Наша жизнь добрыми глазами Людмилы Колесниковой

Любовь Агеева

04 ноября 2022 года

Людмила Колесникова подарила мне свою первую, как указано на обложке – художественную книгу. Она называется «Вождь семейного племени».

Издала она ее на свои деньги небольшим тиражом – родственникам, друзьям, хорошим знакомым. К сожалению, сегодня это обычное дело. Сами пишем – сами издаем.

Книгу подготовили к печати в Издательском доме Олега Маковского.  Иллюстрации Владимира Колесникова, брата автора – профессионального художника. Это несколько офортов из серии "Уходящие дворики".

Я написала предисловие, в котором впервые оценила публично не Колесникову-журналистку, а Колесникову-писателя. Хотя в принципе уже давно знаю особенности ее стиля. Приведу его полностью:

Если бы я не знала, что Людмила Толмачева  (в девичестве Колесникова), моя коллега по «Вечерней Казани», написала повесть «Вождь семейного племени» о своей бабушке,  я бы точно подумала, что читаю художественное произведение, написанное от первого лица.

У Людмилы, несмотря на большой журналистский опыт, есть этот дар – видеть жизнь, как видит ее художник, человек, способный воспринимать окружающий мир в образах. Ее бабушка по материнской линии Александра Семеновна Григорьева, баба Саня, она же Шура, оставившая в ее жизни огромный след, воспринимается удивительно живой, реальной. Кажется, видишь, как она говорит, как улыбается, как хмурится…

«На Рождество бабушка учила меня первой молитве. Плохо понимая смысл старославянских слов, я добросовестно зубрила текст. И по совету бабушки ходила с этой молитвой к пожилым соседкам и ее младшей сестре «славить» Христа. Женщины ставили меня в передний угол под иконостас, где я вытягивалась в струнку от важности момента и выпаливала текст. За это получала, где денежку, где сладкий пирожок, где яблоко и бежала к бабушке.

– Деньги прибери, – деловито учила хозяйственная бабушка, подавая мне кошку-копилку. – Это тебе на аменины. А яблочки сгрызи».

Хорошо зная Людмилу (мы дружим, по-моему, с 1969 года, когда вместе работали в Казанском ветеринарном институте, в редакции многотиражки «Бауманец»), я только теперь понимаю, кто формировал ее характер, мягкий и твердый одновременно, откуда ее привязанность к семье, дому, двум дочерям, внукам. Семья всегда была у подруги на первом месте. Не работа, как у меня и многих других коллег. Что, впрочем, не помешало ей стать известным журналистом.

Еще одна цитата из ее повести:

«За эти годы мне довелось встречать самых разных людей – очень известных и нет, необыкновенно умных, одаренных, талантливых, с поразительными биографиями и судьбами, на фоне которых жизнь моей бабушки может показаться не такой уж необычной. Но чем дальше уходит от меня эта женщина, тем более величественным предстает ее образ».

Мне знакомо это чувство. В зрелом возрасте по-особому осмысляешь роль близких людей, тех, кто всегда был рядом, но не вызывал особого журналистского интереса. И мир оцениваешь уже не большими историческими событиям, очевидцем которых тебе довелось быть, не знакомством с именитыми персонами, а милыми подробностями семейного быта, запавшими глубоко в душу и востребованными только сегодня.

Мы с Людой вспоминаем эти подробности по-разному. Просто у нас разное видение жизни. Это было хорошо видно по нашим материалам, когда «Вечерняя Казань» писала о «казанском феномене». Я «феномен» анализировала с точки зрения проблем, которые он высветил, а моя подруга изучала его в поломанных судьбах конкретных подростков. Помню, как много было откликов на ее очерк, написанный в декабре 1987 года, об убийстве гопниками из поселка Караваево шестиклассника, который попал на чужую территорию. Если память не изменяет, мальчик был глухой и не слышал, когда его традиционно спросили: «За кого мотаешься?».

Ее повесть запоминается не столько своей содержательной стороной, сюжетом, как сказал бы литературовед, сколько образом главной героини. Он – тот стержень, на который автор нанизывает свои детские воспоминания. И о том, что она слышала, и о том, что видела сама. И тут всё важно – и биографические подробности о жизни бабушки, и словесные картинки, которыми Людмила рисует ее портрет:

«Но вот на пороге появляется бабушка. Нарядная, с просветленным взором, благоухающая куличом. На ней – лучшая праздничная, шерстяная коричневая кофта, тщательно отглаженная кашемировая черная юбка. На голове - белоснежный, аккуратно подсиненный платок, повязанный замысловатым способом под подбородком так, как покрывались донские казачки. В руках у бабушки тоже белоснежный, только марлевый аккуратный узелок. В нем на плоской тарелке высится башенкой кулич с сахарной «головой». Он со всех сторон обложен сторон крашеными яйцами. Узелок мастерски завязан сверху, чтобы, не дай Бог, помялся кулич или разбилось яйцо.

