Ниаз Даутов: человек, который любил всех

Любовь АГЕЕВА

22 сентября 2013 года

Это интервью Рамзия ТАКТАШ, хранительница истории Татарского театра оперы и балета имени М. Джалиля, дала мне в 2004 году. Это было даже не интервью, а просто беседа. И говорили мы не о Ниазе Даутове, а о Назибе Жиганове. Разговор я записала на диктофон. Факты о композиторе использовала в будущей книге о нем, а часть беседы о Даутове так и осталась на пленке.

Сегодня, в преддверии столетнего юбилея народного артиста Российской Федерации, лауреата Государственной премии Республики Татарстан имени Г.Тукая Ниаза Даутова эта публикация будет очень кстати.

– В прошлом году у Ниаза Курамшевича Даутова был 90-летний юбилей. Не кажется ли вам, что он прошел уж слишком скромно? Чем это можно объяснить?

– Последние десять лет жизни Ниаза Курамшевича прошли в Казани, и я все больше и больше ощущала, как он не вписывается в наше общество. Он был настолько выше всего своего окружения...

Не помню, кто из великих сказал: несчастен тот человек, который стоит намного выше тех, кто рядом с ним. И вот эта печать, она на нем была постоянно.

Неудовлетворенность временами в нем проявлялась раздражительностью. Он видел: сдвинуть махину, в которую он впрягся, ему одному не под силу. Ученики, спектакли, театр, который был отдан в полное его распоряжение – всё это было его, это было ему нужно. Мы все его любили. Из-за его обаяния, обаяния человека, который сам любил всех. И то, что он отдавал всё людям – это притягивало к нему. Это заставляло смотреть на него восторженными глазами, слушать его, стараться быть на этом уровне. Этого не отнимешь.

Но еще был мир за пределами театра, мир власти, мир чиновников, мир, который не мог ему помочь. Они, может быть, хотели, но не умели это делать. Это больно ранило его. Почему он не мог повезти театр в Москву, как все от него ждали?

Его призвали в Казань, его приняли – и бросили одного. И не было никакой опоры и поддержки там, «наверху». Это он видел, чувствовал, и ему было тяжело. Поэтому так короток был период его жизни, связанный с нашим театром.

Все ждали – вот приедет Даутов, всё быстренько организует, всё переделает, новые спектакли поставит… Это такой гениальный человек. А времена-то были какие? Это же были 70-е годы, когда везде шли дискуссии: быть опере или не быть опере? Отжила опера свой век или не отжила? Что за искусство – опера и кому она нужна?

И ему, прежде чем повезти театр в Москву, нужно было поставить его на ноги. Он не мог повезти абы какой театр. Ведь в 1957 году в Москве, на Декаде татарского искусства и литературы, был такой триумф, такой успех театра! И этот театр возил Даутов! И люди, которые видели и помнили этот театр, еще были живы. А потому Ниаз Курамшевич хотел, чтобы всё было только по высшему разряду. И потому так долго продолжалась подготовка.

А это раздражало многих власть имущих. Ждем-ждем, а театр всё еще не готов для поездки в Москву. И вот когда театр был готов, когда Даутов выполнил свою роль, он ушел. Он сделал театр. Ведь какой был успех, вы знаете…

Последние 5 лет, с приходом Рауфаля Сабировича Мухаметзянова на пост директора театра, дела пошли лучше, потому что Даутов чувствовал мощную поддержку с его стороны. Но здоровье уже было подорвано.

– Для меня Ниаз Курамшевич олицетворяет тип режиссера, который не возражает против того, чтобы театр был актерским. Эта такая редкость в современном театре. Он так много вкладывал в актеров, так трепетно учитывал их индивидуальность в своих постановках… Меня это всегда восхищало. Я на его спектакли через актеров смотрела.

Его отношение к певцам – это отголосок чего? Того, что опера – это прежде всего певческое искусство? Или таким было его видение театра? Он ведь сам был актером, певцом.

– Опера – это вокал, это музыка. И поэтому без оперных голосов не может быть спектакля. Он это чувствовал. И когда голоса находились, их надо было шлифовать, их надо было доводить до кондиции. Молодых певцов еще надо было научить ходить по сцене, научить актерскому мастерству. Он хотел, чтобы молодые певцы выступали достойно, чтобы они не были новичками на сцене. И поэтому процесс этот был достаточно длительным.

То, как он с ними возился, было с одной стороны так трогательно. Но с другой стороны, это было такое пиршество педагогических изысканий, что на его репетициях просто можно было сидеть, как на празднике.

И, конечно, Ниаз Курамшевич при всех своих недостатках (а недостатками его можно считать то, что он всё еще был недоволен, всё еще был не удовлетворен) он не делал никаких скидок ни себе, ни другим. Это, может быть, сказалось на состоянии его здоровья. Я чувствовала, что он внутри как-то весь горел. А внешне всё было празднично.

