Академику Академии педагогических наук СССР М.МАХМУТОВУ, тогда директору НИИ  профтехпедагогики,  надоело выслушивать многочисленные обвинения в свой адрес о закрытии татарских школ (он в ту пору был министром народного образования Татарской АССР), и он написал для газеты «Вечерняя Казань» цикл статей-размышлений «Татарская школа вчера и сегодня». Первая была опубликована в газете  22 апреля 1989 года.  

В разговорах о национальных проблемах больше «почему?», чем «потому, что…» Пока чаще констатируем недостатки, чем пытаемся искать их причины. Почему миллионы татар лишились родного языка? Почему и кто лишил их права учить детей на родном языке? Как шел процесс закрытия национальных школ? Откуда у части татарской молодежи безразличное отношение к своему языку и культуре? Есть ли способы решения проблемы?

Мирза МАХМУТОВ

Мы встретились с Мирзой Исмаиловичем через 15 лет и говорили о том же самом.

– Человек с одним языком – это один человек. Человек, знающий два языка, – другой. Потому что язык – это определенная культура. Язык – это  инструмент, который помогает познать  культуру народа. У татар есть большое преимущество: через русский язык  мы знаем русскую культуру. Это поднимает наш культурный уровень, формирует определенное миропонимание, это открывает нам более широкие перспективы. Тысячи татарских юношей и девушек, окончившие национальные школы, через высшие учебные заведения, где учились на русском, как говорили раньше, вышли в люди: стали специалистами высокого класса, ушли в науку. Они вложили свой интеллектуальный потенциал в общую культуру страны.

Мы можем свободно общаться не только в России, но и за рубежом, поскольку на русском освоили английский, французский, немецкий. Очень хорошо, что в Татарстане русскому языку во все времена уделялось большое внимание. Я сам написал русско-татарский школьный словарь на 19 тысяч слов.

В татарской школе уроков русского языка всегда было раза в три больше, чем татарского. Мы, конечно, были этим недовольны… Но вот пришли 90-е годы. Мы смогли объективно оценить то, что имеем. Было очевидно, что татарская интеллигенция теряет родной язык, наши исследования показали, что половина народа его вообще не знает. Русификация шла быстрыми темпами.

Я  различаю термины «русификация» и «обрусение». Обрусение идет естественным путем, например, человек пришел работать в русский коллектив, дома у него такая же картина. А «русификация» – когда нам не давали времени в школе на татарский язык. Какая сейчас картина?

Последние 15 лет шла интенсивная работа по возрождению татарской школы, по увеличению часов татарского языка  в учебных планах. Как известно, сейчас у него равные права с русским. В национальных и даже русских школах преподавателям татарского языка добавляют определенный процент к зарплате, что стимулирует приток грамотных специалистов. Год работы, пять, десять лет работы, а радостного восклицания «Эврика!»  нет.

– Ну и каковы причины? Напомню, в одной из своих статей вы писали, что проблема решится только тогда, когда татарскому языку будет придан статус государственного, когда русскому и татарскому будут учить на паритетных началах. В Татарстане все это сделано, и на законодательном, и на практическом уровне.

Правомерность этого совсем недавно подтвердил Конституционный суд РФ, который не удовлетворил заявления казанца Сергея Хапугина, протестующего против преподавания татарского и русского языков в одинаковом объеме. Я читала его заявление в суд.

Как мне кажется, он не против изучения татарского языка. Он – против неэффективной траты учебного времени на это. Количество часов в расписании  еще не есть показатель знаний учащихся.

– Действительно, многие русские родители (и татары тоже),  отдавая детей в школы, надеялись, что дети получат там необходимые знания и навыки. Но в 95 процентах случаев не получают. И указать пальцем «Он виноват!» –   трудно.

В чем причины? Во многом те же, что и в 90-е годы.

Изучают школьники родной язык, а разговоры между собой: «Закончим  школу – куда пойдем? В техникум, в вуз? – но там обучение на русском. Пойдем работать – на предприятиях говорят на русском. Госслужащими будем – и там общение на русском.