– Ты, девка, вот что, – голосом, не терпящим возражений, обращается бабушка к маме. – Обряди мне малую в церкву. Вымой ее, надень самое лучшее. Пойдем с ней куличи святить».

Как видим, Людмила не прибегает к особым художественным средствам русского языка. Тем не менее, она пишет – будто вяжет на спицах многоцветный узор. Слова вроде простые, подробности самые будничные – а не оторваться от чтения.

Фото из семейного альбома: 1757 год. Стоят: отец Иван Васильевич и мама Александра Ильинична. Сидят: дедушка Илья Федорович, Людмила в 5 лет и бабушка Александра Семеновна

Пишет она о своей бабушке – бабе Сане, Шуре, а перед тобой образ всех наших бабушек, в жизни которых, может, счастливым и было только общение с внуками.

Такими же реальными, как бабушка, представляются другие герои повести: ее мама Александра Ильинична, которую бабушка звала Шуревной (с какой болью написано о ее похоронах, случившихся в ковидную лихолеть – «Скорбный день пришелся на великий праздник Крещения. Покойников в тот день хоронили на том кладбище больше десяти. Сначала я не поняла, почему мы так долго сидим в катафалке. И вздрогнула, услышав почти армейскую команду: «Строго по одному – заноси!»), отец – ветеран войны Иван Васильевич Колесников, прошедший молодым офицером с боями с 1941 по 1945 год фронтовой путь от Воронежа до Венгрии и Чехословакии, служивший в конце сороковых годов в Белоруссии, в городе Бобруйске – «В домашнем семейном альбоме хранится масса пожелтевших черно-белых фото отца в военной форме с неизменным орлиным взором, видимо устремленным в светлое коммунистическое будущее»), прадед Семен («высоченный и широченный голубоглазый мужик, про каких говорят, косая сажень в плечах. Он очень похож на Льва Толстого. У него окладистая русая борода и огромные руки, мозолистые, разбитые тяжелой деревенской работой. Моя детская ладошка в них терялась»), дядя Николай, «тиран-красавец» («мать «делилась с ним последним куском и не садилась за стол, пока тарелку щей не относили на половину дома ее непутевого сына. Всякий раз спрашивала: «А Коле налили?»).

Люда никогда особо не интересовалась политикой, с ней не всегда можно обсудить «болячки» нашей жизни. Иногда разговор поддержит и даже может сказать свое мнение, но всё это вне сферы ее интересов.

Пожалуй, впервые, прочитав повесть, я узнала, как сочетается ее личная история с историей страны, с горькими отметинами того времени. Как всегда, выражено это не многословными рассуждениями, не шокирующими фактами – сказано как бы между делом:

«Замуж бабушку выдали в 17 лет. Согласия у молодых тогда никто не спрашивал. Все за них решали родители. Жениху, моему будущему дедушке Илье, было 18 лет. Он приходился семье бабушки дальним родственником из соседней деревни. Оказался у них по воле трагических событий. В его крепкой мужицкой семье росли одни сыновья. Для трех старших родители уже присмотрели невест и собирались женить. Но для того, чтобы отделить парня, нужно было купить ему коня. Купили трех, всем трем братьям.  Лошади и оказались причиной того, что семья дедушки попала в разряд кулаков. Их раскулачили и выслали в Сибирь, где семья сгинула по дороге. И как потом дедушка ни пытался найти своих родных, их следы затерялись. Вспоминая о них, он всегда плакал.

Дедушка был последним сыном в семье. В момент раскулачивания 17-летнего перепуганного мальчишку спрятали у себя родители бабушки. А затем поменяли парню фамилию и женили на старшей дочери. И хотя до свадьбы молодые едва знали друг друга, они прожили в мире и согласии более 70 лет. Хороший муж и дочь (моя мама) оказались главной удачей в судьбе бабушки. В остальном ей довелось хлебнуть столько горя, сколько хватило бы на несколько жизней».

