Почетного директора проводили с почетом, но вопросы остались...

22 января 2018 года

Со Стеллой Владимировной Писаревой мы общались уже давно, 1 июня 2017 года. По итогам разговора хотела сделать интервью, но все руки не доходили расшифровать запись. И когда, наконец, нашла время и позвонила ей, чтобы уточнить время нашей встречи в музее Казанского университета для вычитки текста, неожиданно услышала, что она больше в музее не работает.

Естественно, сразу на ум пришло нездоровье, ведь Стелла Владимировна у нас – известная долгожительница. Не в том смысле, что долго живет, хотя возраст у нее более чем солидный (в феврале 2015 года мы отмечали ее 90-летие), а в том, что таких, как она, возраст дома не застанет.

Мы с ней разговаривали в том же самом кабинете, в каком она работала много лет как директор музея (она пришла на эту должность в 1978 году). Когда подошел срок передать дело молодым, ректор КФУ Ильшат Гафуров сохранил ей этот кабинет и дал почетный титул почетного директора.

Этот снимок мой, многие фото - из сетевых СМИ

Оказалось, из музея ушла не только она, но практически все сотрудники. Ее публично поблагодарили за работу, а ее коллегам даже спасибо не сказали, и Стелла Владимировна очень горевала по этому поводу.

Конечно, мы с ней и на эту тему пообщались, хотя тема – стара, как мир. Коллектив не сработался с новым директором. Научные работники музея привыкли жить совсем в другой атмосфере и при других отношениях. 

«Мне везло на хороших людей»

– Стелла Владимировна, один из ректоров Казанского университета – профессор Мякзум Салахов – сказал о вас так: «Она не только создала музей, которым восторгаются многочисленные гости, но сотворила особую ауру, без которой наш музей уже нельзя представить». И как вам удалось создать такую ауру?

– Это удалось только благодаря тому, что материал для музея я сама. Начинала с нуля, обращалась и к профессорам, и на кафедры, и к сотрудникам, и к студентам – чтобы помогли собрать экспонаты для будущего музея.

Помню, дали мне стол в парткабинете. Сказали: через год надо открыть музей. И, конечно, люди приходили ко мне, беседовали, подсказывали, где можно что найти. И как-то сразу образовался костяк активистов музея.

Отдельно скажу о нескольких студентах, которые очень помогали. Прямо кружок такой образовался: Вика Бушканец, Наташа Федорова, Алексей Лебедев, Боря Эдельман. Ныне известные ученые, наши кандидаты, доктора наук. Создался хороший круг из профессоров, сотрудников и студентов.

Какая-то очень большая связь установилась у меня лично с казанской творческой интеллигенцией. Я подружилась с Мунирой Булатовой и ее дочерью, с Маргаритой Коварской, с Рустемом Абязовым (при университете он создал камерный оркестр, вы знаете, конечно).

– Вы общались со многими людьми, ведь нет высокого гостя, который, приехав в Казань, не пришел бы в музей университета. Список большой, и его не приведешь в полном объеме. А кого вы могли бы выделить?

– Действительно, гостей было много: высокие государственные деятели, очень много интересных ученых, иностранные и наши, российские, даже лауреаты Нобелевской премии.

Много было и творческой интеллигенции, например, актеров: Ольга Остроумова, Юрий Соломин, Нонна Мордюкова, Никита Михалков…

Конечно, это было очень приятное общение, с некоторыми я потом поддерживала связи. Почему-то особенно запомнила, даже сама удивляюсь, встречу с журналистом Владимиром Познером. Помню, у меня было очень плохое настроение. И вдруг мне говорят: пришел Познер, нужно провести срочно экскурсию...

Мне было интересно с ним общаться, он такие вопросы задавал… Я по его глазам видела, насколько он, действительно, интересуется историей Казанского университета.

Иногда ведешь экскурсию, смотришь в глаза – и чувствуешь, что человеку все это безразлично. И у меня сразу такой упадок настроения… Порой даже теряюсь и говорить не могу. А таких «дежурных» экскурсий бывает много. Ведь посещение музея университета – обязательная часть многих визитов в Казань.

