Ренат Харис: поэт и политик

Любовь Агеева

13 октября 2001 года

Рената Хариса представлять особо не надо. Его знают и как поэта, автора стихов многих популярных песен, и как видного государственного деятеля.

– Прочитала еще раз ваши стихи – и еще раз убедилась, что вы умеете говорить о сложных вещах с помощью очень простых образов, в основном связанных с природой, ее состоянием. А это понятно каждому человеку. У вас это само собой получается или это часть вашей творческой лаборатории?

– Природа – источник всех художественных образов всех поэтов. Даже сам человек есть природа в ее высшем проявлении. Я до сих пор романтически верую в то, что миллион лет тому назад был каким-то другим проявлением, а сегодня – человек. Кстати, мое имя – от древнелатинского Renatus, то есть «вновь вернувшийся к натуре – жизни».

Человек не может придумать какие-то искусственные методы выражения своих чувств, своих мыслей. Нельзя представляться всю жизнь. Искусственные метафоры рано или поздно будут явлены наружу, и фальшь лжетворчества будет налицо. И таких фактов мы наблюдаем очень много.

Сегодня издается огромное количества книг. Порой различными самодеятельными издательствами – примета нового времени. Рукописи не проходят тщательного отбора. И когда получаешь порой книгу с дарственной надписью, не можешь не видеть, насколько она фальшивая, а потому – серая.

Я в своем творчестве ничего никогда не выдумывал. Как получается – так и получается. Как писал академик Виноградов, писатель – есть стиль. Стиль – это совокупность изобразительно-выразительных средств и миропонимания, взглядов автора, его ощущения окружающей среды, его отношения к различным коллизиям, радостям, вершинам чувств.

Если художник – настоящий, он все видит и воспринимает по-своему, и ему нужно только мастерство для того, что свое видение точно переложить на нотный стан, холст или на белую бумагу. Например, можно быть патриотом на словах, у микрофона, а можно вообще высокой лексикой не пользоваться, при этом безмерно любить свой народ, свою землю.

– Выходит, вы философ в глубине души?

– Если в смысле любить мудрость, то да: я люблю мудрость как движение ума с учетом движения истории. Ведь застывший ум – это не мудрость. Но определиться в ходе самой истории – очень трудно. Куда клонят годы? – вот вопрос!

Говорят, что поэзия не переводима. Я отчасти с этим соглашаюсь. Точно перевести поэтический текст почти невозможно. Скажем, русское предложение строится по одной грамматической формуле, татарское – по другой. Поэтому адекватности в переводе добиться очень-очень трудно. Но у кого метафоры точные, у кого в них заложена мысль, их можно достаточно точно передавать на другом языке. Именно передавать, а не переводить.

– Везло ли вам в этом смысле с переводчиками? И кого вы хотели бы назвать?

– У меня их было мало. Не могу сказать, радуюсь я этому или огорчаюсь. Основной мой переводчик – это московский поет Вадим Кузнецов. Очень интересный сам по себе поэт, метафорически мыслящий, настоящий знаток всего богатства русского языка. И очень хорошо понимающий мою душу, мою метафору. Мои татарские стихи благодаря ему звучат по-русски.

Есть другой подход к переводу: переводят пунктуально все предложения. В моих книгах на русском языке есть и такие переводы. Но они не могут достичь глубины даже конкретного предложения, не то что всего текста. Не могут вытащить ядро мыслей и чувств, которые хранятся в недрах стиха. Такие стихи звучат коряво, не по-русски звучат.

Своими переводчиками могу назвать Равиля Бухараева и Лидию Григорьеву. Их переводы звучат по-русски, несмотря на то, что Равиль – татарин. Он без подстрочника переводит, а потому мне с ним работать очень легко. Для Григорьевой и Кузнецова я вынужден делать подстрочники. Работа настоящего переводчика – по сути, поэтическое переложение стиха на другой язык.

– Это как в музыке, когда в памяти остается не творение автора, а его аранжировка....

– Я считаю: если стихи переводятся на английский, немецкий, китайский, японский, они должны звучать хорошо именно по-английски, по-немецки, по-китайски, по-японски.

– И на каких языках существуют ваши стихотворения?

– Почти что все языки народов СССР. Особенно повезло стихотворению «Монолог тополя». На русский его перевел Вадим Кузнецов, а потом уже с русского переводили многие национальные поэты. Стихотворение опубликовано на якутском, эстонском, грузинском, армянском, болгарском и т.д. Есть переводы на языки ряда зарубежных стран: на турецкий, на венгерский...

