Собор Василия Блаженного – привет москвичам из Казани?

Нияз Халитов

22 декабря 2001 года

Причудливый, кричаще нетрадиционный для «святой» Руси образ собора Покрова на Рву в центре Москвы волнует уже не одно поколение ученых. Думаю, он не мог появиться на неподготовленной почве.

Не мечеть ли уж построил Иван IV на Красной площади? Вопрос только на первый взгляд звучит провокационно.

Культура ислама на территории современной России далеко не «чужеземная», как это порой хотелось бы кому-то представить. Мало того, она имеет, пожалуй, более древнюю историю, чем исконно православная. Подспудная, ползучая тюркизация, а затем и исламизация русской культуры началась еще во времена Киевской Руси (чего не скрывают украинцы!), а к моменту захвата татарских ханств Поволжья, Урала и Сибири культура России уже несла в себе многие черты, родственные культурам покоренных народов. Этот новый, имперский этап воздействия культур колонизируемых народов на метрополию оставил следы, прочитываемые даже сегодня, спустя 400 с лишним лет.

Именно в этом отношении показательна архитектура собора – памятника русской воинской славы на Красной площади. Видимо, не случайно Европа, считавшая русских азиатами, символом русской нации признала именно это сооружение, наглядно демонстрирующее собой слияние восточных и европейских черт в ее культуре.

Легче всего это отмечает свежий глаз приезжего. Иностранцы, сопоставляя Покровский собор с многочисленными церквями, «сорока сороками» Москвы, сразу же выделили именно его, собравшего в себе «стили всех времен и народов» (Лефевр. «Архитектура»). Русских православных корней они в архитектуре собора не усматривали.

Наиболее, пожалуй, ясно и лаконично выразил свое впечатление в 1812 году Наполеон Бонапарт, без обиняков назвав Покровскую церковь мечетью, преподнося это высказывание как некий курьез невежды. Исследователи как будто забывают о том, что французский император, незадолго до того принявший ислам, мечетей на Востоке повидал достаточно. Действительно, образ здания навевает прежде всего ассоциации с причудливой и многокрасочной архитектурой Востока.

Теперь посмотрим, что думают об этом ученые-историки – архитектуроведы.

Здание Покрова на Рву было возведено в 1665-1559 гг. Нет, наверное, сооружения в истории русской архитектуры, более яркого по образности и загадочности своих форм. Революционный образ этой церкви не имеет себе подобных ни до, ни после ее появления. Проблема ее истоков волновала исследователей во все времена. Они искали корни своеобразия ее форм в Азии, на Дальнем Востоке, в Западной Европе, Византии, Индии, Магрибе, русской религиозной схоластике XVI века и даже народных сказках того времени. В частности, по одной из недавних гипотез «во внешнем архитектурном решении Василия Блаженного можно видеть синтезированный образ... «града небесного» (Горнего Иерусалима) (М.А. Ильин. «Собор Василия Блаженного»).

Среди множества гипотез одной из самых заманчивой и в то же время самой неразработанной и малодоказуемой было предположение о том, что в формах собора следует искать отголоски погибшей в XVI столетии булгаро-татарской монументальной архитектурной традиции. Эта мысль высказывалась неоднократно как в России, так и за рубежом (Г. Гамильтон, И. Грабарь и др.) Выдвигалась и версия о главной мечети Казани, ставшей прообразом храма-памятника. (М. Худяков, Ф. Валеев, Н. Халитов).

Однако анализировать такую гипотезу не позволяло полное отсутствие каких-либо сведений об архитектуре Казанского ханства и общей концепции развития средневековой архитектуры Волго-Камья. Поэтому никаких серьезных аргументов ни за, ни против идеи высказано не было, если не считать сенсационной находки М. Худякова, узревшего на миниатюре Лицевого Летописного свода XVI столетия сооружение, напоминающее Покровский собор. Логика, однако, требует пойти по наиболее верному пути поиска – то есть в культурах, непосредственно связанных с событиями 1552 года – татарской и русской.

Есть ли у нас вообще основания считать, что мечеть могла послужить прообразом главной церкви Москвы, и каковы эти основания?

Прежде чем начинать сопоставительный анализ памятников Москвы и Казани, необходимо решить этот принципиальный вопрос. Пытаться решить его с позиций современной морали, думаю, будет глубоко ошибочно. Как быстро может измениться мировоззрение целого народа, ярко продемонстрировал разгром коммунистов в России.