Вспоминаю один такой визит. Можно сказать, на очень высоком государственном уровне. Не буду называть фамилию. Ему просто полагалось по программе посетить наш музей. Представляете, я говорю – и чувствую, что ему это всё до лампочки. Это очень неприятно. Еле завершила экскурсию.

А когда видишь довольные, интересующиеся глаза – и настроение повышается, и тебе самой интересно становится.

Запомнился мне ректор Московского государственного университета Садовничий, для которого я, наверное, часа полтора экскурсию вела. И он потом написал в Книге отзывов: «Потрясающий музей!».

– Наверное, вы ему так понравились. Ведь интерес к любой экспозиции впрямую зависит от того, кто о ней рассказывает.

– Очень было приятно общаться с Владимиром Ильичем Толстым. Тоже оставил нам прекрасный отзыв. Кстати, когда у меня был юбилей, и Садовничий, и Толстой, оба, теплые телеграммы прислали…

– А чем запомнилось посещение музея Евгением Евтушенко? Известно, он какое-то время провел в Казани, когда писал поэму «Казанский университет», и наверняка в музее бывал.

– Он много раз бывал в нашем университете. Я его поэзию очень люблю. Но что-то не очень помню его экскурсию по музею. Не то, чтобы забылось. Вспоминать не хочется. Не могу сказать, что Евтушенко меня вдохновил на эту экскурсию.

Мы были знакомы и раньше, когда я работала в Государственном музее (ныне Национальный музей РТ – Ред.). Он приехал первый раз в преддверии юбилея Октябрьской революции, в 1970 году. Я с ним тогда тоже общалась.

– Вы дружите со многими казанцами, учеными, деятелями культуры. Храните в памяти воспоминания о корифеях казанской науки, татарской культуры. Сегодняшние студенты даже фамилии их не всегда знают. Дружбой с кем особенно дорожили?

– В основном это были наши профессора. Когда я пришла в университет, у меня уже были моральные авторитеты, люди, перед которыми я преклонялась. Я ведь здесь училась здесь, правда, на филологическом факультете.

– В те времена так принято было: «физики» ходили на лекции «лириков» и наоборот. По себе знаю, много профессорских фамилий было на слуху у всех студентов университета. Интересно, совпадут ли наши воспоминания?

– Я обожала Бориса Лукича Лаптева. Удовольствие мне доставило с ним разговаривать. Это не просто экскурсия была. Я не просто показывала экспозицию – я разговаривала с ним.

– Мы познакомились с Борисом Лукичем, когда он уже не был при высоких должностях, и мы потом часто общались, в том числе у него дома. Кого еще назовете?

– Михаил Тихонович Нужин, ректор университета, физик Семен Александрович Альтшулер, химик Борис Александрович Арбузов, математик Александр Петрович Широков. Сейчас таких людей, к сожалению, становится все меньше. Многое мы утратили за это время.

Я даже не могу назвать, кто из современников так близок мне по духу. В масштабе страны могу назвать Дмитрия Сергеевича Лихачева, его, к сожалению, уже нет. Я очень уважаю директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, экс-директора Музея имени Пушкина Ирину Антонову. Для меня эти люди являются образцами человека интеллигентного.

Мне в жизни очень везло на общение. Со многими замечательными людьми я познакомилась еще до того, как пришла в университет. В музее Горького, где я работала, нашими частыми гостями были известные писатели, поэты, художники, актеры, музыканты – Гумер Баширов, Кави Наджми, Хасан Туфан, Абдурахман Абсалямов, Виктор Куделькин, Лотфулла Фаттахов, Харис Якупов, Александр Ключарев, Рустем Яхин, Николай Якушенко, Николай Провоторов, Лидия Шмидт и многие другие. Мы тесно общались с известными советскими писателями. Среди моих знакомых был горьковед Борис Аронович Бялик. В результате этих встреч на моей книжной полке появились десятки книг с автографами авторов: Константина Федина, Леонида Соболева, Марка Лисянского, Николая Доризо, Михаила Луконина, Евгения Евтушенко, Евгения Долматовского и многих других.

Когда я перешла работать в Государственный музей, там в моем круге общения были общественные деятели, участники революций и войн – Гражданской, Великой Отечественной. А здесь, в музее истории КГУ, общалась и общаюсь с крупными учеными, академиками, которые часто бывают у нас, проявляя интерес к университетской истории. Я счастлива, что могу назвать своими друзьями Игоря Анатольевичи Тарчевского, Евгения Павловича Бусыгина, Фаину Львовну Ратнер, Рустема Юнусовича Абязова.

