Яков Зельдович, советский Леонардо да Винчи

Любовь Агеева

15 июня 2022 года

На четвертой аллее Арского кладбища, с левой стороны, недалеко от захоронения известного еврейского музыканта Леонида Сонца на красной линии, упокоился Борис Наумович Зельдович, отец выдающегося советского физика Якова Борисовича Зельдовича.

Он попал в Казань во время войны, куда был эвакуирован Институт химической физики АН СССР (ИХФ), в котором работал его сын.

Об отце известно мало, зато его сына знают во всем мире как крупнейшего советского ученого, физика-теоретика, академика Российской Академии наук, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий СССР. Я.Б. Зельдович – один из основателей советской научной школы горения, детонации и ударных волн, автор фундаментальных трудов по ядерной физике, физике элементарных частиц, современной релятивистской космологии.

В 1985 году в группе ученых он побывал в Казани. В газете «Казанские истории» можно прочитать интервью с ним корреспондента «Вечерней Казани» Владимира Шевчука (Из первых рук – о науке). Возможно, кто-то из очевидцев вспомнит, посетил ли Яков Борисович могилу своего отца или нет.

Жизнь Якова Борисовича Зельдовича, а прожил он 73 года, была яркой и насыщенной. Один из его соратников, доктор физико-математических наук Лев Альтшулер, писал:

«Широта интересов Якова Борисовича сближала его с титанами эпохи Возрождения. По календарной хронологии он прожил одну человеческую жизнь обычной продолжительности. Но она воплотила несколько научных биографий огромной емкости. Жизнь его была посвящена взрывам нарастающей мощности, детонации химических взрывчатых веществ, цепным реакциям и ядерным взрывам, а также «Большому взрыву», 15 миллиардов лет тому назад образовавшему нашу Вселенную.

Коллеги по науке называли Якова Зельдовича главным теоретиком атомной бомбы, а многие ученые СССР за уникальные успехи в ряде наук – советским Леонардо да Винчи.

Советские ученые и независимо от них американские в Лос-Аламосе создали и развили новую научную дисциплину – физику высоких плотностей энергии. Самые яркие главы в нее вписаны А.Д. Сахаровым, Я.Б. Зельдовичем, Д.А. Франк-Каменецким».

Из воспоминаний академика Ю.Б. Харитона:

«Для меня годы, проведённые в тесном контакте с ним, дружба, которая соединяла нас долгие годы, останутся годами огромного счастья. Решая какую-нибудь сложную проблему, мучаясь над нею, в глубине души я всегда знал, что есть Зельдович. Стоило прийти к нему, и он всегда находил решение любого самого сложного вопроса, причем делалось это ещё и красиво, изящно».

Друзья и коллеги: Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон

Имя Якова Зельдовича до сих пор окутано легендами. Говорят, что когда-то молодого лаборанта Зельдовича Ленинградский институт химической физики выменял на масляный диффузионный насос у института «Механобр» (Институт Механической Обработки Полезных Ископаемых). По тем временам такой насос был на вес золота.

Рассказывают, что потом этот лаборант без диплома о высшем образовании решил сразу защитить кандидатскую диссертацию. Утверждают, что на спор Зельдович взялся за год изучить итальянский язык. Возможно, всё это легенды. Но некоторые факты из жизни знаменитого ученого они отражают.

Общее представление о насыщенной жизни выдающегося физика дает даже его  биография. Я нашла в интернете воспоминания о Якове Зельдовиче, Там есть ответы на многие вопросы. Кроме тех, которые проливают свет на его научную работу. Она всегда была под грифом «секретно». Говорят, что он был самым засекреченным академиком Советского Союза. Никогда не ездил за границу, хотя владел несколькими европейскими языками. В течение почти 20 лет у него была, как он сам говорил, первая космическая скорость: ему разрешалось посещать лишь  страны Восточной Европы.