Собор Покрова – не церковь, а храм-памятник в виде церкви, память об историческом событии. При грандиозных размерах у него ничтожный объем внутренних пространств. По замыслу авторов, именно через внешний облик, через образ прочитывается содержание.

Архитектура храма оказалась внезапным перпендикуляром ко всей московской церковной традиции православия. А ведь ни церковных реформ, ни противостояния церкви и государства в этот период не наблюдалось.

Так что же послужило причиной отрицания канонов в памятнике, явно построенном при покровительстве церкви? Только генеральная идея символической победы над исламом в Поволжье допускала прямое цитирование мусульманского образа. Именно это позволяет искать в формах Василия Блаженного отголоски сооружений Казани.

Вспомним, что символическим мистицизмом был пронизан весь культурный контекст эпохи Ивана Грозного. В условиях несвободы расцветает язык Эзопа. Символика прослеживается здесь на всех уровнях: в градостроительном положении, масштабах, композиции, художественном образе, организации внутреннего пространства, внешних формах и декоративных деталях.

У архитектуры есть свой художественно-образный язык. «Фразами» этого языка можно считать градостроительные элементы, «словами» – внутреннее содержание сооружений, «слогами» – элементы их внешней формы, «буквами» – декоративные детали. Совокупность «фраз» рождает стиль эпохи.

Знание архитектурного «языка» народа позволяет читать каменные страницы его зодчества, распознавать заимствования в архитектуре. Исследователям Покровского собора необходимо владеть не только русским архитектурным «языком», но умело различать тюркизмы и другие нерусские элементы зодчества. Незнание тюрко-мусульманской архитектурной культуры, европоцентризм в мировоззрении русской науки привели к неверным оценкам собственной культуры и неизменно раздраженной реакции на высказывания своих же ученых, считавших русскую средневековую культуру одной из ветвей восточной (восточно-христианской), наряду с византийской, армянской и грузинской.

Сюда же справедливо причислялось владимиро-суздальское зодчество, а ее имперский этап представляли «заключительным периодом муггаметанского искусства», вершина которого – собор Василия Блаженного.

То есть этот памятник в Европе относили к одной из форм исламского зодчества, освоенной русскими, несмотря на иное вероисповедание. В мировом зодчестве подобное явление встречалось неоднократно (к примеру, позднесредневековая архитектура «сицилийских султанов» в Палермо, некоторых румынских церквей, да и многих османских джами), русские же ученые рассматривают его как развитие византийских церковных традиций.

Насколько глубоко проникли корни исламской архитектуры в Поволжье?

Она пришла сюда вместе с религией уже в VIII-IX веках и вскоре заняла видное место в столичных городах Волжской Булгарии. В домонгольский период прослеживается влияние трех направлений: местной булгарской, хорезмийской и арабской. В золотоордынское время – параллели с зодчеством Закавказья, Крыма, Сельджукской империи и Египта. С другой стороны, булгарские традиции распространяются на города Золотой Орды, может быть, и на владимиро-суздальскую архитектуру.

Крымско-турецкая ориентация могла влить на архитектуру Казани в период ее сближения с Москвой, как и влияние русской и итальянской школ архитектуры. Наверно, именно тогда появились мечети во множестве русских городов. Ведь татары играли тогда важную роль в государственной жизни Московии.

Можно говорить о татарской нации как достаточно глубоко интегрированной в жизнь Руси, особых психологических барьеров у русской правящей верхушки перед татарами и их культурой, вероятно, не возникало.

После присоединения мусульманских земель в русской архитектуре наблюдается загадочный всплеск декоративности. Показательна в этом отношении и удивительная архитектура собора Василия Блаженного. Ряд исследователей полагает, что его прототипом стала многоминаретная  мечеть Кул-Шариф в Казани.

Какие же аргументы можно привести в пользу такого предположения?

Многоминаретная мечеть обычна в архитектуре ислама. Многобашенные сооружения на нашей земле известны уже в глубокой древности: в городах Елабуга, Буляр, Булгар, наконец, в Казани. И покоритель исламской столицы Поволжья вполне мог использовать такой тип мечети как символ своей победы. Заказ на построение храма поступил в виде директивы царя: сделать церковь о восьми приделах.

