Композитор Наталия Варламова: «Надо идти своим путем, несмотря ни на что…»

Татьяна Сергеева

04 октября 2022 года

Продолжаем знакомить вас с женщинами-композиторами Казани. Сегодня собеседник Татьяны Сергеевой Наталия Варламова.

Наталия Варламова – член Союзов композиторов России и Татарстана, лауреат международных конкурсов. Автор симфонических, хоровых, инструментальных и вокальных сочинений.

– Наталия, недавно прошел международный фестиваль современной музыки «Европа - Азия», на открытии которого исполнялось и ваше сочинение. Как вы относитесь к этому фестивалю? Чем он отличается от других?

–  Фестиваль «Европа-Азия» сегодня – это, я бы сказала, продолжающаяся во времени акция музыкантов по объединению разных людей и преодолению физических границ, культурных и языковых барьеров. В современном нам мире, где многое направлено на разъединение, обострение противоречий, вражду и расчеловечивание, фестиваль несёт объединяющую миссию, основанную на общечеловеческих ценностях мира, уважения и любви к ближним, добра, созидания и творчества. Это происходит с помощью музыки – универсального языка человечества.

– Участвовали вы в этом фестивале раньше? Удовлетворены ли вы в этот раз исполнением своего сочинения?

Я участвовала и раньше. В первый раз в 2009 году с пьесой «Один день во дворах Твоих лучше тысячи» для гитары, кларнета, виолончели, фортепиано и тарелочки, во второй раз в 2013 году – с концертной пьесой для скрипки соло «Сельские мотивы», которую исполняла скрипачка из Нижнего Новгорода Ирина Лежнева.

После концерта на фестивале «Европа-Азия» с Ш.Х. Тимербулатовым и Р.А. Еникеевым. 2009 год

В нынешнем году прозвучала моя Увертюра к опере «О князе Петре и княгине Февронии» в исполнении оркестра Центра современной музыки Софии Губайдулиной под управлением Анны Гулишамбаровой. Несмотря на то, что состав оркестра был гораздо меньше, чем задумывалось для этого сочинения изначально, музыканты показали настоящее мастерство в передаче красок, контрастов и мощи симфонического оркестра. Поклон дирижеру за трактовку. Анна Гулишамбарова довольно точно уловила и передала замысел композитора. Я практически не участвовала в репетициях и была только на прогоне. Концертное исполнение прошло на высоком уровне, я как композитор получила удовольствие.

– Вас мало знает казанский слушатель. Вы очень закрытая личность. Даже на сайте Союза композиторов РФ ваша страница почему-то отсутствует. В медиапространство просочились лишь скупые сведения о вас: родилась в Томске, музыкальное училище закончила в Казани, консерваторию – в Нижнем Новгороде, потом опять Казань – получала второе образование. С чем связана такая широкая география вашей жизни?

– В детстве и ранней юности от нас не зависит, где мы живём, это определяют родители. Да, я родилась в Томске, куда папа, выходец из Сибири, увез маму, уроженку Казани. Причем они познакомились на Кавказе. В Томске родились и я, и мой брат, а потом родители решили переехать в Казань. Мне было тогда 5 лет, но я Томск помню, и даже, когда уехали, скучала по нему. Мы жили на окраине города, рядом с лесом, в красивом месте, помню старую резную деревянную архитектуру, пустыри, на которых мы играли… 

В школу я пошла уже в Казани.

– А в какой музыкальной школе вы учились?

– С музыкальной школой интересно получилось, потому что я её не закончила. В детстве моё музыкальное обучение началось с кружков: я играла на гитаре, аккордеоне, немного на фортепиано. В 13 лет, задумавшись, кем же я хочу стать, решила серьёзно заняться музыкой, и в 14 лет поступила в вечернюю музыкальную школу №1. Мне повезло с преподавательницей по фортепиано – Михеевой Ниной Константиновной. Проучившись там год, я параллельно поступила на подготовительный курс музыкального училища.

 – Почему же вы выбрали дирижёрско-хоровое отделение?

– Да, поступила на дирижерско-хоровое отделение, хотя мечтала стать композитором, но в училище такой специальности нет. Мне тогда очень нравился саксофон, и я решила поступать на этот инструмент. Однако саксофонисты отговорили меня от этой затеи –

для девочки, желавшей в дальнейшем заниматься композицией, лучше получить более широкое образование. И это был мудрый совет, потому что, действительно, на дирижёрско-хоровом отделении и хор, и вокал, и фортепиано, и музыкально-теоретические предметы были поставлены на высоком уровне.

