«Мы работали на будущее федерализма»

Любовь Агеева

29 мая 2015 года

Наш собеседник – Василий Николаевич Лихачев, депутат Государственной Думы России, в прошлом видный политик Татарстана, имевший непосредственное отношение к самым важным фактам новейшей истории республики. 

В преддверии юбилейных торжеств в честь 25-летия парламентаризма в современной истории Татарстана Любовь Агеева встретилась с несколькими народными депутатами, чтобы вспомнить события этих лет и тех, кто был их активным участником.

В сокращенном варианте интервью опубликованы в специальном номере журнала «Татарстан». В «Казанских историях» они даны в полном объеме.

– Как бы вы могли коротко охарактеризовать место в вашей жизни Государственного Совета Республики Татарстан? Вы возглавляли республиканский парламент с марта 1995 по май 1998 года.

Василий Николаевич ЛИХАЧЕВ, Председатель Государственного Совета РТ в 1995-1998 годах, руководитель делегации РТ на переговорах с федеральным центром (1991-1994 годы), ныне депутат Государственной Думы РФ, Чрезвычайный и Полномочный посол, доктор юридических наук, профессор, член-корреспондент Академии наук РТ.

 – В политике, как и в жизни в целом, у каждого свой набор «везений». Для меня таковым стала причастность к становлению разнообразного нового, возникшего или возникающего впервые. Это – интересно, это – креативно, это – твоя проверка на профессионализм.

Это участие в создании государственно-правового отдела Татарского обкома партии, Комитета конституционного надзора РТ, института вице-президента Республики Татарстан, в запуске Постоянного представительства Российской Федерации при Европейском Союзе на основе Соглашения о стратегическом партнерстве и сотрудничестве Москвы и Брюсселя 1994 года.

В этом же ряду – отработка оригинальной не только для Татарстана, но и для регионов России модели двухструктурного органа законодательной власти под названием Государственный Совет (парламент) Республики Татарстан. Он исторически пришел в 1995 году на смену Верховному Совету, пришел с новыми задачами и функциями, вытекающими из российско-татарстанского договора 1994 года.

Август 1997 года. Гость Казани - Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Пресс-конференция в аэропорту. Фото Владимира Зотова

Его отличие от Верховного Совета не только количественное, но прежде всего качественное. После выборов 1995 года надо было «с колес» заниматься строительством новой государственности, осваивать целые пласты правового регулирования. Важно было придерживаться компетенции общего собрания депутатов Госсовета – пленарной сессии. Например, только там принимался бюджет РТ. Постоянно действующий состав депутатов, так называемый малый парламент, решал оперативные вопросы правового регулирования экономики, международных связей, экологии, культуры, образования.

Для меня работа каждого депутата имела ценность. В том числе и по причине их участия в реальной демократической дискуссии, что является неотъемлемой частью современного парламентаризма.

Иногда в Госсовете в один день принимали двух послов и еще одну делегацию бизнесменов. И трудно было сказать, к кому гости - Председателю республиканского парламента или заместителю Председателя Совета Федерации

И еще об одном надо сказать. В тот период мы, пожалуй, были в лидерах по освоению пространства парламентской дипломатии. Были подписаны соглашения о сотрудничестве с коллегами из других парламентов, совершены первые визиты по парламентской линии в Турцию, Венгрию, Францию… Тесные контакты были установлены с Парламентской ассамблеей Совета Европы, Конгрессом местных и региональных органов власти Европы, Ассоциацией европейских регионов и др.

Одним словом, период был интересным, насыщенным. Он, помимо прочего, показал необходимость строгого следования конституционным установлениям: самостоятельности в работе органов власти, недопустимости их подмены, давления одного над другим.

– Как-то моя коллега Неля Вазыхова спросил вас, много ли надо обычному человеку, ставшему депутатом, теоретических знаний, в том числе и по международному праву?

– А я помню, что ей ответил. Могу повторить.

