Амальгама Людмилы Лавровой

16 августа 2025 года

16 августа отмечает юбилей Людмила Лаврова, известный петербургский театральный и музыкальный критик, которая довольно часто бывает в театрах Казани.

Поздравляя Людмилу Леонидовну с юбилейным днем рождения, «Казанские истории» представляют своим читателям необычную публикацию о юбиляре. Ей задают вопросы знаменитые казанцы из мира музыкального театра.

Юбилею Людмилы Леонидовны Лавровой посвящается

Предисловие народного артиста Республики Татарстан Эдуарда Трескина

Впервые я встретился с Людмилой Лавровой 15 лет назад в Казани – на Международном оперном фестивале имени Ф.И. Шаляпина.

Она никак не походила в моём представлении на музыкального критика. Критик – это ведь такой особенный, отдельный от всех человек. Он серьёзен, он смотрит внутрь себя, в сердцевину своих представлений об искусстве, он заранее знает, как всё должно быть и на сцене, и в музыке, и в пении. Критик обладает фасеточным, как у стрекозы, зрением и видит одновременно все постановки мира и ту, на которой присутствует сегодня. 

Я всегда подозревал, что для критика восприятие спектакля – невероятно сложный и даже мучительный процесс: всё время приходится сравнивать всё со всем и анализировать, анализировать, анализировать прежде, чем возникнет эстетически оформленная оценка.

В общении с критиком очень часто присутствует неловкость – он, снисходительно улыбаясь, вежливо беседует с тобой, а сам, поди, замышляет коварный план, как бы половчее укусить. И ведь кусают! Даже если и зубов нет.

Но Людмила Лаврова, как я уже заметил, не походит внешне на критика. Улыбчивая женщина кустодиевской красоты, она похожа на простую любительницу оперы – чаще восторженную, чем озадаченную.

Уже потом я узнал, что Людмила, окончив Ленинградский университет, училась в аспирантуре Американского университета в Вашингтоне и в Кембридже (Великобритания); что она написала и опубликовала в самых известных медиа около тысячи критических статей о балетных, оперных и драматических спектаклях; что она обладает учёными званиями Master и Ph.D. и является автором книги о выдающейся певице —  «Зара Долуханова в ХХ и ХХI веках».

Читая её рецензии на спектакли, я с радостью ощущаю, что – прежде всего – это взгляд не просто человека на искусство, а человека, влюблённого в красоту, добро и благородство. В текстах Лавровой не встретишь изощрённой схоластики, выпячивания своего, единственно правильного, взгляда на то или иное театральное событие.

Она присутствует на спектакле, оперном ли, балетном ли, как зритель, желающий получить наслаждение – но видит и понимает, конечно, больше, чем просто зритель. Отсюда – и восторг, и порою разочарование.

Но Лаврова всегда пишет о том, что думает и чувствует именно она, не встраиваясь в чопорный мейнстрим.

Обычно принято, чтобы критик задавал вопросы тому, с кем беседует. Но в этом интервью всё выстроено наоборот – люди театра задают вопросы, интересующие их, известному критику. И ответы отражаются в суждениях Людмилы Лавровой, словно в зеркале с идеальной амальгамой.

«Поэтому интервью так и называется – «Амальгама Людмилы Лавровой».

РЕЗЕДА АХИЯРОВА, композитор:

— Людмила Леонидовна, когда вы впервые в детстве посмотрели спектакль, что запомнилось больше всего?

— Какой был первый увиденный мной оперный или балетный спектакль, я не помню. Но зато помню своё первое посещение театра, мне тогда было 4 года. Мама привела меня в Большой театр кукол на улице Некрасова в Ленинграде. Он и сейчас там находится. Шла какая-то сказка про медведей. Один из персонажей спектакля сказал медведям: «Здравствуйте, молодые люди!». По возвращении домой я спросила маму: «А медведи – тоже люди?». Когда я стала взрослой, мы иногда вспоминали тот мой детский вопрос и смеялись, что склонность к анализу спектаклей у меня проявилась с первого посещения театра.

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ, заместитель директора Татарского государственного академического театра оперы и балета имени Мусы Джалиля:

— Почему вы ходите в театр, и именно в оперный? Что там ищете?

— О, это вопрос вопросов! «Что ищет он в стране далёкой? … А он, мятежный, просит бури».

В театре я получаю впечатления, причём, самые разные: сильные, слабые, восхитительные, отвратительные. «Знакомлюсь» с королями и королевами других государств и других эпох, с героями и предателями, стараюсь понять, как жили люди в другие времена, какие были мотивы их поведения, какие чувства они переживали и почему. Театр – это же тысячи жизней людей во всех эпохах! Ну, где ещё можно найти такое, тем более, визуализированное и озвученное?

А оперный театр – это особая роскошь для души и для глаз, потому что музыка, как правило, всегда прекрасная, а если постановка красивая и поют или танцуют хорошо, то это «счастье целой жизни».

