Если Чацкого некому слушать...

Любовь АГЕЕВА

07 июля 2016 года

Московский театр «Современник» 7 июля 2016 года завершил казанские гастроли спектаклем «Горе от ума» по пьесе Александра Грибоедова в постановке Римаса Туминаса.

Среди зрителей в эти дни была Любовь Агеева.

О спектакле «Горе от ума», премьера которого состоялась в 2007 году, казанские театралы наслышаны, значительная часть публики рецензий на него не читала, но, тем не менее, не испугалась, точно зная, что в основе постановки – классическая пьеса, которую все изучали в школе. Но внимание привлек вовсе не искрометный текст Александра Грибоедова, разошедшийся на цитаты и живущий во многих поколениях. Одним было интересно посмотреть на брата знаменитой Чулпан Хаматовой – Шамиля, которому в этом спектакле досталась роль Чацкого. Другим было все равно, что смотреть – ведь приехал знаменитый «Современник»! Третьи шли «на Гармаша» – актера, известного своими киноролями, наконец, увидели вблизи, на сцене.

Сказать, что на спектаклях «Современника» был аншлаг – значит, ничего не сказать.

Фото автора

Людей не отпугнули дорогие билеты. Их заблаговременная продажа через Интернет позволила побывать в театре имени Камала, где проходили гастроли, всем желающим.

Я уже давно не видела таких очередей. Публика была в основном интеллигентная, и зрители, прежде чем попасть в театр, терпеливо шли в колейке, которая начиналась где-то у касс.

Фото автора

Надо сказать, что отсутствие постоянных гастролей, которыми казанцы были избалованы в советское время, не дает нам возможности постоянно следить за развитием современного театра. Правда, в последние годы кое-какие сдвиги появились. Мы видели на казанской сцене знаменитых актеров Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова, театралы, можно сказать, все знают о пермском театре «У Моста», а с Малым театром из Москвы, можно сказать, дружим домами. Благодаря фестивалю «Науруз» познакомились с театрами мусульманского мира и увидели там много интересного.

Можно назвать не одно событие в Центре современной культуры «Смена», на театральной площадке «Угол», которое открывало нам современный театр с его поисками новых средств выразительности, порой резко отличающихся от того, к чему зритель привык.

Традиционный театр переживаний – теперь уже практически историческое явление. Еще немного, и в российских труппах не останется актеров, которые смогут сыграть по Станиславскому. Когда главное – не в тексте, как зачастую бывало в советском театре, не в режиссерских придумках, которыми так богата режиссерская практика сегодня, а в актерском существовании, когда лицо Смоктуновского, его глаза, его улыбка, его руки скажут гораздо больше, чем слова, которые актер произносит.

На сцене – смешение жанров (драма соседствует с опереттой), экшн, эксцентрика, эксперимент в чистом виде, когда весь спектакль зрители разгадывают режиссерские метафоры. Если хватит терпения…

Шесть вечеров театр «Современник» показывал спектакли, поставленные художественным руководителем Галиной Волчек. Московские критики, для кого традиции Станиславского – главный недостаток современного театра, не раз критиковали ее за традиционность постановок. И хорошо, что она выбрала для казанских гастролей именно такие, традиционные спектакли.  

Гастроли начались спектаклем «Три товарища» по роману Э.М.Ремарка, который я не видела, поэтому впечатлений нет. Отзывы слышала разные. Не привезти этот спектакль «Современник» не мог, поскольку это его визитная карточка. Об этом сказал журналистам директор театра Игорь Попов.

Видела три других спектакля, поставленные по классическим произведениям. «Вишневый сад» по пьесе Чехова и «Горе от ума» по пьесе Грибоедова – классика русская, я бы назвала зарубежной классикой пьесу «Двое на качелях» Уильяма Гибсона. Присутствие в репертуаре театра этого спектакля, в котором заняты всего два исполнителя, возможно только тогда, когда в труппе есть артисты такого высокого уровня, как Чулпан Хаматова.

Каждый спектакль, привезенный в Казань, решен по-своему, но объединяет их то, что главный на сцене – не режиссер, а актеры, благо в труппе «Современника» есть артисты, что называется, первого эшелона. Например, в «Вишневом саде» блистала Неелова в роли Любови Раневской. Никакой манерности, естественно всё, включая обращение к шкафу, которое редко удается современным артистам. Если перефразировать Жванецкого, у них хорошо получается сыграть практицизм и даже цинизм, а тут такая сентиментальность…

Фото автора

Марину Неелову, а также Сергея Гармаша зал встретил аплодисментами, как давних знакомых. Это и понятно: кино – великий промоутер для актера. Представляю, что было бы в зале, если бы в роли Фирса вышел не Николай Попков, а Валентин Гафт.