В фигуре политика надо различать несколько уровней. На первое место я поставил бы некий нравственный кодекс, который политик или человек, занимающийся политической работой, должен соблюдать. Вопрос о нравственности – это некая доминанта, которая определяет, должна определять и строй его мыслей, и конкретные шаги. Во-вторых, для политика любого масштаба, будь то районный, республиканский или международный, безусловно, важен уровень образовательный. К сожалению, не раз приходилось убеждаться, как много людей не обладают достаточным образовательным уровнем, хотя занимают очень высокие государственные посты. Конечно, это плохо. Плохо еще и потому, что человек как бы останавливается в своем развитии. Поэтому я всем советую: и молодым, и депутатам, которые уже имеют опыт работы в парламенте, всем советую: занимайтесь самообразованием.

Выступление на научно-практической конференции с зарубежными бизнесменами в Торгово-промышленной палате

Сегодня настолько интересная и нестандартная жизнь, что базовых знаний, которые мы получили в университетах, в институтах, просто не хватает. Настоящему политику необходимы знания, хотя бы элементарные, в области социальной психологии, юриспруденции, культурологии, политологии, социологии.

–  Государственный Совет первого созыва был довольно ершистый, мог запросто исключить вопрос из повестки дня сессии, если Правительство представляет не министр.  Возражали вам, председателю парламента, спорили с Президентом Шаймиевым…  Что помогало вам сохранять спокойствие, когда отношения переходили с деловых на межличностные?

– Цивилизованная политика, политика с человеческим лицом, конечно, предполагает столкновение мнений. Не это страшно. Проблема состоит в том, как выходить из этих столкновений. Ситуации, когда кто-то повышает голос, когда звучит в диалоге грубость, конечно, порой можно объяснить психологическим состоянием человека, но для политика это состояние должно быть контролируемо.

Когда мы говорим о тоталитарном обществе, речь не идет о каких-то высоких материях, о больших проблемах. Тоталитаризм сидит в подсознании каждого.

Я, откровенно говоря, не предполагал, насколько трудна, значительно труднее, чем была раньше, работа Председателя Государственного Совета. Это практически 12 часов каждый день, огромная масса людей, огромный массив документов.

Но мне кажется, что именно в этих условиях как раз надо усиливать контроль над собой. Потому что на тебя люди смотрят. От тебя ждут и доброго слова, и совета. И в то же время приходится говорить не только о приятном, чуть ли не ежеминутно в чем-то убеждать других.

Оказывается, не все еще в нашем обществе в состоянии понимать язык права, когда разговор ведется со ссылками на Конституцию, на те или иные ее статьи. Одним словом: есть ситуации де-факто и ситуации де-юре – и они сталкиваются.

Мы должны обеспечивать господство конституционной законности, а многие, в том числе, кстати, и депутаты, считают, что позиция от жизни, она более правильна, она должна носить приоритетный характер, и можно так легко, походя, отказаться от многих конституционных положений.

Такие ситуации в парламенте бывали, и не раз. И на этой почве у меня было много оппонентов.

– Какими вспоминаются вам переговоры с официальной делегацией России по разработке двустороннего договора?

– Работы в те годы было много, но среди прочих направлений деятельности органов власти после принятия Декларации о государственном суверенитете республики было правовое определение взаимоотношений Республики Татарстан и Российской Федерации. В переговорах с Москвой принимали участие десятки человек – представители органов исполнительной власти, депутаты, эксперты в самых разных вопросах жизни республики.

Эти переговоры оказались, как и многие тогдашние проблемы государственного управления, в сфере нового и незнакомого для власти. А она такого состояния в принципе не допускает. Москве нужно было время для понимания татарстанских сигналов и поиска модели поведения. Вот почему вопреки политической договоренности на высшем уровне между Борисом Ельциным и Минтимером Шаймиевым о совместной работе двух делегаций идея консультаций и экспертных встреч многими в Москве просто игнорировалась. По разным причинам против выступили Егор Гайдар, Сергей Станкевич, Николай Федоров и другие представители московского истемблишмента.

В дальнейшем появились другие люди – федералисты-новаторы, которые понимали, что России нужны новые подходы управления, основанные на демократии, экономической самостоятельности регионов. И они как бы страховали наш переговорный процесс.

Пожалуй, первым человеком, с которым я, как руководитель делегации и вице-президент, говорил на эту тему в позитивно-доказательном ключе, была Галина Старовойтова, советник Президента России по национальным вопросам. Очень сильную роль в понимании и принятии татарстанской модели сыграли близкие Ельцину люди – Сергей Шахрай (по юридическим вопросам) и Геннадий Бурбулис (с позиции философии, политологии).

