Роль Карла Фукса в культурно-общественной жизни Казани

Алла ГАРЗАВИНА, краевед

24 июля 2010 года

Никто из выдающихся ученых и деятелей культуры Казани – а их было немало в разные времена, не мог сравниться с Карлом Федоровичем Фуксом в его воздействии на общественную жизнь города, в его удивительном, неиссякаемом человеколюбии. По праву его называли «светочем Поволжья».

Стремление поставить науку на благо людей, постоянная расположенность к окружающим, бескорыстная помощь всем в ней нуждающимся, уже при жизни превратили Фукса в легендарную личность. Его знали и любили во всех слоях общества, ибо его служение людям распространялось от особняков знати до лачуг бедняков. Никого казанцы не любили так, как Фукса. Городу Казани повезло, что он в нем жил и работал.

Карл Федорович Фукс был самым известным в Поволжье врачом-практиком. Само присутствие его у постели больных благотворно влияло на процесс их выздоровления. В Казани не осталось почти ни одного дома, в который бы не приходил Фукс для оказания помощи. А.И. Герцен, познакомившийся с Карлом Федоровичем в Казани в апреле 1835 года, отметил его веселый нрав, остроумие и добродушие: «Да и как было ему не любить всех? Это поколение родилось, выросло, занемогло, выздоровело при нем, от него...».

Фукс щедро дарил людям тепло и свет своей души. Профессия врача, благодаря авторитету К.Ф. Фукса, стала еще более популярной, и число желающих поступить на медицинский факультет университета увеличивалось, а выпускники по всему обширному учебному округу, включавшему Поволжье, Урал и Сибирь, старались с наибольшей пользой употребить свои знания, как учил их Фукс.

Карл Федорович был первым врачом-европейцем, кого стали приглашать в татарские семьи. Ему удалось установить и укрепить связи между Казанским университетом и татарским населением города. Татары стали посещать публичные лекции, участвовать в торжественных мероприятиях. Благодаря Фуксу на представления в казанском театре начали ходить даже женщины-татарки. Он был своим человеком в домах Хальфина, Ибрагимова, Юнусовых, посещал медресе и мечети, его приглашали на праздники в татарские селения.

Карл Фукс выучил арабский и татарский языки, собирал и изучал татарские рукописи и монеты, поддерживал тесные отношения с востоковедами. Общительный характер и любознательность помогли Карлу Фуксу в сближении с казанцами.

Его многогранная деятельность оказала заметное влияние на многие общественные процессы Среднего Поволжья, на пробуждение национального самосознания населяющих его народов. Карл Фукс находился в центре самых значительных событий, будь то открытие учебных заведений (университета, гимназии, училищ, пансионов) или* издание газет и журналов, инициативы по изучению природы и истории, литературные достижения и театральные новинки. И он везде проявлял себя активным участником этих мероприятий.

Его дом в Казани близ Сенной площади на протяжении трех десятилетий служил очагом общественно-культурной жизни города. Наполненный уникальными коллекциями, хранивший прекрасную библиотеку, он был притягательным местом и для маститых ученых, и для творческой молодежи. Желанными гостями в доме К.Ф. Фукса чувствовали себя не только они, но и представители разных сословий и общественного положения: важный киргиз-кайсацкий хан Джангир и издатель М.С. Рыбушкин, ставший изгоем общества после женитьбы на крепостной девушке, знатный сенатор В.Ю. Соймонов и постаревший, почти спившийся поэт Г.Н. Городчанинов, оренбургский губернатор князь Г.С. Волконский и бывший крепостной художник Л.Д. Крюков, армянские, бухарские и именитые татарские купцы, монахини из староверческих скитов, гимназисты, мастеровые.

Глубокие познания в самых разных областях знаний привлекали к профессору К.Ф. Фуксу выдающихся деятелей той эпохи. С ним встречались ученые Кастрен, Гакстгаузен, Александр Гумбольдт, поэты Е.А. Боратынский, А.С. Пушкин, В.А. Жуковский. С горячей любовью и уважением вспоминали о Карле Федоровиче его бывшие ученики, в том числе известный писатель С.Т. Аксаков и поэт В.И. Панаев.

Немецкая система образования дала Карлу Фуксу основательную научную подготовку, высокое понимание умственных и нравственных интересов, широкий кругозор. Он был принят в члены наиболее авторитетных научных обществ в Казани, Москве и Петербурге, которые позволяли возможность быть в курсе достижений российской науки.

В Казани Карл Федорович прожил более 40 лет, она стала его второй родиной. Первый раз он увидел город летом 1805 года и был ошеломлен его красотой и великолепием. Казань была в то время по величине и значению третьим городом Российской империи. Гостиный Двор поражал богатством лавок и разнообразием восточных товаров.

В Татарской слободе привлекали внимание чистота уютных улочек, своеобразная архитектура мечетей, декоративное оформление деревянных домов, женщины в ярких национальных одеждах, с закрытыми чапаном лицами. Казань имела черты восточного города, даже в центре Кремля еще сохранились каменные переходы и комнаты бывшего ханского дворца. Большие парусные суда стояли на верфях Адмиралтейства возле старой слободы Бишбалта, где жили потомственные плотники.

Доктор медицины Карл Фукс прибыл в Казань в составе дипломатической миссии графа Ю.А. Головкина, направлявшейся в Китай. Желание остаться в открывающемся университете пересилило стремление побывать в далекой загадочной стране. 4 сентября 1805 года он был утвержден ординарным профессором естественной истории и ботаники.

Университет начал свое существование без собственного здания и необходимых для учебного процесса учреждений, без разделения на факультеты, без выборного ректора, функции которого взял на себя «профессор-директор» гимназии И.Ф. Яковкин.

В Казани Карл Федорович среди профессоров встретил выпускников Геттингенского университета Цеплина, Германа и Бюнемана. Немцы читали лекции на латыни, немецком или французском языках, Карл Фукс стал осваивать русский. Его занятия, построенные в виде беседы, как ответы на вопросы, сразу же привлекли к себе внимание; их стали охотно посещать. На экзаменах студенты показали не только хорошие знания естественной истории и ботаники, но и демонстрировали коллекции, собранные и изготовленные своими руками. У многих из них эти весенние студенческие дни 1806 года остались светлыми воспоминаниями их юности, а память о любимом профессоре они сохранили на всю жизнь.

Идея о создании в университете ботанического сада возникла на лекциях по естественной истории. По предложению Фукса студенты с весны 1806 года начали расчищать на склоне горы, за гимназическим зданием, где располагался и университет, место для парников и оранжерей. Вместо старых деревьев высаживали липы и кедры; семена многих цветов и растений Карл Фукс выписывал на свои средства. Так появился в Казани первый ботанический сад (на территории нынешнего университетского городка).

Положение университета в первые годы его работы было тяжелым: отсутствие учебных пособий, низкий уровень подготовленности молодых людей, ставших студентами, грубость губернских чиновников. Все это приводило профессоров-немцев в отчаяние.

Уважения достойны те германские ученые, которые не отступили перед трудностями, не уехали, а остались верны Казанскому университету, в становление которого они вносили дух немецких университетов и определяли во многом его европейский уровень.

Помимо преподавания естественных наук К.Ф. Фукс с 1806 года исполнял обязанности врача гимназической и университетской больниц. В 1809 году Карл Федорович предпринял поездку в г. Сергиевск, на серные воды для изучения их лечебных свойств. Вскоре в университетской типографии была напечатана на русском языке первая работа Фукса, выполненная в Казани, – «Краткое описание Сергиевских серных вод». В ней он дал конкретные рекомендации по их медицинскому использованию. В значительной степени благодаря деятельности Карла Фукса, практиковавшего там во время отпусков, Сергиевские воды превратились в модный бальнеологический курорт.

Бесцеремонность всесильного И. Ф. Яковкина и его любопытство к жизни профессоров и в особенности общительного, холостого Фукса, в это время превзошли все границы дозволенного приличиями. Обо всех слухах и сплетнях он стал писать в Петербург, попечителю учебного округа С. Я. Румовскому. В начале 1811 года Яковкин, вторжением в личную жизнь, как говорили, «вывел из равновесия даже профессора Фукса». В послании попечителю он в подробностях описал, что холостой профессор Фукс был вынужден скрываться трое суток, оставивши свою квартиру, от энергичной влюблённой в него барышни. Румовский, в ответном письме, просил уведомить, чем окончилась эта трагикомическая история, и довести до сведения господина Фукса неудовольствие, что он наводит образом жизни своей стыд и соблазн всему Университету. Узнав об этом, Карл Фёдорович вспылил, прекратил с Яковкиным всякие отношения, кроме официальных, подготовил письмо к попечителю, но, кажется, так его и не послал.

Для нас это письмо интересно перечнем светских знакомств Карла Фёдоровича (князь Г.С. Волконский – Оренбургский генерал-губернатор, О.Г. Ганнибал, казанская помещица, жена П.А. Ганнибала, родственника А.С. Пушкина, и другие). К 1811 году Фукс уже не чувствовал себя в Казани иностранцем и вскоре принял российское гражданство.

Война с французами взбудоражила все слои общества. Нельзя было найти дома, где бы какой-нибудь член семьи не пошёл служить в армию или ополчение. В сентябре – октябре 1812 года в Казань в эвакуацию прибыли сенат московских департаментов, Екатерининский и Александровский женские институты, чиновники и питомцы воспитательного дома, множество всякого звания жителей московских. «Все городские удовольствия, все занятия были оставлены, одни известия из армии, нетерпеливо ожидаемые, поглощали наше внимание», – писал студент университета Владимир Панаев.

Молодёжь, охваченная патриотическим порывом, вступала в полки, в казанское ополчение шли наряду с русскими татары, чуваши, башкиры. Скученность людей в Казани, из-за большого числа эвакуированных, была страшная. Опасаясь эпидемии, создали специальный комитет для принятия мер против «гнилой горячки». Для члена этого комитета Фукса годы 1812, 1813 и частью 1814 были самыми трудными, когда он, как сам сказывал, занят был денно и нощно: в городе свирепствовав тиф, жертвою которого едва не стал и сам Карл Фёдорович.

11 октября 1813 года «Казанские известия» впервые упомянули имя Фукса в «обозрении публичных преподаваний в Императорском Казанском университете», а в 1814 году он опубликовал свою первую статью о сабантуе, который проходил на большом лугу за Новотатарской слободой. Писал он уже по-русски хорошо и статьи его, вскоре последовавшие за первой, были самыми интересными в «Казанских известиях».

