Первая и последняя встреча

18 декабря 2010 года

Первый раз о Назибе Жиганове я услышал в сентябре 1950 года, когда приехал учиться в Кушнаренковское татарское педагогическое училище в Башкирию.

Для нас, 50 подростков, мечтавших стать учителями, оно было как сказочный мир (впрочем, не только тогда, но и сейчас мы думаем так же). Главная причина – в наших учителях: литературу вели преподаватели, учившиеся в Казани и близко знавшие писателей, поэтов, деятелей искусств. Ну, а уроки музыки...

Их нам давал профессиональный музыкант Фуат Факев. Он появился у нас в конце первой недели. Невысокого роста, лицо в оспинках, в руках – невиданных размеров баян. Дружески бросив нам пару слов, перешел к делу, которое заключалось в следующем: Фуат-абый сыграл нам четыре «вещи», а мы должны были отгадать, что это. Первую определили сразу – «Сармам», мелодию которой мы не могли не знать.

Нам, детям военного времени, эта песня заменила колыбельную (только в Чекмагушевском районе, откуда я родом, к ней присочинили несколько куплетов). Вторую – она носила название «Идель» – узнали лишь немногие из нас, видимо, оттого, что в те годы эта песня лишь только зазвучала в наших краях. Третья была известным «Маршем Советской Армии» С. Сайдашева.

Для нас, выросших в деревне, где даже не слышали про радио, это было совсем новое произведение. И сразу же я был захвачен, пленен им. Потом уже наш учитель неоднократно играл его на субботних вечерах в училище по просьбе взрослых слушателей. Наконец, 4-й отрывок, неуловимо знакомый, но в действительности впервые услышанный нами, преподаватель назвал «мелодией» из оперы Назиба Жиганова «Алтынчеч».

Фуат-абый также дал нам краткие характеристики обоих известных композиторов. Сайдашев – композитор, положивший начало профессиональной татарской музыке, очень народный, пишущий песни, проникнутые тонким лиризмом. А Жиганов – работающий в эпическом жанре, своими потрясающими душу произведениями открывший татарской музыке путь на мировую сцену.

Особенно запомнилось то, что Фуат-абый совсем не старался противопоставить этих композиторов, не пытался представить их нам как соперников. Через несколько лет – известие, потрясшее весь мир. Муса Джалиль...

– Товарищи, – сказал Фуат-абый, как и прежде избегая слова «ученики» (а мы тогда были уже на старшем курсе). – Я хочу искупить перед вами свою невольную вину. Помните первый урок пения и мелодию из «Алтынчеч»? В действительности это была ария Джика из оперы Жиганова, либретто к которой написал Муса Джалиль. Я не мог тогда сказать вам об этом.

Неизвестность судьбы поэта, подозрение в измене вызывали у многих из нас опасение и страх. Не осуждайте меня. Такое было время. К этому хочу добавить, были люди выше этих страхов. Назиб Жиганов – близкий друг Мусы Джалиля – один из них. Он никогда не верил в предательство Мусы Джалиля, не сомневался в его героизме и именно в те годы написал оперу «Поэт», в которой предугадал судьбу Джалиля.

Этот разговор состоялся у нас в начале лета 1953 года, через несколько месяцев после смерти Сталина. И хотя никаких изменений еще не было заметно, все равно в воздухе чувствовался дух обновления. Вспомнили «мелодию». После долгих репетиций мы с Фуат-абый подготовили арию Джика из оперы «Алтынчеч». И я пел со сцены:

Дремучий, темный лес! В твоих объятьях Был выпестован я вдали от бурь, ветров...

А в год окончания училища Фуат-абый сделал мне совершенно неожиданное предложение – поехать вместе с ним в Казанскую консерваторию, где он собирался перепоручить меня самому Назибу Жиганову. Но куда там!

Мы, деревенские, живем на земле, а музыканты – на недосягаемой вышине, так пути и не пересеклись...

В соответствии со своим принципом «жить на земле» я окончил университет и уехал завучем средней школы в деревню Митраюб, расположенную на самой границе нашего района. Это были годы, когда в школу пошли дети, родившиеся в годы войны. Конечно же, их было очень мало. По этой причине таким «карликовым» школам, как наша, угрожало закрытие.

Директору школы, Хади-абый, я причинял лишь хлопоты: откуда набрать двенадцать часов занятий, как это предусмотрено нормой, даже для меня, специалиста, окончившего вуз с «красным дипломом»? Озадаченному и измученному, ему так и не удалось ничего придумать. И поэтому, когда я попросил его разрешить мне вести уроки пения, что было для него подобно грому средь ясного неба, – он рассмеялся и с облегчением согласился.

Я принялся за дело, памятуя о том, как это делал Фуат-абый: обучение музыке я разделил на несколько частей – хор, теория музыки, нотная грамота. Вскоре, уже не умещаясь в рамки урока, организовали для желающих кружок. Вот где я мог передать все, что знал, своим трудолюбивым ученикам.

Конечно же, на уроках музыки много места было отведено Назибу Жиганову. Тем более, что именно в то время была создана жемчужина богатейшего и многограного творчества композитора – опера «Джалиль». Сколько раз вечерами, сэкономив за счет других передач энергию севших батарей радиоприемника мы ловили Казань и слушали передачи об этой опере.

После одной из них ученики сами же и предложили: «Абый, давайте напишем письмо Назибу Жиганову!»

В письме мы написали и о том, что опера «Джалиль» достойна самой высокой награды (мы только не знали, что об этом надо было писать не Жигалову, а в Москву). Спустя некоторое время от Назиба Гаязовича пришла бандероль с ответным письмом: он выслал нам свои ноты: «Арии и дуэты из опер». Там мы нашли и две арии Джика.

