«И свет во тьме светит, и тьма не объяла его»

Любовь АГЕЕВА

30 октября 2016 года

На спектакль «Из глубины… (Художник Винсент Ван Гог)» в Казанском театре юного зрителя меня пригласил актер Павел Гусев, занятый в нем. С грустным послесловием: «Пока его не сняли с репертуара…»

Конечно, я бросила все дела и пришла 21 октября в театр. И попала не только на спектакль, но и на его обсуждение.

«Достаточно радикальный эксперимент»

Сказать, что ничего подобного в Казани еще не делали, значит – ничего не сказать. Режиссер-постановщик Туфан Имамутдинов, с недавнего времени возглавляющий  труппу ТЮЗа, практически сознательно выстраивал на сцене не спектакль, а явление, и думать, что это может безоговорочно понравиться всем зрителям, было бы наивно. Причем, он был совершенно свободен в своем творчестве, поскольку деньги на экспериментальную постановку театр выиграл на конкурсе «Новый театр» фонда бизнесмена Михаила Прохорова.

ТЮЗ пытается работать с двумя аудиториями. Конечно, «живые картины» о голландском художнике Винсенте Ван Гоге (1853-1890) – не для основной аудитории. Однако далеко не все театралы оказались готовы принять эстетику «достаточно радикального эксперимента», как его определил руководитель литературно-драматургической части Камаловского театра Нияз Игламов.

Впрочем, не хотелось бы сужать оценку премьерной постановки лишь к ее экспериментальности. К тому же эксперимент эксперименту рознь. Чаще всего это поиск новых сценических форм или способ для самоутверждения режиссера. Здесь мы увидели поиск новых смыслов, а это совсем другое дело.

Пожалуй, я не смогу рассказать, о чем этот спектакль. У него нет привычного сюжета. К тому же актеры не сказали во время спектакля ни одного слова. Все, что зрителю сообщалось перед началом действия, уместилось в три абзаца программки:

«Художник Винсент Ваг Гог является самым ярким представителем поиска, он – человек-проба, желающий выразиться через самого себя, через свой непростой внутренний мир. Всю свою жизнь Винсент Ван Гог горел страстной любовь к искусству.

Свой подход, свой путь в живописи начался у него с Земли, с крестьян. Ваг Гог зарождался в Темноте, из Глубины и Хаоса. Не получая ни от кого ни малейшего признания, сталкиваясь с непрекращающейся чередой неудач, он оставался верен своей страсти.

Идея данного спектакля – переложить письма художника брату Тео и друзьям на язык музыки, а полотна – на язык пластики через танец Буто. Это авангардный японский стиль. Танцор Буто стремиться к слиянию с природой, апеллируя не к рассудку, а к чувствам зрителя. Акцент на тело, демонстрация его податливости и пластичность – изюминка танца».

К программке прилагались репродукции картин практически не известного нам Ван Гога. Туфан Имамутдинов, предваряя спектакль прямым обращением к зрителям, подчеркнул, что мы увидим ранние его работы.  

Режиссер выбрал форму пластического решения фабулы и очень рисковал – сумеет ли современный зритель, привыкший к развлекательным постановкам, прочитать заложенные в нем идеи и мысли? Подсказок было совсем немного – хоровые и вокальные сцены с русским переводом писем Ван Гога его брату Теодорусу.   Младший брат всемирно известного художника, торговец картинами, всю жизнь помогал Винсенту, и морально, и материально, Благодаря этому старший брат мог полностью посвятить себя живописи.

Всего до наших дней дошло 928 писем гениального художника, более 650 из них адресованы брату. Кстати, письма можно почитать по адресу http://www.e-reading.mobi/bookreader.php/86794/Van_Gog_-_Pis'ma_k_bratu_Teo.html

Амстердам, 9 января 1878

К. М. спросил меня сегодня, нахожу ли я красивой «Фрину» Жерома, а я ответил, что мне гораздо больше нравится уродливая женщина Израэльса или Милле или старуха Эд. Фрера. Что, в сущности, значит такое красивое тело, как у этой Фрины? Физической красотой обладают и звери, может быть даже в большей степени, чем люди, но души, живущей в людях, которых пишут Израэльс, Милле или Фрер, звери не имеют, а разве жизнь дана нам не затем, чтобы мы обладали богатой душой, даже если при этом страдает наша внешность?