– Кто особо повлиял на ваше развитие как музыканта в училище?

– Очень тепло вспоминаю Ильсию Ахатовну Хабибуллину. Она вела у нас сольфеджио и гармонию с первого курса, и еще анализ музыкальных произведений. Кроме того, что она теплый, душевный человек и профессионал, Ильсия Ахатовна разглядела во мне композиторские задатки. Потом она призналась: «Я всю группу мучила из-за тебя, задавая писать вариации на темы диктантов». У нее я играла модуляции в свободной форме. Всё это развивало слух и фантазию, готовило почву для композиции.

С большим удовольствием я ходила на импровизацию к Маклыгину.  Александр Львович сам был так этим увлечен, что, бывало, занимался с нами даже по воскресеньям. 

Особое значение в моем развитии имело пение в хоре (его вели у нас Люция Шигаповна Мингазова и Елена Степановна Фомина, хор был у нас 4 раза в неделю). Я, будучи сопрано, пела в альтах, что также способствовало развитию слуха и слышанию всей хоровой ткани изнутри.

С благодарностью вспоминаю занятия по фортепиано с Нелей Михайловной Долговой, которая доверяла мне играть довольно сложные программы. Ей я обязана хорошим владением инструментом, что важно для композитора.

Уроки по чтению и анализу хоровых партитур, весьма полезные для ремесла будущего композитора, у нас вела Татьяна Григорьевна Журова. Она же вела дирижирование. По вокалу я училась у Раиды Игламовны Ермохиной.

– Расскажите о самом ярком впечатлении детства.

 – Самое яркое музыкальное впечатление связано с Томском, когда мама повела меня в 3 года на балет «Лебединое озеро» Чайковского (это были гастроли Новосибирского театра оперы и балета). Мама думала, что я не выдержу все представление, а я не только высидела весь спектакль, но и восприняла его с большим интересом. Дома с восторгом рассказывала папе о своих впечатлениях.

– А когда вы начали сочинять музыку?   

– Это случилось ещё в школе, в 8 лет, в то время я занималась в кружке на аккордеоне. Однако он мне показался очень тяжёлым по весу инструментом, и спустя время я перестала ходить на занятия. Но дома все же частенько доставала аккордеон и импровизировала на нем. Так родилось мое первое сочинение – «Немецкий вальс» для аккордеона. Я его не записала и, конечно, сейчас не помню.

Потом были попытки сочинять в музыкальной школе: в голове у меня звучала музыка для струнного оркестра в духе Вивальди, и я записала ее в виде клавира. Мне жаль, что он не сохранился. И еще от тех лет осталась тетрадка с моими пьесами для фортепиано уровня 2-3 класса. В них отразился процесс моего освоения этого инструмента.

В училище я не сочиняла, времени не было, мы учились с утра до вечера. Но, когда я решила поступать в консерваторию, я написала Еврейскую сонатину и несколько пьес. Всё это я показала трём нашим казанским композиторам – Александру Миргородскому, Рашиду Калимуллину и Александру Руденко.         

– Почему же вы учились композиции в Нижегородской консерватории?

– Потому что после окончания училища мне не удалось поступить в Казанскую консерваторию, хотя меня собирались взять. Тогда на бюджетные места брали национальные кадры, а мне предложили учиться платно.  Но Александр Сергеевич Миргородский сказал: «Тебе Господь Бог дал дар музыку писать, а ты ещё за обучение будешь деньги платить! Поезжай тогда на будущий год в консерваторию Нижнего Новгорода. Я тебя подготовлю к поступлению».

Александр Миргородский за партитурой

К сожалению, у нас было с ним всего пять занятий, и он неожиданно ушёл из жизни. Я очень переживала, потому что это был мой первый педагог по композиции, и мы с ним были что называется «на одной волне», он в меня верил. Хотя, когда я потом, после его ухода, знакомилась с его музыкой, я осознала, что он писал совсем в другой стилистике, нежели я. Однако он очень бережно относился к становлению вкуса и поисков стиля у подрастающего поколения, что говорит о широте его души, широте его взглядов и педагогическом таланте.