Мы общались с московской делегацией интеллектуально, с аргументами (в том числе и из сферы международного права, с применением норм Устава ООН, Всеобщей Декларации прав человека 1948 года). Я рад, что мое предложение работать в этом ключе было своего рода ноу-хау внутри федерации, и оно было воспринято участниками переговоров.

Мы были одной командой. Наш опыт взаимодействия, атмосфера работы – всё это заслуживает прикладной оценки и уважения. Говорю об этом как дипломат, знающий опыт подготовки не одного десятка международных договоров Российской Федерации. Наверное, если бы не было такого «татарстанского духа», уверенности в своих силах, убежденности в правоте дела, поддерживаемого Минтимером Шариповичем Шаймиевым и руководством Верховного Совета во главе с Фаридом Хайрулловичем Мухаметшиным, мы бы имели на финише другой итог.

Большую помощь все годы переговоров оказывали казанские политики и ученые – Гелий Кобелев, Дмитрий Нагуманов, Фильзя Хамидуллин, Индус Тагиров, Фарид Газизуллин. Нельзя не отметить советы Рафаэля Хакимова и Фандаса Сафиуллина.

И еще один принципиальный сюжет. Переговоры шли как бы по двум трекам. За большой договор отвечал я, а за серию договоренностей по вопросам промышленности, сельского хозяйства, нефтехимии, энергетики, транспорта и т.д. ответственность достойно нес Мухаммат Сабиров.

– Приходилось слышать о том, что в феврале 1994 года был подписан совсем не тот текст, который был согласован, что в него были внесены изменения, которые уменьшили возможности Татарстана в строительстве новой государственности. Так ли это?

– До 1994 года переговоры шли неровно. Московские составы делегаций менялись, находились под прессом разных фактов – референдум в РФ 1992 года, работа над Федеративным договором, Конституционные совещания, события в Чечне и др. И только после драматических событий подготовки и принятия новой Конституции РФ в 1993 году, когда Татарстан занял «специфическую» позицию (выборы в республике не состоялись, хотя возможности для голосования были созданы), в Москве оценили неотложность урегулирования отношений с Казанью. Ускорение работы, но не за счет качества, привело к тому, что к середине января 1994 года проект был согласован.

Его «инспектировали» самые активные и ответственные лица, включая президентов России и Татарстана, премьер-министры двух сторон, высокопоставленные эксперты, специалисты по государственному праву, федеративным связям и институтам.

Свой аналитический обзор мы провели в январе и в казанском Кремле. Помню, что в нем участвовали все четверо руководителей Татарстана. Я, как назначенный Минтимером Шариповичем Шаймиевым ответственным за этот проект, рассказал о концепции договора, о границах согласования воль с федеральной делегацией, об использовании экспертных наработок. Подчеркнул, что на вариант документа, в котором РТ фигурирует с правами независимой республики (такой проект дискутировался, причем очень резко), Москва не пойдет, в договоре зафиксирован максимум возможного. Уже это – прорыв мирового и европейского уровня, выделение Татарстана из  других субъектов, получение преференций по многим направлениям.

Был задан один вопрос. Фарид Мухаметшин (очевидно под влиянием разговоров с Рафаэлем Хакимовым, позиция которого, не исключаю, определялась под давлением радикальных элементов, выступающих за предельную формулу независимости) спросил, можно ли что-то изменить, продолжая переговоры?

Я ответил: «Нет. Текст уже утвержден в Администрации Президента и Правительстве России. Это, с одной стороны. С другой, затягивание переговоров может подорвать авторитет и Шаймиева, и Верховного Совета РТ, которые уже несколько лет обещают населению РТ договор с Москвой».

Он согласился с изложенным. Я привел еще один аргумент. И в Москве много несогласных с таким подходом к документу и работе в целом с Татарстаном. У Ельцина своя оппозиция, и она уже начала обвинять его в нарушении Конституции.

Отмечу, что при этом московские политики плохо читали Основной закон, где сказано о принципе разграничения и делегировании полномочий. Включение этого положения  – результат нашего участия в Конституционном совещании. Мне пришлось несколько раз выступать и убеждать членов Конституционной комиссии в необходимости его конституционного оформления.