О нем написано столько, что трудно удивить какими-то неизвестными фактами. Но тут конкретный интерес – в данной ситуации меня интересуют истоки этого незаурядного человека. Ведь многое из личностного потенциала формируется в детстве, родителями. Может, таким образом мы расскажем и о Зельдовиче-старшем, которому суждено было остаться в Казани навсегда. Мне захотелось узнать о характере Якова Борисовича, его убеждениях, о том, как он относился к людям. Поэтому это будет скорее мозаика фактов, чем биографический очерк.

Отмечу для начала два фактических несоответствия, которые нашла в публикациях об ученом. Во всех его биографических справках сообщается, что в Минске, где родился Яков Зельдович, их семья жила с середины 1914 года, а потом уехала в Петербург. Есть логичное объяснение этому решению: 28 июля началась Первая мировая война, и Белоруссия не могла не стать полем битвы. Однако в белорусском источнике, которому в этом случае нельзя не доверять – статье доктора исторических наук, минского профессора Эммануила Иоффе – указывается, что в Минске Яков провел первые 10 лет своей жизни.

Время его приезда в Казань тоже называется разное – по одним источникам, в июне 1941 года, по другим – в конце августа того же года. На сайте института указано - июль-август.

Этот факт не столь существенен для понимания судьбы Якова Зельдовича, но он важен с точки зрения истории Казани времен эвакуации. Поэтому я обратила на него внимание.

 «Дети должны знать, что их любят»

Отец академика Якова Зельдовича – Борис Наумович Зельдович (1889-1943) – был юристом, членом Коллегии адвокатов Ленинграда. Мать – Анна Петровна – окончила филологический факультет в Сорбонне и занималась переводами с французского. В 1930-е годы стала членом Союза советских писателей СССР. Вместе с женой – Анной Петровной Зельдович  (Кивелиович) (1890-1975) – он жил в Минске, когда 8 марта 1914 года у них родился сын.

Борис Наумович Зельдович - отец

Анна Петровна Зельдович - мать

Одна из дочерей Зельдовича, Марина Яковлевна Овчинникова, вспоминала:

«Отца ЯБ, моего деда Бориса Наумовича Зельдовича, адвоката по профессии, почти не помню. Он рано умер (1943 г.). Знаю только, что ЯБ очень уважал его. Зато мать ЯБ – Анна Петровна Кивелиович, переводчица с французского, маленькая и энергичная, острая и остроумнейшая, беспокойная наша бабушка всегда присутствовала в жизни нашей семьи, хотя с 1944 по 1975 гг. жила в Ленинграде, а мы в Москве. Ее крылатые фразы до сих пор служат стандартными шутками в семье. Например, о нашем доме: «Зачем нам ходить в театр, когда у нас дома цирк», или об отце: «Когда дурак идет по рынку, базар радуется» и т.д.

Ее приезды в Москву, переворачивавшие весь дом, вносили свой особый колорит. Ее частые посылки к нам с самым невероятным и непредсказуемым содержимым стоили больших хлопот весьма занятым коллегам и друзьям ЯБ, едущим из Ленинграда в Москву. Особенно доставалось любимому всеми нами маминому брату Борису Павловичу Константинову (Я.Б. Зельдович был женат на Варваре Павловне Константиновой – Ред.).

О довоенной жизни папы и мамы в Ленинграде у нас сохранились лишь легенды: о том, как ЯБ вошел в большую дружную семью братьев-сестер Константиновых, о велосипедных прогулках, гимнастике, теннисе и волейболе в Тярлеве под Ленинградом; о том, как однажды папа и мама оба случайно оказались на работе одновременно с забинтованными руками (отец после ожога жидким азотом, мама – кислотой).

Потом рождение дочки, моей сестры Оли, через год – мое, появление в семье няни «тети Шуры» (А.Н.Лавриновой, прошедшей с нами всю жизнь до сего дня). Хлопоты, забота, но и диктат Анны Петровны, от которого отец сбегал, захватив жену, маленьких дочерей и няню, в шумную квартиру Константиновых. Потом следовали гостинцы от Анны Петровны и возвращение на улицу Марата. И такая кочевая жизнь с колясками и горшками постоянно.