Наши дети видят, что функционально татарский язык слаб, социальные функции его ограничены.  Кто-то их ограничил или в жизни так объективно получилось? – не столь важно. Важен результат.

– Не скрою: разговоры о том, что татарский язык татары не учат потому, что он в жизни им не пригодится, мне непонятны. Как можно такое говорить о языке матери? Почему тогда татарский изучают в Финляндии, Австралии, Польше, Москве, наконец?

–  Думаю, что финские и московские татары стараются не потерять родной язык не только из-за потребности читать татарскую газету. У них – потребность души. В языке они видят определенный смысл и социальной, и индивидуальной активности.

Родной язык – это носитель преемственности поколений, летопись культуры и социальной истории, это отличительная особенность личности, которую человек не хочет потерять, как собственное «я». Есть и другая причина низкой эффективности преподавания татарского языка. Ребята изучают грамматику: склоняют, спрягают… Вижу по своей внучке. А разговорному языку их не учат.

Не говорят дети по-татарски, даже если язык знают. Потому что хорошо не получается, а плохо – стесняются. Посмотрите, как учат английскому: методика очень активная и эффективная. Тут и видео-, и звуковые материалы, беседы, игры, живое общение с учителем. Дети лучше язык запоминают, общаются свободнее,  хотя кругом нет ни немцев, ни англичан. Слава богу, новые методики потихоньку вытесняют старые.

Игорь Литвинов разработал методику обучения татарскому как иностранному, Флера Сафиуллина написала ряд учебников. Но каждый ли учитель знает эти методики, имеет ли их на руках?

Мы назвали причины, которые есть в системе образования. Назову, как в 1989-м, еще одну причину:  виновата семья. Так получилось, что дома сейчас почти не говорят по-татарски: поколение, которое с детства говорило на родном языке, ушло. Стариков теперь в семье нет. Ругаются муж с женой по-русски, секретничают по-русски. При этом мамы и папы осознают, что надо бы научить ребенка говорить на родном языке, но это трудно сделать, если он слышит только русский, если дома  не читают татарских книг,  не слушают татарскую музыку, не смотрят татарское телевидение.

Еще есть один больной вопрос: детская литература. Мы можем дать ребенку «Мойдодыра», сказки Андерсена – на русском много интересных книг. А хороших татарских детских книг мало. И выпускаются они не так, как  на русском или английском: и краски не те, и бумага не та…

А детишкам яркие книжки нужны.  Есть хорошие книги, но выпускаются они малыми тиражами.

– Я сегодня зашла в книжный магазин: там есть хорошие татарские книжки для детей, но они хорошую денежку стоят, не каждая семья  сейчас может позволить себе такую покупку.

– Я полагаю, вопрос не в этом.  Вообще у горожан нет навыка чтения татарской поэзии. Если родители не читают по-татарски, мало, чтобы Роберт Миннуллин  хорошие детские стихи написал. Если начнешь анализировать причины, почему человек не хочет изучать родной язык, очень много объективных находится. Хотя и директор школы старается, и завуч контролирует; есть у нас и фестивали, и игры, и олимпиады… И учителя-энтузиасты есть, правда, таких – единицы. А в массе своей дети по-татарски говорить не умеют.

– Не думаю, что педагогам понравится такая оценка их труда.  Если смотреть на положение дел  с точки зрения статистики, по числу учащихся, которые изучают татарский язык, по количеству татарских школ, классов, детсадов – вроде бы полный ажур.

И большие чиновники от образования не видят здесь особых проблем. Они не придают значения тому факту, что мой внук, научившийся азам татарского языка в детсаду, в школе к нему остыл, татарского языка не знает и уже знать не хочет. А ведь он тоже попал в «положительную» статистику – как русский, изучающий татарский язык с первого класса. И он не один такой. Как с этим быть?