Близкие дружеские отношения связывали Фукса с Николаем Мисаиловичем Ибрагимовым, замечательным поэтом и педагогом, подлинным основателем и руководителем Казанского общества любителей отечественной словесности в университете – Карл Фёдорович был в нём единственным иностранцем. После пожара 1815 года, уничтожившего в городе полторы тысячи домов, Фукс принял к себе на квартиру семью Ибрагимова. Карл Фукс привлекал в общество новых членов, он дал рекомендацию цивильскому помещику Н.С. Арцыбышеву, позже ставшему известным историком и писателем.

В 1815 году В.И. Панаев отвёз Г.Р. Державину письмо от членов этого литературного объединения, для которого Гавриил Романович передал четыре тома своих сочинений и копию своего портрета работы художника Тончи. Державин был избран почётным членом общества. В 1816 году, после смерти великого поэта, члены общества любителей отечественной словесности выступили с предложением установить в Казани памятник Державину. Долго пришлось ждать этого события. Лишь весной 1843 года привезли камень для постамента, а сам памятник (во дворе университета) был открыт в 1847 году, уже после смерти Карла Фёдоровича Фукса.

В 1815 году открылся в Казани комитет Человеколюбивого общества, в члены-попечители которого был избран Фукс, состоявший в этом звании около тридцати лет. Он взял обязательства вносить в кассу по 50 рублей и сверх того бесплатно лечить неимущих, состоявших в ведении комитета, и неукоснительно исполнял их все годы. Как отмечали его коллеги, в этом виде благотворительности не было медика равного Фуксу.

«Я знаю, – свидетельствовал М.С. Рыбушкин, – по крайней мере 40 семейств, которые только по ходатайству Карла Фёдоровича получили вспоможение от комитета о бедных». Заинтересовавшись местной историей и культурой народов края, Фукс неустанно работал с источниками, приведя в систему все известные тогда документальные сведения и большое число ещё не изученных рукописей.

Его нумизматические коллекции дали возможность точного написания имен ханов Казани и датировок. В августе 1817 года в «Казанских известиях» были опубликованы первые главы написанной Карлом Федоровичем «Краткой истории города Казани». 126 указаний на использованные им источники сделали эту работу весомым вкладом в историографию Поволжья.

В возрасте 40 лет умер Н.М. Ибрагимов, адъюнкт российской словесности Казанского университета, фактический руководитель Общества любителей отечественной словесности. С. Аксаков, В. Панаев, Н. Лобачевский, И. Симонов, М. Рыбушкин – это ученики Ибрагимова, которые вместе с другими гимназистами и студентами, воспитанными Ибрагимовым, впитали его талант, его знания, его сердечную щедрость.

К.Ф. Фукс, обладая энциклопедическими познаниями во многих областях, являлся подлинным знатоком литературы – ему были знакомы все сколько-нибудь выдающиеся произведения. Он отличался в высшей степени развитым вкусом. Еще в Геттингенском университете он прослушал курс истории литературы у профессора Эйхгорна, известного своими исследованиями по языкознанию и литературе Востока. Общие интересы к собиранию рукописей на татарском, арабском, турецком и персидском языках связывали Фукса с Ибрагимом Хальфиным, преподавателем татарского языка в университете. Десятки ценнейших рукописей, благодаря их стараниям, обогащали университетскую библиотеку почти ежегодно. Им хотелось обратить внимание татарского населения на «отыскание и познание памятников событий истории племен татарских». Чтобы облегчить освоение литературного татарского языка Хальфиным было издано руководство по грамматике родной речи. Фукс горячо поддержал идею Хальфина, чтобы студенты, изучающие восточные языки, проходили практику разговорного языка, живя в татарских семьях. Это не только даст результат в изучении языков самими студентами, считал Фукс, но и благотворно будет сказываться на просвещении народа.

Совет университета принял предложение единогласно, но, увы, ему воспротивился попечитель Казанского учебного округа М.Л. Магницкий: «Чтобы студентов императорского университета отдавать на выучку татарам? – этому не бывать!»

Попечительство Магницкого, умного, но беспринципного карьериста – мрачный период в истории университета. В 1819 году он уволил 9 профессоров, объявив их неблагонадежными; самовольно упразднял одни кафедры и открывал другие, что вносило путаницу в деятельность администрации; вмешивался в процесс преподавания дисциплин, подчиняя их антинаучным установкам; студенты жили по строгим, почти монастырским правилам. Трудно было при таком попечителе сохранять свое достоинство и принципы.

Особенно тяжело приходилось ректору – а К.Ф. Фукс был им четыре года. Обладая мягким характером и не имея особой склонности к административной деятельности, он, ради интересов науки и просвещения, на посту ректора прилагал много усилий, чтобы как-то нейтрализовать действия Магницкого. И это ему удавалось. По свидетельству М.С. Рыбушкина, при Магницком Фукс дважды спасал университет.

Три года из четырех лет ректорства К. Ф. Фукса пришлись на попечительство М.Л. Магницкого, а четвертый омрачали бесконечные комиссии, ревизовавшие университет после отставки попечителя. Как объяснял Фукс, Магницкий «поспешил послать льстивое приветствие Константину, Николай Павлович, по вступлении на престол, приказал немедленно отрешить его за беспокойный нрав». 6 мая 1826 года был подписан указ о поручении управления учебным округом и университетом ректору К. Ф. Фуксу.

Весной того года Карл Федорович принял активное участие в судьбе Александра Казембека, оказавшегося в Казани проездом. Сын знатного бека родился в Реште, в Персии, затем его семья переехала в Дербент. Звали его Мохаммед-Али, под руководством отца он приобрел глубокие знания в мусульманском законоведении и восточных языках. Переехав в Астрахань, в 1821 году Казембек перешел в христианство, получил при крещении имя Александр и собирался выехать в Англию, но его заставили поступить на государственную службу, учителем публичной школы в Омске.

В Казань он приехал с рекомендательным письмом к ректору Карлу Фуксу. Профессор познакомил Казембека с важнейшими лицами города. Было решено изменить судьбу талантливого молодого человека, оставив его при университете. В октябре 1827 года Александр Касимович Казембек был утвержден лектором персидской словесности – Казанский университет именно Фуксу обязан знаменитым востоковедом, каким вскоре стал Казембек. Покровительство Карла Федоровича открыло ему путь в науку, и он трудами своими прославил и Казань, и университет.

На ректоре Фуксе лежали нелегкие обязанности по строительству университетских зданий. В 1825 году был завершен главный корпус, его фасад украсили три портика с колоннами ионического ордера. Это лучший памятник стиля классицизма в Казани. Справа от него двухэтажный ректорский дом. Казенная квартира Карла Федоровича была расположена на верхнем этаже.

Должность ректора требовала от Карла Федоровича большой душевной силы. Комиссии по ревизии счетов университета после увольнения Магницкого обрушились на него, он писал множество объяснений и отчетов. В 1827 году Фукс отказался выдвигать свою кандидатуру на выборах в ректоры университета «по прошению его, по причине слабого здоровья и четырехлетней службы, понесенной в сей должности».

Избрание ректором профессора Н.И. Лобачевского имело, безусловно, большое значение для дальнейшего развития Казанского университета. К тому же, новый попечитель М.Н. Мусин-Пушкин, человек энергичный и Деятельный, оказывал Николаю Ивановичу всяческую поддержку – при М.Л. Магницком и Лобачевский ничего бы сделать не смог.

Новый 1828 год запомнился казанцам проездом через Казань в Сибирь жен осужденных декабристов. Карл Федорович встречался с некоторыми из них. Вот свидетельство отца декабриста В.П. Ивашева, Петра Никифоро вича, казанского помещика, который в январе 1828 года из Казани писал сыну в Сибирь:

«Вчерась, мой сердечный друг, сюда приехал я (из Симбирска. - А.Г.) с единственной целью иметь чувствительнейшее свидание с почтенной Натальей Дмитриевной Фонвизин. [...] Путь ее изнурил, – я привез к ней именитого Фукса, – и общими просьбами убедил ее остаться здесь на два дня, чтобы она собралась с силами к перенесению дальнейшего пути...».

Жена Карла Федоровича – Александра Андреевна – происходила из одного рода с Натальей Дмитриевной (в Казани Апухтины писались Апехтиными) и благожелательность казанцев помогла Фонвизиной преодолеть физическую слабость.

Карл Федорович был осведомлен о судьбе многих декабристов, среди которых были сыновья его хороших знакомых: С.Г. Волконский, А.К. Берстель, А.П. Арбузов, В.А. Дивов, И.П. Жуков, Д.И. Завалишин, В.П. Ивашев и другие. Родственники многих из них жили в Казани, им сочувствовали, старались помочь, хотя преследование освободительной мысли с конца 1820-х годов все более приобретало характер политического террора. В эти годы Карл Федорович плодотворно работает по краеведению.

В 1827 году в «Казанском вестнике» были опубликованы «Некоторые замечания о течении реки Волги по Казанской губернии», в 1829 году дал первое описание Голубых озер на правом берегу Казанки. Вода в «исключительных и замечательных» озерах и зимой, и летом имеет одинаковую температуру – не выше 7 градусов и постоянно обновляется, со дна пучин бьют гейзеры. Озера эти уникальные, ни в одну научную классификацию они не вписываются.

В 1828 и 1829 годах в новой местной газете «Прибавления к «Казанскому вестнику» напечатано «Статистическое обозрение всех в Казанской губернии находящихся фабрик и заводов». Фукс дал исчерпывающие сведения о состоянии экономики, ассортименте и характере изделий, количестве работников, показал падение спроса на казанское мыло из-за применения с 1821 года в его производстве дешевого тюленьего жира. Карл Федорович хорошо разбирался в экономике. Он первым, еще до Александра Гумбольдта, предсказал значение богатств Урала:

«Хребет Уральских гор есть страна из важнейших в Российской империи по обильному от оной металлических богатств получению. Сии богатства неистощимы [...]; северные пустыни будут населены, а в южном краю умножится хлебопашество; то выгоды, представляемые золотою промышленностью [...] неизчислимы для империи».