На похоронах Миргородского так получилось, что Вадим Кешнер, артист Качаловского театра, которого я с детства знала, представил меня Борису Николаевичу Трубину, и как бы «передал» меня ему от Миргородского.

И я стала готовиться с Борисом Николаевичем к поступлению в консерваторию.

С Борисом Николаевичем и Валентиной Степановной Трубиными. Казань,
ноябрь 2009 года

На следующий год, буквально накануне вступительных экзаменов, меня предупредили, что девушек брать на бюджет не будут, так что у меня нет никаких шансов поступить в Казани. Тогда заведующий (в то время) кафедрой композиции Казанской консерватории Рашид Фагимович Каллимулин вместе с Мирсаидом Загидулловичем Яруллиным дали мне положительные рекомендации, лично переговорив с заведующим кафедрой композиции Нижегородской консерватории Борисом Семёновичем Гецелевым. А Борис Николаевич Трубин написал мне рекомендательное письмо. Воодушевившись и вооружившись поддержкой старших коллег, я поехала поступать в Нижегородскую консерваторию и поступила в неё. Так я оказалась в классе композиции Бориса Семеновича Гецелева.

– Расскажите о нем.

– Борис Семёнович дал мне основы композиторского ремесла, а также вел у меня оркестровку и чтение симфонических партитур. Он углубил моё понимание того, что и как устроено, расширил мой музыкальный кругозор. Кроме того, он был жизнерадостным человеком с хорошим чувством юмора.

У нас были разные взгляды на творчество, но Борис Семенович гибко ко мне подходил, «не ломал», давая возможность идти своим путем. Мы спорили, даже конфликтовали, но всегда конструктивно. Споры помогали мне отстаивать свою позицию. В результате я делала по-своему, но более ярко и убедительно, и он принимал мой вариант. На самом деле, другой, отличный от твоего, взгляд, – обогащает.

– Какое сочинение вы считаете первым, принесшим вам как начинающему композитору, удовлетворение? 

– Каждое сочинение на новом этапе тогда приносило удовлетворение. Если говорить о времени, когда я уже погрузилась в профессиональную среду, то это Соната для скрипки соло, написанная на первом курсе. Мне она и сейчас кажется хорошей музыкой.

– Наталия, меня всегда интересовал вопрос: как становятся композиторами? Как вы считаете, что способствовало изначально вашей тяге к музыкальному творчеству?

–   Видимо, с детства идет этот процесс. Повлияло то, что родители музыку любили, что музыка постоянно звучала дома. Мама пела, у нее был красивый голос, бабушка тоже пела и играла на гармошке, и дедушка пел. Видимо, всё это проросло во мне.

 Мой дед Александр Николаевич Калантаев играет на гармони

 У нас дома было много пластинок, и я много слушала: и музыкальные сказки, и театральные инсценировки с музыкой. К тому же с детства с родителями, иногда только с мамой, ходила на концерты филармонических абонементов.

Ещё тогда, когда я была маленькой, у меня в голове звучали всякие мелодии, иногда я их напевала, но была уверена, что у всех так происходит. Подобно тому, как все же дети умеют рисовать.

Наверное, музыку я начала сочинять с детства, мне нравились всякие тембры, помню, что с наслаждением слушала игрушку-гармошку на трёх клавишах. Думаю, повлияло и то, что мама слушала разную музыку, когда я ещё только собиралась появиться на свет.

– Кто из великих композиторов был и остается для вас эталоном?

– Еще в юности я впервые услышала оперу «Борис Годунов» Мусоргского на Шаляпинском фестивале, и с тех пор это моя любимая опера, а Мусоргский проходит красной нитью в моем сердце через всю жизнь. Хотя в разные периоды мне нравились разные композиторы. Преклоняюсь перед Бахом и Вивальди. Музыку Чайковского больше любила в детстве, но был период, когда старалась его не слушать.

В самом начале повлиял на меня Миргородский, музыку которого я изучала. В консерватории увлекалась Шостаковичем, Дебюсси. Одно время была под большим впечатлением от музыки Шнитке. Сочетание ярких мелодий с жестким авангардом вызывало во мне сильный эмоциональный отклик.

Из постоянных моих более поздних пристрастий – Бородин, Мусоргский, Стравинский, Римский-Корсаков. 

– Все четверо – отличаются приверженностью к русской традиции. А кого можете выделить из более современных композиторов?

