Микеланджело Буонарроти от Паолы Пехтелевой

Любовь Агеева

22 апреля 2020 года

Если бы не знакомство с Ольгой Пехтелевой, книгу «Я, Микеланджело Буонарроти…» я точно бы не прочитала. Она издана в Москве, в издательстве Delibri, скромным тиражом в 500 экземпляров и в продажу в Казани не поступит.

Если бы даже она попалась мне на глаза, то могла бы не обратить на нее внимания, хотя название точно  бы заинтересовало, как и фамилия автора на обложке – Паола Пехтелева. Среди моих знакомых есть Пехтелева, только зовут ее Ольга. Это заведующая музеем Благовещенского собора. Мы познакомились с ней, когда выяснилось, что она внучка первого заведующего кафедрой журналистики Казанского государственного университета имени В.И. Ульянова-Ленина, созданной в 1962 году. Я училась на отделении журналистики в 1965-1970 годах.

Когда мы беседовали с Ольгой Александровной о ее деде (очерк по результатам нашей встречи в музее Благовещенского собора опубликован в «Казанских историях» в рубрике «История в лицах» – Иван Пехтелев, ученый, педагог, первый заведующий кафедрой журналистики КГУ), она сообщила, что работает над книгой. Поскольку тема беседы была не о ней, а о ее деде, информация в памяти не застряла.

И вот в конце прошлого года Ольга Александровна сообщила, что книга напечатана и она может мне ее подарить.

Впереди были январские каникулы, во время которых я хотела прочитать роман о знаменитом итальянском художнике, но по разным объективным обстоятельствам сделала это много позднее. И очень порадовалась, что заранее взяла у автора интервью, поскольку в обстановке самоизоляции по случаю нового вируса встретиться точно бы не удалось. Какие-то вопросы появились уже после прочтения, Ольга Александровна ответила на них по телефону. Например, объяснила, почему на обложке у нее другое имя. Оказывается, когда она жила за границей, ее так звали. Она подписывает этим именем все свои художественные сочинения. Признаюсь, на момент нашего разговора я не была знакома ни с одним из них. Просто восприняла как констатацию – Ольга Александровна уже давно пишет стихи и сказки.

 – Бамбино, какой ты, однако, шустрый. – Добрейшая Урсула эмоционально отреагировала на столь ранние попытки младенца познавать мир. – Ой, да что с тобой? Синьор Лодовико, синьор Лодовико, взгляните же скорее, какое, однако, дитя странное. Чего это он?

Мальчик лежал неподвижно, и его лицо выражало одновременно и блаженство от впервые увиденного, и восторг, и непосредственное детское изумление. Урсула и Лодовико проследили за взглядом ребенка: в чистом синем небе итальянского горного предместья парил орел, непокорный, свободный, одинокий, мощными движениями широких крыльев он распарывал воздух и врезался в его благоухающую гладь гордым броском победителя. Младенец Микеланджело неподвижно смотрел на птицу. Отец и служанка также застыли как зачарованные – волнение мальчика передалось и им. Лодовико очнулся первым и уже иначе, очень внимательно, посмотрел на сына:

– Чудной ты у меня какой-то. Не такой как все. Другой.

Такова была характеристика ребенка, которому от роду было всего ничего.

Другой – это был приговор для Микеланджело на всю его оставшуюся жизнь. Он будет другим во всем. Все, чем станет он заниматься, все, что станет он делать, будет другим. Микеланджело всегда и во всем будет поступать по своему, привнося в любое дело оттенок своего «я», своего уникального гения. Он никогда не будет исполнителем чьей-либо воли, хотя всю жизнь проработает на заказ.

 Интервью – это другая публикация. На этот раз хочу поделиться своим впечатлением от прочитанного.

