Научная биография Назиба Жиганова: проблемы точности и достоверности

Любовь АГЕЕВА

14 февраля 2016 года

В течение трех лет я работала над книгой «Симфония судьбы. Назиб Жиганов: композитор, педагог, личность», которая получила свое название еще при жизни Нины Ильиничны Жигановой. Вместе с ней мы определили и ее концепцию.

По просьбе Нины Ильиничны Жигановой я провела скрупулезное исследование жизни и творчества Назиба Гаязовича. Поскольку педагоги Казанской консерватории уже несколько  лет констатируют на конференциях, что до сих пор нет научной биографии первого ректора консерватории, я решила им помочь. На научную биографию не решилась, но полную хронику его жизни сделала.

Почему моя книга не вышла – тема отдельного разговора. Сегодня хотелось бы поговорить о другом. Во время работы над книгой я столкнулась с одной проблемой,  о которой сделала сообщение на научно-практической конференции «Творчество Назиба Жиганова в контексте современной   музыкальной культуры» (она состоялась в консерватории 7 октября 2013 года). Проблема касается судьбы Назиба Гаязовича Жиганова, но есть тут и более общие вопросы научного поиска.

Истинно только то, что находит подтверждение

Я и раньше проявляла интерес к Назибу Жиганову, выдающемуся деятелю советской музыки и культуры в целом, но он был чисто журналистским и чаще всего определялся каким-то информационным поводом.

Мы были знакомы с Назибом Гаязовичем, после его смерти я поддерживала добрые отношения с Ниной Ильиничной. Так что была хорошая возможность перепроверить свои представления о композиторе, педагоге, личности. Мы и книгу так назвали: «Симфония судьбы. Назиб Жиганов: композитор, педагог, личность».

В концепции книги была обозначена хроника важных событий жизни композитора. Для начала пришлось включить в нее ВСЕ  события, а это была непростая работа. Что-то легко было восстановить по документам и воспоминаниям, но оказалось довольно много спорных моментов.

Нельзя не отметить, что в процессе сбора информации я получала необходимую поддержку в Музее-квартире Н.Г. Жиганова. А. Егоров также вел серьезные исследования, которые приоткрыли завесу над некоторыми фактами из жизни его деда.

Работа над хроникой позволяет выйти на некоторые выводы. Прежде всего о том, что хроника дает полное представление о масштабе деятельности Н.Г. Жиганова, поскольку охватывает подробности его биографии, в том числе сокрытые от широкой аудитории. Так, посвященные знают, что с февраля 1961 года до самой смерти он был членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям в области литературы, искусства и архитектуры при Совете Министров СССР, однако только скрупулезный анализ документов, хранящихся в Музее Жиганова, позволил увидеть весь масштаб этой деятельности. Н.Г. Жиганов относился к своим обязанностям очень серьезно, посещал большинство заседаний, знакомился со всеми сочинениями, по которым выносилось решение, оставляя свое мнение в виде кратких пометок на полях программок.

За скобками всегда оставалась деятельность Жиганова в качестве народного депутата. Пока она не изучена в должной мере, но выяснилось, что он не только использовал депутатский мандат для решения некоторых проблем культуры в целом и отдельных избирателей, но и дважды возглавлял Центральную избирательную комиссию Татарской АССР. Изучая документы, подписанные им, работники аппарата ЦИКа сделали вывод о том, что профессор Жиганов был одним из лучших руководителей этой комиссии. Замечу, в то время эта должность была общественной.

В скупых строчках хроники находят отражение непростые условия, в которых он возглавлял Союз композиторов ТАССР, доказательства его роли в судьбе конкретных людей, а также подробности его биографии, мало известные даже его коллегам.

Не все знают, что   Назиб Жиганов в 1958 году был номинирован на Ленинскую премию за оперу «Джалиль». Ленинскую премию присуждали ежегодно ко дню рождения В.И. Ленина — 22 апреля. Выдвижение получило среди коллег Жиганова противоречивые суждения. Довелось слышать даже, что композитор, якобы, сам предложил свою кандидатуру. Теперь у меня есть  документальное подтверждение, что это не так. 20 февраля 1958 года бюро Татарского обкома КПСС и Совет Министров ТАССР приняли решение «просить Комитет по Ленинским премиям в области литературы и искусства при Совете министров Союза ССР присудить Ленинскую премию композитору, народному артисту СССР, профессору Жиганову Назибу Гаязовичу за оперу «Джалиль».

