Качаловский театр: «в поисках утраченного оптимизма»

Любовь АГЕЕВА

18 ноября 2016 года

Казанский академический русский большой драматический театр имени В.И. Качалова новой премьерой – комедией Уильяма Шекспира «Укрощение строптивой» – решил вновь позабавить своих зрителей.

На премьере 18 ноября побывала Любовь Агеева.

Как и предыдущая премьера – «Дон Жуан», спектакль «Укрощение строптивой» поставлен намеренно театрально, тем более что литературная основа позволяла сделать театр в театре.

Поклон с режиссером-постановщиком Игорем Коняевым. Фото: Татар-информ

Сюжет можно пересказать в нескольких предложениях. У одного богатого дворянина из итальянского города Падуи есть две дочери, которым пора замуж. Младшая, Бьянка, может сделать это только после брака своей старшей сестры. Но Катарина отличается таким ужасным нравом, что жениха ей подобрать практически невозможно. Лишь Петруччо удается смирить ее свирепый нрав.

Начну свои заметки со знакомства с режиссером, лауреатом Государственной премии России Игорем Коняевым, нашим гостем из Санкт-Петербурга. О многом говорит тот факт, что он лауреат Национальной театральной премии «Золотая маска» за драму «Московский хор», поставленной им по пьесе Людмилы Петрушевской в МДТ – Театре Европы. Кстати, я видела это спектакль, его показывали по телевидению.

Коняев начинал в МДТ с 1995 года как режиссер-ассистент в студии театра. В 1987-1989 годах работал актером в театральных студиях. В 1995 году окончил СПГАТИ, актерско-режиссерский класс Льва Додина. Будучи студентом, участвовал в создании и был актером в спектаклях «Gaudeamus» и «Клаустрофобия».

Ученик Додина – для меня это уже высокая характеристика. Если хороший ученик, значит, не будет угождать плохим зрительским вкусам, даже если будет ставить спектакль-шлягер (назову так постановки, которые ставятся   для привлечения максимального числа зрителей). Тем более если имеет дело с бессмертным Шекспиром. Уже многие века имя этого драматурга сохраняется в людской памяти, потому что его сочинения – на вечные темы.

«Додин многому научил. Прежде всего научил ничего не бояться и обязательно добиваться результата. Он действительно заставлял нас делать то, на что мы никогда самостоятельно не решились бы. Нужно было заставить себя разрушить внутренние стереотипы» – это цитата Коняева из Интернета, которая о многом говорит.

Игорь Григорьевич родился 28 января 1963 года в Кабардино-Балкарии. Долгие годы ставил спектакли в разных городах России, на 5 лет задержался в Рижском русском театре имени Михаила Чехова. С 2016 года он главный режиссер Санкт-Петербургского театра музыкальной комедии.

В интервью корреспонденту казанского сетевого ресурса inkazan.ru, которое он дал до премьеры, режиссер ушел от характеристики актеров, с которыми ему пришлось работать в Качаловском театре. Сказал, что лучше это сделать после первого спектакля.

«Если у нас получится спектакль, если будет успех – я думаю, мы будем очарованы друг другом. Если же у нас успеха не будет, то артисты будут меня вспоминать с горечью, да и у меня, кроме чувства вины перед ними, тоже ничего не будет. Театральные люди очень суеверны. Много мистики, много всяких примет, поэтому заранее не поздравляем, не восхищаемся. Одним словом, делаем все, чтобы не спугнуть успех. Пока не наколдуем, не радуемся».

После разговора с Геннадием Прытковым, который занят в этом спектакле, я поняла, что актеры были бы очарованы режиссером в любом случае – так он им понравился. Прыткова лично поразила истинно питерская интеллигентность гостей (кроме режиссера, это художник-постановщик Ольга Шаишмелашвили и художник по свету Денис Солнцев).

Когда актеры вспоминают репетиции как важные вехи своей творческой биографии – это дорогого стоит. И это не были воспоминания о поисках оригинальных режиссерских находок, которых в этом спектакле очень много. Это было послевкусие совместной работы, когда актер учился чему-то очень важному. Несмотря на свой творческий опыт.

Думаю, что поставить так называемый кассовый спектакль гораздо сложнее, чем серьезную драму для фестивального показа. Чтобы при этом твое озорство (а именно там мне хочется оценить некоторые сцены новой постановки) не воспринималось как простое заигрывание с публикой.

Царапнуло, пожалуй, только упоминание популярного магазина «Бехэтле» в одной из сцен, и это на фоне очень бережного отношения к тексту Шекспира, а также довольно неожиданные жесты, которыми не пользуются в приличном обществе.  А все остальное, даже неожиданное появление Петруччо в спортивном костюме фирмы Адидас, только рассмешило. Мне не мешали экстравагантные наряды, содержащие элементы современного молодежного стиля: спортивные костюмы, бейсболки и кроссовки популярных брендов, а также рэперские штучки «команды» Люченцио, музыкальная мешанина из классических мелодий и современных ритмов.