Во времена Георгия Товстоногова и Игоря Владимирова я часто ходила в драмтеатры, потому что многие постановки и актёры были гениальные. А потом гениальных постановок стало очень мало, а гениальных артистов почти не осталось. А ходить по принципу петуха, который, кучу разгребая, нашёл жемчужное зерно, у меня нет ни времени, ни желания. Из тех драмтеатров, где мне довелось бывать в последние годы, я готова смотреть репертуар только трёх, и то не весь: Театра имени Вахтангова (Москва), Нового экспериментального театра (Волгоград) и Театра имени Качалова (Казань).

ЭДУАРД ТРЕСКИН, оперный певец, режиссер, педагог, писатель, постоянный ведущий Шаляпинского фестиваля:

— Когда вы полюбили оперу (в юности, в зрелости)?

—  Я заинтересовалась оперой, будучи студенткой старших курсов Ленинградского государственного университета. То есть, я ходила время от времени в Кировский (сейчас – Мариинский) и Малый оперный (сейчас – Михайловский)  театры, но чтобы познакомиться с оперными спектаклями, а не потому что я как-то особенно любила оперу. Тогда у меня в приоритете были гениальные спектакли Георгия Товстоногова в БДТ, Игоря Владимирова в Театре имени Ленсовета и гастрольные спектакли московских театров – Сатиры, имени Маяковского и других с великими артистами в главных ролях. Билеты на спектакли этих театров купить было очень трудно, но я как-то умудрялась.

Всё изменилось в одно мгновение. Мне удалось попасть в Большой зал Ленинградской  филармонии на сольный концерт Елены Образцовой, которая была тогда в самом зените своей славы. Елена Васильевна потрясла меня настолько, что мне захотелось слушать её (и смотреть на неё!) везде, где бы она ни пела, с любой программой,  в любом спектакле. В Ленинград она приезжала часто, но, в основном, с концертами, поэтому я рванула в Москву в Большой театр.

Билеты в плацкартный вагон тогда стоили 1 рубль, то есть, были вполне доступными. Первый поезд в Москву приходил в 5 утра, около 6 утра я уже стояла в очереди за билетами на спектакли с участием Образцовой у касс Большого театра. Кассы открывались то ли в 10 утра, то ли в 11, и за это время я успевала познакомиться с людьми в очереди, тоже интересовавшимися искусством Елены Образцовой. Кстати, с некоторыми из них общаюсь до сих пор. Сначала я ходила только на спектакли с участием Образцовой, потому что каждый её спектакль был и потрясением, и праздником, который всегда с тобой.  А потом мало помалу стала чаще ходить на оперные спектакли в Кировский и Малый оперный театры, а в Большой — даже на спектакли без  участия Образцовой. Видимо, количество перешло в качество, и я полюбила оперу настолько, что мне стал интересен сам жанр.

РЕЗЕДА АХИЯРОВА:

— Когда и о чем была ваша первая статья (рецензия, интервью)?

— Первые свои впечатления о спектаклях с участием Елены Образцовой и о её сольных концертах с начала 1980-х годов я писала просто ручкой на листах бумаги и отдавала ей либо после концерта (спектакля), либо провожая её на вокзал. Так продолжалось несколько лет. И в какой-то момент она сказала мне: «Что ты в стол пишешь? Это надо печатать!».

Легко сказать! Я —  человек хоть из гуманитарной сферы, но не из театральной среды, и единственная знакомая из мира театра тогда у меня была только сама Елена Образцова. А в советские годы наименований газет и журналов выпускалось немного, и опубликоваться там человеку со стороны шансов не было никаких, все возможности для публикаций были заняты на век вперёд. Да я тогда и не чувствовала себя театральным критиком, я пребывала в счастье от того, что Елена Васильевна считала мои писания интересными.

Но идея Образцовой во мне засела. И вот в какой-то момент я поняла, что хочу сделать с ней интервью. О том, что идея эта – чрезвычайно дерзкая (ведь Елена Образцова тогда была в зените своей славы), мне даже в голову не приходило. Единственное, что меня волновало — это согласится Елена Васильевна на беседу со мной или нет.

Совершенно невероятно, но она согласилась сразу! А я самонадеянно подумала, что интервью с Еленой Образцовой, которых в то время было не так уж много, все издания с руками оторвут. Как бы не так! Меня в качестве журналиста никто не знал, да и знать не мог, потому что я тогда не печаталась, и, несмотря на то, что наше интервью было интересным, никто его не брал! Ни одно издание ни в Ленинграде, ни в Москве!

К счастью, когда начиналась перестройка, стали открываться новые газеты и журналы. В Ленинграде появилась цветная (что тогда было редкостью) и толстая газета «Антракт», посвященная музыке и театру, которую начал издавать Борис Леонидович Березовский (не пианист, тёзка), он сейчас является президентом Филармонического общества Петербурга. Кто-то из музыкальных знакомых посоветовал мне предложить ему мое интервью. И чудо случилось! Борис Березовский опубликовал его в своей газете! Причём, начало его вместе с роскошной фотографией Елены Образцовой поместил на первую полосу!

