Высоким слогом русского романса

Любовь АГЕЕВА

04 апреля 1986 года

Так была названа рецензия на концерт Эдуарда Трескина, который состоялся в 1986 году в Доме актера. Рецензия о нем появилась в газете "Вечерняя Казань".

Концерт длиной… в свечу. Непривычно – не правда ли?

Поначалу я так и хотела назвать рассказ о встрече в Доме актера с заслуженным артистом ТАССР Эдуардом Трескиным. Но передумала: другой заголовок точнее отвечает содержанию. И все же какое, оказывается, это чудо – концерт при свечах! Да если еще они вправлены в старинные подсвечники…

Пока шел концерт, свечи догорели полностью. Маленькая деталь, а как она украсила встречу с певцом. Добавьте еще бюст Петра Ильича Чайковского, музыка которого звучала в этот вечер, и алые гвоздики рядом...

Что ни говорите, культура общения с искусством – великое дело. Концерт будто стал богаче, обстановка – теплее: казалось, весь зал дышит одним дыханием.

И был еще один большой плюс у этого концерта: его вел народный артист РСФСР Нияз Даутов. Мало сказать – вел. Он стал своеобразным камертоном вечера. Сидя на сцене за маленьким столиком, Нияз Курамшевич словно сам пропевал с Трескиным все романсы, проживал их…

Он был в тот вечер сразу в нескольких ипостасях: и старшего друга, и наставника, и руководителя театра, солист которого отважился на исполнение программы камерной музыки.

А перед концертом Н. Даутов сказал несколько теплых слов о своем ученике.

Их творческие пути сошлись ровно десять лет назад, когда в труппе Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля появились новый главный режиссер и новый солист-баритон, имя которого к тому времени хорошо знали разве что студенты университета да обитатели рабочих общежитий, где ему чаще всего приходилось выступать.

Молодость Трескина пришлась на 60-е годы – он был из беспокойного племени физиков, которые не могли прожить без лирики. Поступив на физфак Казанского университета, он нашел себя здесь... в художественной самодеятельности и, чтобы не терять времени, учился одновременно в консерватории, в вокальном классе В. Лазько. Год проработал в филармонии – и его заметили.

Нет сегодня практически оперного спектакля, где бы Трескин не пел: Жермон в «Травиате», Марсель в «Богеме», Томский в «Пиковой даме», Валентин в «Фаусте», Грязной в «Царской невесте»...

Он с удовольствием играет в опереттах, в детских постановках. Бывало, ребятишки на улице, узнав его, кричали: «Кот в сапогах!» – это его персонаж из веселого мюзикла «Эй, королева!». Одна из лучших ролей Трескина – Фигаро в «Севильском цирюльнике», которую он сыграл уже свыше 120 раз, причем однажды – на сцене Большого театра Союза ССР.

Я не оговорилась: именно сыграл. Опыт студенческих капустников, участие в опереттах, самостоятельная работа по приобретению багажа драматического актера и репетиции с таким мастером, как Даутов, – все это дает ему ту желаемую раскованность, свободу действий на сцене, без которой оперный артист – всего лишь певец.

Наверное, в жизни каждого художника бывает такой час, когда хочется попробовать себя в чем-то другом. Так пришел интерес к камерному пению.

– Камерное пение для солиста оперы – это прежде всего открытие самого себя, попытка разобраться в собственных отношениях с музыкой, с поэзией, – считает Трескин.

У него уже были сольные концерты, когда он исполнял арии из опер, романсы, песни, но на этот раз захотелось посвятить всю программу камерной музыке одного композитора. Он выбрал Чайковского. Причем не только хорошо знакомые всем сочинения, но и такие мало звучащие на концертной эстраде романсы, как «Соловей», «Слеза дрожит...».

Ну, а о том, как он пел, лучше расскажет специалист – композитор Борис Четвергов, который был в тот вечер среди зрителей:

– В исполнении Трескиным романсов Чайковского покорили высокое благородство тона и удивительная точность в передаче мыслей и переживаний, заложенных в музыке и в поэтическом тексте. Горькая безнадежная грусть или особо возвышенное, светлое состояние души человека были выражены просто, естественно и доступно. Красивый тембр голоса, особенно замечательный по густоте и силе среднего и яркости верхнего регистров, пение одушевленное, прочувствованное – все это оставило сильное впечатление.

Успеху Трескина во многом сопутствовал великолепный концертмейстер Юзефина Сокольская. И здесь нужно отметить прекрасную выверенность звучания голоса и фортепьяно, слияние их в единое целое. Технические трудности фортепьянной партии (в особенности серенады Дон-Жуана) были преодолены Ю. Сокольской с завидной легкостью.

Любители камерной музыки вправе ожидать новых, еще более интересных работ от музыканта, ставшего на путь зрелого мастерства... Остается добавить, что эту программу Э. Трескин намерен повторить еще раз в середине апреля. Следите за афишами Дома актера.

Л.АГЕЕВА.

«Вечерняя Казань», 4 апреля 1986 г.