А было отцу тогда 26 лет, он был доктором наук и уже многое успел сделать в науке, и мама тоже была кандидатом наук.

Потом война, эвакуация в Казань вместе с Институтом химфизики, трудное для большой семьи время (тогда уже тяжело больной отец, мать, сестра, жена, двое маленьких детей и тетя Шура) и напряженнейшая работа. Представление о жизни в Казани может дать фотография отца тех времен.

В 1944 г. – переезд в Москву на Воробьевы горы, в институтский «химфизический» дом, в котором ЯБ прожил с 1944 по 1987 г. и с которым у отца и всех нас связано так много счастливых лет. Здесь же в 1944 г. родился мой брат Бориска, который всегда был объектом особой нежности, гордости, заботы и тревоги отца и всех нас.

Позже (с 1947 по 1963 гг.) отец много жил на «объекте» (раньше в воспоминаниях писали – «город Энск», теперь секрета нет – это был знаменитый Арзамас-16, ныне город Саров – Ред.), работая над атомной проблемой, а мы с мамой оставались в Москве. Маму не взяли туда работать. Возможно, это было связано с тем, что её старший брат радиофизик А.П. Константинов был арестован и расстрелян в 1938 г., или с тем, что в 1927 г. сестра Катя уехала с мужем за границу и с тех пор жила в Америке.

В свои краткие наезды в Москву отец пытался учить нас или проверять наши с сестрой успехи по математике, не имея ни малейшего терпения, ни снисхождения к нам. На доске задавалась задача. Потом он кричал «Махай!», и мгновенно должен был выдаваться ответ. После задержки тут же следовало «Дуры!», и из нас немедленно начинали капать слёзы, которые в семье именовались «жемчужные». Обучение на том и кончалось.

Следует сказать, что с Бориской у отца уже было больше терпения и педагогического такта. По первоначальным намерениям именно для Бори он написал свою «Высшую математику для начинающих».

Много лет спустя при общении с внуками (а оно было всегда содержательным, всегда касалось или простой школьной задачи, или возможного опыта, или объяснения сложной научной проблемы) отец проявлял себя уже как очень терпеливый и деликатный педагог, порой защищавший наших детей от родительских нападок. Он всегда говорил: «Дети должны знать, что их любят», и внуки расковывались с дедом и бабушкой, расцветали в атмосфере любви.

Вряд ли эта истина была вычитана Яковом Борисовичем в книжках. Скорее всего, именно таким было его собственное детство».

Прерву воспоминания Марины Яковлевны Овчинниковой, чтобы предоставить слово ее отцу – Борису Яковлевичу:

«Хорошо помню первый, еще детский (12 лет) выбор области знаний, разговор с отцом. Для математики нужны исключительные способности, которых я не ощущал. Физика казалась законченной наукой; сказывалось влияние почтенного школьного учителя физики, торжественно читавшего незыблемые законы Ньютона сперва по-латыни, затем на русском. Мятежный дух новой физики еще не проник в среднюю школу в 1926 году. Между тем курс химии изобиловал загадками: что такое валентность? катализ? И химики не скрывали отсутствия фундаментальной теории. Большое впечатление произвела на меня книга Я.И. Френкеля «Строение материи», особенно первая ее часть, посвященная, главным образом, атомистике и кинетической теории газов, определению числа Авогадро и броуновскому движению. Но атомистика, как термодинамика, в равной степени относится и к физике, и к химии. Потом судьба определила меня в Институт химической физики (ИХФ)».

Борис Яковлевич Зельдович, сын академика Зельдовича, проживал в США, штат Флорида. Он умер в декабре 2018 года после тяжелой и долгой болезни. Воспоминания написал в марте 1984 года для книги «Избранные труды. Частицы, ядра, Вселенная» (М.: Наука, 1985).