Мировая слава Гумбольдта затмила приоритет Карла Фукса в вопросе значения уральских месторождений. А между тем, публикации Фукса касались также вопроса, вовсе не затронутого Александром Гумбольдтом: положения и болезней горнозаводских рабочих Урала. Эта работа, опубликованная Карлом Федоровичем еще в 1823 году, была известна в Германии, рецензия на нее помещена в «Критическом реперториуме для всего лечебного дела».

Коллекция уральских камней, собранная Фуксом, привела в восхищение Гумбольдта и его спутников. Г. Розе, профессор минералогии Берлинского университета, не мог отвести взгляд от топазов, изумрудов и аметистов из богатейшего месторождения в Мурзихе, прославившегося на весь мир. Фукс собрал полную коллекцию минералов из разных копей Урала – она превосходила и университетскую.

Александр Гумбольдт, знаменитый немецкий естествоиспытатель, прибыл в Россию по приглашению русского правительства. Маршрут его «азиатского путешествия» охватывал Урал, Сибирь и берега Каспийского моря. Первый же вечер своего пребывания в Казани 23 мая 1829 года он провел в гостях у профессора К.Ф.Фукса. Вместе с ним гости ездили в Булгары, осмотрели памятники, поднимались на минарет.

«Под развалинами старых памятников часто находят серебряные и медные монеты, медные серьги, кольца и другие предметы, немало которых нам предлагали купить крестьянские дети, – писал в путевом дневнике Г. Розе. – Прекрасное и многочисленное собрание монет, найденных в Булгарах (господин Гумбольдт обязан этим предупредительной доброте профессора Фукса), отдано королевскому музею в Берлине».

Карл Федорович со всеми спутниками Гумбольдта съездил в село Казанбаш, где было имение родственников Александры Андреевны Фукс, показал истоки реки Казанки в живописных окрестностях этого села. 27 мая Фукс пригласил их посмотреть национальный татарский праздник Сабан. Там их угощали всевозможными сладостями, сушеными абрикосами из Бухары, кедровыми орехами, чаем, кумысом, катыком, который они пили в первый раз. Все, что увидели, было подробно занесено в дневник. Последний вечер пребывания в Казани Гумбольдт также провел в доме Фукса. Позже он часто вспоминает об «интереснейшем» пребывании «у разносторонне образованного Фукса».

Авторитет Карла Фукса, профессора Казанского университета, был очень высок, даже по европейским меркам. Казанцы вели переписку с А. Гумбольдтом еще несколько лет, и он всегда в ответных письмах просил засвидетельствовать свое почтение Карлу Федоровичу.

Фукс зарекомендовал себя не только как естествоиспытатель, но и как замечательный врач.

В Послужном списке Карл Федорович указал, что 11 января 1818 года ему «была поручена кафедра патологии, терапии и клиники», в следующем году он был назначен доктором гимназической больницы и стал деканом отделения врачебных наук. На эту должность избирался четыре раза. В «воздание отличных трудов» он был «пожалован кавалером ордена Св. Владимира 4-й степени» и в 1822 году произведен в статские советники со старшинством.

9 мая 1823 года Фукс был «высочайше утвержден» ректором Казанского университета сначала на один год, а 12 января 1825 года еще на три года. В 1824 году награжден орденом Св. Анны 2-й степени, в 1826 году – алмазными украшениями к нему. 25 августа 1827 года, сложив с себя обязанности ректора, Карл Федорович полностью посвятил себя служению медицине.

В 1830 году в Казани появилась холера. Министр внутренних дел А.А. Закревский прибыл для личных распоряжений о принятии мер против эпидемии. С ним был профессор Московского университета М.Я. Мудров, изучавший на месте симптомы новой, небывалой еще разновидности болезни. Карл Федорович ознакомил их с положением дел. Никакие испытанные меры предосторожности – карантины, заставы, на холеру не действовали. Зараза была так сильна, что люди падали и коченели прямо на улицах. Занятия в гимназии и университете с 14 сентября были прекращены, учащихся из здания не выпускали.

Фукс, с присущей ему энергией взявшись за изучение болезни, достиг в лечении ее хороших результатов. Он не только разработал свой метод лечения, но и учил ему студентов медицинского факультета. Он наставлял будущих врачей, как изолировать больных, оставляя их дома, от здоровых, давал массу практических советов поведения врача в условиях эпидемии. Но более всего он учил любить людей и свою профессию, облегчающую страдания. По словам самого Карла Федоровича, все это время он был занят «денно и нощно».

В апреле 1831 года свои рекомендации по борьбе с холерой он опубликовал в газете «Приложения к «Казанскому вестнику». Скоро этот номер газеты достать стало невозможно; статью переписывали, одалживали у знакомых, посылали ее в другие города, в том числе и в столицы. Общее число жертв эпидемии по стране исчислялось до 100 тысяч человек. Во многих местах неумелые действия властей вызвали так называемые холерные бунты.

Разработанный Карлом Федоровичем метод лечения холеры – пример глубокого понимания природы этой страшной опасности. Он не щадил себя, спасая людей, и эпидемия отступила. По отзывам современников, уже в то время Фукс достиг вершины своей славы искусного и самоотверженного врача.

Летом 1831 года он был приглашен в Нижний Новгород для оказания помощи в борьбе с холерой. Карл Федорович взял с собой для практики трех студентов последнего курса. В Нижнем власти выполняли все требования Фукса. Переезды из города в деревни и обратно на время были запрещены (А.С.Пушкин, находясь в своем имении Болдино, не мог выехать оттуда до окончания эпидемии), были созданы санитарные участки, обучен персонал лечебных учреждений... Нижегородцы не находили слов, чтобы выразить свою признательность знаменитому казанскому врачу – эпидемия кончилась. Жизнь входила в привычную колею.

Летом 1831 года в Казань приехал Л.Н. Энгельгардт, владевший в Казанской губернии большими поместьями, с детьми и зятем, известным поэтом Евгением Боратынским. О своих казанских впечатлениях Боратынский писал в Москву так:

«[...] в губерниях вовсе нет этого равнодушия ко всему, которое составляет характер большей части наших московских знакомцев. В губерниях больше гражданственности, больше увлечения, больше элементов политических и поэтических».

18 января 1832 года он сообщал И.В. Киреевскому:

«Подумай, кого я нашел в Казани? Молодого Перцова, известного своими стихотворными шалостями, которого нам хвалил Пушкин, но мало, что человек очень умный и очень образованный, с решительным талантом».

Эраст Петрович Перцов, близкий знакомый А.С. Пушкина, был родом казанец, приехал из столицы к родным. Он и рассказал Евгению Абрамовичу о научных и литературных интересах Карла Фукса, о его жене-поэтессе, о тех, кто бывает у них в доме.

Боратынского приняли сердечно и уважительно. Перцов читал отрывки из своей еще не законченной книги «Андрей Бичев, или Смешны мне люди», Н.С.Арцыбашев показался Боратынскому очень ученым, но настолько погрязшим в своих исторических изысканиях, что ни о чем другом и говорить не мог. Зашла речь об издании частного журнала «Заволжский муравей», но предложение о сотрудничестве Боратынский посчитал не заслуживающим внимания.

В течение января – мая 1832 года Евгений Абрамович появлялся в доме Фуксов часто, познакомился со всеми участниками литературных вечеров. В стихотворении «Разговор с музой. После отъезда Боратынского из Казани» А. А. Фукс писала, что их салон опустел, лишившись присутствия большого поэта.

Журнал «Заволжский муравей», созданный группой ученых и литераторов, объединившихся вокруг профессора К.Ф. Фукса, был для своего времени явлением интересным и своеобразным.

Карл Федорович, безусловно, был центральной фигурой в среде казанских литераторов. Уже в первых номерах журнала его называли «светочем Поволжья», о нем писали статьи, ему посвящали стихи.

Фукс был инициатором и главным лицом в издании журнала, который печатался под редакцией адъюнктов университета М.С. Рыбушкина и М.В. Полиновского. Объем каждого номера был равен 4 печатным листам – 8 листов в месяц! С серьезной научной статьей соседствовали юморески, с хроникой культурной жизни – роман, с полезными советами – стихотворения.

Среди поэтов – имена людей, близких Фуксу: В.А. Жмакин, Л.Н. Ибрагимов, Г.Н. Городчанинов, Ф.М. Рындовский, М.Д. Деларю... Основная цель издания была определена четко: писать о родном Заволжье, под которым издатели разумели всю восточную Россию от Волги до Камчатки. С поставленной задачей они справились блестяще – материалы по истории, этнографии, краеведению имеют до сих пор огромную научную ценность.

«Заволжский муравей» имел успех. Номера журнала Фукс видел даже в татарских слободах.

В 1833 году в жизни Карла Федоровича произошли большие изменения. 6 мая он получил звание заслуженного профессора, а 1 июля вышел в отставку по прошению, оскорбленный до глубины души теми условиями, на которых ему было предложено продолжать службу в университете, чего он, лично, желал.

В том же году на медицинский факультет поступили Л.Н. Ибрагимов и Н.И. Второв, сыновья старых друзей Карла Федоровича. Они выбрали специальность под непосредственным его влиянием. Интересы Фукса – к искусству, литературе, музыке – стали и их интересами, и Карл Федорович тщательно руководил воспитанием юношей.

Еще одним знаменательным событием отмечен 1833 год в жизни К. Ф. Фукса – знакомством с великим поэтом Александром Сергеевичем Пушкиным.

6 сентября был день рождения Карла Федоровича. В его доме ждали Боратынского, он обещал заехать поздравить и проститься перед отъездом в Москву. Его отношения с Карлом Федоровичем и Александрой Андреевной за время пребывания в Казани упрочились, ему стали понятны и близки их интересы и искренняя, бескорыстная любовь к народам края. Евгений Абрамович, войдя в гостиную, сообщил: «В Казань приехал Пушкин!»

Оказалось, поэт хочет встретиться с Карлом Федоровичем, который более всего может удовлетворить его желанию познакомиться с местной историей: Пушкин пишет историю Пугачева и просит ему в этом помочь.

Чем занимался Александр Сергеевич и где был Фукс 6 сентября, об этом Александра Андреевна, подробно описавшая пребывание Пушкина в Казани, не сообщила ни слова. На то были у нее немаловажные причины. В тот день Пушкин побывал в Суконной слободе, зашел в Горлов кабак, осмотрел Шарную гору, беседовал с суконщиком В. П. Бабиным.