– В свое время меня ошеломила музыка Арво Пярта. С ним у меня связана целая история. Будучи студенткой консерватории, я впервые услышала его произведение Tabula rasa, которое меня потрясло: словно я  ощутила два мира: тот, что слышу, и он – лишь вершина айсберга, а за ним, дальше, – космос. Музыка Пярта настолько меня поразила, что я решила написать ему письмо, взяв адрес у Гецелева. Последний скептически заметил: «Не жди, Пярт тебе не ответит, поскольку он ни с кем не общается». Однако я все же написала письмо, выразив свои впечатления от его музыки, прибавила мои рассуждения о музыке вообще, приложила ноты своих сочинений (не для того, чтобы он что-то о них написал, а чтобы он знал, кто ему пишет) и отправила.

Прошло 7 лет, я уже закончила консерваторию и работала в Нижнем Новгороде в областной библиотеке. И вот однажды моя знакомая мне сказала, что в консерваторское общежитие пришло письмо из Германии на мое имя от Арво Пярта. Потом мы связались с его женой Норой, после этого они мне прислали 4 диска с его музыкой, бесценный подарок. Я слушала и наслаждалась. На меня повлияла не только музыка, но и сама личность Арво Пярта, композитора со своей интроверсией и своим, оберегаемым от излишней суеты, миром.

Ещё один композитор, музыку которого я давно знаю и люблю, и общение с которым сильно повлияло на меня в положительную сторону, – это Юрий Александрович Фалик, профессор Санкт-Петербургской консерватории.

С Ю.А. Фаликом в Московской консерватории. 11 мая 2002 года

История такая. Когда я училась на 4-м курсе Нижегородской консерватории, ее ректор Эдуард Борисович Фертельмейстер пригласил Фалика преподавать оркестровку и вести аспирантов. Я знала его музыку, в основном хоровую, и воспринимала его как хорового композитора, а он, неожиданно для меня, оказался виолончелистом. Мы много общались, я показывала ему свою музыку. Когда работала над дипломным сочинением «Триптих. Возрождение», он давал мне ценные советы и по произведению, и в целом, как дальше развиваться.           

 – Вы так были увлечены музыкой, композицией. Почему всё-таки случилось в вашей жизни второе высшее образование?

– Это было чисто прагматическое решение. После консерватории я осознала, что для того, чтобы заниматься композицией и чего-то достичь, необходимо подумать о материальной стороне жизни. Мне нужна была работа, далекая от музыки, которая бы не завладевала моим вниманием полностью, чтобы я могла прийти домой, забыть про нее и заниматься творчеством.

– То есть вы понимали, что композиторский труд «не кормит»?

– Да, когда я ещё только выбирала свою стезю, папа мне говорил: «Куда ты идешь! Композиторы – они же все бедные!» И, как показывает история, наши русские композиторы, если у них не было «фон Мекк», все служили: и Римский-Корсаков, и Бородин, и другие. Кстати, и Чайковский в молодости работал в юридической конторе.

К тому же, когда я определялась с решением идти в консерваторию, рухнул Советский Союз. Мы стали жить совсем в другой стране. Надо было в какой-то степени менять мышление. На самом деле, экономическое образование дало мне более цельный взгляд на жизнь, при котором более практично смотришь на всё и больше понимаешь жизнь в разных её аспектах.

– Давайте теперь поговорим о вашем творчестве. Как вы пришли к сочинению духовной музыки?

– Началось, видимо, с училища, с хора. Это было время, когда стало всё можно, сняли запреты на религиозную музыку, и мы на хоре пели Березовского и Бортнянского, притом с восстановленными духовными текстами. Потом я стала знакомиться с духовной хоровой музыкой Мусоргского и заслушивалась «Всенощной» Рахманинова. А после училища меня позвали петь в церковь. Так в Казани началась моя церковно-певческая практика, а продолжилась в Нижнем Новгороде (параллельно с учебой в консерватории). Всё это и привело к написанию отдельных частей Всенощной и Литургии, которые потом сложились в цикл.

– Как вы сочиняете такую музыку? Отрешившись от всего, ночью, погрузившись в «надмирное» состояние?

– Я очень серьезно готовилась к написанию этой музыки, даже причащалась. Тогда я еще была в РПЦ Московской патриархии. Теперь вхожу в старообрядческую общину. В тот момент я находилась в уединении, писала по ночам, работая ночным сторожем в Союзе композиторов в Нижнем Новгороде.  