Со многими профессорами поддерживаю связь и сейчас. Они ходят на наши концерты, очень довольны.

– А кого назовете из молодых?

– Никого. Я не могу сказать, что они мне не нравятся. Просто я не общаюсь с ними. Потому что они не приходят в музей. Или группу студентов приведут, а сами уходят. Я больше общаюсь с нашими, которые уже в возрасте. У нас очень много интересных профессоров.

– А кого из коллег, которые в свое время стали для вас соратниками и даже учителями, вы могли бы назвать?

– Большую роль в моей музейной судьбе сыграл Ефим Григорьевич Бушканец. У меня в профессии два учителя. Это Мария Николаевна Елизарова, директор Музея Горького, и Владимир Михайлович Дьяконов, директор Госмузея.

– Насколько я знаю, по профессии вы филолог. А стали музейным работником. Каким образом?

– Никогда не думала о том, чтобы стать музейным работником. Но так вышло, что нашу группу распределили в Наркомат внешней торговли, а я, как дочь «врага народа», конечно, туда попасть не могла. И мне предложили остаться в аспирантуре. Тогда я пошла к профессору Вознесенскому и попросила, чтобы он разрешил мне год поработать. Профессор дал мне записку, с которой я пошла к директору музея. Хотела поработать всего один год. А проработала 18 лет. Сначала была старшим научным сотрудником, а затем – заместителем директора по науке.

В 1964 году я решила уйти из музея Горького на телевидение: меня пригласили в литературную редакцию. Тогда телевидение только зарождалось, я писала сценарии, была ведущей многих передач, и мне очень нравилась эта работа. Но Дьяконов, узнав, что я ухожу, перетащил меня к себе. Свое согласие я дала лишь тогда, когда он предложил мне заведовать литературным отделом, заниматься созданием экспозиции по истории литературы республики, и, самое главное, создать выставку жизни и поэзии Лермонтова.

В этом музее я проработала 14 лет, и за этот период мне довелось принять участие в создании еще нескольких музеев: музея Ярослава Гашека в Бугульме, музея истории города Набережные Челны и истории КАМАЗа, музея Янки Купала в Печищах.

С предложением создать Музей истории КГУ ко мне обратились перед 175-летним юбилеем университета. До празднования оставалось чуть больше года, и за это время нужно было создать музей. Согласие я не давала долго, поскольку задача казалась практически невыполнимой: не было ни одного экспоната, у меня не было даже необходимых для создания концепции музея знаний по истории Казанского университета.

– За время работы на посту директора музея вы работали с несколькими ректорами. Как складывались отношения?

– Ректора меня всегда поддерживали: и Александр Иванович Коновалов, и Юрий Григорьевич Коноплев, и Мякзюм Халимуллович Салахов. С Нужиным я не успела подружиться. Я пришла 1-го сентября 1978 года, а он в апреле следующего года ушел с должности ректора. Я не буду ничего говорить о новом ректоре. У нас не сложились отношения…

С 90-летием Стеллу Владимировну Писареву поздравляли три ректора. Фото Владимира Зотова

Конечно, мне очень было приятно, когда в музей пришел Михаил Тихонович Нужин. Когда мы открывали музей, он уже не был ректором. Я специально позвонила ему, пригласила на открытие. Он скал так: «Стелла Владимировна, я приду после открытия. Приду один». И очень было приятно вести для него экскурсию по новому музею.

Я начала работать в университете при Нужине. Причем, встретил он меня очень хорошо, пригласил к себе, поздравил с должностью, говорил, как с выпускницей университета. Он знал, где я работала до этого, спрашивал про музей Горького, про Госмузей. Он знал даже то, что я создавала музей Ярослава Гашека в Бугульме. Он всё обо мне знал.

– Вот вы, наверное, думаете, с чего вам начать?

Я говорю: конечно, я пришла, но я не знаю, с чего мне начать, стол – и больше ничего нет.

Он говорит:

– Я вам советую съездить куда-нибудь. Куда вы хотите?

Я говорю: я бы поехала в Петербургский университет, посмотрела бы там музей.