Меня нисколько не удивило, когда Люда однажды сказала, что пишет повесть. Удивляло другое – почему ее до сих пор не тянуло к этому делу? Ведь у нее явные литературные способности. Это было видно по каждому ее газетному материалу, когда жизнь изучалась не через логические схемы анализа, а через людские характеры, когда очерк похож на рассказ. Могла бы уже давно писать повести и рассказы, публиковать книги, как делают наши одаренные литературным талантом коллеги. У нее вышла всего одна книжка, из газетных очерков. Не так давно ее просматривала – сегодня они воспринимаются как рассказы.

Впрочем, ответ на этот вопрос очевиден – сейчас, когда чуть меньше стало семейных забот – дочери сами мамы и с внуками хлопоты уже не такие, как раньше, самое время сесть за компьютер и написать первые строчки: «Моей дорогой бабушке Александре Семеновне Григорьевой и всем-всем родным посвящается».

Дочери Алла и Аня

Но была еще одна причина, о чем Людмила пишет в первой главе. Повесть начинается с событий не столь отдаленных, случившихся с ней самой:

«Дней рождений у меня два. В январе, когда я родилась в Белоруссии у мамы с папой в военном городке. И в августе, когда в 64 года меня вытащили с того света».

У Людмилы случился микроинсульт, причем в тяжелой форме – в реанимацию она попала без сознания и очнулась только через двое суток.  Как подруга пишет, благодаря тому, что она буквально купалась в море любви и заботы своих родных, быстро пошла по поправку. Во многом это была огромная заслуга Анны и Аллы, ее дочерей. Не зря же говорит народная мудрость: что посеешь, то и пожнешь… В жизни, как в эстафете – один передал второму, тот – третьему…

Не могу не привести еще одну цитату из книги:

 «Страдая больничной бессонницей, видела, как рано утром к остановке спешит первый троллейбус. А глубокой ночью бежит одинокий прохожий. Больше всего в те мучительные часы, проведенные без сна, я вспоминала о бабушке, которую считала своим ангелом-хранителем и прародительницей нашего рода. Думала о том, что раз осталась жива, то непременно должна оставить память о ней своим детям и внукам. А также о моей семье, детстве и самых родных, давно ушедших людях. Иначе с моим уходом оборвется важная часть семейной истории. И мои дети и внуки никогда не узнают о людях, которые дали мне жизнь, воспитали, закалили характер. Сделали такой, какая я есть: не сгибающейся перед жизненными ветрами и чрезвычайно любящей этот мир».

Оказывается, в схожих обстоятельствах мы с ней думали одинаково. Попав в 2019 году в реанимацию, я тоже думала о том, что раз осталась жива, то непременно должна написать о своих близких.

Наверное, это единственный случай оставить о них память, передать ее дальше. Как эстафету.

 Люда признается, что от идеи книги до ее реализации прошло целых 7 лет. Острым стало желание последнего года. Видя, как мы с Олегом Маковским собираем деньги для издания двухтомника с повестями нашей коллеги Елены Чернобровкиной, она как-то сказала мне: «Я решила никому не доставлять хлопот - издам сама». 

«Как журналист-газетчик, привыкший иметь дело с конкретными фактами, я считаю, что жизнь сейчас такова, что не нужно ничего выдумывать. Только умей впитывать, замечать, анализировать происходящие события и по возможности максимально интересно, ярко и живо подавать их. Фантазировать и домысливать не имеет смысла, читатель сразу почувствует фальшь. Не зря говорят, что жизнь – лучший художник. Она подбрасывает нам такие сюжеты, которые не выдумаешь» - пишет она.

Людмила и Владимир Толмачевы с внучкой

Повесть о бабушке занимает только часть книги. Остальные рассказы наверняка знакомы читателям «Казанских ведомостей», где они публиковались под рубрикой «Санта-Барбара по-казански». Здесь она назвала их рассказами со счастливым концом. Тридцать рассказов – тридцать сюжетов из реальной жизни, увиденных автором, оставшихся до поры до времени зарубками в памяти. Собранные под одной обложкой, они дают хороший срез нашей жизни вдали от политических потрясений и публицистических рассуждений. Но если подумать, то это настоящий учебник доброты, человечности и жертвенности. Мы порой сожалеем, что всё это ушло из нашей жизни. Может, и ушло, ведь рассказы писались в разные годы. Но когда люди живут именно так - не только для себя, но и для других, становится как-то теплее…