 – Значит, этот цикл был написан задолго до конкурса композиторов духовной музыки «Роман Сладкопевец».

– Да, и когда был объявлен конкурс, я решила показать эти сочинения, объединив в цикл под названием «Тебе Господи». Меня еще подкупило то, что по условиям конкурса все сочинения, прошедшие I тур, планировали вывесить на сайте в свободном доступе. Я подумала: может, кто-нибудь заинтересуется и исполнит мою музыку. А в результате я стала, по сути, победителем этого конкурса, поскольку первая премия в номинации «крупная форма» не присуждалась, а я получила вторую премию. Так я познакомилась с Петербургом, а Петербург познакомился со мной.

– Конкурсы композиторов привлекательны кроме всего прочего тем, что на них исполняются произведения конкурсантов на очень хорошем уровне. Ваше сочинение великолепно исполнил хор Мариинского театра под управлением Андрея Петренко. Все услышали не просто исполнение, а погружение в духовную традицию русско-православной церкви.

Казанские хоровые коллективы смогли бы так исполнить ваш цикл?

 С хором Мариинского театра и Андреем Петренко. Санкт-Петербург, 2012 год

– Думаю, что смогли бы. Хотя канонические тексты и традиционная хоровая стилистика в идеале требуют от исполнителей христианского духовного «проживания изнутри». Если этот цикл исполнять отстраненно, только как музыку, это будет не то. Вообще изначально мои авторские произведения (на канонические тексты из Литургии и Всенощной) исполнялись в церкви.

– Расскажите о своих впечатлениях от конкурса композиторов духовной музыки «Роман Сладкопевец» в Санкт-Петербурге.

– Конкурс стал знаменательным событием, настоящим подарком судьбы для меня. Запомнился теплый прием, знакомство и общение с коллегами-композиторами из Москвы, Питера, Владимира, Софии, Минска и других городов. Услышала много новой музыки, очень интересные сочинения Владимира Беляева, Алексея Ларина (преподавателей РАМ имени Гнесиных), они тоже стали лауреатами.  Программа заключительного концерта звучала в Большом зале филармонии, дирижировал Андрей Петренко. Потом эта же программа была исполнена в Москве в рамках Пасхального фестиваля.

Обещали издать произведения композиторов-победителей в издательстве «Композитор», но не получилось – денег не хватило. Однако спустя несколько лет одну часть моего цикла «Хвалите имя Господне» издали в Австрии, включив в Антологию русской духовной музыки.   

После конкурса «Роман Сладкопевец» с лауреатами и членами жюри. Санкт-Петербург, 2012 год

– Как вы попали на проект создания оперы о Петре и Февронии? Кто предложил этот сюжет?

– Проект связан с конкурсом «Роман Сладкопевец», на котором его устроители предложили этот сюжет. Нужно было выбрать определенную его часть и написать музыку к ней (продолжительностью не более 40 минут).

Я очень обрадовалась, так как давно мечтала попробовать себя в жанре русской оперы. До этого у меня была попытка написать что-то подобное на сказку Лескова, но дальше написания либретто дело не пошло.

В общем, была мечта, и я решила попробовать. Выбрала сюжетную линию из «Повести о Петре и Февронии Муромских» Ермолая-Эразма, выстроила её драматургически, чтобы получилось законченное сочинение.

- Что вам дал этот проект и конкурс?

– Это был ценный опыт для моего профессионального роста. У меня была возможность поработать с дирижером Михаилом Голиковым, артистами Михайловского театра и понаблюдать за процессом воплощения оперы на сцене во всех его деталях исполнения, что называется изнутри, поскольку меня пригласили на репетиции в течение недели перед премьерой в Эрмитажном театре в Петербурге. На постановке режиссёром была Ольга Маликова из Мариинского театра, а художником-постановщиком – Иван Глазунов из Москвы.

Нам ведь не давали никакой стилистической установки на создание музыки. Думаю, что не случайно я стала победителем этого конкурса, поскольку была глубоко погружена в тему, в традицию, в знаменный распев. Во время репетиций и после премьеры ко мне подходили артисты, и просили меня написать всю оперу целиком.  И после этого я написала музыку всей оперы, вот только что закончила работу над ней. А увертюру к ней исполнили на открытии фестиваля «Европа - Азия».