Лакен, 15 ноября 1878

Ты хорошо знаешь, что одна из основных истин Евангелия, и не только его, но Писания в целом, – «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Через тьму к свету. Так кто же больше всего нуждается в этом свете, кто наиболее восприимчив к нему? Опыт показывает, что тех, кто работает во тьме, в черных недрах земли, как, например, углекопов, глубоко захватывают слова Евангелия и что они верят в них».

 Режиссер задумал материализовать сам процесс творчества, показать рождение нескольких конкретных картин: «Женщины-горняки, переносящие уголь», «Сеятель», «Селяне, несущие хворост и снежный пейзаж», «Копатели картофеля», и «Едоки картофеля».

Винсент Ваг Гог. «Женщины-горняки, переносящие уголь»

У меня не хватит специальных знаний, чтобы оценить спектакль профессионально. Могу лишь передать свои впечатления и процитировать некоторые выступления в ходе обсуждения, которое состоялось после спектакля.

Кстати, сам факт такого публичного обсуждения и то, что на него осталась большая часть зала, о многом говорит. ТЮЗ ищет свое место в культурном пространстве города, хочет найти СВОЕГО зрителя, и это вызывает уважение. 

Признаюсь, о новой постановке Туфана Имамутдинова до спектакля ничего не читала. Когда поняла, что увиденное далеко от традиционного спектакля, с тревогой подумала, что не все зрители досмотрят до конца. Так оно и случилось.

Винсент Ван Гог. «Сеятель»

Но что поразило – ушло мало, и люди уходили тихо, чтобы не мешать другим. И в этом была не столько демонстрация своего неудовлетворения, как иногда случается, сколько признание в том, что увиденное не поддается расшифровке. Язык символов понятен только тем, кто его знает. Как, собственно, любой язык.

«Мой танец родился из грязи»

Я могу чисто теоретически предположить, как трудно драматическому актеру разговаривать со зрителем языком танца. Да еще такого непривычного, как японский буто.

Официальная история этого стиля, который называют культурным феноменом современности, начинается с 1959 года, когда состоялся первый спектакль, поставленный Тацуми Хидзиката. Он и дал название новому стилю – «Танец тьмы», или на японском – «Анкоку буто». Позже название сократили до «буто» (или Буто).

В подтверждение смысловой правильности такого имени Тацуми Хидзиката неоднократно заявлял: «Мой танец родился из грязи». Что это означает?

Согласно одной из трактовок, в движениях танцоров буто нет ничего характерного для «высокого» искусства: высоких прыжков, символизирующих возвышение над всем миром и стремление к жизни «небожителей», демонстрации своего превосходства в мимике. Напротив, полусогнутые колени, глаза, опущенные вниз и смотрящие как будто внутрь, показывают, что человек притягивается к земле и к самой обычной жизни со всеми мелкими вещами.

Спектакль и начинается с земли. Это не метафора. Земля, в которой в первой сцене  «купается» актер Ильнур Гарифуллин, самая настоящая, и зрители ощущают ее запах.  

Движения танцоров – как при замедленной съемке.  В кино рапид применяется чаще в отдельных сценах, а тут практически весь спектакль – рапид. И дополнительные трудности для актеров.

Не скрою, что прежде всего наблюдала за Павлом Густовым, которого знаю по другим ролям. Не могла не заметить, что он с большим творческим подъемом примеряет на себя нечто неизведанное и непознанное. Актерам очень полезен такой опыт.

