Павел Густов: «У меня стать хулиганом не получилось»

Любовь Агеева

16 декабря 2023 года

С актером Казанского театра юного зрителя Павлом Густовым, заслуженным артистом Республики Татарстан, мы говорили после его моноспектакля «Спасти камер-юнкера Пушкина», который он показывал в театральной резиденции «Особняк Демидова».

Поскольку оба были наэлектризованы откликами на первые серии фильма «Слово пацана. Кровь на асфальте», начали беседу не со спектакля, а с «казанского феномена». Тем более что спектакль этому очень способствовал.

— Читаю комментарий: «Посмотрела шестую серию. Это страшно. Меня до сих пор трясет». Но разве задача искусства — напугать? Мне кажется, кино о «казанском феномене» должно было не испугать, а заставить осмыслять тревожные ситуации.

– Это нормальная реакция нормального человека. Но если и вспоминать то, что мы с вами знаем — всё, что в жизни Казани случалось, то именно с этой точки зрения. Нужно показать ситуацию так, чтобы, глядя на экран, зрителям становилось плохо. У любого нормального человека это должно вызвать отторжение.

То, что случилось в нашем городе в 80-х годах, я знаю на личном опыте. Я был тогда подростком. Должен вам сказать, что усилия взрослой части нашего города были правильными, но почему-то они не были эффективными. Сужу по тому, что знаю лучше.

Нам тогда показали документальный фильм «Страшные «игры» молодых». Это было покруче сериала Крыжовникова. Потому что мальчишки в больничных палатах и на кладбище, о которых шла речь, жили с нами в одном городе, возможно, на соседней улице. Но никого из моих сверстников, кто уже был тогда в группировках, кто был настроен на такую жизнь, фильм не отвернул от дворовой компании. Могу судить о реакции на него по своим студентам, которым я фильмы Николая Морозова и Роберта Хисамова показывал. Они понимали «мотальщиков».

Когда мой отец ругал современную молодежь, я, впадая в его настроение, что называется, по-стариковски, поддакивал ему. Мол, нынешнее поколение ничего не видит, кроме интернета. Пока не познакомился с воспитанниками казанской студии Константина Хабенского. Это было начало моей педагогической деятельности.  Было мне тогда 30 лет. А ученикам – 15 лет и меньше.

У меня было тогда два класса: 9-й и 7-й. Я всего пару занятий провел, когда в традиционном разговоре с отцом возразил ему: «Знаешь, батя, ты не прав, и я следом за тобой. Молодежь — это прекрасные люди, адекватные, красивые, внутренне наполненные». Им только нужно помочь, направить их на хорошее».

Отец со мной не согласился: мол, к тебе особые дети приходят. Да, в нашу студию не приходили пацаны из подворотни. Но даже среди них были те, кто уже попробовал себя в другой жизни. И студия могла им помочь найти другой опыт.

Очень он сложный, феномен подросткового возраста. И разбираться в нем мы обязаны, мы — взрослые. Это единственная, на мой взгляд, верная стратегия.

Думаю, что всем, у кого есть дети в этом возрасте, стоит посмотреть сериал вместе с ними. А потом поговорить вместе о том, что увидели.

— А тебя затягивали в группировку? Или даже заставляли в нее входить? Сколько я видела родителей, которые винили всех, только не себя, не своего сына.

— Нет, меня не затягивали. Больше того, я долгое время находился в одной их компаний, точнее —  как бы совсем рядом, не разделяя пацанских  взглядов. Мы оказались в одной спортивной секции. Ребята были старше года на два и не скрывали, что мотаются. Меня это никак не касалось. Более того, бывали ситуации, когда мы оказывались вместе в других городах — в Омске, Волгограде  или   Свердловске, где  были в роли чужаков, они меня могли защитить.

 Конечно, может, они ко мне так относились из-за моего дяди, который, как герой в сериале, был афганцем. Дядя был в числе тех, кто стоял вверху пирамиды всего этого безобразия в Казани. И потому меня особо не трогали, ни в ту, ни в другую сторону.

Но и моих товарищей не затягивали. Так получилось, что я дружил в основном с теми, кто в группировки не входил.  А вот небезызвестный вам Сеня Курченков, мой друг и коллега по ТЮЗу, будучи школьником, приходил домой из музыкальной школы, клал скрипку и шел на сборы своей «конторы». Но всё это закончилось, когда он поступил в театральное училище. И его оставили в покое.