Источник - http://7iskusstv.com/2014/Nomer6/Zeldovich1.php

Вот как Борис Яковлевич представлял себя в статье для сетевого журнала «Заметки по еврейской истории»:

«Я - физик-теоретик, профессионал в оптике, а теоретик в том смысле, что сам опытов не провожу. Родился в 1944 г. Мои (довольно скромные) достижения заслужили следующих формальных отметок: доктор физ.-мат. наук (1980), член-корр. АН СССР, ныне РАН (1987); Государственная премия СССР (1983, в коллективе); премия имени Макса Борна по физической оптике от Американского оптического общества (1997)».

Источник - https://berkovich-zametki.com/2007/Zametki/Nomer3/Zeldovich1.htm

Я нашла в интернете прощальные слова о Борисе Яковлевиче его друзей. Приведу цитату:

«Борис родился в семье замечательных физиков — Якова Борисовича Зельдовича и Варвары Павловны Константиновой. Его родители познакомились, работая в одной и той же лаборатории в Институте химической физики, отпочковавшегося от знаменитого ленинградского Физтеха. К моменту рождения Бориса (он был третьим ребенком) Я.Б. Зельдович, или ЯБ, как все его называли, уже был полностью вовлечен в работу над атомным проектом, где он был ведущим теоретиком, и до 1963 года большую часть времени проводил в Сарове. Каждодневной активностью руководила милейшая Варвара Павловна, человек удивительно симпатичный и доброжелательный, которую любили и уважали все, кому посчастливилось ее знать. Эти черты унаследовали все ее дети. Государство хорошо платило ученым, занятым в атомном проекте, и семья Зельдовичей была материально хорошо обеспечена; при этом быт ее был чрезвычайно скромен и прост. Главным была наука, а одежде, еде и всякой роскоши не придавали значения. Эти приоритеты Борис сохранил на всю жизнь.

Несомненно, первым учителем Бориса был отец. ЯБ считал очень важным учить своих детей математике и физике. При обучении основам высшей математики он использовал собственный метод. Впоследствие на этой основе ЯБ опубликовал широко известную книгу — «Высшая математика для начинающих». Но большинство математиков встретило эту книгу в штыки, и конфликт имел продолжение при сдаче Борисом вступительных экзаменов по математике в МГУ. Борис был очень хорошо подготовлен, однако ему дали какую-то необычно сложную задачу, с которой он не справился. Эту задачу ЯБ потом показал Ландау, который ее решил, но с большим трудом».

Источник - https://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/434704/V_pamyat_o_druge_Borise_Zeldoviche

Интересно, что в школу Борис пошел сразу во второй класс.

Несколько слов о семье Якова Борисовича. Его женой была Варвара Павловна Зельдович (Константинова) (1907-1976). В этом браке родились трое, и все, как и отец, стали физиками. Старшая дочь -  Ольга Яковлевна Зельдович (род. 1938), по мужу Пилипецкая, живет в Москве. Она работала в ИТЭФ РАН. Я пыталась связаться с Ольгой Яковлевной (контакты подсказал Александр Фишман) с помощью интернета, но она на мое письмо не ответила. Так что узнать, знает ли она, где похоронен ее дед, не удалось.  

Средняя -  Марина Яковлевна Овчинникова (род. 1939) -  работала в ИХФ РАН и была теоретиком. Она умерла за несколько месяцев до смерти Бориса.

У Якова Борисовича было еще два брака, гражданских. В гражданском браке с Людмилой Александровной Варковицкой (1913-1987), лингвистом, дочерью писательницы Лидии Варковицкой, в 1945 году родилась Александра Яковлевна Варковицкая. В гражданском браке с Ольгой Константиновной Ширяевой (1911-2000) было двое детей:  Анна Яковлевна Ширяева (род. 1951) и Леонид Яковлевич Агапов. Но эта информация может быть и ложной.

В воспоминаниях родственников, учеников и коллег Якова Борисовича его отец Борис Наумович почти не упоминается. Это и понятно – он умер довольно рано, когда ему было 54 года. Это случилось в эвакуации, куда он, уже больной, приехал с сыном.