Но Ленинской премии он не получил. Критические отзывы, поступающие из Казани, не позволили Комитету принять положительное решение. Нина Ильинична Жиганова рассказывала мне об этих отзывах, о том, как тяжело переживал ситуацию ее муж. Жиганова  ранило не то, что премию ему не дали, тем более что конкуренция у него в 1958 году была сильная. Премию получил тогда Дмитрий Шостакович.

Его ранили письма из Казани. Ведь Ленинская премия татарскому композитору была бы не только его личной победой.

Ситуацию как-то удалось сгладить тем, что 20 июня 1958 года Жиганов был удостоен за оперу «Джалиль» Республиканской премии имени Г. Тукая. Кстати, в том же году премию имени Тукая  получил Нияз Даутов за постановки опер «Алтынчач» (композитор Н. Жиганов) и «Евгений Онегин» (П. Чайковский) в Татарском театре оперы и балета имени М. Джалиля.

Опера «Джалиль» была в числе номинантов на Ленинскую премию в 1959 и 1960 годах.  В это время она уже шла на сцене Большого театра (1959), была поставлена в Праге (1960). Но снова фамилии Жиганова в списке лауреатов не оказалось. Потому что снова в Москву полетели из Казани письма недовольных. Я пыталась запросить их в московском архиве, но мне в этой просьбе отказали – конфиденциальная информация, однако подтвердили, что письма такие были.

Сегодня  остается только догадываться, кто их авторы (хотя предположить можно) и почему Комитет был так настойчив, трижды включая Жиганова в список номинантов. Самого Жиганова отметаю сразу. Нина Ильинична говорила, что он возражал  против этого. Скорее всего это была настойчивость Тихона Хренникова, возглавлявшего музыкальную секцию, который оценивал прежде всего музыку, а не околомузыкальные страсти в Казани. Он наверняка о них  знал.

Я наивно полагала, что у Жиганова стало много открытых недоброжелателей в годы перестройки, когда все вдруг стали смелыми и решительными, ниспровергая авторитеты. Но изучение архивных документов убедило меня в том, что их хватало и до этого. К чести тех, кто не признавал авторитета композитора, они высказывали свое мнение прямо, на официальных заседаниях и обсуждениях его сочинений в Союзе композиторов, а не исподтишка, как случалось потом на моих глазах. Как минимум, дважды с помощью закулисных интриг его хотели снять с поста председателя правления Союза композиторов ТАССР. Этот  факт стал известен в 1977 году, когда такая попытка удалась (Как снимали Жиганова).

К сожалению, в исследованиях и одиночных публикациях много фактов, которые нуждаются, как минимум, в перепроверке. Есть откровенные передергивания фактов (Партийный руководитель не может быть тенором), лживые, на уровне клеветы, суждения. Мне приходилось о них писать (На задворках Казани появилась улица композитора Назиба Жиганова). Были и искренние заблуждения, чаще от недостатка информации.

Так что первый совет серьезному исследователю – ни одного факта не принимать на веру, не верить никаким авторитетам, писать только о том, что нашло подтверждение, а уж если этого нет, то сообщить об этом читателю. Русский язык имеет для этого много модальных средств: на мой взгляд, возможно, можно предположить, скорее всего и так далее.

В Национальном архиве Республики Татарстан есть специальный фонд Союза композиторов республики, в котором собраны многие важные документы: планы, отчеты, стенограммы, переписка с правлениями союзов композиторов СССР и РСФСР. Знакомство с документами дает более полное представление о работе композиторской организации и ее роли в культурной жизни республики. Архивные документы не только уточняют хронологию событий, но и воссоздают саму атмосферу творческой жизни того времени, отягощенную партийной опекой. О работе Союза композиторов ТАССР судили, в основном, по концертам и музыкальным спектаклям. Но у айсберга была подводная часть, которая не была известна широкой общественности. Она во многом определяла результат творческого процесса как отдельных композиторов, так и композиторского сообщества в целом.

Перепроверить, еще раз перепроверить

В ходе исследования жизни и творчества Н.Г. Жиганова пришлось встретиться со многими трудностями в работе с фактическим материалом. Некоторые удалось преодолеть, некоторые – нет.