Восхитила народная артистка Галина Юрченко, актриса, творческая жизнь которой прошла в основном в традиционном театре. Она лепила свой образ не только пластическими средствами, но и всем своим существом. Все-таки опыт театра переживаний дает много.

Кроме того, в спектакле заняты Эльмира Рашитова, Елена Качиашвили, Анатолий Малыхин, Нияз Зиннатуллин и Ильнур Гарифуллин.

Про актеров во время обсуждения сказали немало теплых слов. Они «удивительно органичны» в этом спектакле, хотя работа здесь далека от того, что актеры делают обычно. По мнению доцента кафедры русской и зарубежной литературы КФУ Елены Шевченко, тюзовские актеры раскрылись в этой постановке по-новому.

Равноправным создателем спектакля, наряду с режиссером, стала московский хореограф Анна Гарафеева, которая несколько лет изучала танец буто в Японии. Большую часть репетиционного периода заняла работа актеров с ней. Она началась с постижения специфики стиля буто, с понимания возможностей человеческого тела.

Туфан Имамутдинов рассказал на встрече со зрителями, как рождался спектакль: 

«Хореограф ставил не сами движения – он ставил образы. Актеру давались указания – ты должен идти так, будто шагаешь по слову «ностальгия». Или же – в твоем животе рой бабочек, тебе хорошо, но вот они начинают вырываться наружу каплей крови – заставь увидеть твои чувства при этом.

Понимаете, Буто – это очень личный танец – его нельзя точно изобразить, можно лишь прочувствовать».

Ценным для меня было мнение специалиста в области хореографии. К сожалению, она не назвала своего имени. Если не ошибаюсь, это была педагог-репетитор Татарского театра оперы и балета имени М. Джалиля Диана Багаутдинова. У нее не было ни одного замечания к танцу,  и она нашла очень теплые слова в адрес ДРАМАТИЧЕСКИХ актеров.

Поразительно, но  сюжет спектакля складывался в голове сам собой, и по мере развития действия ты начинал понимать, про что спектакль. Не только про одного художника, пусть и такого великого, как Ван Гог. Разве муки творчества сегодняшнего его собрата, выбирающего свой путь в искусстве и мечущегося от света софитов, ради которого приходится жертвовать собой, к своему природному естеству, не напоминают нам его терзания? Он искал свое предназначение не в парадных залах богатых дворцов, как некоторые его современники, рисующие портреты, а в шахтах Боринажа, крупнейшего центра добычи угля в Южной Бельгии, рисуя крестьян, ремесленников, рыбаков, жизнь которых наблюдал в Голландии в 1881-1885 годах.

Ван Гог в это время создал серию картин, выполненных в тёмных, мрачных тонах. Отсюда эстетика тюзовского спектакля – свет появляется только в финальной сцене, когда все его герои собираются за одним столом (картина «Едоки картофеля», 1885).

Лишь в Париже в палитре Ван Гога мы видим светлые тона и цвет. Как бы компенсируя мрачность первого творческого периода, он приходит к импрессионизму. Как написано в одном очерке о художнике, Ван Гог «обращается к свету, который не может быть назван просто дневным, — в нём есть несомненный оттенок сверхъестественного, художник ищет всё более правдивое выражение тайны человеческого существа и болезненной жаждой духовности выделяется из общего течения импрессионизма».

«Звездная ночь» – одна из самых узнаваемых картин Ван Гога

Но это будет потом…

Это надо уметь не только смотреть, но и слышать

Спектакль имеет как бы два течения: танец и музыка. Лишь изредка мы слышим звон падающих капель, чьи-то голоса, точнее сказать – шепот.

На встрече со зрителями выяснилось, что известный татарский композитор Эльмир Низамов вошел в репетиционный процесс позднее всех. Он предложил поразительное музыкальное решение спектакля. Думается, что было это не так просто, ведь перевести прозу (а тут вообще – письма) на язык музыки – задача сверхсложная. Ведь звучащий текст (пение a capella) несет в этом спектакле не только содержательное начало. Он, как и танец, обращен к чувствам зрителей.