Интервью называлась «Храм внутри нас», и оно мне и сейчас нравится. И Елене Васильевне нравилось. Так что мой первый блин оказался не комом, а пирожным! Всю жизнь я в душе благодарю Бориса Леонидовича за ту публикацию.

РАУФАЛЬ МУХАМЕТЗЯНОВ, директор Татарского государственного академического театра оперы и балета имени Мусы Джалиля:

— Переработать такой объем информации, который вы получаете, смотря множество спектаклей в разных театрах нашей страны, и изложить это всё в развёрнутых, изящно написанных и хорошо аргументированных рецензиях и обзорах, — для этого требуется особая подготовка и особый склад личности. Какое учебное заведение вы окончили?

— Я окончила Ленинградский государственный университет (сейчас —  СПбГУ) и аспирантуры в Американском университете в США (American University in Washington, D. C.) и Кембриджском университете в Англии (University of Cambridge). Имею степени Master и Ph.D.

РЕНАТ ХАРИС, народный поэт Татарстана:

— Часто ли бывает, что спектакль так захватывает, что заставляет забыть о том, что вы музыкальный критик?

— Такое случалось на некоторых спектаклях Елены Образцовой и Марии Гулегиной и прима-балерины Кировского (сейчас – Мариинского) театра Галины Мезенцевой. Обе эти великие певицы-актрисы и балерина заставляли меня переживать потрясение. Однако если я прихожу на спектакль именно в качестве критика и мне предстоит писать рецензию на него, то нет, я не позволяю себе забыть о том, зачем я пришла, независимо от того, насколько сильное впечатление производит спектакль.

РАУФАЛЬ МУХАМЕТЗЯНОВ:

— Допускаете ли вы компромиссы в своих оценках при написании рецензий? Как вы относитесь к компромиссам в театрально-музыкальной критике?

— Я стараюсь избегать компромиссов. Если в спектакле мне что-то очень не понравилось, но в жгучую полемику по тем или иным причинам я вступать не желаю, то в рецензии я вообще не буду касаться этого аспекта спектакля. Но такое случается крайне редко. Мне хватает запаса слов и вежливости, чтобы написать о том, что мне не нравится, деликатно и убедительно.

А если вы имеете в виду те ситуации, когда критики пишут, что чёрное – это белое, то такую позицию я не приемлю.

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ:

— Как вам удаётся говорить правду о сильных мира сего, не заботясь о последствиях?

— Во-первых, я всегда соблюдаю этикет. Во-вторых, думаю, что в моём случае действует принцип сказки Андерсена «Голый король».

РЕНАТ ХАРИС:

— Наша старейшая, очень требовательная к своим авторам «Литературная газета», как мне кажется, охотно публикует ваши статьи и интервью, в которых немало и острого, и сладкого. Хочется знать: вы выполняете задание редакции или совпадают ваши эстетические, нравственные и политические идеалы?

— Моё журналистское счастье сотрудничества с «ЛГ» в том, что редакция позволяет мне писать о том, о чём я сама хочу. Никогда не доводилось напрямую обсуждать с руководителями газеты политические, эстетические и ещё какие-либо вкусы и пристрастия, но раз газета публикует мои материалы, значит, ей и её читателям они интересны.  

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ:

— Что движет вами, когда вы задаёте тот или иной вопрос собеседнику?

— Поскольку собеседников для интервью за редким исключением я выбираю сама, то когда задаю им вопросы, меня интересуют ответы именно этих людей, их мнение.

РАУФАЛЬ МУХАМЕТЗЯНОВ:

— Вы очень инициативный человек, всегда стараетесь объять необъятное: посмотреть все спектакли во всех театрах, объездить всю Россию и зарубежные страны, поучаствовать в том и этом проектах и т.п. Что служит вам мотивацией для этого?

— Интерес к жизни, к людям, к театрам, страсть ездить и смотреть новые места, знакомиться с новыми людьми. Если в течение месяца я не получаю приглашение приехать на премьеру или на фестиваль в другой город, я покупаю экскурсионную путевку на несколько дней и еду туда, где ещё не была.

ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВ:

— Были ли в вашей жизни случаи, когда вы могли резко поменять свою жизнь? Вы воспользовались случаем или оставили всё как есть?

— Да, были и неоднократно. И, в основном, я их не упускала. В самом начале 1990-х, имея в Ленинграде квартиру и хорошую работу, я, выиграв американский грант, уехала в США учиться в аспирантуре. И начала там жизнь с нуля, даже с минуса, потому что начать жить в чужой стране, где у тебя нет ни родственников, ни знакомых, очень трудно, даже если деньги на жизнь имеются (в виде гранта). Я училась всему: как общаться с людьми в стиле, принятом в США, как снять квартиру, как оплачивать счета за коммунальные услуги, как делать покупки в гигантских супермаркетах, которых тогда в Советском Союзе не существовало, как пользоваться банковскими чеками и кредитными картами, о которых в СССР в то время даже не слышали, как обратиться к врачу по страховке, как научиться понимать все акценты и диалекты английского языка, которых в США множество, да миллион разных «как».