Тут же он дал мне командировку, а когда вернулась, всё ему рассказала. И еще – попросила, чтобы был приказ кафедрам подготовить материалы для музея: экспонаты, документы.

К Коновалову у меня особое отношение, потому что он помогал мне в самый тяжелый момент. Я, конечно, за год и два месяца, с нуля, музей создать бы не смогла, если бы университетом не руководил в это время Александр Иванович Коновалов. Была очень большая поддержка.

Потом был Коноплев, с которым у нас тоже были очень хорошие отношения. Он даже стал моим крестным. Я крестилась в Раифе.

До сих пор и Коновалов, и Коноплев, и Салахов – мои самые лучшие друзья.

Кстати, Коновалов никогда не вспоминал, что было в прошлом. Очень всегда хорошо отзывался о Нужине, своем предшественнике. Тоже самое Коноплев – о Коновалове, Салахов – о Коноплеве. Поэтому мне с ними было легко.

– У вас в музее новый директор. Как первые впечатления?

– Она сделала в музее экспозицию современного, федерального университета. Просто в виде компьютерной графики. Но можно же показать какие-то экспонаты. Ни одного экспоната. Только – Путин. Экспозиция – уже само слово «экспо» значит, что нужны экспонаты.

Знаете, что меня больше всего сейчас в музее беспокоит? Сейчас всех руководителей интересуют деньги. И музею предлагают зарабатывать деньги. Никого не интересует история. Наш новый директор занимается договорами с туристами, проверяет, платная группа или неплатная… А мы бескорыстные были люди, мы любили свою работу, свой музей, свою историю и с удовольствием готовы были всем свой музей бесплатно показывать. А сейчас на всех наших мероприятиях должны быть билеты.

– Среди университетских профессоров особое место занимает Лобачевский. Когда руководство университета отказалось от имени Ленина, тихо так отказалось, что мы, выпускники, это и не сразу заметили, я подумала, что сейчас назовут именем Лобачевского. Кто возмутится? Но нет, не назвали.

Впервые с идеей создания в Казани музея Н.И. Лобачевского выступил профессор Казанского университета П.А. Широков накануне 150-летия со дня рождения основателя неевклидовой геометрии. В своей докладной записке он предлагал разместить музей в той квартире, в которой жил Лобачевский (2 этаж ректорского дома). В 1942 году в этих комнатах находился геометрический кабинет Казанского университета с библиотекой имени Лобачевского. Основной задачей музея он видел «объединение в одном месте и хранение всех многочисленных материалов, относящихся к жизни и деятельности великого геометра, а также организация научно-исследовательской работы по глубокому и всестороннему изучению его биографии и творчества».

К вопросу о создании музея вернулись в 1991 году. В связи с празднованием 200-летия со дня рождения Н.И. Лобачевского по инициативе Казанского университета было принято постановление Совета министров ТАССР от 8 января об открытии мемориального музея-квартиры Н.И. Лобачевского. Тогда для экспозиции была выбрана небольшая угловая комната на 2 этаже площадью 26 кв. метров. Требовалось проведение предварительных ремонтно-реставрационных работ. Но музей создан не был.

Наверное, вы точно знаете, почему нет в университете музея Лобачевского? Музеев много, а Лобачевского – нет.

– Вопрос уместный. Я всегда говорила, что Казань не может существовать без музея Лобачевского. Более великого гражданина России в Казани не было, который столько сделал бы для образования, для науки, который внес огромный вклад в историю университета, лично спасал университет от пожара, от холеры. Это вообще чудо – что он сделал для города, для университета. Поэтому я считала и считаю, что музей должен быть обязательно. Это была всегда моя мечта.

Наконец, к двухсотлетию университета в 2004 году нам отдали зал, где раньше был Ленинский мемориал. Я выступила на Ученом совете, предложила на время юбилея снять ленинскую экспозицию и сделать там выставку. И этот зал существовал до прихода нового ректора. Новый ректор выставку Лобачевского закрыл. Совсем закрыл. Все экспонаты – в фондах, и их никто не видит.

Я пошла в «ректорский дом», к Юрию Геннадьевичу Коноплеву, который там работает, там его кафедра механики. Говорю: дайте нам аудиторию какую-нибудь, мемориальный музей мы не сделаем, хотя бы сделаем экспозицию, покажем документы, которые у нас лежат.