Но прежде чем приводить примеры, несколько суждений на тему точности и достоверности информации общего характера. Для начала уточним термины.

Точность информации – это такое коммуникативное качество речи, которое предполагает соответствие ее смысловой стороны отражаемой реальной действительности. Различаются два вида точности: предметная (фактическая) и понятийная (речевая, коммуникативная).

Понятийная точность, как правило, определяется словом «достоверность». Достоверность информации измеряется вероятностью того, что отражаемое информацией значение параметра отличается от истинного значения этого параметра в пределах необходимой точности.

То есть точность – это истинность информации с точки зрения фактологии, а достоверность – это адекватность отражения действительности в общем контексте сообщения. Сообщение может оказаться недостоверным даже в том случае, если фактическая точность будет соблюдена. Здесь мы имеем дело с контекстом, чаще всего оценочным, со вторым планом изложения, а порой и с невербальными качествами речи.

В ходе изучения жизни и творчества Жиганова можно встретиться и с неточной, и с недостоверной информацией.

Опыт работы над тремя томами книги «Республика Татарстан: новейшая история» позволяет выделить общие проблемы исследователей, изучающих исторические факты,  не зависящих от содержания информации. Фактические ошибки, которые порой возникают, объясняются многими причинами.

Первое. Исследователь имеет дело с информацией из открытых источников, а они очень часто уязвимы с фактологической точки зрения. Если ранее это были, как правило, материалы средств массовой информации, то сегодня к ним надо добавить и книги, в том числе даже научные исследования. Разрушение советской системы рецензирования привело к тому, что сегодня любой автор, недобросовестный в том числе, может найти издателя и написать все, что хочет.

Чтобы убедиться в достоверности факта, требуется найти, как минимум, два подтверждения в других источниках. Это аксиома качественной журналистики, а уж научных исследователей тем более. Но многие ее забывают.

Второе. Изучая историю, не можешь не использовать мемуарные источники. Кажется, кто, как не участники событий, знают, как все было на самом деле. Однако на деле очень часто именно воспоминания вносят в научный оборот фактические ошибки. Можно показать это на примере из хроники жизни Жиганова.

В большинстве источников, в том числе хронике двухтомника, выпущенного в 2004-2005 годах, указывается, что его поездка в Китай в составе делегации деятелей советской культуры состоялась в 1958 году. Мое желание проанализировать процесс создания балета «Легенда о желтом аисте» привело к обнаружению разночтения в датах. В Личном листке по учету кадров, заполненном 11 декабря 1950 года, Жиганов указал 1957 год, а отвечая на вопросы кадровой анкеты номенклатуры ЦК КПСС, заполненной 28 января 1972 года, – 1958.   Уточнить истинную дату помогло письмо Р.Г. Загировой, датированное декабрем 1957 года (в музее Жиганова есть его оригинал), в котором композитор пишет, что в текущем году 30 дней провел в Китае.

Третье. Порой затруднения возникают из-за фонетических вариантов имен и фамилий в татарском языке при переводе на русский. В качестве примера можно привести название оперы Жиганова «Алтынчеч». В разных источниках она называется по-разному: на первой афише – «АЛТЫН ЧЕЧ» (афиша есть в музее Н.Г. Жиганова), в программке для зрителей первого спектакля и газетах того времени – «Алтын-чеч»), в более поздние времена в одно и то же время применялось два названия – «Алтынчеч» и «Алтынчач». Так что исторически оба варианта можно считать правильными.

Но если разные тексты собираются под одной обложкой, у читателей возникает масса вопросов. Приходится выбирать, какой вариант предпочесть в авторском повествовании. Однако в документах и письмах в любом случае должна быть сохранена авторская транскрипция, что не мешает в примечаниях указать на разночтения.  

Еще один пример. Как писать название консерватории или театра оперы и балета имени М. Джалиля? Использовать современные названия или сохранять исторические транскрипции:  Казанская Государственная Консерватория или Татарский Оперный Театр?

Жиганов в 1938 года стал композитором при Татарском Оперном театре, позднее, 10 февраля 1941 год, с образованием балетной труппы, в Казани появился  театр оперы и балета.  В хронике Жиганова таким примеров много.