А самое трудное было освоить компьютер, которого в Ленинграде я в глаза не видела, а в Америке компьютерами уже пользовались все и везде. И при этом надо учиться шесть дней в неделю на чужом языке. До первой сессии я никуда не ходила, кроме университета и ближайшего супермаркета. У меня не было ни сил, ни времени ни на что другое, и из всего Вашингтона знала только две улицы – одну в университет, другую – в магазин. А ещё на меня давило условие контракта, что если я завалю экзамены, меня отправят обратно в Советский Союз, и я буду обязана выплатить американской стороне все деньги, что на меня были потрачены. А у меня не было ни малейшей возможности вернуть такие огромные суммы.

Как я сдавала первую сессию, не помню. У меня было чувство, что я завалила все экзамены (а экзамены в США только письменные, устных нет), и боялась каждого телефонного звонка, думая, что звонят из университета и просят забрать документы. Но из университета никто не звонил. Наконец, измучившись ожиданием, я чуть ли не волоком притащила себя в деканат и с отчаянием, удивившим сотрудницу деканата, спросила, известны ли уже мои оценки. Она посмотрела в компьютер и сказала: «Почему вы так расстроены? У вас все «отлично» («А» и «В+» — в США). Я не поверила и ответила, что это не мои оценки и что такого не может быть. Она удивилась ещё больше, снова сверила данные моего студенческого билета с информацией в компьютере и подтвердила: «Всё правильно, это ваши оценки. Скоро вам их пришлют на домашний адрес» (такое правило было в университете – присылать оценки за экзамены домой студенту).

Только когда я получила официальное письмо с оценками,  облегченно вздохнула и отправилась изучать Вашингтон, и даже успела на зимних каникулах съездить в Филадельфию в гости к своей однокурснице.

По окончании университета были непростые поиски работы, отсутствие денег (ведь грант был только на период учебы), необходимость менять мою визу на ту, которая позволяла работать в США, и много других сложностей. Но мне удалось всё преодолеть, и я стала чувствовать себя в США свободно и очень счАстливо.

Однако меня беспокоило, что Советский Союз развалился, а у меня был паспорт, выданный в СССР, что моя семья, оставшаяся в Ленинграде, ставшем вдруг снова Петербургом, жила очень трудно, хотя я, встав на ноги, помогала деньгами, что началась война в Чечне, и многое другое, что переживали советские люди при развале СССР, поэтому возвращаться в Россию не хотела, тем более, что в США у меня всё складывалось просто замечательно.

А потом меня словно какая-то муха укусила. Мне вдруг захотелось поступить в аспирантуру британского Кембриджа (ведь, как пел Владимир Высоцкий, «И в мире нет таких вершин, что взять нельзя»). И я поступила, и всё опять начала с начала. Но это уже другая история.

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ:

— Какие театры, на ваш взгляд, отвечают чаяниям зрителей?

— На этот вопрос невозможно ответить. Мой опыт частого посещения разных театров ограничивается, преимущественно, Петербургом и Москвой. А в театрах этих городов огромное количество туристов, большинство которых пришло не на конкретный спектакль, а просто поглазеть на интерьеры Большого, Мариинского или другого известного театра и выложить свои фотографии там в соцсети. Туристских зрителей сразу видно и по поведению в театре, и по тому, как редко они вникают в суть происходящего на сцене. Есть, конечно, исключения, но это именно исключения.

Из тех театров, у которых ещё сохранилась своя публика, кроме Мариинского и Большого, это, например, петербургский Молодежный театр на Фонтанке, куда приходит молодёжь вплоть до девяностолетнего возраста и всегда с предвкушением удовольствия. В регионах, по моим наблюдениям, публика чаще всего ходит в театры, которые не впадают в экстаз эпатажа или режоперы. Но это ещё зависит от уровня культуры зрителей в том или ином городе.

ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВ, , художественный руководитель балета Татарского государственного академического театра оперы и балета имени Мусы Джалиля:

— Театры какого направления вам ближе? 

— Мне ближе театры академического направления. Если я иду на оперу «Пиковая дама», то хочу видеть именно то, что написали Пётр Ильич и Модест Ильич Чайковские, а не измышления режиссера, который завяз в этой опере, не будучи способным её осознать и представить публике, и поэтому изменяет сюжет и переносит действие в другую эпоху.

То же самое с балетами и драматическими пьесами. Все попытки объяснений о том, что-режиссёр «так видит» — от профессиональной беспомощности и бездарности. Великие авторы великих произведений уже всё увидели и сказали. Как писал поэт Андрей Вознесенский, «Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками!».  Но это его строка относится не только к музыке.

Всем  таким «новаторам» я бы предложила написать своё произведение или заказать его для своей постановки современному автору и «видеть» его как их душе угодно (при условии, что его автор позволит), а не примазываться к великим именам, да и ещё за большие деньги. 

РЕЗЕДА АХИЯРОВА:

— Где, в каком городе, в какой стране вам больше всего нравится публика, посещающая спектакли?