А вот об Анне Петровне вспоминают многие. Приведу цитату из статьи Бориса Петровича Захарчени, советского и российского физика, академика Российской Академии наук:

«Мама его, Анна Петровна, была, можно сказать, талантливым писателем-переводчиком. Ей принадлежат многие блистательные переводы с французского. У меня был случай с ней познакомиться. Жила она в Ленинграде. Случился с ней инфаркт, и после реанимационного отделения она оказалась в одной палате с моей мамой, Ниной Петровной. Я их навещал, приносил всякую снедь, фрукты, как было принято у нас в бесплатных, но бедных советских больницах.

Анна Петровна многое мне рассказывала о детстве и юности Якова Борисовича. Немного странно было слушать её воспоминания об эвакуации из Ленинграда перед началом блокады. Она всё время вспоминала какой-то сундук с семейным гардеробом, украденный одним из жуликоватых организаторов эвакуации сотрудников Физико-технического института. Упоминаю об этом эпизоде, ибо он показывает, как бедно жили учёные в России.

Молодой Зельдович уже тогда был звездой в науке, в 1939 г. в Ленинградском Физтехе он, вместе с Ю. Б. Харитоном, опубликовал знаменитую работу о цепной реакции деления урана. 

Звонит мне как-то по телефону Анна Петровна:

– Борис Петрович?

– Слушаю Вас, Анна Петровна.

– О, Вы уже узнаёте мой противный голос! Хочу спросить, Вы читали в журнале «Успехи физических наук» статью, посвящённую 60-летию Яши? Там его сравнивают с Энрико Ферми. Что Вы об этом думаете?

– Конечно, Анна Петровна. А чём, собственно, Яков Борисович хуже Ферми?

– Поверьте, Борис Петрович, мне так приятно это слышать. Но я Вам хочу сказать, что Яша просто дурак по сравнению со своим папой, Борисом Наумовичем. Какой это был умный человек! Куда до него Яше!

Таких разговоров с Анной Петровной было много, всего не написать, тем более не передать нарочито провинциального еврейского акцента, который она, наверняка, в шутку подчёркивала, подражая, по-моему, известнейшей советской актрисе Раневской. Играла такую роль. Она долго жила во Франции, работала в Сорбонне. В СССР её переводы публиковались в любимом интеллигенцией журнале «Иностранная литература». Была она знакома со многими известнейшими писателями и у нас, и за границей. Была, если можно так сказать, «raffinee», но любила играть роль. Умерла она в Москве, куда перевёз её Яков Борисович. Старики плохо переносят переезды.

Думаю, что её великий сын, генератор множества идей в ядерной физике, физике горения и взрыва, гравитационной физике, релятивистской астрофизике, в какой-то мере тоже был подвержен «греху лицедейства». Любил он некоторую показную браваду. Если его вызывали на сцену для доклада или вручения награды, он всегда, минуя ступеньки, лихо вспрыгивал на подиум прямо из зала. Тоже актёрская выходка. Но, хотя внутренне это в нём жило, ему было не до актёрства. Он был пленён наукой. Она была альфой и омегой его жизни. Догадка, экспериментальный факт и его теоретическое объяснение интересовали его больше всего на свете, причём не только из области физики».

В 1924 году Яша Зельдович стал школьником. Но не первоклассником. В ту пору многие дети получали вначале домашнее образование. По одним источникам, он поступил сразу в третий класс, по другим – в пятый, что больше соотносится со временем завершения учебы в 1930 году. В школе Яков сдавал экзамены для зачисления в четвертый класс. Но экзаменаторы определили Зельдовича в пятый, потому что, занимаясь с домашним учителем, он обогнал своих сверстников.

Когда родители маленького Яши заметили у него тягу к знаниям, пригласили на помощь знакомого студента, который успешно отвечал на бесконечные яшины «почему?» и «как это устроено?».

Окончив 9 классов, Яков поступил в десятый класс с химическим уклоном. Тогда еще только вводили десятилетнее образование, и преподавали там в основном студенты. Занятия ему очень нравились...