В интервью корреспонденту газеты «Санкт-Петербургские ведомости» Игорь Коняев признал, что «выразительные средства современного театра, увы, становятся грубее, агрессивнее, физиологичнее. На сцене стало модно эпатировать, скандал стал частью театрального успеха, за него платят деньги.

Тонкую художественную работу, которую нужно делать долго и кропотливо, не думая о скандале, сегодня создавать трудно. Конечно, куда проще деструктивными проектами вызвать шок, играть на низменных чувствах публики».

В другом интервью наш гость  признался, что, ставя спектакль, он опирается на ощущение времени:

«Любое время диктует проблемы, о которых необходимо размышлять. Мне кажется, что эта пьеса суперактуальна. Если б это было не так, я бы за нее не брался. С другой стороны, сатира сегодня и 400 лет назад – наверняка отличаются. И мы, увы, не можем воспроизвести ту, что была раньше».

Он говорил о другой пьесе, но все-таки – о классике, которая не умирает вместе со временем, в котором появилась та или иная пьеса.

Современные режиссеры, ставя классику, неизменно думают о современности, а потому пьесы того же Шекспира у хорошего постановщика не будут смотреться музейным экспонатом. Но было бы наивно думать, что Коняев осовременил классический конфликт только внешними средствами. В этом смысле очень показательна роль Мадам, интересно представленная Александром Малининым.

Сначала мне было смешно разглядывать его манеру поведения, его платье, бороду на лице Мадам, однако довольно быстро я поняла, что режиссер неспроста придал Мадам внешность победителя (победительницы) песенного конкурса «Евровидение» 2014 года Кончиты Вурст (псевдоним 25-летнего певца из Австрии Томаса Нойвирта). Увы, это примета нашего времени, так сказать, высший пилотаж в стремлении привлечь к себе внимание. Можно даже пол поменять. Театр в жизни…

У меня всегда было странное впечатление о творчестве великого английского драматурга. Автор, который погубил в своих пьесах десятки людей, писал и  веселые комедии на вполне бытовые темы, и прежде всего это «Укрощение строптивой».

Но в том-то и дело, что даже в таком сюжете, при всех комических ситуациях, эта пьеса полна глубокого смысла. Причем, каждый режиссер черпает его с разной глубины. Можно поставить спектакль прямолинейно – и пригласить зрителя порассуждать над последней сценой – какая все-таки жена лучше, Катарина или ее сестра Бьянка? Можно сделать темой вечную войну мужчины и женщины, поговорить о ее причинах и тайном смысле.

А вот мнение об этом сюжете легендарного Валентина Плучека, спектакль которого до сих пор идет на сцене Московского театра сатиры:

«Сейчас очень не хватает именно ренессансного восприятия жизни, как радость. Какое-то отсутствие кислорода, анемия... И я, минуя помутненное сознание зрителя, хочу обратиться к его подсознанию – через Шекспира. В «Укрощении...» – никакой тенденции, он и она, извечное противостояние, и оба – и Петруччо, и Катарина – заряжены такой силой жизнеутверждения – с цепи сорвались просто! В общем, вспоминая Марселя Пруста, могу сказать, что нахожусь «в поисках утраченного оптимизма».

Эти слова сказаны давно, но, кажется, только сегодня можно в полной мере понять их смысл. Нам всем порой не хватает энергии «жизнеутверждения», может, потому, что мы ищем ее не там, где следует. Не зря говорят, можно быть счастливым в нищете и несчастным в богатстве.  

Как мне показалось, спектакль качаловцев зацепил меня как раз этим оптимизмом, необыкновенной, можно сказать – бешеной энергетикой. Я, и думаю, что не только я, не успевала следить за всеми этими кульбитами, в которых наверняка были и режиссерские задумки, как гонка на «лошадях», и актерские импровизации (чего стоит танец Геннадия Прыткова в роли старого жениха Бьянки Гремио – просто бенефисная роль!).

Блистал Илья Славутский, он же Лорд и Петруччо (женщины, берегитесь таких мужчин!). Интересно было смотреть за перерождением Катарины, которую играла Елена Ряшина. При довольно скупом наполнении роли автором пьесы пытался быть значительной фигурой Михаил Галицкий в роли Баптисты, отца Катарины и Бьянки. Это актеры, которых я знаю, видела в других спектаклях, а потому их явление здесь было для меня интересным и неожиданным. Как мне показалось, актерам самим было интересно в предложенных обстоятельствах.

В этом спектакле вообще не было ни одной проходной роли. Всего одна сцена была у Юрия Дмитриева, но как филигранно он сыграл роль портного! Даже второстепенные персонажи – слуги, они же псы, были вписаны в этот водоворот событий как активные персонажи.