– Вы работает в русле традиционных музыкальных ценностей (мелодия, гармония, тональная музыка). Как вы решаете проблему соотношения традиции и новации?

–С этой проблемой я остро сталкивалась во время учебы, сейчас – в меньшей степени. Как можно совершено оторваться от традиции?!

Был период, когда происходило ее отрицание, и на этом отталкивании выстраивались авангардные концепции. Это естественный ход развития, эта работа прошла, и сейчас другое время – время синтеза, время осознания единства человечества, разных традиций и их переосмысления. Это единство заложено в природе самого звука и его обертонового ряда. Я согласна с высказыванием Алексея Рыбникова, что, к сожалению, в консерваториях начинающих композиторов «ломают», приобщая их к авангардным техникам, увеличивая разрыв с традицией. В реальности так не должно быть, необходима связь времен. 

 Группа композиторов, участников форума, организованного фондом «Возрождение художественной Руси», с композитором  Алексеем Рыбниковым после его творческого вечера. Санкт-Петербург, 12 ноября 2019 года

– А вам самой хотелось поэкспериментировать?

– В годы учебы у меня были подобные попытки. Но я поняла, что это интересно только как эксперимент, и к тому же это «портит вкус». После таких экспериментов мне было трудно написать хорошую мелодию.

– Как вы можете определить стилистику своей музыки?

– Мне сложно найти определение, я не думаю в аналитических терминах. Когда сам сочиняешь, ты просто так мыслишь. В моей музыке есть всё – и русская традиция, и западноевропейская. Тем более что в разных сочинениях у меня разная стилистика.

– В ваших инструментальных камерных сочинениях, например, в квинтете Eleison, слышатся восточные интонации. С чем это связано? Как вы относитесь к восточной музыке?

– Это тоже погружение в традицию, только более раннюю. В то время, когда сочиняла Eleison, я увлекалась этнической музыкой. Я слышу родство между звучанием армянского дудука, пением муэдзина и знаменным распевом с его мелизматикой и не темперированным строем. Мне нравится восточная музыка. Запомнились два концерта суфийской музыки в Казани с турецкими и индийскими музыкантами. Это музыка, которая отзывается в душе. Звучание армянского дудука, на котором играл Дживан Гаспарян, светлая ему память, я могла слушать бесконечно долго, улетая в другое измерение.

С группой музыкантов Nizami Brothers (Индия) и Э. Низамовым. Казань, 16 июня 2017 года 

– А вы часто выбираетесь на концерты?

– Последнее время – редко. Сначала пандемия не позволяла, потом работа над оперой. Когда училась в Нижнем, мы, студенты, бегали и на репетиции, и на концерты в филармонию очень часто. Здесь, в Казани, было время, когда Александр Сладковский делал мне пропуск на репетиции своего оркестра, за что я ему очень благодарна.

– На ваше творчество влияет литература? Кто ваши любимые писатели?

– Всё влияет, всё, что мы видим, что читаем. Поскольку у меня в приоритете русская музыка, и читать я любила русских классиков – Достоевского, Лескова, Алексея Толстого, Мережковского, Булгакова, поэтов Серебряного века. Мой любимый писатель – Чехов. Если другие писатели связаны с разными периодами жизни, то Чехов – на всю жизнь. Стругацких любила.  В детстве – Александра Беляева, Герберта Уэллса, Жюля Верна, Артура Конан Дойля, сказки народов мира и авторские сказки. Читаю литературу, связанную с историей, со старообрядчеством, с богословскими темами. Сейчас с книгами соперничает интернет. Там много познавательного нахожу, например, из области психологии.  

– В своем творчестве вы обращаетесь к серьёзным темам, философским, вневременным. А как вы относитесь к отклику композиторов на острые события современности?

– У меня есть сочинение для баяна со струнным оркестром, написанное как отклик на события в Осетии в 2008 году. К сожалению, его так и не исполнили, хотя были попытки. Считаю, что композитор может откликаться на современность не обязательно «в лоб». Порой сам акт творчества – уже является позицией.

– Вы с какого года являетесь членом Союза композиторов? Что-то изменилось в Союзе композиторов за 13 лет вашего пребывания в нем?

– Я в Союзе с 2009-го. Всё меняется. Ушли из жизни многие люди, композиторы старшего поколения. Пандемия очень сильно повлияла на общую атмосферу. Всё кардинально поменялось.