Когда читала, поймала себя на мысли, что бессознательно растягиваю удовольствие и читаю мелкими порциями. Обычно книгу, которая мне нравится, заглатываю быстро. Конечно, роман Паолы Пехтелевой – сочинение объемное, но дня три хватило бы, тем более что я после болезни еще не могла работать за компьютером.

Наверное, мне очень хотелось как можно дольше пребывать в Италии времен Микеланджело Буонарроти. Я, конечно, имела какие-то сведения об этом выдающемся художнике, была во Флоренции, где он прожил значительную часть своей жизни, видела его знаменитую фреску в Сикстинской капелле Ватикана. Наслышана о династии Медичи, об эпохе Возрождения и инквизиции, но, как оказалось, знания эти столь поверхностны, что при чтении пришлось несколько раз заглядывать в специальную литературу.

На этой картине Сандро Боттичелли изображены многие реальные лица его современников

Ольга Александровна адресует свой роман тем, кто знает гораздо больше меня, а потому не разжевывает исторические факты, пишет без оглядки на невежество будущего читателя. При этом сама демонстрирует чудеса осведомленности в теме.

Порой у меня складывалось впечатление, что она жила в Италии в XV веке, была знакома и с Микеланджело, и с его высоким покровителем – Лоренцо Медичи Великолепным, и с другими художниками, имена которых знакомы мне в основном по их работам, которые я видела в картинной галерее Уфицы, в городе Флоренции. Она в таких деталях описывала Флоренцию, Рим, что я словно перемещалась туда на время, пока читала.

– Микеланджело, ну, здравствуй, дорогой мой художник. –  Папа ласково встретил своего строптивого скульптора. – Спасибо тебе за Болонью. Знаю, тебе там нелегко пришлось. Но и мы здесь тоже не дремали.

Тихий, ссутулившийся, исподлобья поглядывавший на рассыпающегося в любезностях Папу, Микеланджело молчал. Начало речи Юлия II не предвещало ничего хорошего. «Что он от меня еще хочет? Какой еще шутовской колпак на меня нацепят? Дали бы заняться гробницей, только ведь Браманте украл у меня весь мрамор, да вот, кстати, про «не дремали»... Микеланджело, услыхав последнюю фразу Юлия II, дернулся и решил поговорить об украденном камне. Однако Юлий II знаком  остановил его, так как не был настроен выслушивать жалобы. Папу поглотил новый замысел.

– Браманте, давай-ка расскажи, что ты придумал для Микеланджело.

Микеланджело застыл и стал похож на мраморную статую. Его смуглое от природы лицо приобрело неприятный грязновато-синюшный  оттенок. Папа даже взволнованно спросил:

– Микеланджело, что с тобой?

Скульптор, не отрываясь, смотрел на Браманте, а тот прятал глаза, куда только мог. Однако Микеланджело всякий раз ловил его взгляд и вперивался в его глаза своим колючим, испытующим взором.

– Эй, черноглазый, оставь моего архитектора в покое. – Папа понял, что дело приобретает нешуточный оборот. Микеланджело очнулся и полуиспуганно-полусердито взглянул на Папу.

– Браманте, давай, рассказывай о своем плане. – Юлий II хотел уже поскорее  закончить столь неприятно начавшийся разговор.

– Микеланджело Буонарроти, флорентийский скульптор, – Микеланджело поднял свой взор на Браманте, но тот не отрывался от бумаги, – Папа Юлий II, повелеваем тебе

Расписать плафон и фасад Сикстинской капеллы Ватикана фресками.

– Мне? Расписать? Фресками? – тихо прошептал Микеланджело и обратил свое лицо к Юлию II.

Папа увидел лицо своего скульптора и почти пожалел о том, и одобрил замысел Браманте. Но отступать было не в характере делле Ровера.

– Микеланджело, мы хотим насладиться твоим гением в полной мере. Поэтому ты поработаешь на нас как живописец.

- Но я скульптор... – Микеланджело чуть не плакал и говорил поэтому очень-очень тихо.