Рассказу Бабина среди источников седьмой главы «Истории Пугачева» бесспорно принадлежит первое место. Кто познакомил Пушкина с суконщиком, где он с ним виделся, кто сопровождал поэта в поездке по Казани и окрестностям – в записках А. А. Фукс ответа на эти вопросы нет. Как, по каким признакам приезжему найти места, где был лагерь Пугачева, где стояли его пушки, по каким улицам наступали его отряды?

Только тот, кто давно жил в Казани, интересовался ее историей, мог указать эти места. Известный литературовед профессор Е.А. Бобров дал ответ на этот вопрос: в Оренбурге Пушкиным занимался В.И. Даль, который возил его по городу и знакомил с окрестностями, «подобно фуксу в Казани».

Пушкин посетил Казань в самое тяжелое для суконщиков время. 26 июля 1833 года они подали Николаю I новую жалобу на притеснения владельца мануфактуры Осокина, хотя только что предыдущие их жалобы были признаны неосновательными, происходящими «от буйной их нравственности».

Вопрос о суконщиках, после ряда «бунтов» и следовавших за ними «усмирений», был очень болезненным, и неосторожное напоминание, что пугачевцы ворвались в Казань «сквозь линии суконщиков, изменою их», могло повредить и без того преследуемым людям. Пушкин нигде не сослался на фамилию В.П. Бабина.

В первую половину дня 7 сентября, сообщает Александра Андреевна, Пушкин ездил к Троицкой мельнице, по Сибирскому тракту, за десять верст от города, где был лагерь Пугачева. «Затем, – продолжает она, – объехав Арское поле, был в крепости, обошел ее кругом и потом возвратился домой, где оставался целое утро, до двух часов, и писал. Обедал у Э.П. Перцова, с которым был знаком еще в Петербурге, там обедал и муж мой».

А. А. Фукс в своих воспоминаниях не указала, в каком доме А.С. Пушкин жил в Казани. Позднейшие историки называли то дом Перцова, то гостиницу дворянского собрания. Этим вопросом у старожилов города интересовался известный казанский краевед Н.Я. Агафонов. В его архиве есть запись: «14 августа (1877 г.) был вечером у А. Ф. Рындовского (в номерах Музурова) и из его рассказов записал следующее:... Ераст Петрович Перцов, тоже казанский литератор,... пользовавшийся дружбой с домом Фуксов и гордившийся дружбой с А. С. Пушкиным, который остановился и жил в его доме (на углу Рыбно-Рядской и Малой Проломной)...» Александр Федорович Рьндовский в 1833 году был гимназистом, в 1835 году он Поступил в университет, и его свидетельству в этом вопросе можно доверять.

«24 ноября (1886 г.), – занес в свой дневник Н. Я. Агафонов, – сидел у Гаврилы Ивановича Горталова и, между прочим, узнал от него, что известный казанский дворянин, литератор и, во всяком случае, друг Пушкина, последний останавливался у него, – Эраст Петрович Перцов...»

Г. И. Горталов был племянником А. А. Фукс, сыном ее двоюродной сестры Прасковьи Гавриловны Дедевой. Ему в 1833 году было 14 лет, он очевидец визита Пушкина к Фуксу, и он знал о пребывании Пушкина в Казани немало. Александр Сергеевич приехал от Перцовых в 6 часов вечера в дом К.Ф. Фукса. «Нам не нужно с вами рекомендоваться, – сказал он Александре Андреевне, – музы нас познакомили заочно, а Боратынский еще более». Карл Федорович показал гостю свою библиотеку.

Книги занимали главным образом антресоли дома, но наиболее важные и дорогие издания, среди которых была даже Острожская библия первопечатника Ивана Федорова, хранились в его кабинете. Особую ценность библиотеке придавало собрание рукописей – русских (Никоновская и Суздальская летописи, Царственный летописец, «История о Казанском царстве» и т. д.), татарских и восточных. Было путешествие по России в 1768 году Палласа, сочинения Рычкова, Миллера, Герберштейна, Невзорова, «Описание всех обитающих в России народов» Георги, путевые записки академиков Фалька и Лепехина, описание Казани профессора Эрдмана, описание Каспийского моря Г. Соймонова...

Фукс показал Пушкину оттиск своей статьи из «Казанского вестника» за август–сентябрь 1832 года «Путешествие по Башкирскому Уралу» и, видя заинтересованность Александра Сергеевича, подарил свое сочинение, сделав дарственную надпись. С большим интересом слушал Пушкин Карла Федоровича:

«В лагере под Казанью Пугачев сидел в креслах, принимая дары казанских татар, приехавших к нему с поклоном.... Во время казанского пожара был приведен к Пугачеву пастор реформатского исповедания. «Царь Петр Федорович» узнал его – некогда, ходя в цепях по городским улицам, Пугачев получал от него милостыню. Бедный пастор ожидал смерти., Пугачев принял его ласково и пожаловал в полковники. Пастор-полковник посажен был на башкирскую лошадь. Он сопровождал Пугачева и несколько дней уже спустя отстал от него и возвратился в Казань».

Рассказ о пасторе Пушкин записал.

В примечаниях к «Истории Пугачевского бунта», вскоре опубликованной, Александр Сергеевич отметил:

«Слышано мною от К.Ф. Фукса, доктора и профессора медицины при Казанском университете, человека столь же ученого как и любезного и снисходительного. Ему я обязан и многими любопытными известиями касательно эпохи и стороны, здесь описанных».

К устным преданиям, не подтвержденным документальными свидетельствами, Пушкин относился с большой осторожностью. Тем не менее рассказу Фукса он придал большую важность и включил его в основной текст «Истории Пугачева».

Особенно интересовали Пушкина живые свидетели пугачевских событий – они могли рассказать такие детали, отметить такие черты личности Пугачева, какие не найти ни в одной книге. Карл Федорович познакомил Пушкина с купцом первой гильдии Леонтием Филипповичем Кру-пениковым, в молодости побывавшем в плену у Пугачева.

Крупеников, несмотря на преклонный возраст, сохранял ясный ум и твердую память. Полтора часа рассказывал он о том, как выглядела Казань до взятия ее Пугачевым, как пугачевцы овладели городом: «... напала на нас шайка мужиков, которые сняли с меня кафтан и шапку».

Многие считали рассказ купца не заслуживающим внимания, но Александру Сергеевичу хотелось узнать у представителя именитого казанского купечества впечатление от крестьянской войны и ее вождя. После издания повести «Капитанская дочка» казанцы без колебаний признали в словах Гринева и Савелича многое из того, что сами слышали от Леонтия Филипповича.

От Крупеникова Пушкин и Фукс возвратились в дом Карла Федоровича. Все то время, когда Фукс вынужден был отлучиться по срочному вызову к больному, Пушкин провел в беседе с Александрой Андреевной. Часам к 10 вечера вернулся Фукс, собрались Э.П. Перцов, М.С. Рыбушкин, издатель «Заволжского муравья», Г.Н. Городчанинов, председатель Казанского общества любителей словесности, Г.С. Суровцев, профессор российской словесности в университете и др.

В честь приезда А.С. Пушкина в доме Фукса прошел литературный вечер. Пушкин был очаровательным собеседником. Рыбушкин обратил его внимание на статью о Пугачеве в № 16 за 1832 год и стихотворение «Мятежник Пугачев» в № 14 за 1833 год журнала «Заволжский муравей» – Емельян Пугачев был изображен не злодеем, а талантливым и мужественным человеком. Из рукописи своей книги по истории Казани Рыбушкин прочел главу «Нашествие Пугачева». Через год книга была напечатана и выслана, по обещанию, Пушкину в Петербург.

В час ночи Александр Сергеевич простился с Фуксами как со старыми знакомыми. Он несколько раз обнял Карла Федоровича со словами прощания:

– Я никак не думал, чтобы минутное знакомство было причиною такого грустного прощания; но мы в Петербурге увидимся! Вы одолжили меня очень, и я рад, что с вами познакомился.

Рано утром 8 сентября, перед отъездом из Казани, Пушкин написал письмо жене:

«Мой ангел, здравствуй. Я в Казани с пятого, и до сих пор не имел время тебе написать слова. Сейчас еду в Симбирск, где надеюсь найти от тебя письмо. Здесь я возился со стариками, современниками моего героя; объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону...»

Кратковременное пребывание в Казани великого поэта можно без преувеличения назвать этапным событием литературной жизни города. Оно дало заряд энергии казанским литераторам, пробудило стремление к активному творчеству. Литература и искусство в условиях жесточайшей реакции стали единственными рупорами общественного мнения.

Не без влияния К.Ф. Фукса журнал «Заволжский муравей» стал изданием прогрессивного направления, привлекавшим внимание читателей к негативным явлениям российской действительности (взяточничеству, жестокому обращению с крепостными, угнетению народных масс) и пропагандировавшим самобытные культуры народов Поволжья, что встречало неодобрение властей.

Под воздействием Карла Федоровича изменился и характер творчества его жены. Александра Андреевна, написавшая так много стихов, обратилась к этнографическим заметкам и сочинениям. «Записки о чувашах и черемисах г-жи Фукс» стали самыми полными и наиболее удовлетворительными исследованиями этих народов – так оценили ее труд современники, и так считали позднейшие ученые.

В «Заволжском муравье» Фукс напечатал новые статьи о татарских праздниках. В одной из них он отметил, что в 1834 году татары впервые, через глашатая, официально пригласили русское население города принять участие в Сабантуе. В этом проявлении стремления к сближению двух народов многие видели заслугу самого Фукса.

В деревне Сая (за Кадышевым) праздник джиен собирал наибольшее число участников. И там тоже самым почетным гостем был Карл Федорович. Его принимали как родного – дарили детские свистульки для дочки, приглашали в дома, спрашивали его советов. Малыши просились к нему на руки, примеряли его цилиндр, играли цепочкой часов. В его карманах находилось множество припасенных для них предметов, и он сам, как ребенок, получал удовольствие от радости детворы.

Журнал помещал колкие заметки, в которых кое-кто из казанцев узнавал себя и жаловался губернатору на печатную обиду. Продолжение стихотворной повести «Мятежник Пугачев» печатать запретили. Недовольство направленностью журнала усилилось после опубликования «Записок скопидома» А.А. Гундорова, в которых была показана жадность и жестокость богатейшего казанского помещика князя Волховского.