— Больше всего мне нравилась и до сих пор в воспоминаниях нравится публика города, которого больше нет, – Ленинграда. Ленинградская публика, в какой бы театр или концертный зал она ни приходила, всегда была нарядно одета, настроена на спектакль или концерт. Дамы и даже некоторые кавалеры переодевали уличную обувь на нарядные туфли. Никто не разговаривал и не читал программку с фонариком во время действия, как сейчас происходит сплошь и рядом. А если кто-нибудь шептался, на него шикали, и он смущенно замолкал.

А сейчас в Мариинский театр могут прийти в спортивном костюме, а летом – в трусах и банных тапках, и почему-то таких зрителей пускают. Хотя какие они зрители – случайные визитеры.

Из зарубежных театров мне очень нравится публика в Ла Скала. В этот театр приходят нарядными все, потому что на билетах написано, что зрители допускаются только в вечерней одежде. Во всяком случае, так было до пандемии. И никто в Ла Скала не болтает во время действия, не листает телефон, не перешептывается. По крайней мере, во время моих визитов туда ничего подобного не происходило. И абсолютное большинство зрителей понимает, куда они пришли и зачем.

Примерно так же ведёт себя публика в Королевском Театре Реджо в Турине. Еще мне очень нравится публика в Национальной Опере Эстонии. Туда тоже приходят все нарядные, меняют уличную обувь, причем, и мужчины тоже, настроение у людей приподнятое, и они с большим вниманием и интересом смотрят и слушают то, что происходит на сцене, и очень гордятся своим театром.

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ:

— Почему подавляющее количество зрителей – это женщины?

— Не везде это так. К примеру, в Ла Скала, в Эстонской Национальной Опере и в Финской Национальной Опере примерно одинаковое количество мужчин и женщин.

А почему в России мужчины меньше интересуются театром, трудно сказать. Возможно, это как-то связано с менталитетом.

ЭДУАРД ТРЕСКИН:

— Выделяете ли вы оперу среди других видов искусств? Чем она значительна лично для вас?

— Для меня опера – это самый интересный вид искусства, наравне с художественной литературой.  Она даёт возможность погрузиться в иные жизни, иные времена, как ни один другой вид искусства: здесь и музыка, и вокал, и актёрская игра, и декорации, и костюмы, и художественный свет. Если постановка красивая, соответствует времени действия и певцы хорошие – то, как я уже говорила выше, это «счастье целой жизни».

— Какие оперы предпочитаете? Итальянские, немецкие, французские, русские? Что вам ближе?

—  Русские, конечно! И сюжет ясен, и музыка родная, и поют на русском языке. Итальянские, конечно, тоже. Да любую оперу слушаю с удовольствием, если мне нравится музыка, исполнение и постановка.

РЕЗЕДА АХИЯРОВА:

— Когда вы впервые приехали в Казань, в связи с каким событием?

— В Казани я бывала и ранее, но не по театральным делам. В те мои приезды оперный театр находился на реконструкции, так что мне не удалось посмотреть спектакли.

А впервые в Татарский театр оперы и балета я приехала, кажется, в 2009 году. Тогда на Нуриевском фестивале давали балет «Сказание о Йусуфе», который мне очень хотелось посмотреть, поскольку он не шел ни в одном другом театре нашей страны.

Тогда приглашение критиков не было поставлено на поток, как сейчас, я приехала за свой счет, но театр любезно предоставил мне контрамарки не только на «Йусуфа», но и на другие фестивальные спектакли, которые я хотела посмотреть.

Я поразилась высокому уровню балетных спектаклей, которого, будучи «испорченной» балетом Мариинского театра, совершенно не ожидала. И красота театра меня очень впечатлила, буквально всё: роскошная лестница, зрительный зал, фойе, гостиные, двери – я ходила по зданию и впитывала в себя всю эту красоту.

ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВ:

— Когда вы впервые приехали в наш театр в конце 2000-х годов, как я помню, у вас на первом месте была опера и драма. А балет, видимо, на третьем. А какое место сейчас занимает балет в вашей профессиональной жизни?

— Это не совсем так. У балета в моей жизни давняя и сложная история. В 1980-х годах в Кировском (сейчас Мариинском) театре служила выдающаяся прима-балерина Галина Мезенцева. Она была ещё и великая драматическая актриса.

В тот период в труппе Кировского театра было много выдающихся балерин, и все они были прекрасны, но только Галина Мезенцева вызывала у меня потрясение, причём, всеми своими партиями, но особенно Мехмене бану в «Легенде о любви», Одетте-Одиллии в «Лебедином озере», Никии в «Баядерке». Было в Мезенцевой что-то такое, чего не было в других прима-балеринах – глубинный трагизм, который она не только танцевала и играла, а в который погружала зрителей без остатка. Я тогда ходила на все её спектакли, особенно любила «Лебединое озеро», потому что «Лебединое» в Кировском театре шло в гениальной хореографии Мариуса Петипа и Льва Иванова в редакции Константина Сергеева, и мне никак было им не насмотреться.