На этом фоне выделялся только один актер, который удивлял своей скованностью на фоне полного раскрепощения своих коллег. Иногда мне казалось, что ему самому не очень уютно на этом празднике жизни. И ладно бы личный неуспех – слегка провисла, во всяком случае, для меня, вся сюжетная линия Бьянка – Люценцио. А она тоже много значила в этом водовороте событий. 

Не назову фамилию актера. Узнала, что его театральная жизнь началась совсем недавно, и вспомнила, что Василий Качалов в своей первой работе в казанском театре, который сейчас носит его имя, не всем понравился. Так что по одной роли не судят…

Вновь, как и в «Дон Жуане», потряс Марат Голубев. Пожалуй, впервые в Качаловском театре я видела спектакль без занавеса. Войдя в зрительный зал, мы увидели ярко красную конструкцию (спектакль решен в бело-красно-черных тонах) с фигуркой скелета наверху. Надпись «Весь мир – театр» не оставляла сомнений, что нам предстоит.

И все время, пока не раздался третий звонок, на приподнятой части сцены лежала фигура, то ли кукла, то ли человек. Я довольно долго следила за руками, которые застыли в позе движения, и когда уже точно решила, что это кукла, стало ясно, что это актер Марат Голубев в роли мертвецки пьяного Слая.

Я, как и другие зрители, была зачарована веселым финалом, в котором соединились реальность и игра. Вместе со всеми веселился Слай, для которого всю эта историю разыграли, как по нотам, да так, что он не понял, сон это был или явь.

И только после спектакля, уже по дороге домой, я поняла, что не могу ответить на несколько вопросов. Полюбил ли Катарину Петруччо, этот завоеватель по натуре, ведь его решение посвататься было сугубо практичным?

А для меня основа в браке – деньги, -

То будь она страшней, чем смертный грех,

Дряхлей Сивиллы, злее и строптивей

Сократовой Ксантиппы, даже хуже? -

Намерений моих не изменить ей,

Хотя б она и стала бушевать,

Как шторм на Адриатике свирепой.

Хочу я выгодно жениться в Падуе,

  И будет брак мой в Падуе удачен.

Действительно ли смирилась Катарина, полюбив будущего мужа? Как не полюбить такого выдумщика? Помните пушкинское: «Чем меньше женщину мы любим/ Тем больше нравимся мы ей)? Или только сделала вид, что подчинилась его воле? Еще одно народное присловье: муж – голова, а жена – шея.

...Я увидела, что копья наши -

Соломинки, что сила наша – слабость

Безмерная...

За шутовством и иронической буффонадой я пропустила режиссерские и актерские подсказки.
А они наверняка были. Хорошо бы еще раз посмотреть этот веселый карнавал масок, живущих по законам людей, чтобы увидеть эти подсказки.

Впрочем, может, их и не было. Режиссер дал нам возможность самим разобраться, чем все это закончилось.

Только одну режиссерскую метафору я не могла вставить в букет своих впечатлений. Мне очень понравились костюмы, понравились декорации, простые по конструкции, но многозначные по ходу действия. Однако в стремительном течении спектакля не могла соотнести разрозненные буквы, которые время от времени появлялись над сценой, и слова на элементах красной конструкции, которые тоже время от времени можно было прочитать. Не просто слова, а обозначение человеческих пороков, живущих многие века после Шекспира.

Пока не нашла  в Интернете представление о будущем спектакле Игоря Коняева. У режиссера была еще одна сверхзадача, которую он определил так:    

«Все, о чем писал Шекспир, к сожалению, живет и сейчас. Человек рождается для того, чтобы напакостить на этой земле, он не может совладать с собственными страстями. Написано 450 лет назад, а звучит, как будто бы вчера. Форма может быть любой, стилистика может быть любой, главное, чтобы люди узнавали ситуации, чтобы в этих ситуациях они узнавали свое несовершенство».

Получается неожиданная ассоциация, увы, мной не прочитанная – человечество с трудом формулирует некие правила жизни, которые помогают «совладать с собственными страстями», но они тут же рассыпаются, как слова, на отдельные буквы – и все начинается снова:

Было у отца две дочери…

Наверное, нехорошо признаваться, что ты что-то не понял в спектакле, но для меня это не просто факт моей журналистской работы. Ставя кассовый спектакль, наполняя его клоунадой и легко читаемыми аллюзиями, аплодисментами встречаемыми залом, режиссер может сказать нам что-то очень важное про наше «несовершенство», и ты еще долго будешь примерять на себе маску Катарины или Бьянки…

Только в таком случае человечество, смеясь, расстается со своими пороками.

Снимки предоставлены пресс-службой Качаловского театра