Прекращение издания журнала «Заволжский муравей» и газеты «Прибавления к «Казанскому вестнику» в 1834 году для К.Ф. Фукса было тяжелым ударом. Он вошел в историю казанской журналистики как один из зачинателей ее, как самый плодовитый и талантливый сотрудник всех периодических изданий города, начиная с «Казанских известий». К примеру, Фукс-публицист, негодуя по поводу использования дешевого труда бурлаков на Волге, писал, что давно бы пора вместо них «завести машины на устроение коих однажды потраченные суммы могли бы вознаградиться».

Говоря об отсталости крепостной России, Фукс сделал вывод: «К сожалению, мы любим подражать во всем иностранцам, кроме прочного и полезного». Фукс писал не только то, что возможно было в то время напечатать в России. Он довольно много печатался в заграничных изданиях (по сведениям К. В. Лаврского и П. А. Пономарева). Подводя итог деятельности казанских журналистов за первую треть XIX века, Н. И. Лобачевский в своих статьях отмечал: «Печатанию, как будто второму дару слова, новейшие времена обязаны самой большой частью своей образованности..., повременные издания, которых появление служит признаком, а число мерою просвещения в обществе».

После закрытия двух изданий интересы казанских литераторов в большей, чем раньше, степени сосредоточились на театре, который давал возможность выражения общественного мнения.

Антрепризу в казанском театре в 1833-1842 годах держал П.И. Соколов. Ставились и опера, и комедия, и водевили, приглашались лучшие артисты. Характер и направление антрепризы во многом определялись интересами участников литературного салона А.А. Фукс. Ставились «Недоросль» Фонвизина, «Модная лавка» Крылова, «Богатонов в столице» и «Богатонов в деревне» М. Загоскина и т. д.

В 1834 году, сразу после издания комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума», она была поставлена в Казани на частной сцене, где роль Чацкого исполнил Э.П. Перцов, активный в те годы участник салона Фукс. Его называли ее адъютантом и правой рукой, «одним из двигателей местной общественной жизни». 16 февраля 1836 года Перцов на литературном вечере в доме Карла Федоровича читал свои новые стихи. Там присутствовали поэты Ф.М. Рындовский, М.Д. Деларю, литератор И.А. Второв, студенты Н. Второв, Л. Ибрагимов, А. Рындовский, К. Данненберг, К. Александров-Дольник и другие.

Вопреки запретам, благодаря стараниям участников этих литературных собраний, казанский театр на своей сцене предпринял постановку «Горя от ума». Ее сыграли 18 августа 1836 года, к общему восторгу зрителей. Официальным же откликом на этот спектакль было указание III отделения губернатору С.С. Стрекалову: «Впредь не позволять представления этой комедии...»

Реакционные порядки николаевского режима вскоре еще раз самым непосредственным образом коснулись писательской деятельности семьи Фуксов. Об этом 7 февраля 1837 года Александра Андреевна сообщала поэту Языкову:

«Милостивый государь, Николай Михайлович, наконец выпустили на свободу мою повесть об основании Казанского царства. С февраля месяца она была в петербургской цензуре, с июля до февраля нынешнего года – в казанской типографии... В предисловии моего сочинения вы прочтете краткую историю болгар, написанную моим мужем.

Путешествие мое по скитам [старообрядческим. – А. Г.] цензура не пропустила, вся рукопись облита красными чернилами, и как слышно, рукою митрополита... Я вам пришлю описание скитов: все говорят, что оно очень любопытно...»

Выполняя обещание, данное А.С. Пушкину, заняться историей пугачевского восстания, Карл Федорович записал рассказ купца Сухорукова о Пугачеве в Казани. В течение четырех лет Фукс собирал сведения, рукописи, воспоминания о крестьянском вожде, которые послужили основой романа «Зюлима, или Пугачев в Казани» Александры Фукс, примечания и приложения к которому сделал сам Карл Федорович. Но и этот роман, увы, не увидел света.

В начале февраля 1837 года в Казани получили известие о гибели А.С. Пушкина. 5 февраля в 8 часов утра профессор Г.С. Суровцев, войдя в университетскую аудиторию, сказал:

– Встаньте!... Солнце нашей поэзии закатилось – нет более Пушкина!... – Аудитория ахнула в один голос. Прошло несколько минут. – При незакрытом еще гробе Пушкина как сметь говорить о русской словесности. Лекции не будет.

В апреле того года в доме Фукса читали стихотворение М.Ю. Лермонтова «На смерть поэта». Суровцев прочел его студентам. Потом он рассказывал Карлу Федоровичу, что получил нагоняй от попечителя учебного округа М. Н. Мусина-Пушкина.

В 1837 году заканчивали университет представители нового поколения казанской интеллигенции, сформировавшейся под нравственным влиянием К.Ф. Фукса: Лев Ибрагимов, Николай Второв, Константин Данненберг, Павел Мельников... Поэзия Пушкина пробуждала души, звала к служению народу, рождала высокий настрой помыслов.

На торжественном выпускном акте 20 июня они увидели прибывшего в Казань ближайшего друга Пушкина – поэта В.А. Жуковского, воспитателя наследника престола Александра Николаевича. В университете Жуковский подошел к студентам, расспрашивал, кто куда намерен поступить на службу по выходе из университета. Похвалы Василия Андреевича Льву Ибрагимову за поднесенные наследнику стихотворения и Александре Фукс за «Основание Казани» и описание чувашей явились признанием мастерства и общественной значимости литературной деятельности членов кружка Фуксов. В память об этом Ибрагимову были вручены золотые часы, а Александре Андреевне – бриллиантовые серьги.

Благо, когда рядом с талантливыми людьми оказывается даровитый воспитатель молодой мысли. И хотя Карл Федорович давно уже не преподавал в университете, многие выпускники считали себя его учениками, воспринявшими от него науку добра и человеколюбия.

Лев Ибрагимов стал преподавать грамматику и географию в гимназии. Николай Второв поступил в канцелярию военного губернатора – место для чиновников завидное и выгодное, но, к их удивлению, службой там стал тяготиться, мечтать о научной деятельности и, при содействии университетского библиотекаря – адъюнкта русской словесности К. К. Фойгта, через год стал помощником библиотекаря. К.Ф. Фукс относился к Фойгту как к родному сыну – отец его, уроженец Саксонии, умер, когда Карлу Карловичу Фойгту было три года. Фойгт, как некогда и сам Фукс, в университете имел на студентов большое влияние. Константин Александров-Дольник поступил столоначальником в гражданскую палату. Друг этих молодых людей – Клавдий Данненберг, к этому времени еще студент, был человеком разносторонне одаренным – и художником, и музыкантом, и поэтом. Он помещал свои произведения в «Северном созвездии» – студенческом рукописном журнале 1838-1839 гг. Карлу Федоровичу понравились его зарисовки развалин Булгара, куда Данненберг ездил с Николаем Второвым осенью 1838 года.

Молодые друзья Фукса, не без его прямого воздействия, проявляли живой интерес к науке, литературе и театру. Столь же благотворно было влияние Карла Федоровича и на других его знакомых из самых разных социальных слоев Казани.

К.Ф. Фукса можно было встретить в театре почти ежедневно. Его рассказы своим друзьям из татар об актерах, о спектаклях привели к тому, что они стали абонировать ложи на весь сезон, переделывая их по-своему: устанавливали изящные решетки, вешали драпировки, из-за которых нельзя было увидеть их жен – так догматы религии сочетались с тягой к публичным зрелищам и светским развлечениям.

В казанском театре с 1836 по 1841 год чуть ли не ежегодно выступал М.С. Щепкин. Репертуар театра был разнообразным, а блистательная игра Щепкина придавала его ролям социальную заостренность и нередко разоблачительную силу. О стремлении театра к отражению новых жизненных явлений и проблем свидетельствовала, в частности, пьеса А. А. Фукс «Безземельное имение», поставленная в театре 3 декабря 1839 г. По настоянию Щепкина, 17 декабря 1839 года первый и единственный раз на казанской сцене шла пьеса В.Г. Белинского «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь», в которой автор ясно показал причины общей неустроенности жизни своего современника.

Михаилу Семеновичу Щепкину в 1839 году было уже за пятьдесят, но, несмотря на свою тучность, он был очень подвижен, бодр и пребывал в полном расцвете своего таланта.

Перцовы пригласили Михаила Семеновича и его младшую дочь пожить у них, и интеллигенция города имела широкую возможность общения с любимыми актерами. Рассказы Щепкина о театре, его добродушие, мягкость в обращении очаровали Фуксов и их друзей. Карл Федорович, который любил театральное искусство и прекрасно разбирался в нем, видел, что влияние Щепкина на молодых актеров было велико и благодетельно: он внушал им серьезную любовь к искусству и своими советами и замечаниями о тонкостях актерской игры много способствовал их развитию.

Спектакли проходили при полном зале. И Михаил Семенович, и его дочь имели шумный успех, а их роли – большой общественный резонанс.

«Все из нашего дома отправились в театр, а мне как быть? – сделал в своем дневнике запись 24 апреля студент А. И. Артемьев. – Занял полтинник и пошел. И как я рад, и как недоволен, что был. Рад, что видел игру этого превосходного актера; недоволен, что я теперь разочарован, я теперь никогда не пойду в театр смотреть бездушную игру здешних актеров, а прежде и они иногда нравились... Так божественно, так неподражаемо, короче – так естественно сыграть, как Щепкин, едва ли кто в состоянии. Каждое слово имеет вес, в каждом движении – душа!..»

11 августа 1839 года по большому Оренбургскому тракту ехала видавшая виды коляска, в которой, удобно облокотившись на подушки, сидел К. Ф. Фукс. Он выехал в Чистопольский и Спасский уезды, в мордовские деревни с этнографическими целями.

Карл Федорович задумчиво смотрел на озера, на холмы, покрытые кустарником с жухлой из-за сильной засухи листвой. В голову приходили поэтические сравнения: палевая одежда осени...

Вот и для меня наступила осень, думал Фукс, жизнь идет к концу, все меньше остается старых друзей. Уехал в Астрахань Рыбушкин, беды в семье Рындовского, над Наумовой родственники стремятся установить опеку, чтоб прибрать к рукам ее имение... Как много еще нужно сделать, как много успеть, а времени и сил остается все меньше... Но хватит об этом, не лучше ли подумать о цели моей поездки?..