Ко времени окончания школы было ясно, что Зельдовичу интересна наука. Однажды в разговоре с отцом на волнующую тему «кем быть?» они пришли к выводу, что Якову, пожалуй, лучше всего посвятить себя химии, в которой было так много соблазнительно неясного, нерешенного. Это было заметно даже по школьному курсу. Однако появилась проблема: в вуз принимали только с семнадцати лет. А Якову Зельдовичу после окончания школы было всего шестнадцать.

Чтобы не терять времени, осенью 1930 года Зельдович пошел на курсы лаборантов в институт «Механобр» (Всесоюзный научно-исследовательский и проектный институт механической обработки полезных ископаемых). Наверняка одним из решающих факторов этого выбора было то, что слушателям курсов выплачивалась стипендия. После окончания курсов ему нужно было отработал три года в «Механобре». Но произошло в жизни Якова нечто непредвиденное.

В марте 1931 года слушателей курсов лаборантов «Механобра» привели на экскурсию в физико-химический сектор Ленинградского физико-технического института. В лаборатории С.3. Рогинского в беседе с научным сотрудником Л.А. Сеной Яков Зельдин задал много вопросов, демонстрируя владение термодинамикой, молекулярной физикой и химией на уровне не ниже третьего курса университета. Доложили Николаю Николаевичу Семенову, будущему академику, лауреату Нобелевской премии – руководителю сектора. Зельдович понравился Семенову, и тот предложил Яше после занятий на курсах приходить в институт работать несколько часов в лаборатории катализа. Несколько месяцев первую половину дня он проводил в «Механобре», вторую – в Институте химической физики.

Абрам Федорович Иоффе, директор ЛФТИ, написал специальное письмо в «Механобр» с просьбой отпустить Зельдовича в лабораторию С.3. Рогинского без отработки. Авторитет Иоффе был громадный в научных кругах, и отказать ему не могли. В мае 1931 года Зельдович был зачислен лаборантом в ЛФТИ. Эта история вошла в биографические источники как легенда о том, как Абрам Иоффе поменял Якова Зельдовича на масляный насос.

Чуть позднее, 15 октября, на базе физико-химического сектора Ленинградского физико-технического института был создан самостоятельный Институт химической физики, руководимый Н.Н. Семеновым. 17-летний Яша Зельдович был самым молодым лаборантом в институте, где он прошел большую школу самообразования. Хотя молодые теоретики Института химической физики гоняли юного Якова за папиросами, зато нередко читали лекции единственному слушателю. Его учили сразу и теории, и практике.

Так, не обучаясь в высшем учебном заведении, сразу после средней школы, Яков Зельдович включился в активную научно-исследовательскую работу наравне с ведущими учеными. Трудно представить, каким талантом, какой силой и широтой интуиции обладал 17-летний лаборант, если он разбирался не только в узкой области катализа, чем начал заниматься в лаборатории С.3. Рогинского, но и во многих сложных научных вопросах других областей науки. Его коллеги вспоминают, что он выступал на семинарах легко, свободно, задорно и уверенно.

В большинстве источников указывается, что Зельдович так и не получил высшего образования. Но это не совсем так. Он не получил диплома о высшем образовании. С 1932 по 1934 год Яков Борисович учился на заочном отделении физико-математического факультета Ленинградского университета, который не окончил. Позже посещал лекции физико-механического факультета Политехнического института.

По словам академика Зельдовича, гораздо больше ему дало живое общение с молодыми учеными, участие в семинарах, обсуждение работ и решение конкретных проблем, стоявших тогда перед институтом.

В 1934 году 20-летний Яков Зельдович был принят в аспирантуру Института химической физики, а в 1936 году защитил кандидатскую диссертацию по адсорбции и катализу. Потом он говорил: «Да будут благословенны те времена, когда ВАК (Высшая аттестационная комиссия – Ред.) давал разрешение на защиту ученых степеней лицам, не имеющим высшего образования!».

Вся его жизнь была связана с Институтом химической физики, хотя одновременно он работал и в других научных коллективах.