- Не шепчи, Буонарроти, я ничего не слышу. Что ты сказал? Ты скульптор? Ну и чудесно! Сегодня ты скульптор, завтра – живописец. Мы знаем, ты учился этому ремеслу у маэстро Гирландайо.

Поскольку я не профессиональный рецензент, обычно, знакомясь с каким-то художественным явлением – романом, фильмом, спектаклем, сначала оцениваю его с точки зрения того, что лежит на поверхности, то есть с содержания. В этом смысле роман о Микеланджело представляет огромную ценность, поскольку передает исторические события в ярких красках, в доступной форме. Мы не находим особых подробностей о творческом процессе великого флорентийца, каких обычно бывает много в биографических сочинениях. Автору интересно другое – Микеланджело как личность.

Она свободна в выборе фактов из биографии художника, однако к концу романа начинаешь понимать, что эта свобода четко очерчена авторским замыслом. Перед нами сугубо личностное восприятие гения. В некоторых главах автор даже позволяет себе говорить от первого лица.

Портрет Микеланджело Буонарроти

Повествование начинается с раннего детства, что позволяет читателям узнать, что формировало характер Микеланджело. Впечатления детства, проведенного в семье кормилицы, жизнь в доме Лоренцо Великолепного, учеба в его Академии, долгие годы активного творчества (а Бог дал художнику 89 лет жизни), непростые отношения с коллегами-художниками, маленькие радости и большие страдания – автор разворачивает перед нами трудную судьбу художника как длинный свиток, эпизод за эпизодом, и мы видим, как тяжело быть гением среди простых смертных. При этом Микеланджело предстает перед нами не как абстрактный символ богоизбранного, что вполне может быть к нему применимо, а как человек реальный, как говорится, из пота и крови.

Роман Паолы Пехтелевой - это одна из немногих книг, когда ты, даже не будучи литературоведом, можешь восхищаться его формой. Тут важно не только то, про что написано, но и как написано. И это КАК порой по своему воздействию даже сильнее событийного ряда.   

Она много цитирует «Божественную комедию» Данте. Смею предположить, это случается, когда автору не хватает конкретных фактов из жизни художника и личных эмоций. В ткань повествования органично включены и другие поэтические цитаты. Названия многих  глав – на итальянском. Среди переводчиков на русский есть и Паола Пехтелева, что лишний раз подтверждает ее глубокую погруженность в итальянскую историю, в стихию итальянского языка. Не зря говорят – хочешь лучше понять народ, изучи его язык. 

Автор знает итальянский, что называется, изнутри, для нее это не просто запас слов и правила их соединения в предложения, а нечто большее. Это целый мир, и она в нем не гостья. Точно так же она знает историю Микеланджело.

Обычно, когда читаешь художественный текст про реального человека, критически оцениваешь каждую деталь, раздражает любое отклонение от его биографии. Увы, очень часто свобода автора превращается в откровенное своеволие, когда за вымышленными подробностями исчезает правда факта.

Это точно не про роман Паолы Пехтелевой. Ты веришь каждому ее слову, каждому образу, каждой картинке, будь то флорентийский пейзаж, подробности диалога между героями или внутренние переживания главного героя. Хотя она  думает за Микеланджело, показывает окружавший его мир своими глазами. Многие эпизоды романа воспринимаются так,  словно речь идет не о конкретном человеке. Настолько вымысел органично соединен в нем с реальностью.   

Включенные в мой текст фрагменты романа – тому лучшее доказательство.

