Молодость в белом халате

09 мая 2005 года

У  Клавдии Захаровны Щербининой  около 120 учеников, и многие из них не знают, что во время войны она работала в одном из казанских госпиталей.

С Клавдией Щербининой встретилась студентка КАИ Кристина Иванова.

Заслуженный работник культуры Татарстана Клавдия Захаровна Щербинина работает педагогом по сольному пению в Казанском музыкальном училище имени И.Аухадеева, преподает в Казанском университете культуры и искусств, на протяжении 22 лет была консультантом театра оперы и балета имени М.Джалиля. У нее около 120 учеников, и многие из них не знают, что во время войны Клавдия Захаровна работала в одном из казанских госпиталей. С Клавдией Щербининой встретилась студентка КАИ Кристина Иванова.

– Клавдия Захаровна, расскажите, пожалуйста, о своем детстве.

– Я родилась в Казани, в Адмиралтейской слободе, в 1923 году. Однажды произошло сильное наводнение, и нас переселили на территорию нынешнего Вахитовского района, где до сих пор и живу. Когда началась Великая Отечественная война, отец пошел служить на фронт, но его комиссовали в связи с язвой желудка. Мать всю войну проработала в Казани, а мои тетя и дядя добровольно ушли на фронт. Я училась в десятилетке и с детства любила петь. С четвертого класса стала выступать на школьных концертах, а с седьмого – на олимпиадах по вокалу: пела романсы, песни советских композиторов и народные песни; всегда занимала первые места.

– Где и как вы узнали о том, что немцы объявили нам войну?

– 21 июня 1941 года у нас был школьный выпускной бал. Мы с ребятами договорились встретиться 22 июня в 6 часов утра и поехать в Займище. Когда я вышла на улицу, то по громкоговорителю услышала, что немцы объявили нам войну. Естественно, что ни о какой поездке не могло быть и речи. Я тут же побежала домой сообщить маме о начале войны.

– Я слышала, что во время войны вы работали в казанском госпитале.

– Да, в 41-м году я начала добровольно работать в госпитале, в перевязочной у профессора Герцберга, в качестве лаборантки. Работала бесплатно, но там меня кормили и давали рабочие карточки (500 грамм хлеба в день). В госпитале мы организовали художественную самодеятельность. Сами поставили спектакль «Билет в Ейск», показали его больным. Когда проходили концерты, я всегда принимала в них участие.

Как-то спела песню «Одарка» на украинском языке, и ко мне подошел украинец, пациент нашего госпиталя. Он очень удивился тому, какое у меня хорошее украинское произношение. Я ему объяснила, что жила в одной квартире с семьей украинцев, а музыкальный слух хорошо улавливает интонации.

– Были ли у вас какие-нибудь необычные случаи во время работы в госпитале?

– Было несколько запоминающихся историй. Однажды профессор Герцберг проводил операцию по ампутации ноги, а санитарка, которая должна была держать больного во время операции, куда-то отошла. Профессор попросил меня помочь. Конечно, было очень страшно, но я почти справилась, если не считать того, что в конце операции не удержала отпиленную ногу, за что профессор на меня немного покричал.

Был даже такой случай, когда я видела работу живого человеческого мозга. Привезли с фронта человека, которому пуля попала в череп, но до мозга не дошла. У пациента очень болела голова, и ему решили сделать операцию. Профессор пригласил меня понаблюдать за ее ходом. Все прошло удачно, пулю благополучно извлекли из черепа. Я также присутствовала на операции, когда у тракториста устраняли заворот кишок, – видела всю брюшную полость человека.

– Как же получилось, что вы стали педагогом, а не врачом?

– В конце учебы в школе нам раздавали анкеты, и я написала, что хочу поступать в медицинский институт, но мой классный руководитель зачеркнул запись и исправил мединститут на консерваторию. Но консерваторию открыли только в 1945 году. К тому же в войну надо было работать, так как денег не хватало, ведь мама работала уборщицей, а отец был на фронте. Поэтому в начале войны я устроилась лаборанткой в мединститут, к профессору Гинзбургу. Я помогала ему проводить лекции: готовила муляжи, таблицы, инструменты. Два дня в неделю помогала профессору, остальное время проводила в госпитале.