На спектакле «Двое на качелях» все тепло зала досталось Чулпан Хаматовой, хотя Кирилл Сафронов – «лицо из телевизора». Впрочем, она это заслужила, поскольку прожила часы на сцене на пике вдохновения. Ее партнер, как мне показалось, не остался в обиде. Особенно на втором спектакле, когда в зале был знаменитый казанский актер Вадим Кешнер, первый учитель Чулпан, и Кирилл об этом знал.

Фото автора

На спектакле «Горе от ума» премьером был Сергей Гармаш. Но если поначалу ему аплодировали за само появление на сцене, то по мере развития действия восхищение вызывала актерская игра. Его Фамусов вполне соответствовал нашему представлению об этом персонаже, знакомом со школьных лет, но было в этом образе столько интересного и оригинального, что хотелось смотреть только на Гармаша.

Чувствовалось, что его образ, как и все другие персонажи, были жестко заданы режиссерским замыслом, но Гармаш, по-моему, был максимально самостоятельным. При всей метафоричности режиссерского замысла он играл реального человека, не злого и не доброго, не умного и не глупого, он тебе и деспот, и любящий отец, и Чацкий для него – прежде всего человек семьи, а уж потом – «карбонари».

О постановках Римаса Туминаса много пишут и говорят, его творческой манерой восхищаются. В моем представлении спектакли литовского режиссера в полной мере отвечают суждениям о том, что такое современный театр. Это театр прежде всего режиссерский, когда в партитуре спектакля, как написала Татьяна Мамаева в «Реальном времени», четко расставлены не ноты - междометия.

На симфоническом концерте партитуру читают только музыканты и дирижер, но никак не те, кто сидит в зрительном зале. Они пришли слУшать и слЫшать. Так же и в драматическом театре. Большинство зрителей режиссерские метафоры разгадывать не будет.

В спектакле «Горе от ума» их было так много, что ты просто не успевал их разгадывать. Действо шло сразу в нескольких измерениях – реальном, когда мы видим, что персонаж делает, слышим, что он говорит, воображаемом – когда Чацкого закрывают в комнате, имитируя несуществующую дверь, сначала Софья, а потом Молчалин, но более всего – в метафорическом. Впрочем, театр тем и отличается от реальной жизни, что мы можем многое домыслить, дофантазировать…

Но удержаться на эмоциональном восприятии происходящего не удавалось. Все время приходилось проверять «азбукой гармонию», что для меня, как для зрителя, – первый признак того, что полноценного контакта с искусством не получается.

Какие-то сцены восхищали, и чаще всего это были сцены с участием Петрушки, который из обычного буфетчика в доме Фамусова волей режиссера превратился в некий символ, блистательно воплощенный Евгением Павловым. Петрушка был разный: то бессловесная личная собака хозяина-самодура, кидающаяся на людей, то умный шут, который всем, в том числе и Фамусову, знает цену. Персонаж и по пьесе неразговорчивый, однако, как это бывает в театре, и без слов можно сказать многое.

Было интересно смотреть, как разворачиваются некоторые режиссерские метафоры по мере развития действия. Например, поленница с дровами оказалась очень «разговорчивой». У нее была разная роль в каждой сцене.

Неким центром притяжения режиссер сделал печку в доме Фамусова, которую художник-постановщик Адомас Яцовскис уподобил колокольне Ивана Великого. Как и положено в зимней Москве, вокруг нее все греются, и хозяева, и гости.

Время от времени из печки валит самый настоящий дым, материализуя знаменитый грибоедовский стих:

Когда ж постранствуешь, воротишься домой,

И дым Отечества нам сладок и приятен!

С печки Петрушка посыпает Чацкого чем-то белым, тоже, наверное, материализация абстрактного – пепел на непутевую голову. Если слуга взбирается на печку, как обезьянка, то для Чацкого подставляют лестницу…

Изобретательность Римаса Туминаса впечатляет. Хороша сцена с железными кольцами, которые катает по сцене артист дворового театра. Пожалуй, это лучшая сцена, в которой в полной мере раскрывается хрестоматийный образ Молчалина:

В мои лета не должно сметь

Свое суждение иметь.