Письмо было написано на бланке Союза композиторов СССР 31 марта 1960 года:

«Уважаемый Касим Назифович! Большое спасибо за теплое письмо! Вы меня перехваливаете... Тем не менее я решил Вам выслать фрагменты из своих произведений. Ученикам от меня большой привет и пожелание любить музыку. Любящий музыку – счастливее, он – богат».

К счастью, между событиями тех лет и нынешних не порывалась связь. В Большом театре в Москве и в самой Казани я много раз слушал оперу «Джалиль». Затем становились известными, одна другой совершеннее, симфонии Назиба Жиганова, за одну из которых автору была присуждена Государственная премия СССР.

Наконец, в 1988 году весть о Днях татарской литературы и искусства в Башкирии прорвала, как весенний разлив, плотину застоя и ворвалась в жизнь миллионного татарского народа республики. Но большинство творческих групп артистов сразу же разъехались по городам и районам, почти не дав концертов в Уфе. Это несколько испортило мне настроение. К тому же оказалось, что театр оперы и балета имени Мусы Джалиля, только что получивший звание «академический», на этом большом празднике не покажет свои спектакли. Стало быть, на сцену не выйдут Алтынчеч, Джик, Сююмбике, Былтыр…

Как же так? Ведь Уфа – не только столица Башкортостана, Уфа – это еще и второй, после Казани, город на земле по количеству проживающих татар. И не было на моей памяти еще такого случая, чтобы они слушали здесь на своем родном языке оперу.

По правде сказать, именно под влиянием таких мыслей я пошел 1 июня в филармонию на концертное исполнение оперы «Джалиль», не возлагая на него больших надежд. И перед самым началом концерта я успел заметить через два ряда впереди себя, на месте, где обычно сидели «маэстро», Жиганова, О, Аллах, явь это или сон? Да это же человек, который всегда, сколько я себе помню, как ангел-хранитель направлял меня к свету и совершенству – хотя и не был со мной знаком.

Сколько раз я в своих мечтах переживал эту первую встречу – и вот она! Но в тот же миг погас свет. Отгородившись от света, падавшего со сцены, я снова отыскал в полумраке зала Назиба Жиганова.

Вот он, широколобый умный человек, волнуясь, слушает свое сочинение, выносит его на наш суд. Мне стало неловко. И я, сосредоточившись, снова обратил свой взор на сцену, в который уже раз сопереживая любимому поэту Мусе Джалилю.

Описать нахлынувшие на меня чувства не хватит ни сил, ни слов. Это надо испытать самому.

Кто более достоин оваций? Хайдар Бигичев, Джалиль или Зиля Сунгатуллина – Жена поэта? Или, быть может, оркестр под управлением Фуата Мансурова? Сам композитор или уфимские зрители?

Нет, не каждому в отдельности надо аплодировать, а всем сразу. Никогда еще я не видел такого единения артистов и музыкантов на сцене и зрителей в зале, возникшего с самого начала концерта. Во время исполнения арии Мусы в сцене прощания с Казанью под финальные, разрывающие душу аккорды на глазах сотен слушателей выступили слезы.

По окончании исполнения в течение долгих минут не прекращались рукоплескания. 3атем, сменяя друг друга, заслуженные и народные артисты, присоединившись к зрителям, вручали Назибу-абый цветы. Поднявшись сцену, он скромно поклонился и хотел было вернуться на свое место, но не смог, так как аплодисменты становились с каждой минутой все сильнее.

Стоя в середине зала, Жиганов поклонился на все четыре стороны. О чем он думал в эти минуты? Возможно, выражал свое чувство уважения к народу, поднявшему его на такую высоту.

В обозрении дней литературы и искусства газета «Кызыл Тан» писала о том, что Болъшой зал Башкирской государственной филармонии вряд ли когда-нибудь видел такое. Это верно замечено. Назиб-абый был просто вынужден повторно подняться сцену. Он сложил руки на груди и снова поклонился залу (самодеятельный фотограф Р. Сайфиев сумел поймать этот момент – спустя два дня этот снимок, опубликованный в той же газете, вошел в историю под названием «Последнее фото»).

На другой день я снова вернулся домой к обеду, так как еще в начале недели было объявлено, что в четырнадцать часов пять минут по радио будет концерт из произведений Назиба Жиганова. Но как внезапный удар – сообщение о том, что утром Назиб-абый скончался.

Я как подкошенный упал на стул. Если скажу, концерт, который ждали уже столько дней, потерял для меня смысл, это будет неверно. Напротив, песни «Сирень моя», которую спел Ильгам Шакиров, и «Родной земле», исполненная Зилей Сунгатуллиной, потрясли слушателей.

Этот концерт стал своеобразным гимном композитору. Какая жизнь и какая смерть! Такие личности редко рождаются. Это был Человек с большой буквы. Своей жизнью, всем своим творчеством он будто подтвердил, что было сказано в одной из его песен: сказка в мире существует.

Я всегда почитал Назиба-абый, и его последний день постарался описать так, как я его сам видел. Всю жизнь буду любить его музыку, его песни. Что еще в моих силах? Конечно же, шаг за шагом буду стремиться к тому, чтобы было увековечено имя великого композитора. Если мы не воздвигнем памятник Жиганову, история нам не просто не простит.

Поэтому, если эта статья будет опубликована, причитающийся за нее гонорар я прошу перечислить на счет строительства этого памятника.

Касим ЮСУПОВ, доктор экономических наук, заслуженный деятель наук Башкортостана.

Фото Р. САЙФИЕВА. г. Уфа.

«Вечерняя Казань». 19 марта 1991 г.