– Вы общаетесь с коллегами? Вы производите впечатление интроверта, живущего вдали от композиторского сообщества, от арт-сообщества, всевозможных тусовок?

– Сейчас общаюсь, в основном в чате, на концертах пересекаемся, на авторском концерте Калимуллина в мае этого года увидела многих, с кем не встречалась очень давно. Если говорить о сотрудничестве, то на предмет гитарных сочинений общалась с Виталием Харисовым, с Трубиным дружеское общение продолжалось все эти годы, до его ухода. 

 Я конечно не стопроцентный интроверт, у меня есть потребность в общении. Но творчество требует уединения. Работая над оперой, я понимала, что лишние впечатления не всегда полезны, приходится выбирать.

– Вами написано много музыки, в разных жанрах. Мечтаете ли вы об авторском концерте?

– Сложно организовать, я не думаю даже об этом. Сложно с исполнением. Целая эпопея. Ведь композитор – это интроверсия, концентрация на сочинении музыки, а она, музыка, нуждается в продвижении, воплощении, исполнении. Это совсем другое, что требует включения экстраверта. В этих условиях трудно найти баланс. В современной ситуации композитор вынужден и сочинять, и набирать нотный текст, и искать исполнителей, и вести страницу в соцсетях и еще много чего другого.

– Складывается такое впечатление, что вы не укоренены в казанскую музыкальную жизнь, вас мало знают в Казани.  

– Одна из причин заключается в том, что я не училась в Казанской консерватории. Несмотря на то, что живу в Казани с 2009 года, мне проще провести концерт в Нижнем Новгороде, где меня больше знают как композитора. Например, мой квинтет исполнял баянист Юрий Гуревич, который сейчас ректор Нижегородской консерватории. Да и другие мои камерные сочинения исполняли музыканты из Нижнего Новгорода. Так получается, что композиторы и исполнители знают друг друга со студенческой скамьи.

После исполнения квинтета Eleison с Ю. Гуревичем и И. Лежневой.
Нижний Новгород, 2009 год

– В последнее время всё чаще стали писать о композиторах-женщинах. Как вы думаете, гендерные различия влияют на творчество?

–Я не разделяю профессиональные компетенции по гендерной принадлежности. У меня было в жизни два случая, когда мне мужчины говорили: «Композиция – это не для женщин, но вы – исключение». В обоих случаях было желание сделать мне комплимент, а получалось выражение превосходства. В творческом плане у меня никаких проблем не было. Всем композиторам, независимо от гендера, в начале карьеры необходимо доказать свою состоятельность, и когда определенный путь пройден, к тебе уже другое отношение.

С коллегами, композиторами-женщинами, Юлией Бек, Еленой Анисимовой и журналисткой Альмирой Касьяновой. Казань, 2014 год

– Кто из композиторов-женщин вам особенно интересен?

– Меня привлекает творчество монахини Иулиании (Денисовой), регента и художественного руководителя Праздничного хора Свято-Елисаветинского монастыря в Минске. Она пишет прекрасную духовную и светскую хоровую музыку.

– Как вы думаете, в современной ситуации больше ли будет создаваться музыки, связанной с русской культурой? Вспоминаются слова Десятникова, что наши композиторы смотрят больше на Запад и на Америку.

– На Запад полезно смотреть, но не надо забывать про свои корни. Мне в свое время пришлось «очиститься» от «помех» и «наслоений». Ведь в консерватории вкус преподавателей влияет на тебя и ограничивает. Не случайно Дебюсси говорил: «Забудьте все, чему вас учили» и ещё «не слушайте ничьих советов, слушайте ветер, в шуме которого звучит история мира». И это действительно так. Я с благодарностью взяла всё, что мне дали. А дальше – другая работа.  Музыка идет из моей души, как чувствую, так и пишу. Даже если все против того, что ты делаешь, надо идти своим путем. И за эту верность тебе воздастся.  

– О чем вы мечтаете? 

– Мечтаю, чтобы мою оперу поставили на сцене, чтобы она всколыхнула сердца людей. А больше всего,чтобы сейчас прекратились военные действия, и настал мир.

Беседовала Татьяна Сергеева, доктор искусствоведения

Все фотографии из архива Н. Варламовой

Ссылка на Увертюру из оперы «О князе Петре и княгине Февронии»:

https://youtu.be/u2-AU6E09b0