Люблю тебя, Петра творенье…

Любовь АГЕЕВА

13 октября 2016 года

В этот город я влюблена уже много лет, однако судьбе было угодно, чтобы я не переехала в Ленинград на постоянное место жительства и с Санкт-Петербургом встретилась только в сентябре 2016 года.

Решила сразу написать о некоторых впечатлениях, поскольку потом закрутишься – и будет не до этого. Так уже не раз случалось. За последние годы побывала в более чем десяти европейских странах, но ни об одном путешествии не написала. Напишу, когда окончательно выйду на пенсию. Работали бы только руки, ну, и голова, разумеется.

Итак, в какой-то степени поездка в Питер была моим возвращением в молодые годы. Приехала в город с новым названием, но увидела, что он практически не изменился. Это вам не Казань, где бывшие казанцы не находят домов, в которых родились, и улицы, по которым ходили.

Впрочем, мы называли Питером и Ленинград. Оба этих имени, плюс еще Петроград неразрывно слились в истории города. Перемещаясь от дома к дому, я попадала в разные времена русской истории. На улицах и площадях города стоят памятники Михаила Глинки и Дмитрия Шостаковича, Александра Пушкина и Михаила Лермонтова, Ивана Крылова и Гавриила Державина… Могу еще долго перечислять имена выдающихся деятелей российской культуры, жизнь которых была связана с городом на Неве.

А по пути в театр Льва Додина неожиданно встретила бюст польского поэта Адама Мицкевича. Он был установлен 14 декабря 1998 года у школы №216 с углубленным изучением польского языка. Основой для бюста послужил прижизненный скульптурный портрет Мицкевича, выполненный французским скульптором Давидом де Анжером в 1845 году, в период, когда поэт жил в Петербурге. Напомню: в то время Польша была частью Российской империи.

Помнится, в первый приезд в Ленинград я была изумлена тем, что практически на каждом доме – мемориальная доска. Их число прибавилось.

Тут я опять сравнила Питер с Казанью. У нас утрачены многие мемориальные дома, в которых жили выдающиеся деятели татарской и русской культуры. Например, исчезла доска с дома №21 по улице Кремлевской (Чернояровский пассаж), который был связан с именем татарского писателя Фатиха Карима, поэта Хади Такташа.

Но продолжу про Санкт-Петербург, разбив впечатления по тематическим главкам.

Петербург культурный

Эпизод первый

Не могла не посетить дом №12 на Мойке. Любому просвещенному человеку в нашей стране знаком этот адрес. Но сходить в ленинградский музей Александра Пушкина все как-то не получалось. Побывала в питерском.

Последняя квартира Александра Сергеевича Пушкина – одно из самых почитаемых мемориальных мест Санкт-Петербурга и один из самых популярных музеев страны. В этом доме поэт прожил последние месяцы жизни, с 12 октября 1836 года до кончины 29 января (10 февраля по новому стилю) 1837 года.

Близко с Пушкиным. Памятник поэту во дворе дома №12

Музей, посвященный его памяти, был открыт здесь в 1925 году. В 1899 году в другой части здания открылась литературно-монографическая экспозиция «А.С. Пушкин. Жизнь и творчество».

В этой жилетке поэт был в день дуэли

Кажется, знаешь каждую минуту последних дней жизни великого поэта, но когда видишь пистолеты, из которых стреляли дуэлянты, диван, на котором остались следы крови умирающего поэта, сводки о его здоровье, которые писали для людей, собирающихся у дома Пушкина в большом количестве, ощущения возникают совсем другие.

Диван, на котором поэт провел последние часы жизни

Экскурсовод пояснила: поскольку это была съемная квартира, сегодня мебель в комнатах в основном не мемориальная. Так, например, меблирована детская. Однако ощущение здесь такое, будто дети где-то пока в других комнатах. Музейщики постарались...

Детская комната

Но есть и экспонаты, связанные с Пушкиным: чернильница с бронзовым арапчонком; трости для прогулок; портрет Жуковского с дарственной надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Особое место в экспозиции занимает кабинет: библиотека, в которой были книги на 14-ти языках, письменный стол Пушкина, любимое «вольтеровское» кресло, конторка у дивана.

Библиотека поражает – книги от пола до потолка. Даже когда узнаешь, что это всего лишь муляжи – настоящие книги находятся в Пушкинском доме, ощущение реальности не исчезает.

Экскурсовод время от времени задавала нам вопросы, проверяя наши знания о Пушкине, который, как известно, – «наше всё». В библиотеке она спросила нас, какими были последние слова поэта. И не услышав ответа, сказала: «Прощайте, друзья!». Друзья - это книги... Знал бы он, что произойдет в наших отношениях с книгой в будущем!..