Образцом точности в сообщении исторических фактов об истории консерватории должна быть сама консерватория. Однако и здесь доверяться не стоит.

На сайте вуза есть  Летопись консерватории, в которой указывается, что 13 апреля 1945 года был подписан указ СНК СССР об открытии консерватории в Казани. Однако это не так. Совнарком СССР не принимал указы, это могло быть постановление или распоряжение.

Кроме того было совместное решение бюро Татарского обкома ВКП(б) и Совета Министров ТАССР от З0 июня 1945 года, без которого консерваторию открыть было невозможно, поскольку необходимо было решить массу задач – с помещениями, кадрами и прочим. Именно поэтому первый учебный год начался не 1 сентября, а 10 октября. Как следует из отчета по итогам первого учебного года, хранящегося в Национальном архиве РТ, занятия по специальности на всех факультетах начались 1 ноября, а по остальным дисциплинам – 15 ноября. Задержка была связана с ремонтом здания, отданного новому вузу (это была бывшая школа на улице Пушкина). Ремонт начался в октябре 1945 года и закончился только в марте 1946 года. Историкам хорошо бы уточнить, где с ноября до марта занимались студенты. 

Бывают ситуации, когда ошибка — не просто вопрос точности фактологии. Например, не представляется правильным использование понятия «Республика Татарстан» в текстах о событиях времен существования Татарской АССР, поскольку официально оно было закреплено за нашей республикой только в Декларации о государственном статусе, принятой Верховным Советом ТАССР 30 августа 1990 года. Это фактическая ошибка, и человек, не знакомый с подлинной историей нашей республики, получает не совсем достоверную информацию.

При этом в обычном общении вполне можно употребить слово  Татарстан и в более ранний период, поскольку это слово применялось (газета «Кзыл Татарстан», «Социалистик Татарстан»). Но только не в документах и научных текстах.  

Пришлось встретиться с аналогичной ситуацией на примере изучения истории оперы «Качкын». Сотрудники музея Жиганова обнаружили договор начинающего композитора с руководством  Татарской оперной студии при Московской консерватории по поводу этого сочинения,  что подтвердило два  исторических факта: во-первых, уточнило дату официального начала работы композитора над своей первой оперой — 16 июня 1935 года, во-вторых, дало доказательство того, что студия по официальному статусу напоминала  настоящий театр. Договор с Жигановым доказывает, что руководство студии могло заключать договора с композиторами и писателями, через студию шла и оплата гонорара.

Известный казанский музыковед Юлдус Исанбет подтвердила это, уточнив, что, в отличие от Башкирской студии, которая была составной частью Московской консерватории, Татарская была ПРИ консерватории и существовала исключительно на средства Татарской АССР. Скорее всего с преподавателями Московской консерватории ее  связывали, как сейчас принято говорить, договорные отношения, и при желании можно найти в архивах точные данные об этих отношениях.

Хорошо бы уточнить и правильное название студии. В архиве Музея  Жиганова есть программка концерта учащихся студии перед участниками юбилейной сессии ТатЦИКа 25 июня 1935 года, на которой студия называется Татарской государственной музыкальной. В большинстве современных источников речь идет о Татарской оперной студии.   Возможно, оба названия имеют право на жизнь, просто речь идет о разных этапах существования студии. Это легко проверить, достаточно найти в Центральном государственном архиве историко-политической документации текст совместного постановления Татарского обкома партии и Совета Народных Комиссаров от 4 ноября 1933 года о создании студии в Москве.

В нескольких источниках пришлось прочитать о том, что в 1934 году было принято решение создать не оперный, а музыкальный театр, что вполне согласуется с успешным развитием в то время жанра музыкального спектакля в драматическом театре. Опять же истина – в тексте постановления.

 Когда важна точная дата

Ошибки имеют свойство быстро тиражироваться, особенно если их допускают компетентные авторы. Пришлось перепроверять по многим источникам дату первого премьерного спектакля «Алтынчеч». Разные авторы в течение многих лет называли разные даты, хотя в данном случае это имеет принципиальное значение – зрители увидели оперу до начала Великой Отечественной войны или после, 12 июня или 16 июля?