В группировке были как, действительно, трудные подростки, так и умненькие ребята. Эти умненькие приходили в «контору» осознанно. Например, мой одноклассник «пришился» к группировке поселка Левченко, чтобы его не трогали, он там себя уверенно чувствовал. Мы всегда мастера на легкие решения. А это было очень опасное явление.  

— Есть такой молодой политический философ – Павел Щелин. Программы с его участием можно найти на платформе YouTube. Он считает, что если человек не знает ответа на вопрос «зачем я живу?» или, те более, не задает его себе, он никогда не станет хорошим человеком.

— Это похоже на мои личные ощущения, я с ним согласен. Вспоминаю себя в этом возрасте, своих друзей, которым удалось вырваться из кошмара гопничества. Мне в этом смысле помогло театральное училище, которое стало просто фейерверком положительных эмоций. А потом в моей жизни появились барды… В этом смысле для тех, кто взрослел в 90-х, было одновременно и сложнее, и проще. Но по себе знаю — в общем-то можно было лавировать, что мы с друзьями и делали.

Мой сосед, когда я был совсем маленький, учил меня гопническому делу. Слава богу, он оказался плохим педагогом. У меня стать хулиганом не получилось. А у моего одноклассника получилось. И у моего соседа, он тогда в восьмом классе учился (это на секундочку — 14 лет!), и сел за групповое изнасилование. Я его жизнь в дальнейшем наблюдал — она оказалась короткой.

Ну и потом, семья у меня была адекватная, в том смысле, что она была полная. А это важно в подростковом возрасте – чувствовать рядом надежное плечо отца. А у соседа отец был алкоголиком.

Павел Густов в роли Михаила Питунина в спектакле «Спасти камер-юнкера Пушкина»

Видите, что случилось? Мы после спектакля всё равно вынуждены говорить про подростков. Хотя он совсем не про подростков.

— Зато в нем нащупана какая-то тропка, которая может привести зрителей к важным размышлениям. Было бы хорошо показать его всем казанским старшеклассникам. Легко можно убрать то, что не для их ушей – это нетрудно сделать.

— Мы уже многое из сценария убрали. Боялись, учителя нас не поймут, и старшеклассников мы на спектаклях не увидим.

— Начните с гимназий. Там народ более думающий. А после спектакля полезно со зрителями поговорить… Это ведь в традициях Казанского ТЮЗа.

— Я тоже так думаю. Не надо отказываться от этого опыта, пусть он для меня лично немножко тяжеловатый. Подростки — не самые хорошие зрители.

У нас был такой опыт – пришел класс с учителем литературы. Она увидела в названии спектакля имя Пушкина – и подумала, что это спектакль про поэта. Тяжело было работать. Хотя внешне ребята мне не мешали.

Бывает и такое. Вспоминаю спектакль «Лиса и виноград» по пьесе бразильского драматурга Гильерме Фигейредо. Еще до начала увидел, что в зале старшеклассники лет под 15. Как бы не по возрасту им этот спектакль. У меня была небольшая роль, и я имел возможность спуститься в зрительный зал. Подошел к группе ребят на первых двух рядах, которые особо мешали актерам (человек десять их было), чтобы попросить их вести себя прилично. Тихонечко сказал им несколько слов на их, пацанском, языке, чтобы запомнили. Во втором действии увидел – слова подействовали. Это были уже совершенно замечательные дети. И после спектакля даже попросили у меня автограф.

Оказалось, они случайно попали в театр.  И хорошо, что разговор с ними я начал не с угроз, как это часто взрослые делают. И они это оценили.  Очень часто в этом и проблема — что мы не умеем разговаривать с ребятами этого возраста. Это понимаешь, когда, например, в транспорте начинается перепалка с подростками, которые те не уступают место старушке.

— Сейчас хорошая отмашка есть — все в телефоны уткнулись…

— Ну, что сделаешь — мы их такими воспитали. Но если, скажем, женщина зашла, с больными ногами, подошла к парнишке, тихо, без упрека, попросила уступить ей место… Уверен, ни один подросток не откажется.