Посмертная маска Александра Пушкина

Мы узнали много интересного про взаимоотношения Пушкина с женой, которую он нежно любил, и эта любовь была взаимной, про причины, приведшие к трагической дуэли, о последних часах жизни поэта.

А еще мы узнали невероятное: случись такое ранение сегодня, Пушкина бы вылечили. Медицина стала другой...

Эпизод второй

Среди питерских театров на этот раз выбрала МДТ – Академический малый драматический, который теперь называется Театр Европы. И потому, что захотелось посмотреть, как Лев Додин поставил «Дядю Ваню», но более потому, что на излете жизни в СССР я была здесь в составе слушателей творческой лаборатории Всесоюзного театрального общества. Мы тогда смотрели здесь спектакль «Братья и сестры» по известному роману Федора Абрамова. Он до сих пор в репертуаре, в прошлом году театр показал очередную постановку. Лев Додин остается верен себе – несмотря на то, что современный зритель предпочитает спектакли без антрактов. Быстрее, быстрее... Спектакль «Братья и сестры» идет практически целый рабочий день.

Постановку о послевоенной деревенской жизни режиссер Лев Додин задумал еще в 1970-х. Работа со студентами театрального института началась с экспедиции в село Веркола Архангельской области, именно оно стало прототипом села Пекашино в книге Абрамова. Об этой поездке напоминают снимки на одной из стен фойе второго этажа, где актеры – вместе с писателем.

Кстати, Федор Абрамов идею поставить спектакль о российской глубинке резко раскритиковал, но после встречи с молодыми артистами и долгих задушевных разговоров уступил Додину право рассказать историю своей малой родины на сцене.

Спектакль шел два вечера по три часа, и, приходя на второй вечер, зрители здоровались друг с другом так, словно все они – жители той же самой деревни Пекашино, что и герои спектакля. Это было невероятное по воздействию произведение, неведомый дотоле уровень подлинности сценического существования. И это было не «про деревню», а про людей – про каждого, кто играл на сцене, кто сидел в зале, кто в разные годы жил и продолжает жить в этой непостижимой, уничтожающей себя изнутри стране, где самый страшный опыт ничему и никого не учит.

Эта цитата из Интернета хорошо передает дух того спектакля, который я видела. Кстати, «Дядя Ваня» тоже идет без изъятий текста. Все – как у Чехова.

Помню тогдашнюю встречу с главным режиссером театра Львов Додиным. Спектакль был нашумевший. Чтобы его посмотреть, истинные театралы приезжали из Москвы и других городов. Отзывы были разные, в том числе – негативные. Меня, например, испугали тем, что в спектакле есть так называемая постельная сцена. Страна у нас тогда была другая – шел, кажется, 1990 год, «секса» еще не было, но он уже решительно прокладывал себе дорогу в кино. А тут театр, где актеры перед зрительным залом – на расстоянии вытянутой руки.

Шла на спектакль с эмоциональным напрягом. А на другой день, делясь впечатлениями с руководителем нашей лаборатории, мы признались, что как-то не выдели эту сцену среди других. Настолько органичной она была.

Теперь о «Дяде Ване». В театре Льва Додина нет занавеса, а потому зрители сразу увидели пустое пространство сцены и три стога сена, которые нависли над ней.

В конце спектакля стога опустятся на сцену, и дядя Ваня с Соней окажутся рядом с ними.

Я видела несколько интерпретаций знаменитой чеховской пьесы, правда, в основном, по телевизору, и додинский спектакль сразу обескуражил меня своей простотой. Даже знаменитые монологи Астрова были частью этой простоты.

Как в любой чеховской пьесе, герои много говорили, что-то привычно делали. И как в хорошей постановке Чехова, порой складывалось впечатление, что ты просто подсматриваешь чужую жизнь. Помню, очень понравились артисты, играющие роли Войницкого и доктора Астрова. Впрочем, это был удивительный ансамбль талантливых солистов. После спектакля, несмотря на томительные минуты наблюдения за никчемностью существования в милой сельской усадьбе, осталось какое-то светлое чувство. И слова "Мы увидим все небо в алмазах" прозвучали очень обнадеживающе...

Я пишу не рецензии, а путевые заметки, поэтому ограничусь цитатами, которую нашла в Интернете.