В программке указан состав вокального квартета, который собрался специально для этого проекта. В него вошли  два победителя Республиканского молодежного фестиваля эстрадного искусства «Созвездие - Йолдызлык» Алексей Родионов и Елена Никитина, солистка Государственного камерного хора РТ Ксения Романова и студент Казанской государственной консерватории имени Н.Г. Жиганова Денис Стебунов, лауреат международных конкурсов (педагог по вокалу Екатерина Лейдер).

Как рассказал Павел Густов, на первых спектаклях певцы пели прямо в зале, на балконе. Между ними и сценой были зрители. По его мнению, это очень сильно влияло на эмоциональный настрой и артистов, и зрителей. Мы слышали вокальные партии в записи, но на мой эмоциональный настрой это никак не повлияло. 

Какие-то письма звучали в исполнении отдельных певцов, но большинство исполнял ансамбль.  Голоса чудно сплетались, как цветы в венке. Слова порой звучали рефреном, и в этот момент тебе уже было не столь важно, что они означают…  

Я была не единственная, кто отметил это. Мы увидели вполне современный театральный опыт, когда слово не первично, это один из элементов спектакля. Театр становится все более визуальным, его надо уметь не только смотреть, но и слышать. Он обращается не столько к сознанию, сколько к подсознанию, а в это время действуют совершенно другие законы восприятия.    

Я попросила Эльмира Низамова рассказать, как шел процесс работы над спектаклем, и он пояснил, что режиссер предоставил ему полную свободу творчества. Туфан Имамутдинов полагал, что танец и музыка должны существовать параллельно, не влияя друг на друга. Но когда появилась музыка, стало понятно, что это невозможно, и в танцевальные сцены были внесены некоторые коррективы.

О тесной связи музыки и танца говорила в своем выступлении Елена Шевченко. Причем, по ее мнению,  музыка здесь не иллюстративна, только ее взаимодействие со всем остальным происходит не по законам гармонии, а по законам диссонанса.

Кто-то не увидел большого смысла в сцене с палками.  А Елена Николаевна прочитала ее как одну из основных в спектакле. Люди показались ей слабыми растениями, которые всеми силами тянутся к свету.

Декорации нового спектакля очень аскетичны. В программке нет даже имени художника-постановщика, но это, несомненно, Лилия Имамутдинова. Она же – художник по костюмам. Художник по свету – Иван Матис (Франция). Свет вполне можно назвать одной из составляющих декораций, а то и всего спектакля. Иван Матис намеренно отказался от современных технологий, используя традиционные театральные софиты.

А ваше мнение?

Своими впечатлениями при обсуждении спектакля поделились как известные персоны: поэт, журналист, сценарист, педагог Айрат Бик-Булатов, режиссер Мензелинского театра драмы Дамир Самерханов, главный балетмейстер татарского ТЮЗа Нурбек Батулла, доцент КФУ Елена Шевченко, искусствовед Разия Султанова¸ так и просто зрители, в основном молодые. Оказалось, что некоторые уже видели этот спектакль раньше. Премьера, как известно, состоялась еще в марте нынешнего года. 

Туфан Имамутдинов, Эльмир Низамов и Нияз Игламов

Во время обсуждения спектакля высказывались разные мнения. Кто-то, как я, смотрели спектакль, как завороженные, от начала и до конца. Кто-то по-настоящему вошел в его ауру не сразу. Были и те, кто по мере развития действия уставали от метафорического контекста и, выступая, советовали режиссеру как-то разнообразить действие. Например, обратиться и к «яркому» периоду творчества Ван Гога.

Увы, современное искусство приучило нас измерять спектакли и фильмы по степени динамичности сюжета и числу внешних эффектов. А потому последняя сцена, подводящая зрителей к картине «Едоки картофеля», воспринималась зрителями легче.