По словам летописца, царь сожалел о судьбе Казани и ее защитников:

«Царь же великий... увидев и удивися необычной красоте стен крепости града...» «дивя-ся во уме своем... и рече: «О коли-ко народ люди паде... единого ради града сего!.. яко велика бе слава и красота царьства сего».

Московиты не отторгли достижения культуры и зодчества мятежного города – использовали их в новомосковской культуре. Ярким образцом такого произведения имперской (уже не чисто русской!) архитектуры и стал Покровский собор в Москве.

Однако законы большой политики, в которой 22-летний тогда Иван был еще не искушен, внесли поправки в его планы: основная идея была искажена возведением центральной башни. Ликвидация «аполитичной» идеи полного копирования казанской мечети могла быть только делом рук митрополита Макария, вдохновителя и организатора крестового похода в Поволжье.

Даже сегодня масштабы этого здания впечатляют. Тогда же собор впервые в истории Москвы стал общегородской композиционной доминантой, затмившей ансамбль церквей Кремля. Значение собора явно превышало значение присоединения всего Поволжья. Невиданной прежде «басурманской» архитектурой храма царь образно воплощал власть над мусульманскими землями. Мечеть, украшенная крестом, – чем не программное заявление «Церкви Воинствующей» переродившегося после 1551 года православия?

Огромность же строения объясняется идеей «Третьего Рима», которая еще в середине XV века получила первоначальное воплощение в провинциальной византийской церкви – Успенском соборе. Что могло быть символичнее креста над главной мечетью Казани, перенесенной на главную площадь Москвы и возвысившейся над всеми ее церквями? Точно так же, как полумесяц на Айя Софии возвысился над всеми мечетями Истанбула. Тем более, если эти мечети были похожи.

Какие же черты Покровского собора характерны для русского зодчества и какие черты восточные?

Композицию здания отличает придающая некоторую «рыхлость» силуэту дисгармония между центральным шатром и четырьмя восьмигранными столпами вокруг него с «магометанскими» маковками на них.

Какой мыслилась первоначальная схема церкви? Без центрального шатра! Именно такое сооружение – купольный массивный объем, окруженный четырьмя высокими башнями и дополненный башенками-пинаклями над углами! Как раз такой и мыслится мне композиция мечети Кул-Шариф, какой ее видел царь Иван.

Именно эти четыре восьмигранные башни отличают архитектуру собора от русских памятников первой половины XVI века: церквей Вознесения и Иоанна Предтечи. Характерный верх церкви Вознесения, построенной в честь рождения Ивана IV, очевидно, и стал знаком Руси, увенчав композицию Василия Блаженного. Высокий шатер вознес крест на золоченой маковке над четырьмя минаретами с затейливыми тюрбанами на них. Четыре же кубических придела в стиле русско-византийского зодчества – символ подчинившихся Москве центров государственности: Владимира, Рязани и т.д. Собор Покрова на Рву – прямо-таки средоточие мемориальных форм.

Да, непросто расшифровать архитектуру этой церкви, но все же вычленить русские и восточные черты можно.

Впервые в русской архитектуре здесь была использована идея массовых молений под открытым небом. Заимствование мусульманской идеи налицо. Аналогично и градостроительное положение этих двух храмов: оба размещены близ главных кремлевских ворот, «на рву».

Итак, если центральный пирамидальный объем и боковые кубические приделы вполне преемственны в русской архитектуре сами по себе, то что из себя представляют четыре других столпа, где искать их архитектурные прообразы? Анализируя формы этих восьмигранных столпов, исследователи находят аналогии в архитектуре Волго-Камья, Османской империи, даже на ближнем Востоке.

Обращают на себя внимание 12 небольших барабанчиков с маковками вокруг основания центрального шатра (сейчас их уже нет), назначение которых с точки зрения русской церковной традиции совершенно непонятно. В восточной же архитектуре (Египет, Азербайджан, Афганистан, Турция) они выполняли роль пинаклей, сдерживали распор купола, предохраняли его от статического разрушения. В Покровском соборе это был всего лишь декоративный рудимент.

