В 1986 году корреспондент «Вечерней Казани» Любовь Агеева познакомилась с интересным человеком. Много лет инженер-электронщик Эмиль Хамзинович Газизов занят поиском новых фактов о жизни и революционной деятельности легендарного лейтенанта Петра Петровича Шмидта.

18 августа в газете было опубликована беседа с ним, которую мы предлагаем вашему вниманию. 

Исследования Эмиль Хамзинович Газизов ведет в свободное время. Прежде всего я спросила, что навело его на мысль заняться биографией Шмидта. Он припомнил фильм «Почтовый роман», основанный на переписке Петра Петровича с Зинаидой Ивановной Ризберг. Однако картину посмотрели тысячи зрителей, и лишь один из них заинтересовался, настоящие эти письма или вымышленные.

Если быть точным, Газизов задал себе этот вопрос еще в 1970 году, когда в журнале «Искусство кино» прочитал сценарий будущего фильма. Впрочем, предоставим слово ему самому.

Точка отсчета

– В этом сценарии писем Шмидта к Зинаиде Ивановне Ризберг было гораздо больше, чем вошло потом в фильм. Письма были в полном, смысле слова потрясающие. Даже в отрывках. И мне захотелось найти подлинники. Задача оказалась нелегкой. На счастье, вскоре «Комсомольская правда» опубликовала довольно большую подборку этих писем с комментариями сотрудника Архива Октябрьской революции в Москве А. Козочкиной.

В первый же свой отпуск поехал в Москву и в течение десяти дней читал письма. Их было много, более ста – какое-то небывалое откровение честного, удивительно искреннего и страстного сердца. Неожиданная любовь Шмидта к Зинаиде Ивановне озарила и его повседневную работу, и революционную деятельность, и всю его жизнь.

Фильм «Почтовый роман» дает несколько идеализированное представление о характере их взаимоотношений. Зинаида Ивановна была женщиной далекой от всего того, что волновало Шмидта. Она до конца не поняла и не оценила его. Это, привело к тому, что в последние дни своей жизни Шмидт пережил глубокую душевную драму, которая не нашла отражения в фильме, да и вообще в литературе о нем.

– Вы являетесь членом совета мемориального музея Шмидта в Очакове. Расскажите, пожалуйста, об этом музее подробнее.

– С удовольствием. В совете музея 10 человек, люди из разных городов страны. Членом совета я стал в 1981 году, а постоянные связи с музеем поддерживаю с 1979 года. И все эти годы чувствую огромную помощь и поддержку со стороны его директора – Лидии Ивановны Иващенко, одного из организаторов музея.

Его экспозиции содержат уникальные материалы, рассказывающие о жизни и революционной деятельности «красного лейтенанта». Здесь фотографии, личные вещи, картины, которые он написал, Но эта экспозиция, как, и всякая другая, – верхушка айсберга, ибо большая часть собранных реликвий находится в фондах.

Мы надеемся, что в ближайшем будущем площадь музея значительно расширится и появится возможность создать новую экспозицию.

Я бываю в Очакове, но не так часто, как хотелось бы. В стране насчитывается около двадцати архивов и музеев, в которых есть или могут быть документы, относящиеся к жизни Шмидта. И все эти «точки» нужно обследовать. Приходится работать в Москве, Одессе, Киеве, Ленинграде.

– Если не секрет, когда вы это делаете? Ведь ваша основная работа наверняка «исторических» командировок не предусматривает.

– Во время отпуска.

– И каковы результаты ваших изысканий? Сумели найти что-то новое?

– Кто занимается архивными поисками, знает, как кропотлив этот труд, какой усидчивости и терпения он требует. И сколько здесь может быть сюрпризов! Расскажу об одном из них.

Загадки времени

– Летом 1983 года я работал в фондах музея Черноморского флота в Севастополе. Просматривая большой альбом, подаренный музею в 1935 году сестрой Шмидта Анной Петровной Избаш, я обнаружил, что на одну из страниц наклеен лист плотной бумаги. Текст, напечатанный на этом листе, был хорошо известен историкам. Но я заметил, что верхний край листа немного потерся и на нем образовался неглубокий надрез. При внимательном изучении увидел под отогнутым краем листа какой-то текст. Вместе с сотрудником музея мы увлажнили лист и, когда он отклеился, осторожно сняли его. Под ним оказалась фотокопия рукописи Шмидта – фрагмент его последнего выступления на суде перед вынесением смертного приговора.