А в самом конце 1980-х Галина Мезенцева уехала из Советского Союза работать в зарубежных балетных труппах. Горю моему балетному не было границ! Я пыталась заставить себя полюбить других кировских балерин, но безуспешно. Душа моя ждала Мезенцеву. Но Галина не возвращалась. И мой интерес к балету стал остывать – я больше не получала того, к чему привыкла на её спектаклях. А без глубины её трагизма мне спектакли казались неинтересными.

И вот в начале 1990-х годов я приехала по каким-то делам в Лондон и вдруг, глазам своим не веря, увидела афишу: в театре Абердина (Шотландия) труппой Шотландского балета будет дано «Лебединое озеро», в партии Одетты-Одиллии Галина Мезенцева. Я, забыв, зачем приехала в Англию, тут же купила билет на этот спектакль и поехала в Абердин, а это, если я правильно помню, 5 часов на поезде из Эдинбурга. А из Лондона ещё надо было приехать в Эдинбург. В общем, путь не близкий и не дешёвый. Но охота пуще неволи.

Итак, я в Абердине, в театре. Ещё минута, и начнётся «Лебединое озеро» с моей любимой Галиной Мезенцевой. Когда начался спектакль, я была в сильном недоумении: как? То, что показывают на сцене, кто-то считает «Лебединым озером»? Это рожки да ножки великого балета! И моя Мезенцева была уже совсем не та, какую я помнила по ленинградским спектаклям.

Разочарованию моему не было предела! И я почувствовала, что в тот вечер балет для меня кончился. Как поётся в известном романсе, «Мне некого больше любить!». Я вышла из театра в слезах и, пешком возвращаясь в свой отель, плакала в голос на улице. А в Англии и Шотландии не принято открыто выражать свои эмоции. Ко мне подходили люди и спрашивали, что случилось, и чем они могут мне помочь. Разумеется, помочь мне не мог никто.

Я вернулась в США, где тогда жила, с ощущением безграничной утраты. Счастье моё, что в «моём» Вашингтоне не было ни своей балетной труппы, ни балетных гастролей, а в Нью-Йорк на спектакли Театра американского балета мне доводилось приезжать крайне редко.

А поскольку в США я прожила 8 лет подряд, а всего 13, то от балета я отвыкла, и моя душевная балетная рана затянулась. Поэтому, когда я в середине 2000-х годов вернулась в Россию, мне пришлось заново открывать для себя балет. Но в моём восприятии его ничего не изменилось: в переименованном в Мариинский, бывшем Кировском, театре меня не трогала ни одна постановка, даже прежнее «Лебединое», изменённое в некоторых деталях, ни одна балерина —  и мне стало неинтересно ходить на балет.

Я приехала в Казань, в Татарский театр оперы и балета, только потому, что увидела, что в афише Нуриевского фестиваля стоит балет «Сказание о Йусуфе» (композитор Леонид Любовский, автор либретто Ренат Харис — Ред.), который не шёл ни в одном другом театре, и захотела его посмотреть. А поскольку ваш театр позволил мне посмотреть и несколько других спектаклей, то у меня получилась неделя погружения в балет.

Как я уже говорила выше, меня очень впечатлил высокий уровень балетных спектаклей Театра имени Джалиля и участие в них самых известных балетных звёзд мира. Такое количество мировых балетных звёзд сразу увидеть в России было невозможно больше нигде. И та неделя интенсивного погружения в балет вернула меня в балет или балет в меня. А теперь чем больше я смотрю балетные спектакли высокого уровня, тем больше мне хочется их смотреть и изучать балетное искусство. Так что сейчас балет занимает в моей профессиональной жизни своё особое, балетное, место, которое ни с кем не делит.

РАУФАЛЬ МУХАМЕТЗЯНОВ:

— Есть ли, на ваш взгляд, принципиальная разница между спектаклями Театра имени Джалиля и спектаклями других оперных театров?

—  Я бы сказала, что принципиальная разница существует не столько между спектаклями, сколько между художественной политикой Театра имени Джалиля и других оперных театров. Как очень точно выразился канал «Культура», у вас политика просветительского консерватизма. Это ценная редкость в наше время и абсолютная необходимость в городе, где нет другого оперного театра. Вы знакомите казанскую публику с самыми выдающимися классическими операми и прививаете ей хороший вкус. В руководимом вами театре вы не допускаете режоперных постановок, а когда появилась одна, то была быстро снята.

Ваш театр ставит оперы в том виде, в каком они были созданы их авторами, поэтому благодаря Вашей художественной политике уже несколько поколений казанцев знают, что такое классическая опера, а не Онегин в электричке или Кармен на помойке.

Еще мне очень нравится, что ваш театр старается ставить музыкальные редкости, одна из последних – балет «Грек Зорба» Микиса Теодоракиса в хореографии Лорки Мясина; что вы заказываете оперы и балеты для своего театра выдающимся авторам, например, композитору Резеде Ахияровой, чьи произведения-бриллианты уже более 10 лет сверкают на казанской сцене, и среди них — балет «Золотая Орда» и опера «Сююмбике», вошедшие в 100 лучших спектаклей России.

РЕНАТ ХАРИС:

— Вы бываете во многих крупных театрах оперы и балета России. Встречаются ли совершенно новые оперы и балеты национальных авторов, достойные внимания всероссийского зрителя?