– Возвращаясь к своим корням, обсуждая прежде всего свои, национальные, проблемы, отказываясь от традиций советской культуры, не способствовала ли татарская интеллигенция в какой-то степени изоляции национальной культуры?

– Пристальное внимание татарской интеллигенции к своей культуре – факт объективный. Мы долгие-долгие годы были лишены этой возможности. Но это ни в коем случае не говорит о самоизоляции. Татарская культура всегда питалась соками культур многих народов. В годы перестройки пришла пора пристальнее взглянуть на то, что мы имеем. Это никогда не приводит к самоизоляции. Наоборот, чем больше углубляешься в собственную культуру, в ее проблемы, сверяясь с мировым опытом, хочется кое-что улучшить, исправить, добавить...

Так что углубление в собственную культуру, в собственное искусство создает тягу к постижению мировой культуры. А то, что мы имеем сегодня определенную изоляцию, я с вами на сто процентов согласен. Изоляция эта создана неправильным ходом истории. И это очень прискорбное явление, я считаю. Масса объективных условий тому причина.

Я не знаю ни одного – ни татарского, ни русского, ни чувашского, ни башкирского, ни удмуртского писателя, который бы говорил: «Я не хочу переводиться на другие языки». Сам планировал издать к юбилею книгу на русском языке – не получилось. Потому что мои переводчики живут не в Казани: кто в Англии, кто в Москве...

А казанские переводчики... У них появилось столько собственных неимоверно тяжелых забот, что им не до переводов. Кажется, что художественный перевод как профессия нынешним ходом истории России обрекается на исчезновение.

– Соглашусь: есть масса объективных факторов: Советский Союз развалился, у Москвы пропало желание поддерживать национальные культуры... Но нет ли здесь субъективного фактора? Помните дискуссии: с кем мы – с Западом или с Востоком? кто более татарам ценен – Сайдашев или Жиганов?

Когда Диаса Валеева перестали считать татарским писателем – за то, что пишет на русском языке. Были все эти дискуссии полезны для татарской культуры?

– Любая дискуссия полезна, если она является столкновением искренних мнений, а не выдумана в меркантильных целях. Я считаю, что многоцветие языков, многоцветие обычаев, многоцветие культур – это благо для любого государства. Многокрасочность – это признак богатства. А богатство в сфере духовной культуры – это самое главное богатство, выработанное разными поколениями народов на протяжении многих веков.

– Ваша личная биография соприкасалась со многими историческими событиями. Вы были непосредственно в их эпицентре. Учитель русского языка, журналист, редактор газеты, редактор журнала, заместитель министра культуры республики, заведующий отделом обкома партии, народный депутат Республики Татарстан, заместитель Председателя Государственного Совета.

Были какие-то внутренние личностные предпосылки для такой судьбы или это чистая случайность, жизнь так распорядилась?

– Я думаю, и то, и другое. Для того, чтобы знать, случайны те или иные черты характера, те или иные способности человека, всегда всматриваются в родословную. В моем родословном древе есть очень интересные люди. Крупные руководители, а среди рядовых тружеников – Герои Социалистического Труда, а также ученые, даже лауреаты Государственных премий, муллы, композиторы, писатели, даже классики. Классик татарской и башкирской поэзии Максуд Сюндюкле – двоюродный брат моего деда. Один из моих дедов очень хорошо рисовал. До сих пор в деревне, где я родился, в нашем старом доме, его картины висят. Сейчас историю моего рода изучает отец. Он, кстати, заслуженный учитель школы России.

Я знаю своих предков до шестого-седьмого колена. Многие были образованными людьми. И со стороны отца, и со стороны матери есть как люди ученые, так и люди творчества. Вот такой, прямо скажем, не совсем рядовой род. Поэтому если из меня получился, скажем, творческий человек – в этом ничего особенного нет.

– Творческий человек – это все-таки кошка, которая гуляет сама по себе. При этом, по себе знаю, очень трудно встраиваться в какие-то жесткие системы. Это другая жизнь, иной мир ощущений.

А вы, будучи поэтом, оказались в кресле заместителя министра. Вы себя при этом ощущали?