«Катюша» из Казани

Началась Великая Отечественная война. 16 июля 1941 года было принято решение по эвакуации учреждений АН СССР, а уже 22 июля в Казань были отправлены первые 11 институтов и лабораторий Академии. В конце июля – августе в Казань были эвакуированы Радиевый институт, Физико-технический институт А. Иоффе и Институт химической физики Н. Семенова.

На сайте ИХФ размещена книга Ф.И Дубовицкого об истории института, в которой есть глава об эвакуации в Казань, где с точностью до одного дня можно узнать, когда институт оказался в нашем городе. Об этом сообщает приказ директора института Семенова от 8 августа 1941 года. Сначала эвакуировали детей, они отправились из Ленинграда 30 июля. Потом было еще два эшелона. С первым прибыла значительная часть оборудования и 71 сотрудник. Почти столько же осталось в Ленинграде, а полсотни ушли на фронт. Со вторым эшелоном приехал директор института. В списке прибывших с ним ― имя заведующего лабораторией горения Якова Зельдовича.

Таким был Яков Борисович Зельдович, когда жил в Казани 

Сначала эвакуированные научные сотрудники жили в актовом зале Казанского университета, потом их расселили по квартирам казанцев. В августе-сентябре особых трудностей не ощутили, а потом начались перебои с продовольствием и топливом. Часть сотрудников была вынуждена работать в подшефном колхозе, что давало возможность разнообразить рацион питания.

Как сообщает Ф.И. Дубовицкий, эвакуированные ученые с Казанским авиационным техникумом (директор И.В. Косарев) и Казанским авиационным институтом (декан С.В. Румянцев) занимались теорией горения в двигателях. Он отмечает, что условия для работы в Казани были даже лучше, чем в Ленинграде.

Вторая исследовательская площадка была на заводе №22 (директор А.И. Михайлов), третья – на пороховом заводе, где шла работа над завершением реактивных снарядов. Именно там пригодились знания и умения Зельдовича.

При создании нового оружия – ракетного – возникли препятствия. Происходило самопроизвольное потухание пороха в снаряде, и это невозможно было объяснить ни одной из теорий горения, существовавших в то время. Зельдович нашел решение быстро, удивив многих. Молодой ученый открыл новый тип горения – с нестационарной скоростью, рассчитал внутреннюю баллистику реактивного снаряда. Это был научный прорыв, сыгравший важную роль в создании легендарных «катюш».

Кстати, за эту работу (он опубликовал ее в 1942 году) Якова Зельдовича премировали тремя метрами шелка.

И уже осенью 1941 года под Оршей батарея залпового огня впервые вышла на боевые позиции и нанесла поразивший противника удар. До конца войны гитлеровцам так и не удалось разгадать тайну снаряда, придуманного Зельдовичем.

Вот как вспоминал Яков Борисович то время:

«Последний железнодорожный эшелон, прорвавшийся из Ленинграда до того, как фашисты замкнули кольцо блокады, доставил в Казань коллективы Физико-технического института и Института химической физики. Поначалу нас поселили в спортивном зале Казанского университета, где было оборудовано некое подобие гостиницы для вновь прибывших. Группа, в которой находился и я, очень быстро установила связь с управлением гвардейских минометных частей – так назывались соединения, вооруженные прославленными «катюшами». Еще до начала войны конструкторам в жарких спорах с артиллеристами удалось убедить командование в том, что реактивное оружие имеет право на существование. И хотя меткость «катюш» была хуже, чем у ствольной артиллерии, но это полностью компенсировалось массированностью залпа и мобильностью установок. Надо сказать, что до самого начала войны немецкая армия не имела равного по качеству».

В музее истории КГУ Зельдович увидел взволновавший его документ -– обязательство лаборатории горения на второй квартал 1942 года. В нем говорилось, что ученые обязуются в отведенные сжатые сроки выяснить природу аномалий горения пороха посредством вмешательства в процесс, исследовать воспламеняемость пороха в различных условиях и оформить все расчетно-теоретические работы.