Как это ни странно, помогли мои коллеги — журналисты, которые весьма часто допускают в СМИ фактические ошибки. Я внимательно изучила подшивку газеты «Красная Татария» и архивные документы Союза композиторов ТАССР того времени – и нашла массу интересных подробностей. Как оказалось, обе даты не отражают реальных событий. 

Премьера оперы «Алтынчеч» должна была состояться в августе 1941 года. Газета «Красная Татария» внимательно следила за тем, как шла работа над спектаклем. Первая публикация появилась 15 сентября 1940 года. 12 ноября того же года было опубликовано интервью Г. Литинского о творческой работе татарских композиторов и либреттистов, из которого читатели узнали, что опера «Алтынчеч» была высокого оценена на совещании мастеров советского искусства в Москве. В номере за 19 ноября в рубрике «Говорят участники декады» (Декада татарского искусства в Москве должна была состояться в августе 1941 года) о работе над своими партиями в газете рассказали: С. Садыкова (Алтынчеч), М. Рахманкулова (Тугзак), М. Алеев (Хан). В номере от 2 марта художник Б. Матрунин рассказал о том, как будет оформлен спектакль.

В первой половине июня – сразу две публикации. «Творческий подъем» – так называлась беседа о предстоящей премьере оперы «Алтынчеч» с музыкальным руководителем  московской декады А. Маргуляном (3 июня). 5 июня о работе над либретто оперы рассказал заведующий литчастью театра М. Залилов (Муса Джалиль).

9 июня был прогон премьерного спектакля. О нем сообщалось в газете. В личном архиве дирижера Джаляля Садрижиганова сохранялось либретто оперы с благодарственным автографом Мусы Джалиля. Он датирован 11 июня 1941 года. Значит, Джалиль спектакль 9 июня видел, если мог оценить работу оркестра и его дирижера («Джаляль! Ты человек, который донес до сердца народа это произведение в музыке…»).

 Как сообщала «Красная Татария», премьера была назначена на 12, 13 и 21 июня.  О других спектаклях можно узнать только по объявлениям на последней полосе –  с началом войны тема культуры со страниц  газеты «Красная Татария» ушла. Жиганов вспоминал, что Джалиль был на одном из спектаклей осенью 1941 года.

 Как поссорить Назиба Гаязовича и Салиха Замалетдиновича

Подобных разночтений в датах и именах собственных в процессе создания хроники встретилось немало. Иногда, как в этом случае, истину выявить было не так сложно, но порой сделать это невозможно. Чтобы завершить процесс верификации некоторых фактов, пришлось познакомиться с архивными документами. И тут я нашла доказательства недостоверной интерпретации некоторых фактов, связанных с Жигановым.

Такое возникает, когда замалчиваются, а то и грубо искажаются некоторые факты из жизни композитора. Например, в книге Салиха Шамова  «Мелодии судьбы народа», посвященной Салиху Сайдашеву, много голословных обвинений в адрес Жиганова,  писать о которых весьма трудно, уважая и Салиха Сайдашева, и Назиба Жиганова. Юлдуз Исанбет вспомнила в беседе со мной, что была свидетелем одного разговора, когда Сайдашев потребовал от коллег-композиторов прекратить сталкивать его с Жигановым.

Вторая такая ситуация тоже касается взаимоотношений Сайдашева и Жиганова. На собрании 17 февраля 1948 года, на котором композиторы обсуждали постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели», получился серьезный разговор о внутренних делах. Более всего досталось С. Сайдашеву. Началось с вопроса в адрес председателя оргкомитета Союза советских композиторов ТАССР Назиба Жиганов: «Почему докладчик не остановился на творчестве Сайдашева?» (учредительный съезд Союза композиторов Татарской АССР состоялся только 7 июня 1948 года).

Критика со стороны коллег в адрес Сайдашева была столь острой, что это нашло отражение в тексте резолюции: «Некоторые композиторы в течение длительного времени не создают новых произведений, живут своим прошлым, как, например, татарский талантливый композитор С. Сайдашев, который, оторвавшись от творческого общения с Союзом композиторов, за последнее время не создал ничего значительного».