 Зима 1563/64 года была на редкость противной. Микеланджело все равно ездил верхом. Мозг не сдавался. Мощные аккорды его недюжинного здоровья разлетались по всему одряхлевшему телу. Он разговаривал со своим мозгом, уговаривая его передохнуть перед вечностью. Как молодой лев, посаженный в клетку, мозг его выражал свое неудовольствие и ярость от непривычного состояния плена. Почувствовав, что его пытаются коварно заглушить отварами из трав и расслабляющим массажем, мозг начисто отказывался подчиняться врачам и объявил им войну – бессонницу. «Вот и конец, – подумал Микеланджело, – началась агония моего «я». Какая-то часть Микеланджело Буонарроти уже в могиле, какая-то упаковала вещи и готова к переходу в вечность, а какая-то пытается уцепиться за эту жизнь. Бессмысленно и глупо. Да, киска?». Кошка, пригревшись на груди Микеланджело, подняла к нему свою мордочку и попыталась его лизнуть.

Бессонница ухудшила состояние художника. Боли усилились, но он оставался в сознании.

Портрет Микеланджело Буонарроти

Не могу не отметить, что роман написан красиво. Согласна – нельзя так  непрофессионально определять своеобразие авторского языка, но в данном случае именно это слово лучше всего передает мое впечатление от изящного стиля Паолы Пехтелевой. В повествовании  много оригинальных метафор и сравнений, которые могут быть рождены только в ощущениях натуры поэтической, видящей мир совсем не так, как все.

Паола Пехтелева

Закончила Московский государственный лингвистический университет. Кафедра классической филологии привила навечно вкус к античной драматургии и неистребимое желание разгадать тайны этрусского языка.
Стажировка в Belle Arts School of New York развила преданность классическому английскому и сентиментальное отношение к Американскому Югу.
Осознание своего умения излагать мысли в поэтической форме пришло довольно поздно - после 25 лет. Сказался опыт, переработанный в житейскую мудрость, наверное. . .

Так представляют Паолу Пехтелеву  на сайте «Стихи.ру»

Как оказалось, у Ольги Александровны богатый опыт художественного творчества. В Интернете можно прочитать ее стихи. После этого многое станет понятно и про книгу о Микеланджело Буонарроти.  Хотя это – проза, причем первое обращение автора к такому сложному жанру, как роман.

Паола Пехтелева

На холмах Тосканы тишина,
Льётся серебристый лунный свет.
В бархат ночи облеклась страна
Нет ни поражений, ни побед.

Боже, как красиво уезжать
Ночью с флорентийского вокзала.
Будто тебя вышли провожать
Борджиа и Сфорца и Мессала.

Как красиво разлиты огни
Над старинно-дивною столицей.
Техника с налётом старины
Долго мне в России будет сниться.

Напоследок радостная новость для тех, кого заинтересовал роман Паолы Пехтелевой «Я, Микеланджело Буонарроти…». Его можно найти в сети по адресу https://www.litmir.me/br/?b=672885&p=1 – «ЛитМир. Электронная библиотека». Через Интернет можно купить даже печатную версию. Пока она не разошлась…

 Потолок Сикстинской капеллы – роспись потолка Сикстинской капеллы представляет собой известнейший цикл фресок Микеланджело, созданный в 1508-1512 годах и считающийся одним из признанных шедевров искусства Высокого Возрождения. Сложнейшая задача была поставлена перед ним папой Юлием II – скульптору Микеланджело не приходилось осуществлять столь масштабную работу в технике фрески, причем в рекордно кроткие сроки.

 «Страшный суд» (итал. Giudizio universale, букв. «Последний суд» или «Последний приговор») — фреска Микеланджело на алтарной стене Сикстинской капеллы в Ватикане. Художник работал над фреской четыре года — с 1537 по 1541. Микеланджело вернулся в Сикстинскую капеллу двадцать пять лет спустя после того, как завершил роспись её потолка. Масштабная фреска занимает всю стену позади алтаря Сикстинской капеллы.

Давид – мраморная статуя работы Микеланджело, пятиметровое изваяние стало восприниматься как символ Флорентийской республики и одна из вершин не только искусства Возрождения, но и человеческого гения в целом.

В настоящее время оригинал статуи находится в Академии изящных искусств во Флоренции