После двух лет работы профессор Гинзбург предложил мне поступать в мединститут, на что я дала согласие, и меня приняли, но до конца войны я так и продолжала работать лаборанткой. Первый год учебы складывался удачно, у меня были хорошие оценки. А вот со второго года пошли тройки по анатомии, так как надо было препарировать трупы, а мне становилось неприятно. И я не выносила запаха формалина. Тогда и решила, что врача из меня не выйдет…

– Как судьба занесла вас в музыкальное училище?

– Я имела обыкновение напевать, когда готовилась к лекции профессора Гинзбурга, и однажды, проходя по коридору, меня услышал доцент мединститута. Он сказал: «У тебя неплохой голос. Надо поступать в музыкальное училище». Я засомневалась: как буду успевать? Но он объяснил, что мне надо будет ходить только на музыкальные предметы, ведь я закончила 10 классов школы. Так, в 1943 году я поступила в музыкальное училище, директором которого в то время был великий скрипач и педагог И.В.Аухадеев.

– Как складывались ваши отношения с преподавателями в училище?

– С педагогами по вокалу отношения складывались непросто. Все-таки время было военное, так что преподаватели менялись достаточно часто. Так, первым моим педагогом по вокалу была Е.В.Кузьмина, которую эвакуировали из Московской консерватории, подальше от линии фронта. Но через год, когда немцы ослабили натиск, Кузьмина вернулась в Москву.

На 2 курсе я занималась у педагога Дебособр из Краковской консерватории, но и она через год вернулась на родину, когда освободили Польшу. И я осталась без педагога на 4 месяца. Мне пришлось начать заниматься у педагога-ансамблиста Л.А.Гавриловой.

После занятий с ней, на 4 курсе, я поняла, что не смогу сдать государственный экзамен по вокалу – все стало звучать фальшиво, так как мне неправильно поставили дыхание. Тогда я пошла к секретарю, чтобы забрать свои документы из училища, но мне не дали этого сделать. Директор вызвал к себе Н.Н.Лучинину, преподавателя консерватории, которая работала в музыкальном училище по совместительству. Она взяла меня к себе, сказав, что у меня божественное пиано (у меня лирико-драматическое сопрано), но добавила, что не хватит времени все исправить – и я осталась в училище еще на один год.

Так и вышло, что я проучилась в училище пять лет вместо четырех, закончила учебу очень успешно. На выпускном экзамене училища исполняла арию Чио-Чио-сан из оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй» и арию кумы из оперы «Чародейка» Чайковского. С 1948 года работала кассиром и продолжала работать, даже когда поступила в консерваторию. Еще некоторое время была педагогом отдела слепых музыкантов. С войны приходило много ослепших музыкантов, и я им помогала.

– А после училища вы с легкостью поступили в консерваторию?

– Нет, ведь мне было уже 27 лет, а официально документы в консерваторию принимали только до 25-ти. Мне помогло то, что я занималась вокалом с дочерью Н.Г.Ростовцева, который работал начальником отдела культуры. После училища мне пришла повестка о распределении в село, но Ростовцев позвонил министру образования, и тот нас принял. Ростовцев начал меня расхваливать, говорить, что мне надо учиться дальше, что меня нельзя посылать в село. Мне даже стало неудобно. Министр образования отменил приказ, и с этой бумажкой я пошла к Н.Г.Жиганову, который был директором консерватории. Тогда меня приняли – в виде исключения.

– Как прошли ваши годы учебы в консерватории?

– В консерватории я тоже училась на год дольше, но уже из-за того, что ушла в декретный отпуск. В консерватории познакомилась со своим мужем, он был тромбонистом. Кстати говоря, после того, как я родила ребенка, мой голос стал звучать еще лучше. Мне очень запомнился выпускной экзамен по вокалу. Я пела от души, и меня вызывали на поклон 8 раз (сосчитал мой концертмейстер).

– Клавдия Захаровна, а вы не жалеете, что не сделали яркой сольной карьеры?

– Нет, я благодарна Богу именно за то, что он наделил меня талантом педагога. Мне всегда было интересно научить людей тому, что я могу сама.

«Казанские истории», №7-8, 2005 год