Стенограмма сохранила и оценки, и фамилии выступавших. Завершая обсуждение, докладчик Жиганов сказал: «Считаю, что в творчестве Сайдашева много положительного в том жанре, в каком он работает, но я считаю, что Сайдашев на сегодняшний день должен жить не только старой формой. Он должен приобщаться к нашей музыкальной культуре с тех позиций, с которых начинал свое творчество. Сайдашеву татарская музыкальная культура очень многим обязана. Наряду с хорошими сторонами у него есть и недостатки. Его последние произведения потеряли ту связь, которая у него органическая была с народом. Творчество Сайдашева является очень серьезным фактором, ценным в музыкальной культуре татарского народа. Мы никогда не игнорировали его творчество. Многому можно поучиться у Сайдашева, особенно в его творчестве до 40-х годов, отбросив все наносное».

Между тем это собрание в одной из публикаций описывается совсем в других красках – не упустил-таки руководитель творческой организации возможности  покритиковать коллегу.

Что тут скажешь. К сожалению, не все будут искать первоисточник и поверят...

Куда больше публикаций и устных сообщений, в которых нет грубого искажения фактов, но зато скрыты некоторые детали событий, которые имеют весьма существенное значение. Приведу лишь один такой пример.

На научно-практической конференции в 2013 году, посвященной юбилею Габдуллы Тукая, среди прочих был доклад молодой исследовательницы о том, как были защищены авторские права композитора Фарида Яруллина на балет «Шурале». Все факты соответствовали действительности, поскольку в этом процессе сыграли положительную роль совместные усилия многих людей. Однако она не сказала, что  решающая роль все-таки принадлежала  Жиганову. Мало того, его фамилия была в ее сообщении даже не упомянута.

Как это было на самом деле…

Рискуя навлечь на себя гнев руководства тогдашнего Союза композиторов СССР, Н.Г. Жиганов потребовал оставить без удовлетворения авторские притязания  композиторов В. Власова и В. Фере на балет «Шурале». Они предлагали поделить авторский гонорар пополам – половину им, половину –  наследникам. Как минимум, дважды этот вопрос выносился на заседания Секретариата Союза композиторов СССР. Так, 28 сентября 1950 года на заседании рассматривалось заявление композиторов В. Фере и В. Власова об установлении характера их  работы над балетом Ф. Яруллина «Шурале». Сообщалось –  в связи с заявлением председателя правления Союза советских композиторов ТАССР Н.Г. Жиганова.  Председатель правления Союза композиторов Татарской АССР утверждал, что Фере и Власов не могут быть соавторами балета, несмотря на их важную роль в постановке  балета «Шурале» на сцене Ленинградского театра оперы и балета.

Была создана специальная комиссия по изучению обстоятельств спора в области авторских прав. Ее руководителем был назначен Г. Литинский.

В музее Жиганова есть телеграмма председателя правления Союза композиторов СССР Т. Хренникова, в которой он выражает открытое недовольство позицией Жиганова. Назиб Гаязович сильно рисковал своей репутацией в Москве, это могло отразиться и на его жизни, и на его творчестве.

Как известно, в этом споре он победил. Нет балета «Али-батыр», есть – «Шурале», и автор у него один – Фарид Яруллин.

А чего только не понаписали про Жиганова и Яруллина… Опровергать этот бред не буду. Читайте то, что уже написали другие.

Читайте подробности в «Казанских историях»:

Диас Валеев.  Когда убивают даже мертвых

Не «Али-батыр», а «Шурале»!

Не услышав в докладе фамилии Жиганова, я спросила автора, известны ли ей эти факты, и, к большому удивлению, услышала, что известны.

Чем же тогда объяснить игнорирование роли Жиганова? Скорее всего, тем, что есть большое желание пересмотреть некоторые исторические факты и роль отдельных персон в становлении и развитии татарской музыкальной культуры и, в конечно итоге, умалить значение Жиганова в этом процессе.

Что самое печальное – сама молодой исследователь (не буду называть ее фамилию) относится к композитору уважительно. Просто она – в фарватере сложившихся мнений и оценок.

Так что неточные факты и недостоверные тексты вполне могут иметь далеко идущие цели.

Любовь Агеева,

доцент кафедры истории и связей с общественностью Казанского национального исследовательского технического университета им. А.Н. Туполева

заслуженный работник культуры РФ и РТ

Постскриптум:

Текст моего выступления в сборник материалов научно-практической конференции, на которой я выступала, не вошел. Думаю, что это сделано сознательно.

Читайте - В центре внимания творческое наследие Назиба Жиганова