К.Ф. Фукса давно занимала проблема воздействия условий жизни и способов хозяйствования на психический склад народа. Поэтому открытое в Казани в 1839 году отделение экономического общества, его деятельность очень его интересовали.

Помещики не стремились улучшать технику в сельском хозяйстве. У помещика В.И. Юшкова в деревне Панове в том году «урожай ржи был плох, только сам-четверть... Картофель здесь и в прочих деревнях сеют в огородах только, по их выражению, для забавы».

Полковнику Толстому принадлежали две мордовские деревни – Войкина и Березовка, расположенные в небольшой долине. Там Карл Федорович изучал жизнь мордовских крестьян, их песни и сказания. Он присутствовал на свадьбах и похоронах, ел их пищу, зарисовывал одежду. Вывод его наблюдений был таков: в тех деревнях на большом торговом пути, в которых он побывал, «из народов финского племени мордва более всех, как говорят, обрусела.. Едва ли можно отличить мордвина от русского по наружности и платью».

В 1839 году Клавдий Данненберг, оставив медицинский факультет Казанского университета, уехал в Петербург поступать в Академию художеств. Задушевный друг Николая Второва, он был своим человеком в доме Фуксов и Рындовских. В письмах из Петербурга он постоянно спрашивал об их жизни. Валериан Панаев писал в Казань о том, что Данненберг случайно познакомился с «молодым человеком по фамилии Некрасовым, находившимся в крайнем положении, и пригласил его к себе».

В феврале 1840 г. вышел первый сборник стихотворений Н.А. Некрасова «Мечты и звуки»; Данненберг выслал 16 экземпляров этого сборника в Казань. Таким образом, кружок Фукса очень быстро узнал о появлении нового поэта. Позже, в романе «Три страны света», Некрасов в образе Каютина отразил частично черты характера Данненберга.

Письма Валериана Панаева вообще читались в Казани с большим интересом. Он жил в доме своего дяди, Ивана Ивановича, в одной комнате с В.Г. Белинским. «Белинский – писал В.А. Панаев, – всегда говорил с искренним жаром, с убеждением, без уклонений и уверток; срединных мнений он не терпел, рубил с плеча... Предметом его речи преимущественно были или беспощадная казнь, или восторженное искреннее восхваление какого-либо литературного произведения, общественного факта, литератора или общественного деятеля. Было чего наслушаться мне, юноше в 15 лет, приехавшему из провинции».

Кружок Фуксов следил за литературными новинками столицы. Его члены вели оживленную переписку с Петербургом, обменивались только что вышедшими книгами. В 1841 году они, например, отправили в Петербург книгу стихов Льва Ибрагимова и сказку в стихах «Царевна-несмеяна» Александры Фукс.

24 августа 1842 году случился в Казани пожар, один из тех страшных пожаров, которые неоднократно уже уничтожали почти весь город.

В 9 часов утра от неосторожности курильщика загорелась гостиница на Проломной улице. К общему несчастью, порывистый ураганный ветер раздул пламя. Огненное море разлилось по городу. Занялись огнем лучшие улицы – Воскресенская, Покровская, Грузинская. Звон колоколов, стук, треск, гул – все отголоски бедствия слились с криками и воплями народа, бежавшего от горящих домов. Но многим и бежать было некуда – горели торцовые мостовые. Шум бури перекрывал звуки бедствия.

Пожар, истребив университетскую обсерваторию, подобрался к зданию библиотеки, где в это время были разложены драгоценнейшие библиографические редкости. «Спасать, т. е. выносить 40 000 томов, не было возможности, – вспоминал А. И. Артемьев, так же, как и Н.И. Второв, помощник библиотекаря, – да и куда спасать, когда казалось, что жертвою пламени будет весь город?.. Только то, что составляло гордость библиотеки – важнейшие из рукописей – были вынесены на руках студентов на Арское поле...».

Здания университета, к счастью, не очень пострадали от огня.

Большие волнения выпали и на долю И.А. Второва. Под угрозой оказалась его ценнейшая библиотека, которую он собирал всю жизнь. Ему удалось на подводах вывезти книги и вещи за Казанку, в имение дочери.

Вскоре пламя перебросилось за Булак и распространилось далее.

Карл Федорович, видя, что огонь приближается к его дому, стал спасать сундуки со своими коллекциями, а один, самый тяжелый, с минералами, вытащил один, без помощи слуг. Коллекции и дом не пострадали, но чрезмерное напряжение вскоре сказалось на здоровье Фукса. Короткое время спустя, когда он сидел за письменным столом и работал, у него отнялись рука и нога. Хотя последствия этого апоплексического удара, к счастью, не очень сильного, прошли через некоторое время, но здоровье Карла Федоровича надломилось, рука и нога двигались уже не так свободно, да и энергия стала ослабевать.

Пожар 1842 года превзошел своими масштабами все предшествовавшие. Сгорело почти полторы тысячи частных домов, множество общественных зданий. Город дымился в развалинах. Даже за девять верст от города имелись сгоревшие деревни – таков был напор огня.

«Возрождению из огня наподобие фениксу» Казань обязана в значительной мере энергии нового губернатора С.П. Шилова, к которому правительство благоволило – он доказал свою преданность престолу в день 14 декабря 1825 года.

Были засыпаны грязная и топкая Кузнечная площадь, Банное озеро, приведен в порядок кремлевский бульвар. Были построены новые здания городской думы, дворянского собрания, театра...

Сергей Павлович Шипов был человеком образованным и энергичным. Он решил даже «уничтожить чиновничьи злоупотребления», считая это дело очень легким. С этой целью он стал подбирать людей в губернское правление. Должность секретаря предложил К.О. Александрову-Дольнику (предложение слишком лестное, чтобы отказаться). Начальником правления был приглашен М.Д. Завилейский, поляк, автор известной «Статистики Царства Польского». Родной брат Матвея Демьяновича – П.Д. Завилейский – вместе с А.С. Грибоедовым разработал смелый проект экономического преобразования Кавказа.

М.Д. Завилейский оказался старым знакомым Ивана Алексеевича Второва, сын которого Николай Иванович стал частым и желанным гостем у Матвея Демьяновича и его супруги.

Перемены в казанской администрации сыграли значительную роль и в культурной жизни города. Завилейский, Шиловы (жена губернатора также была женщиной образованной и к тому же общительной) вошли в число участников литературных вечеров в доме К.Ф. Фукса, которые с приездом новых людей заметно оживились.

Главным трудом К.Ф. Фукса в начале 40-х гг., которому он отдавал много времени и сил, была работа над книгой о казанских татарах. Изучением жизни и культуры татар Карл Федорович занимался не одно десятилетие. Первые статьи по этой теме – центральной в его этнографических исследованиях – были опубликованы еще в 1814 году. В новой своей книге он попытался обобщить итоги своих многолетних наблюдений, использовать накопленный исторический материал, дать характеристику экономических и культурных процессов в среде татарского населения Казани.

Фукс хорошо понимал, что татары, как и другие восточные и малые народы России, находятся в угнетенном положении, что гнет самодержавия, от которого страдала страна, ложился на них неизмеримо более тяжким бременем, чем на русское население. Видел он и то, что политика насильственного обрусения была направлена против национальной культуры народа, с радостью отмечая большую силу сопротивляемости народа при попытках лишить его права на развитие собственной самобытной культуры.

Несмотря на условия общего застоя и феодальной замкнутости, в татарском обществе уже проявлялись ростки нового, а борьба за обновление национальной культуры превращалась в жизни татар в устойчивую традицию.

Важное значение для развития национального самосознания имел рост татарского книгопечатания. В 40-х гг. XIX в. в Казани появились свои чисто татарские типографии, одной из которых была работавшая в 1844–1847 гг. типография Рахимжана Саидова. Хотя выходившие в свет книги были в значительной своей массе религиозными, однако были и светские книги, появление которых имело большое культурное значение. Затем наряду с подобными произведениями в Казани начали печататься и работы древнетюркских авторов по фольклору, служившие образцами для изучения языка и истории тюркских народов.

Наряду с мировоззрением, развивавшимся в рамках религиозного сознания, пробивают дорогу прогрессивные взгляды, расширявшие представления о действительности. Сторонники этих взглядов ратовали за освоение передовой русской, европейской культуры и, в частности, литературы, которая в лучших своих проявлениях утверждала идеалы борьбы за освобождение народов от крепостного рабства и национального угнетения.

Одним из первых представителей передовой мысли среди татар был поэт Габдеррахим Утыз-Имяни. Он первым призывал татар изучать русский язык. Враг невежества, он считал, что и женщинам необходимо образование.

В татарской литературе стала зарождаться и светская тематика. Усилился интерес татар к истории своего народа, к поэтическим сказаниям. Утыз-Имяни составил критический текст поэмы XIII в. «Кисса– и Юсуф» на основании нескольких ее рукописных вариантов. В 1839 г. она была издана в университетской типографии.

Идеи обновления духовной жизни народа получают все большее развитие и проникают даже в среду теологов. Например, богослов Курсави, деятельность которого объективно была направлена на дальнейшее укрепление в сознании татарского народа идеологии ислама, провозгласил право разума на выступление против авторитетов, против догм, выступил за культурное просветительство.

В развитии прогрессивной общественной мысли татар видную роль сыграли И. Хальфин, X. Фаизханов, М.Г. Махмутов. Они смело выступали за необходимость светской образованности, боролись с проявлениями мусульманского мракобесия.

Татары начали записывать образцы национального фольклора, переводить на татарский язык произведения русской литературы. В 40-е гг. Салихджан Кукляшев, окончивший Казанский университет в 1836 году и печатавший переводы восточных авторов в «Заволжском муравье», подготовил хрестоматию «Сборник рассказов татар».

Интеллектуальные интересы и просветительская деятельность семьи Фукса и его друзей оказывали благотворное влияние на процесс формирования передовых взглядов татарской интеллигенции. Но, способствуя приобщению татар к русской и европейской культуре, К.Ф. Фукс, в свою очередь, получал возможность в общении с татарской интеллигенцией глубоко вникать в проблемы национального культурного развития.