—  Я видела не все национальные спектакли в театрах России, но из тех, что видела, в Татарском театре оперы и балета (Казань), это, на мой взгляд, балет Резеды Ахияровой «Золотая Орда» и опера «Сююмбике», в Башкирском театре оперы и балета  (Уфа) – балет «Журавлиная песнь» Льва Степанова и Загира Исмагилова и в Театре имени Тинчурина (Казань) — опера Эльмира Низамова «Чёрная палата». Думаю, что эти спектакли достойны не только быть перенесенными на сцены других российских театров, но и в самые знаменитые театры мира. И очень удивляюсь, почему это до сих пор не произошло.

ЭДУАРД ТРЕСКИН:

— Считаете ли вы, что оперу надо исполнять на языке оригинала или всё же на языке, понятном слушателю?

— Вслед за Фёдором Шаляпиным и Борисом Покровским я считаю, что оперы в России надо исполнять на русском языке! 

Шаляпин пел в России по-русски, а в Париже – по-французски, уважал публику. 

Сейчас, когда оперы поют на языках оригинала даже в провинциальных театрах, где дай Бог, один процент публики понимает итальянский, французский или немецкий, то это отдаляет понимание текстовой выразительности оперы и снижает качество восприятия. Титры с переводом не передают красоту и глубину текста!  К тому же, все титры в прозе, а либретто на русском были в стихах!

Раньше любители оперы знали арии и дуэты наизусть, могли их спеть и получали от этого удовольствие. А сейчас можно только мелодию напеть.

Я не согласна с теми, кто говорит, что всё сказано в музыке! Нет, не всё! Всё сказано в музыке, если это симфоническое произведение или произведение для того или иного инструмента. А опера была изначально создана со словами! Текст либретто — её неотъемлемая часть,  а русскую публику лишают понимания этой части!  Выучить либретто на русском, а потом идти на спектакль и всё время спотыкаться о чужой язык — тоже не вариант. К тому же многие певцы поют на итальянском и других языках, но и не знают их, они фонетически выучили свои партии. А дела с фонетикой тоже не у всех блестящие. Так что люди, владеющие, скажем, итальянским языком, «итальянский» певцов не понимают. 

И кому такое нужно: ни певцы не понимают содержания дословно, они только свою партию выучили, ни публика! 

Правильно говорил Борис Покровский, что требование Елены Образцовой и Владимира Атлантова исполнять в Большом театре оперы на языках оригинала были вызваны тем, что они, часто выступая на Западе, не хотели учить их на русском. Только и всего. Кстати, мне довелось присутствовать на «Кармен» с Образцовой  и Атлантовым, где они вдвоём пели по-французски, а всё остальные — по-русски. 

Если бы руководители театров в России требовали исполнения опер на русском языке, певцы выучили бы свои партии на русском.

А ещё сейчас утрачена культура исполнения в части чёткой дикции во время пения! Бывает, что и русские оперы так поют, что слов не разобрать.

Но это уже другой вопрос. А вот у певцов Большого театра советской эпохи каждое слово было, как на ладони! Слушать их записи — одно большое удовольствие!

— Нужно ли приучать детей слушать оперу в детском возрасте или для её восприятия требуется возраст осознанный – старше 18 лет?

— Тащить дошкольника или младшего школьника на взрослую оперу мне представляется неправильным. Самый развитый ребенок этого возраста не в состоянии понять, что происходит на сцене. В Мариинском театре есть оперы для детей: «История Кая и Герды», «Соловей», еще какие-то детские оперы, которые показываются в маленьких залах Новой сцены (Мариинского-2). Если ребенок проявляет интерес к таким операм и с возрастом его не утрачивает, то постепенно можно приводить его и на взрослые оперы, которые он способен воспринять и до достижения 18 лет. Интерес лучше развивать, нежели насаждать.

РЕНАТ ХАРИС:

— Вы знаете огромное количество оперных и балетных спектаклей. Не встретили ли в каком-то из них любовь, похожую на вашу первую?

—  Первая любовь — это что-то такое лёгкое, воздушное и непродолжительное. Недаром же она называется первая, подразумевается, что будет ещё, как минимум, вторая. А в операх и балетах любовь, как правило, — либо огненная страсть, либо трагедия. Так что нет, не встретила. 

ЮРИЙ ЛАРИОНОВ:

— Что нужно сделать государству, чтобы возродить былую славу наших прославленных музыкальных коллективов?

— Не очень поняла, о каких коллективах идёт речь, поэтому отвечу в общем. Для того, чтобы коллектив стал прославленным, одной поддержки государства мало. А кроме финансовой поддержки, должна быть благоприятная политическая обстановка в мире, чтобы российские коллективы активно приглашались на гастроли в другие страны, особенно в те, где музыкальная культура традиционно высока. А самое главное — нужно, чтобы родились выдающиеся личности, поскольку славу приносит именно конкретная личность и коллектив под её руководством. Не появился пока второй Евгений Мравинский или второй Юрий Темирканов.