– Никогда ни одна моя работа другой работе не мешала. Положа руку на сердце, говорю об этом. Наоборот, помогала. Вот вы говорили о философичности моих произведений, которая сохраняется даже в переводах. Почему мои стихи философичны? Потому что, благодаря различным должностям, у меня была возможность проникать и умом, и сердцем в различные сферы, различные коллизии жизни. И радости, и горести.

Я встречался с огромным количеством людей. Очень-очень умных, до гениальности. С академиками дружу. Знаю немало простых людей, которые по своей интеллигентности не уступают сами высоким интеллигентам. Они мало образованы, да, но интеллигентность у них на уровне академиков. Очевидно, природа мне дала возможность как-то искренне воспринимать все то, что я вижу, а накопленный опыт – передавать свои ощущения на листе бумаги.

– А какое у вас отношение к прошлой нашей истории? Вы, как и я, были членом КПСС. Мы знаем тех, кто публично открещивается от этого.

– Я никогда не оплевывал свое прошлое. И я никогда не бросал в него камни. Ни в ближайшее, ни в совершенно далекое. Потому что бесполезно. Прошлое можно только анализировать. Я в свое время в одной из центральных российских газет опубликовал статью под названием «Ищи в истории добро». Вот это мое кредо.

Я историю татарского народа, Республики Татарстан знаю неплохо, хотя и не историк. Изучал. Моя последняя поэма называется «Худяков». Она о Михаиле Георгиевиче Худякове. О том самом Худякове, который написал правдивую историю Казанского ханства. И мы должны, и русские, и татары, чтить память этого человека.

История должна быть правдивой для того, чтобы из нее можно было вытащить добро. Лживые истории порождают кривотолки и, следовательно, ложь. А ложь в конечном итоге вызывает огонь на себя. Так появляются малые и большие конфликты.

Поэтому я не ругаю наше коммунистическое прошлое. Не ругаю далекую историю. Я ее изучаю, чтобы извлечь уроки доброты. Надо помнить, что враждовали, нападали друг на друга государства, а не народы.

– У вас такая позиция никогда не вызывала сомнений? Приходилось слышать, как вас обвиняли в том, что вы не слишком активно защищаете в парламенте интересы татарской культуры. Чаще выступаете на русском, чем на татарском… Как мне кажется, вы не из тех, кто привык уздечку натягивать. За это вас и критикуют.

– Меня такая слава не прельщала. У меня есть одно новое стихотворение, в котором я пишу о том, что геройство – очень соблазнительная вещь. Но опасная. Желательно, чтобы в памяти народной сохраниться не геройством, а умом. Я считаю, всегда надо не только 7 раз, а много-много раз отмерить, прежде чем сделать какой-то государственный шаг. Я никогда не был сторонником радикальных шагов.

Приведите в истории пример, когда радикальная мысль или радикальная мера приводила бы к благополучию. Не приведете. Временно можно добиться какого-то тактического успеха. А стратегически любой радикализм проигрывает. Революции всегда строятся на радикализме, но они в конечном итоге уступают эволюции.

Я считаю, что успеха в любом деле в нашей многонациональной, многоконфессиональной стране можно добиться только эволюционным путем. Умом, а не геройством.

– Но были ведь герои – Муса Джалиль, генерал Карбышев!..

– Ими двигало геройство ума, а не безрассудство, удаль.

– Если анализировать вашу жизнь, то что бы вы отметили в качестве вашего вклада в общую копилку республики?

– И все-таки ждете от меня рассказа о героических поступках? Были и подобные. Скажем, творчество Гаяза Исхаки многие десятилетия было запрещено. Мы с профессором Ибрагимом Нуруллиным разработали целую систему возрождения из небытия имени Гаяза Исхаки через журнал «Казан утлары», который я тогда возглавлял, и на свой страх и риск опубликовали его рассказ «Счастье башкира».

То же самое было с творчеством Хади Атласи, нашего историка, с публикацией эпоса «Эдигей», с восстановлением истины о движении «ваисовцев». Любое прикосновение к этим темам в те времена было чревато большими опасностями. Это, конечно, были радикальные шаги, но они подталкивали эволюционное развитие татарской культуры, соединяли временный разрыв в истории народа.

– А если вспоминать вашу работу в Министерстве культуры, что вы на алтарь общественного прогресса положить можете? Вы ведь очень долго там работали.