Замечательно сыграна сцена раздевания Чацкого в завершение второго действия. Фамусов то ли заботливо помогает внезапно занемогшему члену своего семейства, то ли с радостью натягивает на него смирительную рубашку…

Первый, второй, третий план спектакля… Раскрывать этот кокон – большое удовольствие для театрала. Но тут почему-то удовольствия не было. Некоторые придумки режиссера, которые Ольга Егошина, рецензент «Независимой газеты», назвала «развлекалочками-погремушками», существовали как бы сами по себе. Их было такое бесчисленное количество, и связь некоторых с действием и героями спектакля порой проследить было невозможно. Постепенно начал немного раздражать даже Петрушка – его стало очень много.

В голове все время были вопросы. О том, что Чацкий в спектакле «Современника» – не главный герой, стало понятно быстро. Тогда кто главный: Фамусов, Молчалин? А, может, Петрушка?

Почему Скалозуб так гнусавит? Почему Чацкий все время бегает по сцене? Что добавляет в действие скрипка, которая в разных сценах оказывается то у Молчалина (Владислав Ветров), то у Софьи (Елена Плаксина), то у служанки Лизы, у Грибоедова – Лизаньки (Дарья Белоусова), и почему вдруг у Молчалина появляется флейта?

Почему Наталья Дмитриевна Горич (Елена Плаксина) вдруг оказывается не просто неврастеничкой, а сумасшедшей, и муж во время домашнего спектакля эффектно привязывает ее толстой веревкой к твердой опоре? Откуда вдруг самолет, если Чацкий с первой половины XVIII века просит карету?

Создавалось впечатление, что текст Грибоедова в этом спектакле только мешает. Чацкий проглатывал слова даже в своих знаменитых монологах, и только школьные познания в русской литературе позволяли восстановить смысл произнесенного. А двум персонажам – Репетилову и Загорецкому – было вообще отказано в нормальной речи.

Классическая русская литература оставила нам много сочинений с явным социальным посылом. Одно из самых ярких – комедия Александра Грибоедова «Горе от ума». Как известно, роль Чацкого он «списал» с реального человека – Петра Чаадаева, признанного сумасшедшим за сочинения, в которых он резко критиковал современное ему общество. Вот что Чаадаев написал об этой пьесе в сочинении «Апология сумасшедшего», которое, естественно, издано не было:

«Никогда ни один народ не был так бичуем, никогда ни одну страну не волочили так в грязи, никогда не бросали в лицо публике столько грубой брани, и, однако, никогда не достигалось более полного успеха».

Признаться, я шла на спектакль, заранее предвосхищая режиссерский замысел. Ведь пьеса Грибоедова звучит сегодня очень современно. Не зря некоторые монологи Чацкого в спектакле «Современника» завершались аплодисментами.

Однако я не заметила, чтобы режиссера-постановщика проблемы, которые мучили Грибоедова, занимали. Для современного театра это не новость. Галина Волчек в одном из интервью сказала, что «Современник» намеренно уходит от острой социальности, показывая «просто жизнь».

В чем, кстати, театр поддерживает значительная часть публики. Зачем ей страдания Чацкого, не понятого ни близкими, ни любимой? Ей гораздо ближе семейно-бытовой конфликт в виде традиционного «треугольника»: Чацкий – Софья – Молчалин? Но вряд ли Туминаса интересовал любовный конфликт.

Признаться, меня удивило, что большинство рецензий из Интернета – критические. Несмотря на разницу во мнениях критиков, которые не приняли спектакль литовского режиссера в «Современнике» (большинство рецензий написаны сразу после премьеры в 2007 году), они сходились в одном: Римас Туминас зашифровал в своем спектакле свое отношение к России и русским. Не к тем, которые жили в Москве в XVIII веке, а к сегодняшней России, к нам с вами. И через многие века для него Россия – варварская и дикая.

Несмотря на то, что многие замечания их авторов к спектаклю, на мой взгляд, имеют место быть, с этим мнением не соглашусь. Внимательно прочитала многочисленные интервью режиссера и нашла в одном из них фразу, которая, как мне кажется, выражает его творческое и жизненное кредо и помогает понять, о чем он думал, когда ставил пьесу Грибоедова.