Он показал мне небольшую комнату, я вызвала художника, он уже сделал проект… И вроде все было нормально. Вдруг мне говорят: ничего этого не будет, денег на это тратить не будут.

Я художнику сказала: до свидания. И на этом всё кончилось.

– А вы имеет отношение к музею Лобачевскому в городе Козловка, в Чувашии. Кажется, это единственный музей в мире, посвященный великому геометру. Не в Нижнем Новгороле, где он родился, не в Казани, где учился и работал, где сделал свое выдающееся открытие!!!

– В деревне Слободка Чебоксарского уезда (ныне это Козловка) в 1840 году Николай Иванович Лобачевский приобрел у помещика Карпенко землю и водяную мельницу. Сам обустроил имение, построил дом, развел великолепный сад, возвел оранжерею и теплицы, занялся устройством искусственного орошения. Позднее появились флигель к дому, крепкие амбары, каретники, конюшни, каменная рига и овчарня.

Там, по сути, наш музей. Он, правда, не стал нашим филиалом, хотя мы построили его полностью на своем материале, сделали научную концепцию. Можно назвать музей в Козловке копией той выставки, которая была открыта в Ленинском зале. Музей там открыли в 1994 году.

В 1992-м был юбилей Лобачевского, приехали к нам гости из Чебоксар, посмотрели нашу экспозицию и попросили помочь им сделать в Козловке музей. Музей был открыт в 1994 году. Я даже там первую экскурсию провела. Он до сих пор существует.

И только сейчас подняли этот вопрос. Пришла новый директор. Ректор ее вызвал, сказал: «Делайте музей Лобачевского в «ректорском доме».

– Это понятно – 2017 год объявлен годом Лобачевского. У великого математика юбилей – он родился 225 лет назад, 20 ноября, или 1 декабря 1792 года. В СМИ прошли сообщения, что музей откроется к 1 сентября. Но уже октябрь, а в новый музей не приглашают. Каким он будет, новый музей?

– Ответить на ваш вопрос не могу. Этим занимается новый директор музея истории Светлана Фролова. Она ни меня, ни других сотрудников музея в это дело не посвящает. Все делает сама.

Насколько мне известно, это будет, скорее всего, не мемориальный музей, а выставка. Откроется – посмотрим.

– Чем вы сейчас занимаетесь?

– У меня есть тема, которой я живу уже много лет. Это история Академии наук СССР в годы Великой Отечественной войны. Как известно, многие академические институты были эвакуированы в наш город.

– Мне кто-то рассказывал, что вы встречались тогда с академиком Лихачевым, который в годы войны тоже жил в Казани. Эвакуировался с Пушкинским домом.

– Это громко сказано – встречалась. В те годы Дмитрий Сергеевич еще не был известным ученым, а я вообще была студенткой.

– Я читала его воспоминания – семьи Лихачевых и математика Никольского поселили на улице Комлева, на третьем этаже Дворца труда. Дали комнату на две семьи, где они «разделив площади на две неравные части по числу людей в наших двух семьях, умудрялись жить…

– Но какое-то время они жили в спортзале, оборудованном в бывшей университетской церкви. Тогда там было общежитие для эвакуированных сотрудников Академии наук СССР. Моя мама работала в одном из институтов, и ей дали две кровати, для меня и для нее. Как раз на том месте, где в музее сейчас бюст Толстого стоит. Но мама здесь не жила, она жила в Раифе, где работала.

Так что, возможно, что за одной из картонных ширм жил сам Дмитрий Сергеевич Лихачев.

– Сколько же кроватей тут стояло?! Зал ведь огромный. И как люди жили?

– Так и жили. Отгораживались от других свой угол – кто простыней, кто картонкой.

Я сейчас пишу статью для Юрия Балашова «Лауреаты Нобелевской премии в Казани». Их было 7 человек, будущих лауреатов Нобелевской премии: Петр Леонидович Капица, Отто Юльевич Шмидт, Игорь Васильевич Курчатов, Абрам Федорович Иоффе, Виталий Лазаревич Гинзбург, Илья Михайлович Франк, Ландау. Во время войны они все оказались в Казани. Адреса, где они жили, знаю. Меня больше всего сейчас волнует увековечивание памяти этих людей.