Это была уникальная находка. Дело в том, что существовало два разных варианта последнего слова Шмидта, и так как авторская рукопись этой речи не сохранилась, то среди его биографов не было единого мнения, который из вариантов истинный. Найденный документ позволил устранить эту неопределенность.

Но тут же возник новый вопрос: почему Анна Петровна, передавая альбом в дар музею, так тщательно замаскировала фотокопию?

– И вы нашли на него ответ?

– Это скорее предположения. Дело в том, что в 30-е годы историки и биографы Шмидта, в силу сложившихся в то время объективных и субъективных обстоятельств, давали порой искаженную сценку революционной деятельности Шмидта, и его выступление на суде наверняка было бы в те годы истолковано превратно. Поэтому Анна Петровна и запрятала документ, чувствуя, что наступит время – и он будет правильно понят и оценен.

Мне удалось пролить свет на некоторые совершенно неизвестные стороны биографии Шмидта.

Несколько лет назад в Государственном историческом архиве Украинской ССР, я нашел документы о Екатерине Васильевне Ростковской, имя которой почти не упоминалось в литературе о Шмидте, а между тем, как удалось выяснить, в его жизни она играла значительную роль.

Эта женщина принадлежала к аристократическому сословию. Урожденная княжна, подруга дочери Александра II, неожиданно для всех стала сочувствовать революционным взглядам Шмидта, а потому была включена в список неблагонадежных и находилась под негласным надзором полиции.

Ее судьба меня глубоко взволновала, и я уже в течение долгого времени занимаюсь поиском материалов о Ростковской. О своих находках не так давно рассказал на страницах «Вечерней Одессы».

– Почему именно в этой газете?

– Ростковская родилась в Одессе, жила там. После ареста Шмидта она принимала участие в его судьбе, ездила к нему на свидание в Очаков.

Нам известно, что они переписывались, но письма эти пока не найдены. Была надежда, что кто-нибудь из читателей «Вечерней Одессы» откликнется...

– Выходит, в жизнеописании Шмидта есть еще «белые пятна»?

– И гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд. Вот лишь несколько примеров.

Перечитывая письма Шмидта к Ризберг, я обратил внимание на трогательные строки об одной картине, которая произвела на него неизгладимое впечатление. С помощью сотрудников Института теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР удалось узнать имя ее автора. Антонина Леонардовна Ржевская принадлежала к Товариществу художников-передвижников. А саму картину пока не нашли.

Еще неизвестно и местонахождение прощальных писем Петра Петровича. Он написал их в ночь перед казнью самым близким людям. Царские чиновники побоялись передать письма адресатам.

Еще одно направление моего поиска – полеты Шмидта на воздушном шаре. Об этой неожиданной странице его биографии мы узнали несколько лет назад. Что побудило Шмидта к рискованным полетам? Ведь происходили они в 1890 году, когда воздушные шары и парашюты, на которых спускались воздухоплаватели, были несовершенны. В течение двух последних лет я пытаюсь найти ответ на этот вопрос.

– Представляю, как расширился, благодаря поисковой работе, круг ваших знакомств...

– Конечно. Переписка у меня очень интенсивная: в месяц пишу 30–35 писем, столько же получаю. Самый юный мой корреспондент Елена Резниченко, студентка второго курса Ростовского университета. А вот Ольге Орестовне Щетининой 95 лет.

По разным адресам

– Ольга Орестовна – дочь бывшего военного коменданта крепости Очаков. Кстати, мать ее родилась в нашем городе и была дочерью прокурора Казанского военного округа В. Перебаскина. Ольга Орестовна долгие годы жила в Одессе и хорошо знала людей, близких Шмидту. По ее описанию летом 1984 года я отыскал на одесском кладбище могилу мужа Ростковской, оставил там записку, на которую через месяц откликнулась Наталья Андреевна Шумская, его внучатая племянница. От нее удалось узнать о последних годах жизни Екатерины Васильевны.

В течение многих лет переписываюсь с Г.В. Самолисом – сотрудником газеты «Красная Звезда». В результате нашего сотрудничества уточнены некоторые спорные детали жизни и деятельности Шмидта, сделаны первые шаги к созданию его биографической хроники, подобран материал для комментариев к будущему изданию его сочинений.