– А как возникла идея Шаляпинских фестивалей? Мне показалось странным, что на последнем фестивальном юбилее про Даутова даже не вспомнили.

– Проблема здесь достаточно сложная… Ниаз Курамшевич чувствовал себя центром, стержнем, на котором всё держится. Кого-то это не устраивало. А что-то не устраивало в других Даутова. Ниаз Курамшевич, например, имел претензии к главному дирижеру, который, как ему казалось, не соответствовал той планке, которую он ставил как художественный руководитель перед театром. Это не могло не создавать между ними конфликтные ситуации, трения, порождало недовольство друг другом. Поэтому Ниаз Курамшевич искал дирижера, который был бы сродни ему.

Но тогда это было сложное дело. Такого дирижера можно было найти в Ленинграде или в Москве… Но кто бы к нам поехал, когда театр еще не был на подъеме, когда он был в таком состоянии, что надо было туда вкладывать и вкладывать?

Идея Шаляпинского фестиваля исходила не от Ниаза Курамшевича. Возможно, он где-то подспудно эту идею и лелеял. Она, может быть, еще не была выражена им внешне, словесно. А словесно ее выразили другие люди, которые пришли с этим к Рауфалю Сабировичу, директору театра. Конкретно это были дирижер Виталий Куценко и Валерий Дмитров, молодой режиссер. Они с этой идеей пришли не к Ниазу Курамшевичу, а к директору театра.

А он очень ревниво относился ко всему тому, где первым был не он. И на первых порах к идее организовать оперный фестиваль отнесся скептически. Это понятно, это естественно. Закулисная жизнь – без этого театра не бывает.

– Чем бы восторгался, если бы Ниаз Курамшевич был жив и видел сегодняшний оперный театр, театр успешный, работающий по-другому, нежели он в свое время работал? О чем бы он сожалел сегодня?

– Он бы, наверное, как педагог, как профессор консерватории, не допустил бы того, чтобы из оперного класса никого нельзя было предложить оперному театру. Он в свое время много сделал для того, чтобы театр имел свои кадры. А сегодня из консерватории фактически некого пригласить в наш театр.

– Тем не менее, в 2001 году Михаила Казакова сразу в Большой театр взяли.

– Наверно, Ниаз Курамшевич был бы рад, если бы наших ребят: Хайдара Бигичева, Рафаэля Сахабиева, Зилю Сунгатуллину, Венеру Ганееву пригласили в Большой театр. Он бы дал им путевку, сказал – дерзайте, ребята, я вас вырастил, вы вылетаете из Ниазова гнезда и счастливого пути вам! Я думаю так.

Спрашиваю педагогов консерватории, они же наши солисты: кого они порекомендуют нам в новую татарскую оперу, которую мы к 1000-летию Казани хотим поставить. Ее предложили нам композитор Резеда Ахиярова и автор либретто, поэт Ренат Харис. Кто будет петь? Молодежь, которую пестовал Ниаз Курамшевич, уже выросла, а других нет.

Так что проблема эта непростая…

– А воспринял бы Ниаз Курамшевич антрепризное начало в организации работы театра, как вы думаете? Для нас, зрителей, это хорошо, когда мы видим солистов не только со всей России, но и со всего мира. Но своим певцам в таком театре хода нет.

– Я думаю, что Ниаз Курамшевич бы радовался за театр. В свое время он очень хотел посмотреть заграницу, показать там наш театр. Одно время такая идея витала в атмосфере театра. Нам Болгария предложила поставить свою оперу про болгарского хана, а мы должны были в Софии поставить оперу Назиба Жиганова «Джалиль». Ниаз Курамшевич на это рассчитывал, но почему-то этот проект сорвался, и он так и не поехал. Он вообще ни разу не был за границей, хотя на сцене создавал мир многих стран.

Нет, я не считаю Ниаза Курамшевича ретроградом, консерватором, который, как клуша, сидит в своем театре и не думает, как выйти в «большой свет». Я думаю, Ниаз Курамшевич принял бы новые условия работы и сумел бы найти свое место в этом мире. Достойное место. Если не в качестве руководителя театра, то хотя бы в качестве профессора консерватории. Ему вполне по силам готовить таких учеников, которые были бы звездами даже на международном уровне.

На нашем сайте вы найдете несколько публикаций, посвященных Ниазу Даутову:

Даутов Ниаз – певец, режиссер, педагог, человек (1913-1986)

Жил в Казани Маэстро Даутов

Уходят не люди – уходят миры

Ниаз Даутов для певцов был почти что Богом…

Высоким слогом русского романса