Я уже столько написала об этом – и Президенту, и Мэру, и руководству университета, конечно. И ничего абсолютно не могу сделать.

У нас в Казани остались отцы двух Нобелевских лауреатов: Гинзурга и Франка. С Ильей Михайловичем Франком (он умер уже давно, в 1990 году) я 8 лет переписывалась. Однажды ко мне пришел профессор физики Семен Александрович Альтшулер (они вместе работали), говорит: «Помогите найти могилу отца. Я, конечно, нашла могилу, сообщила ему об этом.

Отец будущего физика Михаил Людвигович Франк происходил из известного московского еврейского семейства – его дед, Моисей Миронович Россиянский, в 60-х годах XIX века был одним из основателей еврейской общины Москвы. В 1942 году Михаил Людвигович был похоронен на Арском кладбище, на католическом участке.

А вот могилу отца Гинзбурга не нашли. Наташа Завойская сопровождала Виталия Лазаревича на Арском кладбище и написала потом, с каким волнением, со слезами, прося прощение у отца, он ходил по кладбищу в поисках его могилы. Виталий Лазаревич не запомнил точно, где она была. Там в ту пору рядом несколько плит лежало. Какая из них плита Лазаря Ефимовича Гинзбурга? Говорят, он на каждую плиту положил гвоздику…

– Что вас еще волнует? Нет опасений, что придется отдать церкви помещения, которые занимает музей истории университета? В некоторых городах это уже случилось…

– Вы правы, в музее истории Петербургского университета, который находится в церкви, в выходные дни уже идет служба.

Экспозиция музея расположена в четырех залах здания Двеннадцати коллегий, центральный из которых – университетская церковь Апостолов Петра и Павла, созданная в 1837 году. По пятницам и субботам в ней проводятся службы.

Пока нас не трогают. Но митрополит Феофан может и настоять. Надеюсь, что этого не случится. Надежда на Минтимера Шариповича Шаймиева и на сегодняшнего Президента – Рустама Нургалиевича Минниханова. Вся надежда на них.

С Шаймиевым у меня вообще замечательные отношения. Я думаю, только благодаря ему мне оставили этот кабинет, сделали меня почетным директором музея и даже оставили в штате университета.

«Ушла по собственному желанию»

О том, что случилось в конце декабря, мы говорили уже по телефону. Перед этим я прочитала материалы в СМИ. Процитирую публикацию Ольги Юхновской в «Вечерней Казани»:

 Возрождение звания «Почетный гражданин Казани», появление памятника Карлу Фуксу, возвращение в актовый зал КГУ портрета императора Александра I, установка на территории некрополя Кизического монастыря памятной плиты ректору Казанского императорского университета, участнику открытия Антарктиды Ивану Симонову – всем этим Казань обязана Стелле Писаревой. Три главных ее детища – музей Ярослава Гашека в Бугульме (открылся в 1966 году), музей истории КГУ (1979) и музей Николая Лобачевского в Козловке (1994).

Стараниями Писаревой в музее собрано 25 тысяч раритетов, из них около 2 тысяч находятся в основной экспозиции, в фондах хранятся 350 персональных коллекций университетских профессоров...

Писареву называют легендой, считают эталоном интеллигентности и образцом для подражания. Узнав в канун Нового года об увольнении директора Музея истории Казанского университета, которым Стелла Владимировна являлась без малого 40 лет, проживающие в разных концах мира выпускники вуза выплеснули эмоции в соцсетях. Так, известный оперный певец и режиссер Эдуард Трескин написал: «Стелла Владимировна – лицо, душа университета, делавшая его столичным. Теперь это снова провинциальный университет». «И снова стыдно за страну…» – откликнулся гастролирующий по Америке композитор и бард Дмитрий Бикчентаев, а поэт Лидия Григорьева предрекла из Лондона: «Временщики! Аукнется им». Московский галерист Ильдар Галеев сообщил, что собирался при встрече с Писаревой подарить музею КФУ недавно обнаруженный автограф Карла Фукса, но «теперь – фиг с маслом, ничего универу не отдам». Люди едины во мнении: Стелла Писарева – эпоха в истории Казанского университета и относиться к ней следовало максимально деликатно и уважительно. В пример приводили Ирину Антонову, 52 года возглавлявшую Государственный музей А.С. Пушкина, которую после отставки назначили на почетную должность президента того же музея. Но где Москва, а где – Казань…