Особенно тяжело было в последние два месяца переговоров, когда пришлось дневать и ночевать в Москве. Тот текст, который писался в течение трех лет, конечно, претерпел изменения. И тому были причины: или идти на компромиссы, или договор не состоится вообще. За два дня до официального подписания против республики объединенным фронтом выступило Государственно-правовое управление, Совет Безопасности, Министерство иностранных дел. В записке, поданной Ельцину, его убеждали, что в таком виде договор-де означает уход Татарстана из России.

Отстоять договор во многом помог вице-премьер Сергей Шахрай. Он проводил консультации с представителями этих органов, доказывая, что новое слово в политике федерализма идет во благо России, скрепляет ее на деле. Тогда мы допоздна работали с Сергеем Михайловичем и Юрием Федоровичем Яровым, так что я на всю жизнь запомнил эти ночные бдения. В последние недели наши консультации заканчивались в два-три часа ночи.

В ночное время мы ходили и к Премьер-министру Виктору Степановичу Черномырдину –  рассказывали  о ходе согласования. Я посмотрел, как работают российские руководители, и благодарен судьбе, что пришлось заниматься подготовкой этого документа, что на пути к реформированию Татарстана, получению высокого государственно-правового статуса встретились люди, которые в конце концов нас поняли.

А ведь даже близкие к Ельцину соратники пытались отодвинуть подписание договора. Помню, что перед рассмотрением проекта на специальной комиссии Совмина России Рамазан Гаджимуратович Абдулатипов, хорошо настроенный к Татарстану, заявил мне, что он будет голосовать «за» только при условии присоединения в дальнейшем нашей республики к Федеративному договору, творцом которого он являлся.

Естественно, я не принял такое давление и ультиматум. Об этом прямо сказал в ходе заседания Черномырдину. Позиция Абдулатипова не прошла.

Наверное, тогда он на меня обиделся, но у меня были указания Шаймиева довести дело до конца. Никому другому он это не поручал.

Май 1998 года. Василий Лихачев парламент сдал, Фарид Мухаметшин парламент принял. Фото Владимира Зотова

Да и никакие советники в силу многих факторов (преувеличение своих возможностей, замешенность в антироссийских связях с западными НПО и т.д.) – никогда бы не смогли сделать эту работу в интересах и России в целом и народа многонационального Татарстана в частности.

И еще об одном факте, который убедил стороны выходить на подписание договора. К этому моменту мы с Сергеем Шахраем согласовали формулу отношений Москвы и Казани. Поверьте, это реальное достижение в политологии, конституционном и международном праве. Цельно эта формула пришла мне в голову ранним утром в октябре 1993 года в Казани. Я ее сразу записал, показал позже на работе Шаймиеву. Он с ней согласился, попросил держать в секрете.

Почему у Президента РТ была такая позитивная реакция? Не только потому, что он мне доверял и по-человечески, и профессионально. Но и потому, что слово «ассоциированный» ему было знакомо применительно к поиску разрядки отношений между Москвой и Казанью из маленькой записки (я ее видел), переданной Президенту Татарстана бывшим министром по делам национальностей Михайловым. Оказалось, что идея прижилась.

– Возглавляя парламент Татарстана, вы одновременно были членом Совета Федерации, заместителем Председателя. Легко ли было работать на два фронта?

– Когда при голосовании в Совете Федерации выбирали заместителей Председателя, я получил более всех голосов «за». А голосовала политическая элита России, люди, которые всё или практически всё понимают в этой жизни. Думаю, в самом факте избрания отразилась не только оценка моей скромной персоны, но и уважение к республике. Ничего случайного не происходит.

Жизнь круто изменилась. И я благодарен за терпение моей семье, моим коллегам из Государственного Совета – слишком часто приходится покидать Казань. Доходило до того, что в год 185 дней я был в командировках. Командировки в Москву, за границу – все это требовало и настроения, а главное – трудоспособности.  

Замечу, работа в Совете Федерации была на общественных началах (зарплату и служебную квартиру я тогда в Москве не имел), но с профессиональной точки зрения жить в этом режиме очень и очень интересно.