– Около десяти лет. Главное, наверное, в том, что я не стоял преградой перед так называемой диссидентской мыслью того времени. Могут подтвердить режиссеры театров, драматурги, литературные критики.

– Были времена, когда и это было геройством.

– Свободомыслию я не мешал. Вот что обобщенно могу сказать. Помогал многим композиторам, и материально в том числе. Если посмотреть наш Музей изобразительных искусств, можно найти в его коллекции много произведений местных художников, которые были приобретены по моей подсказке. Подсказывал и идеи каких-то произведений. Никто об этом, конечно, не знает. И не должен знать. Помните, Пушкин подсказал Гоголю сюжет «Мертвых душ».

– А как вы оцениваете свою депутатскую деятельность?

– Я третий созыв в парламенте. Немногие депутаты могут похвастаться, что были авторами закона. Я в соавторстве с юристом Шакиром Ягудиным разработал два закона: «Об упорядочении татарского алфавита» и «О государственных символах Республики Татарстан. Самая большая моя гордость – это результат работы Конституционной комиссии, ее рабочей группы – создание государственных символов Республики Татарстан.

– Почему именно вы стали во главе этой группы?

– На этот вопрос я не могу ответить. Председателем Конституционной комиссии был Минтимер Шарипович Шаймиев, тогдашний Председатель Верховного Совета Республики Татарстан. Почему он меня выбрал в качестве руководителя группы по государственной символике, я не знаю. Это надо спросить его. Но очевидно, моя биография ему что-то подсказала. Я ведь возглавлял отдел профессионального искусства Министерства культуры, знал художников и композиторов, работал с поэтами, драматургами, режиссерами. А без знаний кадров нам бы тогда трудно пришлось.

– Вы сами искали людей, которые могли принять участие в конкурсе, или они сами к вам приходили?

– И так было, и так. Я сам искал, или лучше говорить – мы искали, наша группа искала.

– Почему в ходе обсуждение проектов государственного флага, герба и гимна приобрело политизированную окраску?

– Во-первых, тогда все наше общество было очень идеологизированным. Даже простой народ, не то, что руководители или народные депутаты. Во всем старались отыскать следы идеологии. Многим казалось, что даже цвет и звук – это идеология. Одной части депутатского корпуса не нравился красный цвет, другой – зеленый. Я приводил в пример красный флаг Турции, флаг Италии, государства не исламского, но с зеленой полосой, рассказывал, что означают разные цвета в истории человечества. Но спорящих примирить было невозможно. Спорили о цветах триколора, спорили о ширине зеленой, белой и красной полос...

Однажды показалось, что решения так и не примем. И тогда я прочитал одно свое стихотворение – о том, что «плечом к плечу» стоят Алып с Ильей, «одной Земли, одной Отчизны дети». Совершенно неожиданно для меня предложение рабочей группы было поддержано сессией. Депутаты проголосовали за авторский проект известного татарского художника, лауреата Государственной премии имени Тукая Тавиля Хазиахметова

– Понятно – флаг, понятно – герб. Но почему вдруг такая острая полемика возникла вокруг гимна?

– Особо большой полемики не было, но были разные подводные течения. Некоторые течения были открытыми, вызванными дискуссиями в обществе. Были и скрытые течения, как говорится, из-под полы. Каждому, кто проявлял активность в обсуждении этого вопроса, хотелось, чтобы музыкальным символом республики стала музыка композитора, который нравится ему.

Мы два раза слушали представленные сочинения в исполнении филармонического симфонического оркестра, не объявляя имен авторов: в актовом зале консерватории и в зале заседаний парламента, и при окончательном голосовании абсолютное большинство народных депутатов отдало предпочтение тому гимну, который сегодня звучит – Рустема Яхина.

– Я где-то прочитала, что якобы рисунок белого барса появился чуть ли не случайно: пришел художник – и его сразу пригласили в зал заседаний. И именно этот вариант стал государственным гербом.

– Ничего подобного! Герб вызвал ожесточенные политические дискуссии сразу. Кому-то виделся Зилант, мифический дракон, некогда украшавший герб Казани, кому-то Георгий Победоносец. Однако значительную часть депутатов эти символы, навеянные русской историей, не устраивали. Нужно было найти нечто из истории татарского народа. И ученый Назым Ханзафаров нашел, предложив свою идею художнику Рифу Фахрутдинову. Так на гербе нашей республики появился крылатый белый барс. Естественно, не без споров и дискуссий.