 Считается, что «Дядя Ваня» – самая безысходная, мрачная чеховская пьеса. «Все жизни, свершив свой печальный круг, угасли», финальное Сонино «мы увидим все небо в алмазах» – лишь осознание смерти как освобождения: только умерев, «мы отдохнем, дядя Ваня»… Мне давно кажется, что Чехов написал почти счастливый финал. Гроза, выстрел Войницкого, крах надежд, любви, попыток вырваться – все пройдено и пережито, и наступает смирение. Привычные дела. Вафля бренчит на гитаре. Высохли листья после дождя. Высохли слезы после истерик. «Благословляю ежедневный труд» – пафос М.Цветаевой, быть может, тут излишен, но что-то благословляет финал «Дяди Вани». Правда, чтобы ощутить мудрость и тишину этой сцены, нужен опыт жизни. Чтобы пройдя боль, слезы, предательства, разочарования, безнадежность, найти в себе силы превозмочь тоску по лучшей жизни, сесть за стол, обмакнуть ручку в чернила и начать считать гречку и постное масло: «2-го февраля масла постного 20 фунтов…»

Кто переживал подобное – поймет. Кто не переживал – пусть посмотрит «Дядю Ваню» в МДТ. Это замечательный спектакль – жесткий, внятный, депрессивный и легкий. От него остается ощущение чистоты, словно дождь, стекающий по стеклу во время ночной грозы второго акта, омыл всех и всё. И прояснились смыслы, и чисты линии ролей, и на чистый деревянный пол усадьбы Войницких вышли достойные люди. Их жизнь не удалась, они смешны, но «надо жить», и они живут.

Марина Дмитриевская, 2003 год

Справедливо считается, высший пилотаж в воплощении Чехова – внутреннее изящество, акварельные размывы душевных движений, которые так умел передать Эфрос; тонко обдуманная мелодия, золотая сеть нюансов Брука; поэтический реализм Товстоногова; острый гротеск Някрошюса. Но как бы ни испытывали Чехова современной сценой, каким бы кодом ни пытались дешифровать его замкнутую в себе, такую выговоренную и такую «необщительную» драматургию, он всякий раз таинственным образом оставался будто вне пола, сохранял некую бестелесность.

Додин выравнивает права духа и плоти. Режиссёрская воля движется не параллельно материалу, а поперёк него, на пересечение, создавая спектакль про страсть. Не к женщине только – к жизни.

«Мир гибнет от непонимания и вражды», – могли Чехов предположить, отдавая Елене эту реплику, как усилится через сто лет актуальность диагноза? И чем очевидней гибельность, тем сильнее жизненный зов. «Сцены из деревенской жизни» Додин решает как драму трезвого самоосознания – и драму непримирённых чувств.

Тихие сигналы никому не видимых катастроф духа вдруг становятся уловимы; скрываемое, стыдящееся себя человеческое страдание обретает голос. И возникает особый воздух спектакля, ворованный, по Мандельштаму, у будничности озон искусства. Чеховские герои живут как мы – в том же противлении и сомнениях, «тех же хлопотах, той же борьбе». Мы словно видим своих тесных знакомых, каждого понимая как себя, вовлекаясь в дарованный театром праздник сочувствия.

Марина Токарева, 2003 год

Течет жизнь, и рано или поздно – иногда раньше, иногда позже – человек начинает ощущать прошедшую жизнь как некую ценность, которую он не сумел использовать. Начинают мерещиться призраки другой, непрожитой жизни. В этой другой жизни сбываются все самые потаенные желания, осуществляются все надежды, превращаются в реальность самые сладостные фантазии. Человек с яростью сжигает прошедшее, отвергает настоящее и весь отдается этому другому, несбывшемуся, не прожитому. Чем полноценнее человек ощущает жизнь, тем острее он ощущает этот разрыв, это противоречие, которое постепенно становится трагедией. Время идет, и постепенно назревает один выбор – или отказаться от жизни вообще, или найти в себе мужество проживать ту жизнь, которая дарована тебе Богом, судьбой и которую ты в какой-то мере осуществлял и осуществляешь сам, силой своей личности.

Смертельно больной доктор Чехов очень хорошо знал эту коллизию и с удивительной нежностью и отчаянной беспощадностью анализировал ее. Все это, как, впрочем, и многое другое, делает пьесы Чехова и красивейшую из них – «Дядя Ваня» – простой, но вечной мелодией на простые, но вечные темы».

Лев Додин

Кстати, на сцене Театра Европы идут и другие пьесы выдающегося русского драматурга, вдруг ставшего необыкновенно современным.

Премьера «Дяди Вани» состоялась 29 апреля 2003 года. Я бы посмотрела его еще раз с Ксенией Рапопорт в роли Елены Андреевны. Наверняка это другой спектакль…

Лев Додин с артистами на поклоне. Зимний театр г. Сочи. 20.02.2013

Читайте продолжение публикации - Петербург – культурная столица России