Если рассматривать не только музыкальные, но и театральные коллективы, то список тех, кто пока не родился или не проявился, может быть достаточно длинным.

РЕЗЕДА АХИЯРОВА:

— Есть ли такой фестиваль, который вы хотели бы посетить, или спектакль, который хотели бы посмотреть?

— Конечно! Я же была не на всех знаменитых фестивалях! Хотела бы в Байройт, например, посмотреть на вагнеровскую публику и проникнуться атмосферой этого фестиваля.

А спектаклей, которые хочу посмотреть, много! Во-первых, все новые оперы, которые написаны нашими современниками, и вообще все, которые я ещё не видела, и некоторые старые постановки, которые мне в своё время очень понравились – в Метрополитен Опере, например, и в других западных театрах. Надеюсь, что политическая ситуация изменится, и мне это ещё удастся.

Читайте в «Казанских историях» — «Король меня слыхал!»

 Подготовила Любовь Агеева

Фото из архивов Л. Лавровой, Р. Ахияровой, Э. Трескина, Р. Мухаметзянова, Ю. Ларионова и Рената Хариса

Комментарии

Мария Козлова, Санкт-Петербург:

 Спасибо за интересное интервью! Я знаю Людмилу Леонидовну уже не один год как раз по театральной линии, поэтому мне особенно интересно было читать вступительное слово Эдуарда Трескина, который нашел очень точные слова, характеризующие юбиляра. И всё именно так, как он написал. Людмила Леонидовна и человек неравнодушный, и музыкальный критик, увлеченный искусством, включенный в него, пишущий не только ярко и увлекательно, но и эмоционально. Читать ее рецензии интересно и познавательно. Она умеет создать эффект присутствия на спектакле. Это всегда особенные рецензии, в которых видно, что автор не просто анализирует происходящее, она любит музыку, балет и оперу, ее волнует то, что происходит в этих сферах искусства. А это дорогого стоит.

Эдуард Трескин очень точно уловил это и талантливо и проникновенно рассказал об этих особенностях юбиляра, что нечасто ценят в критиках в наши дни.

И само интервью как раз и показывает творческое лицо критика Людмилы Лавровой, о котором так выразительно говорится во вступительном слове Эдуарда Трескина.

Лидия Николаевна-Акинина, профессор кафедры музыкального театра Нижегородской консерватории, балетмейстер:

Дорогая Людмила Леонидовна, это невероятно яркое, сильное и глубокое интервью с интереснейшими вопросами и с ещё, более удивительными, Вашими ответами, высказанными превосходным русским языком.

Людмила Леонидовна, читая Ваши изумительные материалы, я окончательно убедилась, что помимо неординарного литературного таланта, вы являетесь прекрасной актрисой, потому как все ваши рецензии, творческие портреты — это как ваши роли: вы проживаете, пропеваете, проигрываете спектакли, о которых так сочно и выразительно пишите.

Помню Владимира Алексеевича Яковлева на сцене — солист балета, легконогий, выразительный с острой, блестящей техникой! Он задал «балетный» вопрос с ноткой задорной ревности — так и встал перед глазами прищур его озорных, искристых глаз.

Вы, Людмила Леонидовна, написали пронзительную новеллу о Галине Мезенцевой... Действительно, она была несравнима, неповторима, неординарна и моментально цепляла своей непохожестью, дерзкой красотой линий и нервной обнажённостью своего нутра. Мезенцева — Незабываема! Таких, как она, Америка не понимает....

С Вашим отзывом о казанском балете, я тоже полностью согласна — уже в далёкие Советские времена на татарской сцене работали Легенды хореографического искусства: Юлтыева, Садыков, Хакимова и другие. Вы ответили  точно и психологически исчерпывающе. Действительно, при встрече с истинным Талантом искусство открывает душе все свои  тайны, и зритель начинает моментально понимать то, что ранее ему было незнакомо. Вы, Людмила Леонидовна, вошли в Балет и из него уже  не уйдёте‼!

Благодарю судьбу за знакомство с Вами.

Галиуллина Дилара Таузитовна (Казань):

На одном дыхании прочитала и с удовольствием перечитывала — настолько интересные вопросы и ответы. Я в восторге! Такое удовольствие получила! Как Людмила Лаврова всё тонко подмечает, очень интересно и красиво говорит!

Большое спасибо всем участникам этого интервью такого необычного формата! А газете спасибо за его публикацию. Поздравляю Людмилу Леонидовну с юбилеем. От всего сердца желаю ей крепкого здоровья, новых интересных работ, удачи во всех начинаниях!

Андрей Шохин (Красноярск)

Людмила Леонидовна! Поздравляю вас с юбилеем! Рад, что судьба познакомила нас с вами! :) А подарок от газеты оказался и для вас, и для нас! Очень необычное и интересное публичное интервью! Замечательная идея, которая позволила нам ближе познакомиться с вами! Прочитал на одном дыхании! Спасибо, что поделились этим интервью с нами. :) Новый ярких театральных и музыкальных впечатлений и интересных встреч с талантливым людьми! :) С юбилеем!