– Я бы не сказал, что статистика совсем уж положительная. В Казани только 46 процентов татар учится на родном языке.

– Но я о другом. Реальное двуязычие активнее стимулировало бы изучение родного языка татарами. Почему с этих позиций не оценить то, что сделано? Точнее – то, что не получилось.

 Будем справедливы: вопрос упирается не только в плохое обучение татарскому языку. Почему за 15 лет русские словесники не предприняли ничего существенного, чтобы компенсировать резкое уменьшение часов на свой предмет? Программу чисто механически сократили, причем, отказались не от фонетики, которая преподается в школах в непотребных объемах, а от многого того, что, действительно, необходимо.

В результате уровень грамотности выпускников школ, да и в целом всех современных носителей русского языка вызывает серьезную тревогу. 

–   Вы правы, в последние годы проблема выживания стоит и перед русским языком. Под давлением американской культуры вытесняется русская. И через музыку, и через одежду. Через хот-доги мы даже русскую кухню забываем. «Макдоналдс» внедряет в наше сознание идею рынка. Вроде бы хорошо, но на этом рынке россияне – сырье, а американцы – производители.

– Такое происходит по всему миру. Но в некоторых странах сопротивляются, французы, например. Единственная нация, которая не боится ограничивать показ американских фильмов, использование иноязычной лексики.

– Да, французы свою культуру отстаивают. Но вернемся к татарам.

– А не сыграло ли свою роль то, что проблема решалась не методом убеждения, не созданием условий, а принуждением?

– Такие примеры, действительно, есть. Хотели, как лучше… Тревожит, что сейчас наметился некоторый спад энтузиазма. Тут много таких заноз, вытаскивать которые устанешь. И сейчас трудно сказать, что бы надо сделать, чтобы от них избавиться.

– Об этом мой следующий вопрос: что бы вы сделали, если бы и сейчас были министром образования?

– Если бы я был директором, президентом и так далее, я бы...  Трудно что-либо сказать… Давайте вместе с читателями «Казанских историй» поищем ответ на этот вопрос.

– Сейчас, когда большая часть налогов уходит в Москву и Казань стала больше туда поглядывать, как в старые времена, как вы прогнозируете развитие ситуации с татарским языком? Будет ли продолжено реальное его развитие, поскольку многое сделано, созданы соответствующие институты, в том числе управленческие? Или необходимость идти в общей упряжке будет заставлять власть потихонечку сворачивать разговоры о национальных проблемах, чтобы не дразнить Москву?

Как вы на это смотрите – пессимистично или оптимистично?

– Сказать сложно. На волне того энтузиазма, который был в начале 90-х, и Президенту, и премьерам легче было решать национальные проблемы. Иденьги были на это. Но главное – за их спиной стояли люди, интеллигенция, во всяком случае, стояла, которая могла защитить и перед Москвой, и перед теми, кто не понимает важности этих проблем не только для развития татарского народа, но и для мира в республике в целом.

Сейчас обстоятельства изменились: нет той стенки, на которую руководство Татарстана могло бы опереться. То ли люди устали, то ли другие причины есть… Я смотрю на молодую поросль, которая могла бы перенять у нас эстафету – у нее нет интереса заниматься этими делами. А ведь есть еще люди типа Жириновского, которые кричат, что не нужны национальные республики, при царе, мол, их не было. Это вообще последнюю надежду отнимает.

Ведь Татарская республика – центр для всех татар, где бы они ни жили. Вы вспомните 90-е годы: из Турции, Китая, Штатов, из Финляндии татары ехали, чтобы посмотреть, как мы живем, свои книги, фильмы, музыку везли, отсюда брали наши книги, фильмы…

– Мы затронули только часть проблем, которые редакция намерена обсудить в рамках новой рубрики. Будем надеяться, что наших читателей они тоже волнуют и они напишут нам, какова их точка зрения.

Беседовала Любовь АГЕЕВА

«Казанские истории», №24-25, 2004 год