Алмаз Монасыпов: композитор от Бога и человек большой души

Татьяна Сергеева

28 сентября 2025 года

В июле 2025 года исполнилось бы 100 лет Алмазу Монасыпову, композитору, дирижеру, педагогу, человеку, многосторонняя творческая и исполнительская деятельность которого является бесценным вкладом в национальное искусство Республики Татарстан и России.    

О своих встречах с Алмазом Закировичем Монасыповым в интервью Татьяне Сергеевой рассказывает дирижер, скрипач, Фуат Хамитович Абубакиров, заведующий музыкальной частью Татарского академического театра имени Г. Камала в 1965-2025 годах.

Алмаз Закиирович МОНАСЫПОВ (тат. Алмаз Закир улы Монасыйпов), 11.07.1925, Казань — 24.07.2008, Москва), дирижер, педагог, заслуженный деятель искусств РСФСР (1987), народный артист РТ (2000), заслуженный деятель искусств ТАССР (1969), лауреат Государственной премии ТАССР им. Габдуллы Тукая (1991)

— Фуат Хамитович, вы хорошо знали Алмаза Закировича Монасыпова и по работе в театре, и еще раньше. Когда и где вы познакомились?

— Судьба мне подарила встречу со многими выдающимися музыкантами, композиторами, актерами. Среди них – Алмаз Закирович, композитор от бога и человек большой души. Впервые я с ним познакомился в 1967 году в Казанской консерватории, где он был дирижером студенческого симфонического оркестра и одновременно учился на дирижера у Исая Эзровича Шермана. Я был на последних курсах консерватории, когда Шерман «передал» студенческий оркестр Монасыпову, и с интересом наблюдал за ним, как тот осваивает дирижерское дело.

— Каким вам запомнился Алмаз Закирович?

— Он был невысокого роста, обаятельный, юморной, мог подшутить над студентами, особенно, над духовиками — за их «киксы». Мы не чувствовали разницу в возрасте, хотя определенная дистанция была между нами. От него исходило душевное тепло и доброжелательность.

Дирижировал Алмаз Закирович артистично, несколько театрально, но все было удобно и понятно в его дирижерских жестах. В то время в студенческом оркестре играли Герман Крушельницкий, Лев Векслер, Евгений Пустовалов, Юрий Самарский, Альберт Гильфанов, то есть музыканты, которые потом составили ядро «Рахлинского» оркестра. Авторитет Монасыпова для нас был безупречным, и мы обожали репетиции с ним. Я и в оперном театре его видел и слышал на спектаклях. И там музыканты относились к нему уважительно и с симпатией.

После спектакля «Русалка» с артистами оперы. Крайний справа – Азат Аббасов, исполнитель партии Князя. Конец 60-х годов XX века

— Вы слышали Алмаза Закировича как виолончелиста?

— Нет, не пришлось. Знаю, что он был учеником Рувима Львовича Полякова, как мой папа. То, что он был виолончелистом, помогало ему устанавливать хороший контакт с музыкантами. Он всем, и особенно струнной группе, давал очень точные и ценные исполнительские советы.

— Что вам особенно близко в творчестве Монасыпова?

— Пожалуй, два его сочинения навсегда остались в моей душе и памяти. Первое – это Соната для скрипки и фортепиано, которую мы играли с Резедой Сабитовской на конкурсе камерных ансамблей в Москве. Именно это яркое произведение Монасыпова, полное молодого воодушевления, помогло нам раскрыться как «национальному дуэту». Мы стали дипломантами этого конкурса. Эту Сонату я играл и на выпускном экзамене по камерному ансамблю.

Второе произведение Монасыпова – это симфония-поэма «Джалиль», которую мы исполняли студенческим оркестром под управлением автора. Ее музыка настолько сценически наглядна, что ее образное развитие раскрывается, словно жизнь героев спектакля. Неслучайно позднее, в 1981 году, несколько фрагментов из этой симфонии-поэмы я включил в спектакль театра имени Камала «Монлы бер жыр» («У совести вариантов нет») по пьесе Туфана Минуллина.

Особенно пронзительной в этом спектакле была последняя сцена, «Перед казнью», в которой Муса Джалиль с другими заключенными пели на три голоса татарскую народную песню «Сиблэ чэчэк» («Опавший цветок»). Финал был настолько сильным, что зрители в зале плакали.   

— Чем отличался Монасыпов как дирижер?

— Он, как никто другой, чувствовал татарскую музыку, ее неповторимую орнаментику. И это передавал нам, студентам оркестра, когда мы играли его сочинения.