В 1943 году лабораторию Якова Зельдовича перевели в Москву, где создавался коллектив молодых физиков во главе с Игорем Курчатовым. Он вспоминал позже, что «большая новая техника создавалась в лучших традициях большой науки». Это сказано о городе Сарове – сверхсекретном «Арзамасе-16», где работали над термоядерным оружием.

Еще преодолевались тяжелейшие последствия войны, когда по личному указанию Сталина в Сарове над созданием термоядерного оружия стали параллельно работать две группы лучших физиков страны. Все делалось под недремлющим оком Лаврентия Берия. Группы имели кодовые неофициальные наименования – одна называлась «Израиль», вторая – «Египет». Их работу координировал Игорь Курчатов, а его заместителями были Борис Ванников и Ефим Славский. «Израилем» руководил Юлий Борисович Харитон. В нее входили Яков Зельдович, Исаак Кикоин, Лев Ландау.

Стоит сказать несколько слов об Абраме Иоффе, поскольку в будущем им придется много работать вместе. Как и Яков Зельдович, во время войны он тоже был в Казани в эвакуации вместе со своим институтом. С середины 1930-х годов Иоффе отстаивал (в том числе и перед руководством страны) необходимость интенсивных исследований ядерных реакций. 28 сентября 1942 года вышло распоряжение ГКО №ГКО-2352сс «Об организации работ по урану», в соответствии с которым в ЛФТИ из сотрудников, находящихся в Казани, была организована лаборатория атомного ядра, во главе которой поставили И.В. Курчатова. Это дало официальный старт советской атомной программе, научным исследованиям в этой области Зельдовича в том числе. Конкретно Яков Зельдович рассчитывал ударные волны, их структуру и оптические свойства.  

В лаборатории работали Я.Б. Гинзбург, В.Л. Гинзбург, А.Д. Сахаров, М.П. Бронштейн, Д.И. Франк-Каменецкий, Л.В. Альтшуллер, А.Б. Мигдал. Их работа была окружена железобетонным бункером секретности. Но сегодня многие секреты открыты.

Продолжу цитировать воспоминания М.Я. Овчинниковой:

«Послевоенные годы, когда отец работал на объекте, были отнюдь не простыми. Позже отец рассказывал, что многих физиков (например, очень любимого им Д.А. Франк-Каменецкого) работа над атомным проектом спасла от преследования. Но при всем том, до первого испытания атомной бомбы за каждым из ученых стоял двойник, намеченный для «замены» в случае неудачи. А потом ко многим, в том числе и к отцу, были приставлены неотлучно следующие за ними вооруженные охранники, так называемые «секретари».

Кому интересны подробности работы над урановым проектом, в сети много информации об этом, в том числе книги о Я.Б. Зельдовиче. Первый сборник воспоминаний «Знакомый незнакомый Зельдович» вышел в 1993 году. В 2008 году он был переиздан под заглавием «Яков Борисович Зельдович (воспоминания, письма, документы)», в нем появились дополнительные воспоминания участников Атомного проекта СССР и ряда зарубежных учёных (под ред. С. С. Герштейна и Р.А. Сюняева. М.: Физматлит, 2008). Воспоминания собраны в отдельный раздел – «Атомный проект». Книга есть в интернете: http://www.ega-math.narod.ru/Reid/Zeld.htm#ch3_1

Яков Борисович Зельдович скончался 2 декабря 1987 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.

О том, что отец Якова Борисовича похоронен в Казани, судя по всему, никто из казанских физиков не знал. Его могилу нашел профессор физики Казанского федерального университета Александр Фишман в 2016 году. Вместе со своими студентами он привел ее порядок, убрав траву, за которой небольшое надгробие было практически не видно. В 2018 году позвонил мне, и вскоре мы с Александром Израиловичем оказались возле могилы Зельдовича-старшего.

В 2021 году на могиле появилось новое надгробие. Средства на его создание прислал из США Соломон Зельдович. Не родственник, просто однофамилец.  

 Читайте в «Казанских историях»:

Борис Зельдович: благодарность через десятилетия