Некоторых угнетало обилие темных красок, но Елена Шевченко не согласилась с такими оценками. По ее мнению, в спектакле гармонично сочетаются танец, музыка, свет и… цвет. Да, именно цвет. Он присутствует даже во время самых мрачных сцен в начале спектакля, правда, вербально, в тексте писем.  

Один молодой человек  заметил некий терапевтический эффект от увиденного – будто ты болел и постепенно выздоравливаешь. И специалисты по искусству с ним согласились.  На наших глазах происходило рождение образа, «из темноты, из телесной косноязычности». И это был довольно болезненный процесс.

Во время обсуждения главный режиссер театра и постановщик спектакля Туфан Имамутдинов услышал много советов о том, как не только сохранить спектакль «Из глубины…» в репертуаре, но и привлечь к нему внимание. Были даже советы что-то в нем изменить, пойдя навстречу, так сказать, «широкой общественности».

С какими-то замечаниями нельзя не согласиться. Например, стоит ужать сценическое пространство, поскольку с боков зрительного зала не видно, что происходит на части сцены. А потому не все увидели «огромный диск, повисший в правом верхнем углу сцены. В зависимости от освещения он менял свой цвет от бледно-желтого до кроваво-алого. В какой-то момент театральный прожектор освещал грубые веревки, на которых висело плоское бутафорское солнце. И оно становится похожим на гонг или бубен шамана - мистический инструмент, необходимый для колдовских ритуалов: вызова дождя, предсказания будущего, избавления от страхов».

Я этот диск не видела, поскольку сидела на последнем месте справа. Узнала о его существовании из рецензии в «Вечерней Казани».

Видимо, стоит учитывать и то, что зрительный зал в ТЮЗе плоский, а потому первую сцену увидели только несколько рядов.  

Вообще разговор состоялся интересный, заинтересованный и важный. Много было выступающих. Кого-то попросили заранее, кто-то брал слово по ходу обсуждения. Модератором разговора был Нияз Игламов, который старался не давить своим авторитетом, даже в завершение дискуссии ограничился дипломатичными суждениями, больше говорил о прокатной судьбе новой постановки ТЮЗа.

Новый тюзовский спектакль многого требует не только от артистов, но и от зрителей. Но это не тот случай, когда устаешь разгадывать режиссерские ребусы. Ты или  втягиваешься в орбиту действа, и тогда тебе откроется новый мир – или магия спектакля обходит тебя стороной. Его нельзя смотреть отстраненно, с холодным любопытством.

Нечто подобное я испытала, когда только с третьего раза вчиталась в роман Андрея Платонова «Котлован», не каждому читателю открывающего свой поразительный язык.

Некоторые зрители заметили, что спектакль вызывал у них состояние, похожее на медитацию. Специалисты подтвердили наличие внушения, заложенного в ткань спектакля скорее всего сознательно.

Фото Елены Сунгатовой

Выступающие отметили удивительную цельность явленного зрителям мира, который существует по своим законам, и они имеют счастливую возможность попасть в его объятья. 

Согласна с мнением Елены Шевченко – театру не стоит плестись в хвосте у публики, которая «в основной своей массе консервативна и малообразована». Театр должен задавать тональность, открывая незнакомый мир. У нее нет сомнения, что после тюзовского спектакля зрители включат дома свои компьютеры и узнают и о Винсенте Ван Гоге, и о его творческих исканиях. 

ПОСТСКРИПТУМ

На днях  Театр юного зрителя узнал хорошую новость. Спектакль «Из глубины… (Художник Винсент Ван Гог)» будет представлен на всероссийском театральном конкурсе «Золотая маска» сезона-2015/2016 сразу в четырех номинациях:  «Современный танец/спектакль»; «Работа балетмейстера/хореографа» (Анна Гарафеева); «Работа композитора в музыкальном театре» (Эльмир Низамов); «Работа художника по костюмам в музыкальном театре» (Лилия Имамутдинова).   

 Снимки предоставлены пресс-службой театра