаша. Композитор Салих Сайдашев именно в эти годы создал ряд прекрасных музыкальных сочинений. X. Тухватуллину, по мнению историков культуры, мы во многом обязаны созданием татарского музыкального театра. В 1956 году он был полностью реабилитирован.

Было бы полбеды, если бы в статье Мусагитова речь шла только о «пьяных оргиях» и paстранжировании государственных средствах. Эти факты можно бы опровергнуть. А вот политические ярлыки по тем временам сомнению не подлежали.

В ходе судебного заседания приводилось немало фактов, свидетельствующих о том, что после статей критика Мусагитова с трудом приходили в себя многие талантливые писатели и поэты. В атмосфере тех лет не было ничего предосудительного в шельмовании талантов, хоть как-то выбивавшихся из общего строя.

Принцип партийности был превращен в дубинку. Об этом говорил в суде профессор КГУ И. Нуруллин.

Что удивительно, Фатхи Бурнаш для Мусагитова так и остался нахлебником оперной студии, а султангалеевцы и их «соловей» (так критик назвал в той статье Бурнаша) до сих пор – врагами народа.

Последовательность в убеждениях многое проясняет. Выходит, пером критика водили не сиюминутные заблуждения, не желание выслужиться, нажить политический капитал. До сегодняшнего дня он пронес верность принципам вульгарного социологизма, отбросившим нашу литературу, науку, общественную мысль на много лет назад.

«Я не писал доносов», – неоднократно повторял в суде истец.

Да, то, что он писал, проходило по разряду газетных и журнальных материалов. Возможно, каждый в отдельности и не может претендовать на приговор, по которому арестовывали и ссылали. Но, взятые вместе, они красноречиво свидетельствуют о «вкладе» критика Мусагитова в историю татарской литературы. В чем он прав, так это в том, что тут был не одинок.

ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ Ф. МИННУЛЛИНА

«Виновато не только Особое совещание. Почву подготавливали внизу: статьями, собраниями. Это развязывало руки тем, кто был вверху...

Сегодня мы оправдываем невиновных. Не будет окончательной справедливости, если не будут названы имена виновных. Они должны отвечать перед народом. Мы вправе спросить сегодня: имеет ли Мусагитов право считать себя настоящим коммунистом?».

Уже после суда я разговаривала с Гумером Башировым, о котором тоже шла речь в суде. Мусагитов был в числе тех, кто не нашел никаких достоинств в его романе «Честь», удостоенном потом Государственной премии СССР. Рассказывая, как критик буквально преследовал его, Гумер Баширов, тем не менее, не склонен рисовать его одной черной краской. Бывало, тот помогал Баширову. У Фатыха Шариповича есть и несомненные заслуги перед обществом. Разговор с известным татарским писателем еще больше убедил в том, что мы имеем дело не со злодеем от литературы. Критик Мусагитов – жертва своего времени.

В суде стали известны подробности написания той злополучной статьи. В 1937 году Мусагитов жил не в Казани, служил инструктором по общеобразовательной работе политотдела дивизии. И вдруг в политотдел приходит письмо татарских писателей о том, что Мусагитов – враг народа. Он едет в Казань защищать свою честь. И вот в этот момент редактор «Кызыл Татарстан» А. Давлетьяров предлагает ему написать статью о татарской оперной студии на основании выводов специальной комиссий обкомачпартии. Ни с кем из студии он не встречался. Не читал, да и не мог читать либретто «Алтынчеч» и «Девушки-рыбачки». По словам Мусагитова, он не собирался оценивать содержание этих произведений. Он писал о студии в целом. Однако статья убеждает, что решающую роль играли именно критические оценки по адресу произведений. Как следует из выступления в суде самого Мусагитова, зачастую он полагался не на собственные выводы, а на мнения других. Так, с чужого голоса писал он и о Фатхи Бурнаше.

ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ К. МИННИБАЕВА

«Я поражен самим иском Мусагитова. Неужели он не понимает, что журналист отвечает за каждое слово? Хотел он того или не хотел, но он является причастным к обвинению в политических грехах многих татарских писателей. Его статьи сыграли такую же роковую роль в их судьбе. Как выступления Жданова в судьбе Ахматовой и Зощенко».

Может, и не стоило сегодня ворошить заслуженно забытые страницы творческой биографии критика Ф. Мусагитова. Но поскольку он сам требовал суда, суд состоялся.

ИЗ РЕШЕНИЯ СУДЕБНОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА ТАССР

«Исковое требовании Мусагитова Фатыха Шариповича удовлетворить частично. Возложить на редакцию газеты «Вечерняя Казань» обязанность поместить в газете поправку-уточнение в течение месяца со дня вступления решения в законную силу следующего содержания: «В интервью-беседе Р. Мустафина с А. Джалиль «И горечь слез, и чувств горенье...», опубликованном в газете «Вечерняя Казань» за 25 августа 1988 года, речь шла о том, что после статьи Ф. Мусагита «О татарской оперной студии», опубликованной в газете «Кызыл Татарстан» за 10 августа 1937 года, были арестованы двое из четырех человек, о которых пишет в данной cтатье Ф. Мусагит, а не многие наиболее видные слушатели оперной студии и ее руководители.

В остальной части иска отказать».

Итак, иск о клевете отклонен. Тем самым суд признал справедливость высказанных обвинений. Однако было бы неправильным говорить здесь только о вине Ф. Мусагитова. Это был суд над укоренившейся в сознании некоторых практикой навешивания ярлыков, политических обвинений и угроз. Это был суд над личными амбициями, попытками попирать честь и достоинство советского писателя, кого бы то ни было то ли из мелкой зависти, то ли из страха, то ли из-за неразумения – неважно. Будем надеяться, что времена, когда самым нелепым доносом, а тем более печатной статьей можно было не только замарать, но и убить человека, больше никогда не повториться.

Любовь Агеева

4 марта 1989 года