Жаль, что до сих пор мы официально не признаем Ханзафарова соавтором герба.

– Насколько я вижу, вы очень довольны своим нынешним положением: ходите в театр, на концерты, посещаете выставки. Конечно, теперь у вас больше свободного времени…

– Вы не поверите, последние 5 книг я издаю практически целиком из новых произведений. Только в апреле-мае в газетах и журналах были опубликованы четыре моих новых поэмы.

– Это значит, ваша душа сегодня находится в полной гармонии с миром.

– Именно так. Не так давно в Тарту, где я в очередной раз принимал участие в заседании Организации Непредставленных Народов, мне довелось встретиться с лауреат Нобелевской премии мира, доктором философии Далай– ламой. Удивительный оказался человек.«Надо стремиться к внутреннему покою, – говорил он на при встрече. – Покою души.

Если человек не приобретает покой души, он не может дать покой другому человеку, обязательно будет с ним конфликтовать. Значит, и общество будет конфликтное, беспокойное». Исходя из этого его постулата, мы, увы, являемся беспокойным обществом, которое не дает покоя и всем окружающим.

– Ренат Магсумович, как вы считаете, если бы ваш юбилей пришелся на время работы заместителем Председателя Госсовета, он имел бы какое-то отличие от нынешнего? Ведь не секрет, что отношение к нам нередко определяется должностью, которую мы занимаем.

– Не думал об этом. Я вообще-то не сторонник юбилейных торжеств, но друзья и мои дети настояли. Говорят, мне есть что предъявить людям. По сути юбилейных торжеств еще не было. Было чествование в парламенте, где собрались мои коллеги и друзья. По телефону показали фильм обо мне. Я благодарен руководителям школ и детских садов, где в мае говорили о моем творчестве, журналистам, что не забыли о юбилее. Но главное событие, я считаю, – творческий вечер, еще впереди. Вечер должен состояться осенью в театре имени Джалиля.

– Кстати, какой роскошный подарок к вашему юбилею преподнес этот театр! Премьера балета «Сказание о Юсуфе» вышла практически к дню вашего рождения.

– И получила неплохие отзывы. Мы довольно долго работали с композитором Леонидом Любовским над этим сочинением. Кроме либретто к этому балету, у меня есть либретто к еще одному новому балету, к двум оперным постановкам. Все они в работе театра.

– Представить ваше творчество в нескольких словах невозможно. Как бы вы определили самое главное?

– Поэт Ренат Харис и композитор Мирсаид Яруллин являются создателями нового жанра татарского искусства – оратории в. Этот жанр предполагает специальное стихосложение. Захотелось попробовать что-то новое. Среди четырех сочинений этого жанра хотел бы выделить ораторию Яруллина «Человек». Екатерина Кожевникова написала ораторию по поэме «Мулланур» – о Муллануре Вахитове.

Среди композиторов, с которыми чаще всего сотрудничал, могу назвать Рустема Яхина, с которым мы дошли до цикла романсов «Солнечный дождь». Самое большое число песен на мои стихи написано Резедой Ахияровой. Сколько у меня песен – не считал. Говорят – более сотни.

Сотрудничаю только с профессиональными композиторами, среди которых могу назвать Назиба Жиганова, Фасиля Ахметова, Бату Мулюкова, Исмаила Шамсутдинова, Рената Еникеева, Ильгиза Якупова, Аллагнура ? Валиуллина, Фариды Фаизовой… Были случаи, когда писал по их просьбе, случалось песня рождалась на уже написанные стихи. Если же сказать о творчестве коротко...

Написано и издано разными издательствами, в том числе московскими и казанскими, 32 книги, в основном на татарском и русском языках, к юбилею вышел лазерный диск песен на мои стихи. Автор многих сценариев для кинофильмов, театральных, телевизионных фильмов, радиопостановок. Любовь к живописи увенчалась персональной выставкой моих работ в Музее имени Горького.

– В интервью вы любите приводить в пример мысль Горация: «Слова в истинной поэзии должны удивляться своему соседству». Со словом вы работаете постоянно – и как поэт, и как государственный деятель. Насколько эта мысль великого древнего поэта приложима к вашей жизни вообще?

– В истинно разумной жизни события не должны удивляться своему соседству. Только логичная жизнь может стать основой фантастических всплесков ума. А ум – в слове. Я, как мне кажется, живу логично…