Еще в 60-е годы сотрудники очаковского музея разыскали Сергея Алексеевича Павлова, племянника жены Шмидта. Зная о страшной бедности в семье маленького Сережи, Шмидт решил усыновить его. С 1899 года мальчик жил у Петра Петровича, называл его папой Петей.

Я познакомился с Сергеем Алексеевичем в 1979 году, ему было тогда 85 лет. Военный летчик, он в годы войны защищал небо Москвы. Этот энергичный и живой человек в последние годы жизни оказался прикованным к постели. Я часто бывал у него, с большим интересом слушал и записывал его рассказы о Шмидте. Говорить на эту тему он любил.

Сергей Алексеевич сохранил много писем и телеграмм Шмидта к жене и сыну, много фотографий, а самое главное – огромный альбом с 264 снимками, сделанный самим Шмидтом, а также барометр с судна «Диана», которым Петр Петрович командовал. Было и несколько писем Шмидта, обращенных к нему. Все эти бесценные реликвии Павлов передал в дар музею.

По существу, Сергей Алексеевич был в те годы единственным человеком, который видел живого Шмидта, говорил с ним. В 1981 году он скончался. Сейчас в Ленинграде живут две его сестры, с ними я тоже переписываюсь.

– Что заставляет вас столько времени отдавать поисковой работе?

– Прежде всего личность Шмидта. Обычно, характеризуя Шмидта, говорят о его мужестве, готовности к самопожертвованию. Все это, конечно, верно. Но эти определения не дают полного представления о живом, реальном Шмидте. Этот необыкновенный человек в полной мере обладал такими нравственными и духовными качествами, каких человечество, вероятно, достигнет лишь в будущем. Быть может, я, находясь под обаянием этого человека, даю ему слишком восторженную оценку... Однако убедился, что все, кто видел и слышал его, преклонялись перед ним. Повторяю: все, в том числе и его враги.

В связи с этим хочется выделить одну черту в характере Шмидта, которая, на мой взгляд, является величайшим достижением человеческого духа. У него не было чувства ненависти к отдельным людям, даже к политическим врагам. Шмидт ненавидел враждебные ему принципы, систему, но не людей.

– Чувствуется, что поиск давно перестал быть вашим личным делом...

– Да. Я хочу, чтобы люди больше знали об этом удивительном человеке.

Было бы, наверное, неразумно держать найденные документы и материалы «взаперти». Поэтому я, хотя и нечасто, стараюсь рассказывать о них. Такие публикации имеют и чисто практическую сторону: было несколько случаев, когда люди, прочитав в газете или журнале о Шмидте, присылали в наш музей ценные реликвии.

– Не мешают ли столь интенсивные исторические исследования вашей основной работе?

– Нисколько. Как раз напротив – только помогают. Дело, вероятно, в том, что не всякий человек выдерживает длительную монотонность в работе, в жизни, в ощущениях. Она сковывает мышление, делает его стереотипным, скучным, серым. Мне кажется, человек должен быть постоянен в главном, фундаментальном.

По специальности я радиофизик, много лет отдал исследованиям в этой области. Сейчас работаю в области программирования микро-ЭВМ, которые встраиваются в медицинские приборы различного назначения.

Изучая жизнь и деятельность Шмидта, входишь в сложнейшую и интереснейшую историческую эпоху периода первой российской революции. Шмидт, будучи человеком очень тонкой душевной организации, воплотил в себе, сконцентрировал противоречивость, боль и темперамент этого сложного времени. И приближение к этому явлению, хотя бы в какой-то мере, само по себе для меня – источник чрезвычайно ярких эмоций.

Шмидт был очень богатой и сложной в психологическом отношении личностью. Им интересовались такие крупные писатели, как Куприн, Грин, Паустовский, Пастернак. Есть косвенные сведения, что Лев Толстой и Максим Горький тоже были, так сказать, «на дальних подступах» к Шмидту. Однако никому до сих пор не удалось создать яркий и правдивый образ «красного лейтенанта», несмотря на обилие «выгодного» документального материала.

Все дело, мне кажется, именно в сложности духовного мира Шмидта. Я, конечно, не берусь решать какие-то глобальные проблемы, но если мои исследования и находки позволят хоть чуточку приблизиться к истине – свою задачу буду считать выполненной.

– Желаем удачи!

Интервью взяла Л. АГЕЕВА

«Вечерняя Казань», 18 августа 1986 года