В доме Фукса можно было встретить А. Даминева – лектора татарского языка в университете, А.Т. Мир-Муминова – лектора персидской словесности, С. Кукляшева – поэта и переводчика, М.Г. Махмутова, оформлявшего книги на восточных языках. Приглашал Фукс в свой дом и ахуна, и мулл, и татарских купцов Юнусовых, на средства которых был открыт в 1844 году первый мусульманский детский приют, чему так радовался Фукс.

Он возил больного Юнакова – ученика Ибрагима Хальфина – на серные воды, дочь Н.М. Ибрагимова выдал в 1843 году замуж за Н.А. Скандовского, своего ученика, к Льву Николаевичу Ибрагимову относился с неизменной добротой и лаской, как к сыну своего друга, – можно ли перечислить все благодеяния профессора Фукса для всех нуждающихся в нем людей? Авторитет Карла Федоровича был огромен. Его знали и любили во всех слоях татарского населения.

Материал по этнографии татар у него накопился колоссальный. В 40-е годы он собрал немало статистических сведений об экономике Казанской губернии, о развитии ремесел и промышленности, об изменениях в положении крепостных крестьян.

В специальных тетрадях и дневниках, которые он вел в своих многочисленных поездках, встречается немало записей, касающихся экономических вопросов. Он тщательно отмечал, в каких имениях помещики открывали мануфактуры и фабрики, основанные на труде собственных крепостных, записывал сведения о числе работающих, условиях труда, о характере производства.

Фабрика в селе Алексеевском, писал он, «имела около 500 работников и выделывала ежегодно до 60000 аршин солдатского сукна». Это было крупное вотчинное предприятие.

Крестьянские промыслы в Казанской губернии получили большое развитие. Но вотчинные предприятия не могли конкурировать с предприятиями, где применялся вольнонаемный труд. Крестьяне, разоряясь, продавали свой труд, нанимались в работники.

Большой интерес представляют сведения о характере и объеме производства, в котором занято татарское население.

На двух фабриках – купцов Абдуллина и Файзуллина – в большом количестве вышивались шелком и золотом ичеги. «Этою работою, – писал Фукс, – занимаются не только татарские женщины, но и весьма многие русские девушки. Кроме этих двух больших фабрик, вышиванием ичегов занимаются многие татары».

Тысячи разорялись, единицы богатели. «Ныне у татар богатыми почитаются купцы: Хубайдулла Юнусов, имеющий более 3 миллионов руб., Хузаин Апанаев, имеющий более полмиллиона руб., Абдряшит Юнусов до 2-х миллионов руб...».

– Нет ничего отвратительнее русских речных переправ, – говорил хозяину немецкой гостиницы в Казани прибывший днем 17 июня 1843 года немец. –Лошадей отпрягают, втаскивают экипаж на паром и ставят его поперек. Та же утомительная работа и на другой стороне реки... Надеюсь, в гостинице есть и горячая вода и приличное обслуживание?

Получив заверение, что останется доволен, иностранец поднялся в свою комнату.

В Казань, профессору К.Ф. Фуксу, он был рекомендован как исследователь народной жизни и, в особенности, сельских учреждений России.

Барон Август Гакстгаузен большую часть пребывания в Казани провел в обществе Карла Федоровича.

Фукс уже отправил рукопись своей книги «Казанские татары...» в цензурный комитет для получения дозволения печатать и, находясь еще в состоянии полного погружения в материал, над которым только что работал, с большой охотой делился с приезжим своими этнографическими наблюдениями. Гакстгаузен как любознательный Исследователь расспрашивал Фукса, что называется, с пристрастием и получал исчерпывающие ответы на все вопросы. Он был бесконечно благодарен казанскому ученому за его наставления.

На обеде в доме Фукса Гакстгаузену представили коллежского советника Семенова, совершившего путешествие вокруг света с Коцебу и Крузенштерном; ориенталиста мирзу Казембека и муллу из Татарской слободы.

Гакстгаузен настойчиво продолжал расспрашивать о татарах.

– Всякому заезжему, без сомнения, странно покажется найти в казанских татарах, говоря вообще, народ более образованной, нежели некоторые, даже европейские, – говорил Фукс. – Татарин, не умеющий читать и писать, презирается своими земляками и как гражданин не пользуется уважением других. Посему-то всякий отец старается как можно ранее записать детей своих в училище, где бы они выучились по крайней мере читать, писать и узнали бы начала своей религии.

– Татары, я заметил, обладают большими умственными способностями, но ислам допускает их развитие только до известной степени, – сказал Гакстгаузен и затем обратился к Фуксу:

– А знают ли они русский язык? Существует ли у них старая антипатия к русским?

– Примечательно, что здешние татары, находясь посреди русских, мало стараются знать русский язык. Нет из них почти ни одного, который бы хорошо говорил на этом языке, а еще менее таких, кои бы умели писать на нем.

– А какие языки изучают татары?

– Учение начинается азбукою... Потом читают татарские книги, печатанные здесь, в Казани. И, наконец, книгу Мухамед-Ефенди, содержащую в себе наставления в торговле, а иногда и грамматику (наху) арабского языка. Так же обучаются персидскому и бухарскому. Языкам этим они учатся как для облегчения сношений по торговле, так и для того, чтобы уметь читать турецкие книги, в коих весьма часто встречаются арабские и персидские слова... Но тут не учат языку татарскому по правилам грамматики; татарин, говорят они, языку своему должен выучиться от матери...

– На востоке татарский язык занимает то же место, какое на западе занимает французский, – пояснил профессор Казембек гостю. – Тюркский язык известен на востоке от Персии до Китая, на западе во всех турецких странах и даже в Тунисе!

Мулла Сейфулла-Кази Муртазин рассказал, что муллы получают свое образование большей частью в Каргали под Оренбургом, в знаменитых татарских медресе. Многие отправляются в Бухару, где, по его мнению, находится средоточие высшей учености. Мулла неоднократно показывал Карлу Федоровичу восточные рукописи, привезенные из Бухары.

Молча, с интересом слушавший разговор Семенов, побывавший во многих восточных странах, спросил Фукса, знают ли грамоту татарские женщины.

– Женский пол у казанских татар получает равным образом известную степень образования, и между татарками мало найдется таких, кои бы не умели надлежащим образом читать и писать. Они учатся у жены муллы здешней новой мечети. Женщина эта имеет большие способности для обучения их сим предметам. Я сам видел прекрасно написанные ее воспитанницами письма и некоторые татарские песенки. Сверх того почти все татарки учатся у матерей своих или родственниц шитью. Они особенно занимаются вышиванием золотом татарских сапожков и тюбетеек. Здесь они обнаруживают большое искусство и изобретательность в составлении узоров.

Немного помолчав. Фукс заключил:

– Казанские татары гордятся своим происхождением, своими моральными качествами, своей религией, своим домашним бытом, что все составляет их отличительный характер.

Гуляя по городу, осматривая татарские слободы, Гакстгаузен отметил, что татары обладают мягким, сговорчивым характером, самолюбивы, ласковы, доверчивы, аккуратны и чистоплотны. Побывав в окрестных татарских деревнях, он пришел к убеждению, что они трудолюбивые земледельцы и хорошие пчеловоды, а женщины, как он заметил, в деревнях ходят свободно, не закрывая лица.

Почти десять дней Август Гакстгаузен провел в Казани. «Я убежден, – писал он перед отъездом, – что если бы этот богато одаренный народ принял христианство, то он не только стал бы одним из первых цивилизованных народов, но распространил бы христианство и цивилизацию по всей Азии...».

К Фуксу – знатоку истории края – обращались за помощью и консультацией разные лица: ученые – финн Кастрен, французы Лябат и Томас, министр финансов России Е.Ф. Канкрин, киргиз-кайсацкий хан Джангир... Все они отмечали его оригинальный ум, прямодушие, тонкую наблюдательность, обширные знания и чрезвычайно любезное гостеприимство.

Дом Фукса на Московской улице. Старинное фото

Дом Фукса всегда был притягательным местом не только для путешественников, но и для всех живущих интеллектуальными интересами казанцев. Иногда создавалось впечатление, что он не пустовал ни днем, ни ночью. Кого только там ни встретишь! И всякий новый гость чуть ли не в любое время суток мог застать то Л. Н. Ибрагимова, уютно устроившегося в уголке гостиной, то Г. И. Горталова с В.И. Юшковым, подтрунивавших над Г.Н. Городчаниновым, то преподавателя университета англичанина Э.П. Турнерелли, который по приезде в Казань сблизился с местными историками и знатоками края.

Но особенным многолюдством дом Фукса отличался во время проведения литературных вечеров, которые в 40-е гг. устраивались с осени по весну почти еженедельно.

Мода на подобные вечера широко распространилась в I половине XIX века по всей России. В одной Казани кто только их не проводил! И Шиловы, и Молоствовы, и Лобачевские, и Мусины-Пушкины... Но если в большинстве домов они имели скорее характер светских приемов, то у Фуксов литературные вечера собирали прежде всего друзей-единомышленников, заинтересованных в проблемах общественного развития, прогрессе науки и просвещения. Эти вечера были способом общения казанской интеллигенции, для которой слова об уважении и достоинстве человеческой личности не были пустым звуком. Поэтому литературные чтения нередко перерастали во взволнованные обсуждения животрепещущих вопросов – о необходимости отмены крепостного права, о тяжелом положении народа, о корнях нищеты, болезней и невежества простого люда. Роль литературных вечеров у Фукса в формировании антисамодержавных воззрений в казанском обществе чрезвычайно важна.

В 40-е годы посетителями, участниками, слушателями литературных вечеров в доме Фукса становится главным образом молодежь. И она, как и старшее поколение казанских литераторов, активно включалась в распространение новых идей.

Д.Л.Крюков, сын художника, говорили, был автором стихотворения «Декабристам», которое долго ходило в рукописи среди казанцев. И.М. Симонов рассказывал на вечерах о поездке в Западную Европу, где познакомился с Н.П. Огаревым. А.А. Фукс читала роман «Зюлима, или Пугачев в Казани» – роман не был разрешен к печати, так же как и ее описание старообрядческих скитов, в 1838 году разоренных по распоряжению светских и духовных властей. Несмотря на это, Фуксы поддерживали тесные связи со старообрядцами, которые допускали их в свои тайные убежища. Карл Федорович спас от гибели немало ценных старообрядческих рукописей. В его доме преследуемые правительством старообрядцы всегда находили приют и дружеское участие.