По его мнению, все проблемы, даже самые актуальные и трагические, на сцене подаются через игру и сожаление о человеке (выделение мое). Если взглянуть на спектакль, который я видела, с этой позиции, то сожалеть здесь можно обо всех, в том числе и о Чацком, которого мы традиционно считаем героем положительным. Примечательна цитата из рецензии Алены Карась. «На чемоданах. Таким предстало «Горе от ума» Римаса Туминаса в Современнике»:

Горестен и тосклив этот текст. В нем – не просто желчные заметки оскорбленного и острого ума. В нем – странная и редко различимая на театре боль сиротства, неприкаянности, непомерной и бессмысленной гордыни, отзывающейся юродством и эксцентрической бравадой. В нем – Москва вчерашняя, сегодняшняя и метафизическая, замершая между старым и новым, между Западом и Востоком, между тиранией и либеральной идеей. В нем – история мальчика, уехавшего из дому в поисках свободы, а вернувшегося в поисках утраченной любви и не нашедшего ни того ни другого. История, до боли напоминающая как свою собственную, так и не одну литературную историю. Именно так Туминас открыл этот грибоедовский шедевр, а заодно и описанную им Москву – через свой личный опыт затерянного в Литве русского и прикипевшего к московским печкам литовца.

Новые известия, 11 декабря 2007 года.

Трудно судить о творчестве режиссера по одному спектаклю. Да и не было у меня такой задачи. Меня больше занимали мои собственные ощущения. И еще публика.

Зал вел себя на спектаклях «Современника» необычно. Аплодисменты раздавались после каждой выигрышной сцены, прямо как в цирке или на джазовом концерте. В «Вишневом саде» зрители более других одарили Ольгу Дроздову, игравшую гувернантку Шарлотту Ивановну. Ее соло было очень похоже на клоунаду, а потому я восприняла сцены с ружьем как вставные номера.

В спектакле «Горе от ума» такой же была сцена в домашнем театре. Клоуны – актеры, клоуны – зрители. Меня мучили вопросы: уместна ли яркая гротесковость в прозрачном воздухе чеховского спектакля? можно ли совмещать в одной постановке такие разные по стилистике сцены, как в «Горе от ума»?

Практически всё выступление домашнего театра шло под аплодисменты. И у большинства зрителей никаких вопросов не возникало. Ярко, оригинально, смешно – что еще надо?

Удивительное дело, но спектакль «Горе от ума» безоговорочно понравился двум совершенно разным частям зрительного зала, у которых диаметрально противоположные суждения о том, что такое – театр.

Одни зрители с удовольствием разгадывали «ребусы и кроксворды», заложенные режиссером-постановщиком. Так называемые фестивальные спектакли, рассчитанные на особо подготовленную публику и на жюри, –  такая же примета современного театра, как авторское кино времен Феллини и Тарковского. И это оправдано. Кассовые спектакли театр кормят, а авторские помогают ему оставаться театром.

Других вполне устраивал визуальный ряд, своего рода вводка к интернет-публикации. Если я все поняла по первому абзацу, зачем читать весь текст? Тем более что и в «Вишневом саде», и в «Горе от ума» было достаточно много «приманок», делающих нескучным любой спектакль, если он создан с учетом маркетинговых исследований зрительских потребностей.

Впечатления о спектакле «Горе от ума» сфокусировались в одно целое после прочтения рецензии Александра Архангельского, где есть такие  строки:

И вся возня: и разговор Чацкого с Репетиловым (а говорят они о либеральных ценностях, кстати), и любовь-нелюбовь Софьи и Молчалина, и одиночество самого Чацкого – все это слугам одинаково скучно и непонятно. Им что либералы, что силовики – одинаково начхать: им плевать на любые абстракции – те самые свободы слова и духа. В общем, Туминас создал крайне современный спектакль, даже, может, не догадываясь, как верно он все угадал про нынешнюю Россию. Где главная проблема – не борьба взглядов и убеждений, а отсутствие их, полная каша в голове, абсолютная зацикленность на себе, неспособность к мысли и чувству.

Планета Красота, №11-12, 2007

Вроде о спектакле написано, а получается – о нас с вами. Не отсюда ли скороговорка в программных монологах Чацкого, что их некому слушать?

На первом плане - Шамиль Хамматов

Как, однако, полезно, разгадывать метафоры...

Постскриптум от автора:

Прошу прощения за качество моих снимков. Моя "мыльница" никак не хочет прилично работать в театре. Рассматривайте мои снимки как документальное свидетельство моего присутствия в зрительном зале

Другие фото предоставлены пресс-службой театра