На концерте в Актовом зале консерватории. 1971 год

— К каким спектаклям театра имени Камала Монасыпов написал музыку?

— К пяти спектаклям. Они все очень разные и по драматургии, и по музыкальному решению, и по сценической судьбе.

Первый из них, спектакль «Урал суы буенда» («На берегу реки Урал»), поставленный в 1958 году по пьесе Мирхайдара Файзи шел до меня, и музыка к нему не сохранилась. В то время ставилось много спектаклей, которые не задерживались на сцене.

Второй – «Нэркэс» по пьесе Туфана Минуллина (1972 год постановки). Третий – самый известный и любимый зрителями, легендарный спектакль «Альмандар из Альдермыша» по пьесе Туфана Минуллина (1976 год). Четвертый – «Китмэгез, тургайлар» («Не улетайте, жаворонки») по пьесе Аяза Гилязеева (1978 год). И последний, пятый, поставленный в 1994 году, — спектакль «Идегей» по пьесе Юныса Сафиуллина.

— Какой из этих спектаклей для вас самый запоминающийся в плане музыки?

— Человеческая память так устроена, что помнится только самое яркое, необычное, и то, что исполнялось «вживую». И таким спектаклем, безусловно, был «Альмандар…».

В самом начале работы над спектаклем Салимжанов, зная, что Монасыпов – автор симфонической музыки, сказал композитору: «Нам не нужна симфония». Тот спросил у меня: «На какой состав инструментов ориентироваться?». И мы остановились на ансамбле из пяти инструментов. У нас был редкий по тем временам двухмануальный синтезатор (электроорган). Кроме того, в спектакле звучали труба, ударные и две электрогитары: гитара-бас и гитара-ритм. 

Алмаз Закирович создал минимальными средствами оригинальное музыкальное решение спектакля, соединив национальные по духу вокальные номера (часть из них шла под «современный аккомпанемент» электрооргана, электрогитары и ударных), их инструментальное повторение в заключительных разделах сцен с тембровой характеристикой Ажаля (органные кластеры) и царства Газраила и другое. Замечательно была решена сцена «встречи» с женой, которую играла Алсу Гайнуллина. Тембр ее голоса удивительным образом ложился на татарский напев, звучащий на электрооргане.

Однако, в целом, в спектакле, несмотря на философскую главную идею, музыка во многом играла роль комедийного компонента, с элементами юмора и шутливой пародии («Апипа», «Во саду ли в огороде»). В этом же ключе была и песня Альмандара «Ала карга» – по сути, это лейтмотив всего спектакля, выражение оптимизма и жизнелюбия главного героя. Ее все знали и любили, то есть она стала народной.

— Вы репетировали эту песню с Шаукатом Биктемировым?

— Не помню, чтобы репетировали. В нашем театре все актеры хорошо поют, но Шаукат – особенно музыкально одаренный артист. Он всегда пел интонационно чисто, к тому же у него всё получалось органично, он всё мог обыграть.

—А кто играл на электрооргане?

— Представьте себе, что я: одной рукой играл, другой – дирижировал.

— А что помните про другие спектакли?

— Другие спектакли забылись или сохранилось общее впечатление. Так, «Идегей», с его масштабной эпической драматургией, шел под запись (в создании которой я не участвовал). Помню только, что музыка Монасыпова вдохнула жизнь в спектакль и придала ему завершенность.

— По вашему мнению, то, что Монасыпов был не только композитор, но и дирижер, влияло на его сотрудничество с театром?

— Безусловно, его авторитет как композитора и дирижера способствовал тому, что на запись его театральной музыки, которую он осуществлял как дирижер, приходили лучшие казанские музыканты. Кроме того, его мнение о театре имени Камала, вероятно, повлияло на то, что в оркестре театра долгое время работал его сын – скрипач Джанбек Монасыпов.

— Чем же отличался Алмаз Закирович как композитор, пишущий для театра?

— Для нашего театра писали многие татарские композиторы. Кто-то создавал песни, которые сразу органично входили в спектакль, другие писали много хорошей музыки, из которой потом режиссер отбирал то, что подходило, с его точки зрения.

Спектакли с участием Монасыпова, как я уже отмечал, были очень разные по стилю и драматургии. Его музыка к ним свидетельствует о том, что он хорошо знал и чувствовал театр, и именно татарский театр. Однако в то время, когда работал Монасыпов, недооценивали роль композитора в создании драматического спектакля. Я имею в виду то, что о музыке в спектакле не писали ни театральные критики, ни музыковеды. Но без музыки постановки в театре имени Камала просто немыслимы. И это подтверждают все спектакли с музыкой Монасыпова.