И.А. Второе читал воспоминания о людях, которых знал, – а знал он и Рылеева, и Тургеневых, и Муравьевых...

А сколько на фуксовских вечерах было сделано научных сообщений! Здесь можно было услышать и этнографические работы Фукса, и описание флоры Поволжья профессора ботаники П.Я. Корнух-Троцкого, и доклад о методах лечения больных профессора Н.А. Скандовского, и анализ К.О. Александровым-Дольником творчества Генриха Гейне, который народную песню прочно соединил с идеями политического и социального освобождения.

А сколько поэтов читали там свои стихи!

Удивительно ли, что некоторые посетители этих собраний, хоть и бывали приглашены в те же дни на другие вечера, предпочитали картам и танцам, которые их ждали в других домах, дом на Сенной и в назначенное время, в 7 часов вечера, съезжались к Фуксу.

Испытывая привязанность к И.А. Второву, он так же душевно относился к его сыну. Как личность, Фукс, естественно, большое влияние имел на тех, кто был способен понимать его достоинства и ценить их. Таков был Н.И. Второе. Под очевидным воздействием Карла Федоровича он с увлечением стал редактировать неофициальную часть «Казанских губернских ведомостей», и вскоре это издание стало лучшей провинциальной газетой России того времени. К.Ф. Фукс явился первым советником и руководителем молодого редактора.

Частые беседы с ним, общение с людьми образованными и трудящимися наводили молодого Второва на мысль серьезнее относиться к своему труду. Он стал вести дневниковые записи.

«20 октября 1843 года. Вечером был у К.Ф. Фукса. Записываю его рассказ об университете...».

Имя Фукса в его записях появляется часто.

«28 октября. Обедал опять у Фукса вместе с Городчаниновым. После обеда разговорились с Карлом Федоровичем о моих газетных делах...».

Карл Федорович ездил с Николаем Ивановичем по Казани и окрестностям, показывал ему памятники старины и знакомил со стариками, еще помнившими Пугачева (например, с Григорием Никитичем Галицким). Так знаменитый ученый помогал юному редактору газеты в его работе.

«Можно сказать без всякой лести, – писал Н.И. Второв, – что едва ли кто более трудился для описания нашего края, во всевозможных отношениях, как почтенный Карл Федорович». И можно также без преувеличения сказать, что «Прибавления к «Казанским губернским ведомостям» в 1843–1844 гг. – это газета того круга казанской интеллигенции, которая группировалась вокруг К. Ф. Фукса. Она отражала интересы этого круга, его деятельность и жизнь.

«Газета моя, слава богу, идет очень хорошо, и в короткое время мне удалось снискать всеобщее одобрение», – писал Николай Иванович.

Литературные успехи Н.И. Второва и протекция графа В.А. Соллогуба открыли ему путь в Петербург. После смерти отца в феврале 1843 года он отпустил крепостных на оброк, а богатейшую библиотеку Ивана Алексеевича, состоявшую из 1908 томов стоимостью в 12882 рубля ассигнациями, пожертвовал в 1844 году городу. Книги И.А. Второва явились ядром первой в Казани публичной библиотеки, открытой для читателей двадцать лет спустя.

Карл Федорович грустил о своем приятеле. Неверные действия неопытного врача стали причиной смерти Ивана Алексеевича. Фукс был его лечащим врачом, но во время болезни Второва его не было в Казани.

Летом Фукс особенно часто уезжал из города, проводя время на даче, стоявшей рядом с новым ботаническим садом на берегу Кабана. Там он любил возиться с растениями, выращивал цветы, радовался удобному просторному месту, передавая свой энтузиазм работавшим в ботаническом саду студентам.

Но постепенно Карл Федорович стал замечать, что сил для научной работы становится все меньше. Вот, наконец и я, говаривал он, начинаю испытывать и верить, что лета расстраивают душу и тело и даже кладут холодную свинцовую печать на воображение. Но, несмотря ни на что, работает он, как и прежде, исключительно много.

Бодрый и живой по натуре, веселый и неунывающий по характеру, Фукс даже в преклонные годы (ему было под семьдесят) любил казаться молодцом и с внешней стороны. Иллюзию молодечества разрушала образовавшаяся лысина, но когда ее удалось скрыть мастерски зашпиленными волосами, даже с ухарским хохолком на самом виду, он почувствовал себя действительно молодым – хоть куда!

Карл Федорович всегда вел деятельный образ жизни и отличался необычайной подвижностью. Он вставал в шесть часов утра и рано выезжал с визитами к больным.

Каждый день во всякую погоду горожане привыкли видеть его тридцатилетнюю, как они считали, лошадку, медленно трусящую по улицам, старенькие дрожки «на столбиках» и живое смеющееся лицо Карла Федоровича, приветливо выглядывавшее из-под старого засаленного цилиндра – единственного для всех времен года. Привыкли видеть и ласковый ответный поклон с двукратным вращением шляпы, которая, как колесо на оси, поворачивалась между пальцами Карла Федоровича.

Практика его была обширна, денег он получал много, но щедро раздавал их, нередко прямо по дороге к дому.

Домой он возвращался обыкновенно в два часа и садился обедать. После обеда любил с трубочкой в зубах посидеть у жены, поговорить о новостях дня, о литературе и литературных занятиях Александры Андреевны, а потом прилечь отдохнуть.

Отдохнув, Карл Федорович, вновь бодрый и веселый, отправлялся на вечернюю практику. Вернувшись домой, он возился с коллекциями, рукописями, принимался за письменные работы или чтение. Живая и подвижная натура Фукса требовала перемены обстановки, и поэтому у него не было постоянного места для занятий. То он работал в кабинете, то в зале, то в столовой. По вечерам профессор Городчанинов и Татьяна Васильевна (воспитанница Фуксов) производили вторжение на антресоли, захватывали там гору книг и, обремененные добычей, направлялись в ту комнату, где предполагалось заниматься. Книги и рукописи размещались по столу и начиналась работа. Рыться в летописях, открывать какие-либо сведения по местной истории было для Фукса наслаждением.

Так обычно проходили дни деятельной жизни К.Ф. Фукса. Лишь литературные вечера вносили разнообразие.

В 1844 году К.Ф. Фукс был в расцвете своей славы. Сам он особенно гордился репутацией исследователя и знатока местного края. Выход в свет книги «Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях» вполне подтверждал всеобщее мнение о его большом вкладе во всестороннее изучение жизни татарского народа – ему по праву принадлежит место первого исследователя быта казанских татар. Большая тщательность в описании и абсолютная добросовестность Фукса делают факты, сообщаемые им, достоверными и имеющими значение до настоящего времени.

В области изучения местной археологии, истории и этнографии К. Ф. Фукс, не являясь специалистом, разработал направление и научные приемы исследований благодаря выдающемуся уму и энциклопедической образованности.

Как естествоиспытатель Фукс явился основоположником того направления в деле изучения края в отношении физической природы, которое впоследствии нашло более широкое выражение в деятельности Казанского общества натуралистов.

Деятельность местного общества врачей тесно связана с творчеством К.Ф. Фукса, давшего первый толчок тому направлению, которого общество врачей держалось в лучшие периоды своего существования.

Работа Фукса в области социальной медицины выходила далеко за пределы Казанской губернии.

Важнейшее значение имела педагогическая деятельность К.Ф. Фукса. Он был таким же прирожденным педагогом, как и врачом.

В 1845–1846 гг. Карл Федорович в осенние и зимние дни зачастую хандрил, не просматривал, как бывало, рецептов, которые ему выписывал лечивший его И.С. Дмитриевский, его ученик, тоже терапевт. Свое сумрачное состояние он объяснял жене мрачными мыслями. Но при блеске весенних солнечных лучей хандра исчезала – страстно любил он весну и лето, время оживления и обновления природы. Он и сам оживлялся, снова с утра выезжал из дому, весело отвечал на приветствия. Никто не мог себе представить, что именно весной он тяжело заболеет, а 24 апреля 1846 года его не станет.

В день похорон Карла Федоровича не было в Казани ни одного человека, который бы не знал, кого хоронят. Не только на улице, но и в окнах домов, на заборах и крышах видны были люди, желающие с ним проститься. В траурной процессии шли высшие чиновники, профессора и студенты университета, простой городской люд, толпы татар, снявших шапки. Горожане прощались с человеком, который сорок лет их лечил и учил доброте.

На панихиде профессор, доктор медицины А.Л. Китер сказал: «Фукс был счастливый врач: он обладал тем редким даром, которому нельзя научиться из книг и клинических наблюдений, именно практическим умом, медицинским верным взглядом... Правильный взгляд на болезнь и систематическое обдуманное лечение были те могущественные средства, которые доставляли ему блестящий успех».

В 1896 году казанцы отмечали 50-ю годовщину со времени кончины профессора К.Ф. Фукса. Городская дума постановила переименовать Поперечно-Тихвинскую улицу, где был дом Карла Федоровича, в улицу Фукса, а по высокому берегу Казанки развести сад, дав ему наименование «Фуксовский». Постановление было выполнено.

Для развития и нравственного совершенствования общества доброта и человеколюбие, подлинный гуманизм имеют значение не меньшее, чем выдающиеся научные открытия или технический прогресс. Не оказывают ли подвижники, подобные К.Ф. Фуксу, воздействие на людей более сильное, ибо они пробуждают в них не только мысль, но и сердце?

Подобно магниту, Карл Федорович Фукс притягивал к себе людей обаянием личности и блеском интеллекта, и люди рядом с ним сами становились лучше, честнее, гражданственнее. Как маяк в темной ночи, он светом своей души разгонял мрак, укреплял веру в новую жизнь, в новое общество, в котором народы России, избавленные от гнета самодержавия, обретут свободную счастливую жизнь.

Бережно сохраняют жители города память о знаменитом ученом – враче, естествоиспытателе, краеведе, нумизмате, журналисте, о человеке большой души – Карле Федоровиче Фуксе.

В 1996 году в Казани установлен памятник профессору К.Ф. Фуксу в сквере его имени.

Очерк Аллы Гарзавиной из книги «Карл Фукс о Казани, Казанском крае. Научно-биографический очерк» размещен на нашем сайте по согласованию с автором.

Составители книги: М.А. Усманов, А.В.Гарзавина и Р.И. Новицкая (Казань, фонд «Жиен», 2005).