Работа в Совете Федерации была предельно интересная, но и объемная. Эта политическая площадка позволяла заниматься как федеральными, так и региональными делами. Бывало, когда только статус заместителя Председателя Совета Федерации открывал двери высоких официальных кабинетов для чиновников Татарстана. Цивилизованное лоббирование положительно сказывалось на интересах Татарстана, отражалось на его бюджете. Но, повторяю, цивилизованное, и в рамках закона.

Следы этой работы можно было найти в поддержке оборонного комплекса, КАМАЗа, КМИЗа, Казанского университета, национальной культуры, в создании спортивной инфраструктуры, расширении торговых и культурных связей республики, в формировании «татарского мира». Потом это линия поддержки продолжалась и в Брюсселе, при выполнении мной обязанностей Чрезвычайного и Полномочного посла Российской Федерации при Европейском Союзе.

Поводов было много и разных – организация презентаций РТ в Европарламенте и промышленного потенциала Королевства Бельгия в Татарстане, проведение гастролей Татарского театра оперы и балета в Европе, приобщение к межуниверситетскому обмену с институтами в городе Лёвен.

Были даже поручения Шаймиева на предмет покупки сахара для населения. И совсем экзотичные – помогал восстановить утерянные заграничные паспорта отдельными гражданами республики. Эти житейские примеры показывают активное позиционирование РТ в международных отношениях. Очень важно, что многие дипломатические традиции, которые мы в тот период культивировали, продолжают использоваться в Брюсселе до сих пор.

Не все регионы РФ могут продемонстрировать такие достижения в международной деятельности. Опыт РТ дал в реальном измерении хороший стратегический стимул к развитию России как эффективной модели федерализма.

Мы не разрушали государственность страны, как тогда утверждали псевдопатриоты России, а реформировали ее в соответствии с законами демократии, рыночной экономики, разумного мироуправления.

– Можем ли мы сказать, что федерацию в России построить удалось?

– То, что сложилось ныне, включает, конечно, элементы федерации, союзных отношений центра и субъектов. Но перспективы к оптимизации сохраняются.

Может, что-то изменится с созданием нового Агентства по делам национальностей. За эту форму руководство Татарстана выступало постоянно. Думаю, что полезным было бы и введение должности специального вице-премьера Правительства России, курирующего проблематику федерализма. Владимир Владимирович Путин реагирует на подобные идеи, хотя ему в силу прежнего опыта более понятна четкая, расписанная до мелочей жизнь государства.

Подчеркну, опыт, накопленный в России, в том числе и в Татарстане, всегда, повторю, всегда имел международное значение. Он показал, как можно координировать различные стороны и механизмы государственной, общественной, национальной безопасности. К сожалению, подобного опыта нет во многих западных странах, хотя они и причисляют себя к когорте демократических. Отсюда, наверное, и неготовность принять Европейскую Хартию регионального самоуправления. Мы много работали над ней в рамках Совета Европы, но большинство стран ее не ратифицировали.

Никто не хочет делиться с властью на местах. Президент России иногда показывает здесь пионерские телодвижения. Сегодня федеральными законами регионы получили достаточно много полномочий. Но возникла иная проблема: кто ресурсно обеспечит их выполнение? Мне кажется, возникла ситуация дисбаланса компетенций, что бьет по эффективности федерализма.

Прощальный снимок с парламентскими корреспондентами. Фото Владимира Зотова

Хочу подчеркнуть один важный тезис. После подписания Договора 1994 года стало ясно, что мы работали и на будущее современного федерализма и регионализма. Текст документа получил самое пристальное внимание международного сообщества. И сегодня он актуален для поиска непростых решений по идентификации регионов во Франции, Италии, Испании, Великобритании и других странах.

В январе 2015 года в ходе заседания Парламентской ассамблеи ОБСЕ (Вена, Австрия), выступая от имени делегации России, я акцентировал внимание делегатов на нашем опыте. Следовало бы через ОБСЕ рекомендовать наш подход, разработанный в 90-е годы, руководству Украины еще весной 2014 года.

Интерес к нашему опыту присутствует. Глубоко уверен: дело Татарстана – правое, оно актуально и его следует развивать, в том числе и при регулировании мирными средствами существующих конфликтов. Будем и дальше проводить эту линию.