Особо хочется остановиться на формах тюрбанообразных маковок над боковыми приделами, разнообразие и пышность которых придают, может быть, наибольший шарм архитектуре собора. Подобное решение, насколько мне известно, не встречалось в русской архитектуре XV-XVI веков более нигде. По этой причине его никак нельзя назвать «типично русским». Эти луковичные, весьма характерные для мусульманского Востока маковки соответствуют ничему иному, как иерархии головных уборов различных чиновных и религиозных сословий Османской империи.

Хотелось бы лишний раз обратить внимание исследователей и на такие яркие приметы восточного зодчества в конструкциях собора, как своеобразная спиралевидная кладка куполов, тромпы и крещатые своды – «визитные карточки» исламского зодчества.

Во внешнем декоре собора совершено отсутствует ордерность, уже освоенная в то время архитектурой русских церквей. И вообще стиль этого здания подтверждает мощное влияние какой-то иной эстетики...

Откуда же все это взялось в архитектуре храма Василия Блаженного?

Не будем наивными – не было у русских зодчих середины XVI века возможностей в течение одного-двух лет, отведенных на возведение памятника, съездить во все перечисленные страны и на основе их памятников создать синтетический образ восточной мечети, дабы увенчать ее крестом. Не было, думаю, у них и консультантов, обладавших столь энциклопедическими познаниями. На этом языке разговаривала архитектура мечетей, мавзолеев, медресе, дворцов и фонтанов Казани, и, может быть, Астрахани. Трофеем московитов, таким образом, стала не только их земля, но и архитектурные традиции, целый набор «арабизмов», «фарсизмов» и других заимствований, которые столетиями копились в монументальном зодчестве Волжской Булгарии. Все эти булгаро-татарские «тюркизмы» и стали достоянием московской культуры, перекочевывая впоследствии на фасады многочисленных теремов, церквей и других построек Русского государства.

Каким же образом конкретно могло осуществиться такое достоверное воспроизведение татарских традиций в Москве? Думаю, одним единственным: руками пленных татарских мастеров, руководимых человеком (одним или несколькими), хорошо знакомым с архитектурой Казани. Имя его известно. Это Посник Яковлев, который много лет возглавлял строительство Казанского кремля (и, как считают некоторые, Благовещенского собора в Казани) был хорошо знаком с татарскими памятниками. Некоторые исследователи видят во втором зодчем, принявшем участие в проектировании храма, татарского архитектора Барму (М.Красовский). «Джагфар Тарихы» называет даже его имя: «...его предок Фазыл из Чебаксов был учеником самого Мир-Гали и был послан с ним на строительство церкви в Москву, где принял христианство и имя Василий...».

Прообразов Василию Блаженному могло быть много. Возможно, это был собирательный образ, отразивший черты нескольких монументальных памятников: Казани, Булгара, Астрахани... Был и акт высочайшего творческого подъема. И родилась качественно новая архитектура – архитектура империи, в фундамент которой легла и поверженная казанская мечеть Кул-Шариф.

Какой же все-таки была архитектура мечети-медресе Кул-Шариф, как мы себе это представляем?

Здание это, по всей видимости, занимало господствующее положение в срединной части крепости, хотя и подчиненное по отношению к Дворцовой мечети. Эффектность такой композиции подтверждается видами многих городов Ближнего Востока, где имелись такие мечети.

Предполагаю, что это была мечеть-медресе османского типа школы Ходжа Синана. Это могло быть высокое здание – возможно, с различными пристроями, купольной композиции, окруженное четырьмя высокими минаретами, четырьмя же угловыми башенками-пинаклями. Минареты могли иметь луковичные маковки и, в отличие от османских, могли быть утяжеленными, на что указывает, в частности, форма столпов Василия Блаженного.

Мечеть Кул-Шариф – одна из самых волнующих загадок ханской Казани, не скоро еще она будет полностью разгадана. Археологи найдут остатки фундаментов, разбитые резные камни, изразцы под землей... а, возможно, и над землей, на фасадах каких-нибудь сооружений, вроде Василия Блаженного? Хорошо бы!

А пока наш удел – мысленный поиск, и, может быть, его результаты лягут кирпичиками в загадочный образ исчезнувшей когда-то главной мечети Казани...

Нияз Халитов,

доктор архитектуры, профессор.

«Казанские истории», №3, 2001 год

Читайте в «Казанских историях»:

Мечеть Кул Шариф, которой мы не видели