Узнала официальную позицию руководства КФУ:

«Стелла Владимировна сама приняла решение уволиться из университета. Она написала заявление об увольнении по собственному желанию в связи с возрастом. В одном из постов в социальной сети отмечается, что вместе с Писаревой университет покидают пятеро сотрудников музея. Да, это стандартная ротация. Музей расширяется, набираются новые люди. Но это не вместе с ней, это разные истории», – сообщил руководитель пресс-службы университета Камилл Гареев.

Стелла Владимировна подтвердила, что все так и было. Ушла по собственному желанию, сама написала заявление. Правда, перед этим ей сообщили, что ее должность сократили, правда, предложили другую, но она решила, что лучше уйти. Не потому, что должность не понравилась, она даже назвать ее не захотела. Просто ситуация, которая началась еще в 2016 году, дошла до своего пика.

Стелла Владимировна хорошо скрывала разногласия с новым директором музея. У них оказалось разное понимание музейной работы. К тому же Стеллу Владимировну предупреждали, что отношения не сложатся. Возможно, всему виной человеческий фактор, возможно, – объективные обстоятельства. Светлана Анатольевна Фролова – выпускница университета, кандидат исторических наук. Приглашая ее, руководство вуза задумало объединить в единый музейный комплекс все музеи КФУ, а их много. Ей гораздо легче объяснить, почему некоммерческий музей должен зарабатывать деньги.

Стелла Владимировна рассказала мне, как ее провожали на Ученом совете КФУ. Потом я прочитала на сайте вуза, как это было:

«Стелла Владимировна в представлении не нуждается – каждый здесь сидящий может считать себя ее учеником, поскольку все, что связано с историей университета – не только с музеем, но и с самой жизнью нашей alma mater в течение времени – связано с ее именем. Мы вас очень любим и ценим!», – обратился к ней ректор.

Также он подарил Стелле Владимировне сертификат на сумму 50 тысяч рублей – в качестве прощального новогоднего подарка, и отметил, что двери университета и его музейного комплекса останутся всегда открыты для своей идейной вдохновительницы.

«Я очень благодарна вам за признание и поддержку. Я очень люблю университет, люблю его историю и, конечно, буду продолжать работать и дома – пропагандировать лучшие достижения и традиции Казанского университета», – ответила Стелла Владимировна на аплодисменты Ученого совета.

Однако ситуация с другими сотрудниками музея (ушло пятеро, одна осталась) оказалась немного другой. Никакого демонстративного увольнения не было. Просто коллегам Стеллы Владимировны, как и ей, предложили новые должности, например, лаборанта – и те отказались.

Как мне кажется, в этой ситуации стоит думать не о Стелле Владимировне. Думаю, что с ней все будет хорошо. Дай Бог ей крепкого здоровья! Во-первых, она сильный человек и понимает, как добра к ней была судьба, если она занималась любимым делом до 92 лет. Сегодня людей часто отправляют на пенсию лет на 30 с лишним раньше. Во-вторых, как следует из публикации на сайте «Вечерки», она уже нашла себе новую работу:

– Физически я ушла из университета, но все равно в нем осталась душой и сердцем. Перед уходом передала в отдел редких книг и рукописей библиотеки подборку личных книг с дарственными надписями Фикрята Табеева, Гумера Баширова, Ризы Ишмуратова, Мухамеда Садри, Заки Нури и других.

Очень признательна генеральному директору Национального музея РТ Гульчачак Назиповой. Она предложила место в отнюдь не чужом для меня музее Горького, где я работала с 1946 по 1964 год. В феврале приступлю к новым обязанностям – займусь организацией литературно-музыкальных вечеров, возможно, лекции буду читать.

И еще мне надо завершить книгу «Рождение музея». Музея истории КГУ, конечно же.

В нашей беседе она тоже больше говорила не о себе, а о музее университета, поскольку у нее душа болит за то, что будет с делом, которому она отдала столько лет?

Вот такое получилось нестандартное интервью…